Вероятность падения

      Брагин смутно помнил, как оказался в родной квартире. Какая-то пелена-наваждение, пелена-шторка, съехала с его глаз только в тот момент, когда за спиной со стуком и скрежетом щелкнул дверной замок.       Так по-странному тихо. И сквозяще поздним ноябрьским морозом по полу. А ещë с запахом, как в пропитых многоэтажках-монолитах и высоких-широких кирпичных общагах — с нотками чего-то табачного и горького, противного и непривычного до зуда слизистой.       Поклонники и последователи жизни заядлых курильщиков в его доме не водились, если бы водились — он бы об их существовании знал, потому что нос, всë-таки, нужен был ему не только для того, чтобы совать его везде, где не ждут.       Юра отставил обувь в сторону от прохода и зацепил пальто на крючок — по щиколоткам пробежался сквозняк.       Брагин окунулся вглубь квартиры, вобрав в рот побольше воздуха со смесью спертой духоты и приглушенных табачных оттенков.       Как по стрелочке на навигаторе он последовал за запахом из комнаты в комнату — дошел сначала до зала, где нагнетающий сигаретный аромат расплывался в самой феерической концентрации, открыл окно с проветривания на максимум и двинулся за шлейфом, тянущимся в сторону кухни.       Там застал приглушенный свет лампы, уперевшуюся в стену рядом балконную дверь и полумрачный силуэт, спиной повернутый к комнате, лицом — к светящейся фонарями улице.       Юра пару мгновений пожевал губу в задумчивости, перекрывая всевозможные окрики и оклики и сделал первый тихий шаг, надеясь незамеченным подобраться ближе, чтобы рассмотреть Шибанова внимательнее и понять — удостовериться, не совсем же идиот, неспособный связать простые вещи.       С неловкого и косого угла своей позиции на пороге балкона Юра видел, как Миша аккуратно подцеплял сигарету кончиками губ. Его щеки сжимались во время коротких затяжек, а губы недовольно морщились после каждой, вырисовывая на его лице странный хмурый излом. Не нравилось?       Тогда зачем он занимался этим на балконе в…       Юра обернулся на электрические часы, встроенные в корпус микроволновки и по неосторожности шелохнул дверь — она пискнула негромким скрипом и коснулась стены. Миша замер, почти навострив уши, и оглянулся на Юру через плечо. Возникшее в его теле напряжение спало, как камень с сердца, при виде друга — вот и в самом деле, будто он ожидал увидеть кого-то другого.       — Привет, — ляпнул он хриплым голосом и резко откинул тлеющую сигарету, которую до этого держал двумя пальцами, в окно.       Она улетела мимо этажей вниз вместе с хлопьями снегопада и воткнулась фильтром вверх в один из небольших сугробов.       — А где… — прочистил горло Миша, почувствовав расплывшуюся по языку горечь. Брагин предугадал интересующий друга вопрос, поэтому даже не стал его дослушивать, а сразу же ответил:       — Ксюша с Верой у бабушки, — он перешагнул порог балкона, и его тут же со всех сторон окутала неприятная уличная прохлада, — а Макс — у друзей на ночевке.       — Классно, — без особого энтузиазма прокомментировал Шибанов. — А ты почему здесь?       Брови Юры подскочили, и он застыл в нескольких сантиметрах от распахнутой балконной двери — балконной двери своей квартиры, возможно, стоило отметить это про себя ещë разок. В нос забился отголосок горького табачного запаха, который ещë не до конца рассеялся и унесся сквозняком из замкнутого пространства.       — Где ж ещë мне быть? — усмехнулся Юра. Под правой ступней что-то тихо скрипнуло, и он сделал ещë несколько шагов вперед, к Мише.       Шибанов похлопал глазами и отвернулся к открытому нараспашку балконному окну, уместив руки в опасной близости от металлического отