***
— А вам не нужна помощь по дому? — вместо приветствия спросила Этель, потому что первое, за что зацепился ее взгляд — усталый вид Льюиса, который он старательно скрывал под фирменной маской «Я сделаю все, о чем попросит меня Уильям, ведь он мой дорогой брат». — А то я… я очень люблю убираться. Ну, это я так… На самом деле, убираться Этель терпеть не могла, и поэтому она была искренне рада, когда после начала совместного существования с Мораном в режиме кочевания с места на место, необходимость в этом отпала. Но Льюис действительно не выглядел преисполненным энтузиазмом, а ей надо было наконец получить уверенность в его прощении, так что, наверное, небольшая помощь — это хорошая идея. Энтузиазма на лице Льюиса сильно не прибавилось, зато Уильям ей улыбнулся — он умел делать это действительно мило — и сказал: — Думаю, мы примем твое предложение, Этель. И не то чтобы он сделал что-то пугающее, потому что в Уильяме вообще, пока он сам того не захочет, криминального консультанта не заподозришь, но Этель от произнесения им ее имени все равно дрожь пробрала, и она как-то инстинктивно прижалась ближе к Себастьяну. А того, в конце концов, терпение подвело — даром, что бывший военный, — и Моран с почти неприлично довольным видом — он таким довольным не бывал даже тогда, когда, назло Этель, пытался соблазнить какую-нибудь самую разукрашенную проститутку — спросил: — Что, вот-вот начнется, да? За этим меня и позвали? — Этель хотелось было воинственно рыкнуть, так, в профилактических целях, что позвали-то их обоих, но она вовремя прикусила свой становящийся острым в самые неподходящие моменты язык. Зачем Уильяму понадобился Себастьян понятно, а ее роль-то до сих пор не известна. Может, Мориарти позвали и ее исключительно из-за роли «надоедливое мелкое дополнение к Морану»? Помнится, когда она только-только узнала о том, чем на досуге занимаются братья Мориарти, Этель отреагировала… наверное, как нормальный человек, вышедший из низших слоев общества. Дочь не самой прибыльной проститутки прекрасно знала, что такое грязь, нищета, холод, голод и это ни с чем не сравнимое чувство, когда знаешь, что ты никому не нужен. Осознание того, что ее смерть не будет значить для общества ровным счетом ничего, настигло Этель уже в шесть, и… да, она не могла не согласиться с тем, что Англию надо менять, только никаких сил и возможностей в себе она к этому не видела. И неужели Уильям… увидел? Неужели в ней все-таки есть что-то такое… необычное? Полезное для общего дела? Нечто большее, чем просто попытки стать женской версией Робин Гуда? — Ну, не торопись, — все с той же улыбкой посоветовал полковнику Уильям. О среднем Мориарти от Морана Этель слышала много и часто, но он почему-то никогда не говорил о том, как они вообще познакомились. Зная этих двоих, Этель не сомневалась, что история весьма увлекательная. Надо будет обязательно выпытать у Морана как-нибудь. Всему должно быть свое время. К слову… — быстрый взгляд на тот самый «чемоданчик», который явно вызывал много вопросов у окружающих, но которые они так и не решались задать, потому что жить-то хочется, — надеюсь, ты не растерял навыки? Этель правда считала, что Себастьян будет лучшим снайпером, даже если вдруг лишится обеих рук и не заменит их протезами. Или если он останется без глаз. Обоих. Иногда они и вовсе уезжали в какое-нибудь захолустье, в поля, где стрельба не вызвала бы ни у кого вопросов, паники и желания вызвать ярдовцев, и наблюдать за Мораном во время работы было одно удовольствие. Ей за ним вообще всегда нравилось смотреть… Вспомнился собственный ночной недопозор, и Этель зябко повела плечами, хотя на улице, да под курткой Себастьяна, было более чем тепло. А один раз она напросилась быть мишенью. Ну, как, яблоко на голову, встать к дереву и стоять. Для Морана это было проще простого, даже не страшно как-то было, но Этель вывернула ситуацию в свою пользу — лениво попинывая остатки невинно пострадавшего и павшего смертью храбрых фрукта, она будничным тоном спросила: «Это такое снайперское признание в любви? Ты ведь мог меня пристрелить». Моран не ответил. — Он все так же великолепен, не переживайте, — непринужденно ответила Этель вместо Себастьяна, краем глаза замечая приближающуюся к ним знакомую фигуру. Фигура за время недолгой разлуки ни капли не изменилась, разве что похудела немного, но ему так только удобнее должно быть, наверное. Мелькнула вдруг мысль, что теперь он без проблем сможет выдавать себя за каких-нибудь не сильно фигуристых девушек. — О, значит все-таки все настолько… — Здорово, Фред! — поприветствовал его Моран, перебив Этель. В ответ — ничего. — Как всегда, ни капли любезности… — Это он просто с тобой разговаривать не хочет, — проворчала Этель и несильно пихнула его локтем в бок. — Привет, Фред. Я рада тебя видеть. И хотя ей Порлок тоже не ответил, ее тишина показалась Этель чуть более дружелюбной, чем у Морана, поэтому она не удержалась и еще и показала полковнику язык. По-детски, ну и ладно. На нее иногда посмотришь, так и не скажешь, что периодически она греет Морану постель. — Я вызвал Фреда немного раньше, — пояснил Уильям, прерывая их назревающий недоконфликт. И все тут же стали страсть какими серьезными. Умеет же Уильям… быть лидером. Потом он повернулся к Фреду и спросил: — Ты нашел, что нам нужно? Этель покосилась на стоящий неподалеку экипаж. Внутри виднелся какой-то силуэт… кажется, парень? Этель приподняла бровь, а потом покосилась на Уильяма. Обычно все их совместные дела заключались в слежке за предполагаемой жертвой и ее последующей трагической кончиной. А тут вдруг какая-то… промежуточная цель? Покачав головой, Этель снова посмотрела на таинственную фигуру в экипаже. Прав был Себастьян, когда говорил, что пытаться понять ход рассуждений Уильяма — действительно гиблое дело. — Не в больнице, а в публичном доме через два здания, — неожиданно заговорил Фред. И хотя он очень редко показывал свои эмоции, сейчас Этель казалось, что он искренне сочувствует человеку в экипаже. — Он под опиумом. У него, как я понял, видения. Картинка, кажется, сложилась. По крайней мере, собственная теория показалась Этель убедительной. Некто, богатый, обладающий определенной властью, не имеющий никаких моральных принципов и являющийся их целью на этот раз, накачивает людей опиумом. Только вот… зачем? Опиум — удовольствие не такое дешевое, как многим бы хотелось. Тратить деньги и ценный наркотик на какого-то простолюдина? Нет, Этель повидала многих аристократов, многие из которых от переизбытка власти и богатства начинали творить настоящие глупости, но… для такого надо быть совсем самодуром. Значит… у жертв есть какая-то выборка? Фигура в экипаже выглядела юной. И хотя Этель обычно промахивалась в определении возраста, было очевидно, что внутри как минимум не седовласый старец. Тогда, возможно… студенты? А у студентов в большинстве своем есть богатенькие родители, с которых можно что-нибудь поиметь. Этель чувствовала себя почти гением, но от нее ускользало одно — а зачем вообще опиум? Можно же просто похитить нерадивое дитя и начать угрожать его родителям. Пальцы там отрезать, уши, присылать все по почте… Зачем опиум? — Значит приготовления завершены. В этот раз у нас нет заказчика. Однако… — Только сейчас Этель обратила внимание на то, что Уильям держит в руках какую-то монету. Определенно, не случайную. — Идем же. Пора ниспослать кару.Надоедливое мелкое дополнение к Морану
20 сентября 2021 г. в 11:33
— Воровка! Она залезла ко мне в карман! — орал на все помещение грузный мужчина, так старательно выворачивая ей руку, что еще немного и сломал бы кость. Этель попыталась его ударить, но тот сквозь свои жиры походу даже ничего не почувствовал. — Вызывайте Скотланд-Ярд! Она хотела украсть мой кошелек! Воровка!
— Да все поняли, придурок, — прошипела Этель. Вокруг уже начала собираться толпа привлеченных его ором зевак, и если сейчас кто-нибудь действительно позовет доблестных стражей порядка, дела девушки будут плохи. И как этот «замечательный» человек вообще почувствовал, что она залезла к нему в карман? Справедливости ради, там кошелек-то полупустой, почти все в карты проиграл… мог бы и не жадничать уже. В любом случае, на помощь ей никто не спешил, поэтому надо бы начинать как-то выкручиваться самой…
— Какие-то проблемы?
Ну, или не самой.
Увидев, что на помощь его несостоявшейся воришке пришел тот, кому он только что проиграл почти все свое маленькое состояние, мужик даже потерял дар речи. А Этель, наконец освободившая руку, взирала на Морана с немым вопросом «И где ты так долго шлялся?». На всякий случай Коллинз быстренько скользнула за широкую спину своего больше-чем-просто-друга, чувствуя себя в такой позиции почти что в безопасности. Это же Себастьян. Он тут всем может накостылять, даже не вспотев при этом.
— Твоя девка? — мрачно поинтересовался жиртрес. Ладно, не глупый, понял прекрасно, что силы будут не равны. Этель вот тоже кое-что осознала — она уже по напряженной спине Морана догадалась, что он спасает ее сейчас так, из вежливости и чтобы потом убить самому. Видимо, надо было все-таки сдаваться ярдовцам…
— Моя, — подтвердил Моран. В обычное время такое заявление Этель бы даже польстило, потому что вытянуть из полковника что-то такое дружелюбное было тем еще испытанием, но сейчас это «моя» заставило еще больше напрячься. Ладно, признаться, они буквально вчера договаривались о том, что Этель будет сидеть смирно, но… как тут было удержаться от искушения? Тем более, сам ведь тут устроил настоящий грабеж, обыграв всех в карты!
— Никаких проблем. Мне просто показалось, — ответил до этого такой смелый мужик и поспешил ретироваться, чтобы не попасть под горячую руку, потому что шансов у него точно не было. Так же быстро разошлись и зеваки, не получившие долгожданной драки, а Моран повернулся к Этель лицом, и теперь в его глазах читалось ответное «Какого черта?». Этель в такие моменты всегда сильно скучала по Фреду — как-то у него, даже не прилагая каких-либо усилий, кроме своего очаровательного молчания, получалось уравновесить и утихомирить отличающихся не самыми простыми характерами Морана и Коллинз. Но Фред сейчас неизвестно где, так что…
— В комнату? — с невинной улыбкой предложила Этель, до сих пор надеясь, что получится исправить все самым безопасным путем. Метод проверенный, осечек еще не было. Кучка девушек легкого и не очень поведения, продолжающая наблюдать за ними, сейчас явно сочиняла для невзрачной соперницы, перехватившей на себя все внимание такого красавца, самую страшную порчу. Хотя, конечно, к этому Этель уже привыкла и даже веселилась. Одним из своих главных достижений она считала то, что выучила целое стихотворение на латыни и немедленно начинала его декламировать каждый раз, когда какая-нибудь красотка, грезящая о том, как бы проверить кровать с Себастьяном на прочность, слишком явно демонстрировала неприязнь к ней. Реакции всегда были восхитительными.
— В комнату, — согласился Себастьян. Хватка еще хуже, чем железная, но Этель даже не пискнула, когда здоровая лапа полковника сжала ее руку чуть выше локтя. И увести себя на второй этаж дала, но напоследок по-детски показала язык ничего не понимающим местным проституткам. Итак, итог — Моран выиграл у несчастных работяг кучу денег, Этель чуть не попалась за воровством, а потом и вовсе лишила несчастных дам работы. День можно считать не прожитым зря?
Только в комнате ее смелость и дерзость значительно поубавились. Дверь закрыта на ключ, да и вряд ли кто решит постучиться — тцт подобным никого не удивишь. За спиной — стена, перед ней — Моран, а все пути к отступлению перекрыты его лапищами. Этель нервно облизнула слишком быстро пересохшие губы, смотря на него снизу вверх во все глаза. В такие моменты он был… действительно дьявольски привлекательным. Ладно, Морану в принципе привлекательности для женского пола не занимать, но когда злится — это уже почти что чересчур. А потом с языка Этель сорвалось непрошенное, с претензией на соблазнительное:
— Поцелуешь меня?
У него на поцелуи какое-то одному ему понятное табу. Проституток своих никогда не целует. Саму Этель — буквально пару раз, так что да, табу. На любые прикосновения к правой руке, постоянно скрытой перчаткой — тоже. Этель попыталась как-то раз, исключительно из вредности. Физически, конечно, ничего не сделал, но наградил таким взглядом в совокупности с пламенной речью, что мгновенно отбил у Этель всю охоту. Но… понятно, что не самые приятные воспоминания и все в таком роде, однако Этель проблемы не видела. Подумаешь, руку отсекло и теперь вместо нее, видимо, протез. Моран от этого менее замечательным не становится.
— Я тебе что, животное какое-то, об одном только думать? — хмыкнув, поинтересовался Моран. А у самого глаза темные, почти черные, даже зрачков не видно, и Этель улыбнулась от сладкого предвкушения, продолжая его дразнить.
— А что, в такой позе будем о смысле жизни разговаривать? — как ни в чем не бывало парировала она, и план сработал безукоризненно. Себастьян, конечно, мужчина прекрасный по всем пунктам, но… предсказуемый же.
Ее совсем не благовоспитанная мать-проститутка, забеременевшая неизвестно от кого, пустила бы скупую слезу, если бы дожила до этого дня — дочь ведь, можно сказать, продолжила ее нелегкое дело. Окружающие осуждали, хотя и не знали истинного положения дел. А Этель проблемы не видела и проституткой себя не считала, хотя что-то неправильное в их отношениях «ты мне безопасность, а я тебе тело и душу» определенно имелось, что уж скрывать.
Но Этель просто нравилось. Нравилось, когда он целовал ее так, что она почти задыхалась. Нравилось потом долго рассматривать его отметины в зеркале — засосы, укусы, иногда синяки, — а потом ненавязчиво демонстрировать их перед возможными соперницами. Еще больше ей нравилось оставлять их самой. Моран ей не принадлежал никоим образом, но оставить ему хотя бы пару засосов — отдельный вид удовольствия. Нравилось дразнить так, что Моран, всегда собранный и идеальный, терял контроль. Нравилось, что уж скрывать, раздвигать перед ним ноги, царапать спину ногтями и стонать его имя под просьбы быть тише. Иногда Моран даже затыкал ей рот — то ладонью, то губами, и тогда Этель считала своим долгом его укусить, чтобы выбесить. Чтобы потом быстрее, жестче… А иногда чуть придушивал, и ей это тоже нравилось. И видеть его лицо, когда достигает пика, тоже нравилось. И вообще все в их безумном и обычно спонтанном сексе нравилось. И все в нем. Моран — идеальный любовник. Моран просто идеальный.
Но сегодня Этель обнаглела. Когда все закончилось, она снова забралась на Морана сверху, не требуя продолжения, а просто чтобы подразнить и еще немного побесить, и спросила:
— А если я однажды скажу, что тебя люблю, ты будешь очень удивлен?
По правде говоря, Этель могла сказать это и сейчас. Признаться Себастьяну в любви было бы даже проще, чем сделать очередной вдох или моргнуть. Серьезно признаться, искренне так, от всего своего бестолкового сердца. Ей определенно стало бы легче, если бы она все-таки сказала это вслух, целая груда камней с души бы свалилась, устроив крупномасштабный камнепад, но… дальше шуток Этель не зашла еще ни разу, потому что переступать эту черту в их отношениях страшно до трясущихся коленок. Этель вообще редко боялась по-настоящему. В критических ситуациях, как, например, сегодня с этим жирным придурком, она предпочитала пользоваться сарказмом и успокаивать себя тем, что она либо спасется сама, либо ей кое-кто придет на помощь. Но отношения — это совсем другое. Этель думала, что если она однажды всерьез признается Морану в своих чувствах, он уйдет. На кой черт ему все это безобразие вообще нужно будет, а? Кто она такая, чтобы вешать на него такой груз?
Она скажет — он уйдет, принцип простой. А без Морана в жизни воровки и дочери проститутки не будет никакого смысла, и единственный вариант, который Этель видела в таком случае — пустить пулю себе в лоб, чтобы умереть быстро.
Однако сегодня Этель хотелось быть вредной, и потому эти дурацкие слова все-таки сорвались с языка. Она ждала, что Себастьян привычно отшутится или, что значительно упростило бы ей жизнь, прямым текстом и в своей фирменной резковатой манере скажет, чтобы и не думала о таких глупостях, но Моран ничего не сказал. Тяжелая рука опустилась ей на поясницу, и Этель вздрогнула, когда запоздало поняла, что это протез. Молчание определенно было затянувшимся, а потом вдруг прозвучал вопрос, для Морана не свойственный:
— И за что же это ты меня любить собралась, а?
— Шутишь что ли? — уточнила Этель, думая, что это он так все-таки не очень удачно пошутил, но Моран был серьезен. Девушка хмыкнула. — Тебе как, сразу все пункты огласить? — язвительно поинтересовалась она. И чего вдруг на него нахлынуло? Такие сентиментальные глупости больше характерны для Этель.
— Можешь только избранное.
Любезный какой. Такие разговоры вообще как-то странно вести после очередного секса, но… Этель понадобилось совсем немного времени, чтобы подобрать слова. Только перед тем, как начать говорить, она поменяла позу, чтобы не смотреть ему в глаза, и теперь лежала под боком Морана, но спиной к нему. Места на кровати и так было мало, за счет внушительной комплекции полковника — еще меньше, но Этель находила в этих неудобствах определенный уют.
— Потому что ты настоящий, Моран, — наконец выдавила из себя Этель, с трудом признавая в этом жалком шепоте собственный голос. — Потому что я столько всего делала, потому что я ходячая проблема… а ты единственный, кто еще ни разу меня не отверг. Не отвернулся. И мне очень хочется верить, что не отвернешься, даже если я… — Договорить Этель не смогла. Перебор с откровенностью был бы. У самой губы дрожали, глаза пришлось прикрыть, чтобы успокоиться, но каким-то чудом Этель смогла сделать более-менее непринужденный тон и закончить: — Потому что ты просто рядом, и с тобой мне хорошо, хоть ты еще та заноза в заднице. Чего бы мне в тебя не влюбиться, а? Я считаю, что это был бы прекрасный повод.
Моран хмыкнул, но ничего не ответил. Потом снова обнял, притягивая пытающуюся отодвинуться Этель обратно к себе. Мимолетный поцелуй в плечо ее чуть не уничтожил.
— Прости меня, пожалуйста, за все, что было и будет, — совсем жалко прошептала Этель, расчувствовавшись. — Я знаю, что от меня одни проблемы, но не бросай меня, пожалуйста. Я без тебя пропаду.
Этель вцепилась в его ладонь на своем животе так крепко, как будто как минимум тонула. Ответ последовал не сразу. Она, вымотанная, довольная и очень растерянная, даже успела задремать, когда вдруг над самым ухом раздалось:
— Никуда я от тебя не денусь.
Проснулась Этель от стука в дверь и холода, потому что вставший Моран утащил с собой одеяло — ну, его жалкое подобие, потому что грелась она больше от Себастьяна, а не от этой тряпочки. За окном все еще была ночь, и сонная девушка хотела было упасть обратно на подушку, любезно предоставив Морану возможность самому разбираться с поздним гостем, которого не ждали, как вдруг взгляд зацепился за белый лист, который пропихнули в щель. Кажется, телеграмма?.. Этель села на кровати, устало потирая глаза. Спать все еще хотелось чертовски сильно, но… им нечасто отправляли телеграммы. Справедливости ради, им обычно вообще никто не писал, потому что из-за любви Этель к воровству они постоянно перемещались с места на место, и в таком случае трудно вести переписку. Допустим, Фред, который, как иногда казалось, может найти и иголку в стоге сена, предпочитал личные встречи. Тогда от кого?
— От Уильяма, — сказал Себастьян в ответ на ее так и не заданный вопрос. Выглядел полковник слишком довольным, и причина этому была проста — видимо, в новом деле срочно понадобились услуги снайпера.
— Оу, — только и смогла выдать Этель. С семьей Мориарти она познакомилась благодаря Себастьяну и Фреду, и трое братьев определенно были самыми необычными людьми из всех тех, кого встречала Этель. Проще всего, пожалуй, общаться было с Альбертом — умения нравиться людям у него было не отнять, перед Льюисом надо будет в очередной раз извиниться за ту чисто машинальную попытку кражи ложек, потому что иначе он ее точно прирежет теми замечательными ножичками, которые постоянно носит с собой, а Уильям… о, средний брат был отдельной темой для разговоров, потому что понимание того, что он сейчас мило тебе улыбается, а на деле уже прочитал тебя как открытую книгу и знает обо всех твоих страхах и слабостях, не сравнить ни с чем. Этель его боялась — настолько, что после первой встречи хотела найти какого-нибудь священника и сознаться ему в знакомстве с самим Дьяволом — и восхищалась одновременно. — Ты уезжаешь? Надолго? — Кажется, у нее почти получилось изобразить более-менее невозмутимый тон, хотя на душе уже скребли кошки. Моран обычно всегда уезжал один, а ей оставалось только уныло ждать его и бесконечно тосковать. Но…
— Он ждет и тебя.
— А? — обескураженно переспросила Этель, подскочив на кровати. — Боже, полковник, если ты так пошутил, спать ты сегодня будешь на голом полу, а если посмеешь залезть обратно на кровать, я начну пинаться!
Моран не шутил. Моран вообще в вопросах, связанных с Уильямом, шутит редко.
— Боже, — растерянно прошептала Этель, падая обратно на подушки и пряча лицо в ладонях. По ощущениям, от волнения у нее тряслись не только колени, но и, как минимум, все внутренние органы. Новость оказалась… слишком потрясающей. Сногсшибательной. — И на кой черт я ему вдруг понадобилась?..
О «большом плане Уильяма Джеймса Мориарти», как Этель окрестила его про себя, она знала почти ничего, но даже этих обрывков информации хватало для того, чтобы признать очевидный факт — Уильям гений, причем не от Бога, от Дьявола. Да и то, и Дьявол бы преклонил перед ним колено, потому что средний Мориарти — это тот самый случай, когда ученик превзошел своего учителя. Только… план, конечно, гениальный, Уильям — буквально сверхсущество, но зачем вдруг понадобилось дополнение в виде Этель? Не то чтобы она сомневалась в своих воровских талантах — девушка действительно могла обчистить карманы так, что хозяин замечал пропажу тогда, когда она уже была очень далеко, а сегодняшний случай был досадным недоразумением, — но в глобальную идею Уильяма об изменении страны и ее сословного строя они не вписывались никак. Альберт с его связями в светском обществе, умением нравиться людям, статусом и элементарно деньгами — да. Верный Льюис с талантом ювелирно перерезать глотки — да. Себастьян, способный попасть в любую цель на любом расстоянии с закрытыми глазами и без обеих рук — да. Боже, какая ужасная шутка… Фред с его умением найти что и кого угодно и перевоплотиться в любого человека, даже девушек, с помощью грима — да. А она… а что — она? Умение виртуозно обчищать карманы, и то с периодичным успехом, вряд ли поможет изменить Англию хотя бы немного.
— Я его никогда не пойму, — недовольно профырчала Этель вернувшемуся в кровать Морану куда-то в шею. От его тепла — еще и одеяло вернул — ее снова разморило и начало клонить в сон, но тревожные мысли активно с ним боролись. Этель снова чувствовала себя какой-то совсем бестолковой. — Я скорее пойму, как Фреду удается из ничего воссоздать другого человека, чем хотя бы один шаг Уильяма.
— И не пытайся, — со смешком посоветовал ей Моран. Пальцы протеза путались в ее волосах, и Этель совсем не к месту подумала, что надо бы опять постричься. По старинке, ножом. Не хотелось бы, чтобы в какой-то момент ее схватили за чуть отросшие волосы, немного выше плеч — самая удачная длина. — Он знает, что делает.
— И поезда я тоже не пойму. Не люблю этот грохот, — продолжила ворчать Этель, уже не сопротивляясь возвращающемуся сну. И как их еще ни разу не притормозили из-за подозрительно длинного и внушительного «чемодана» Морана?..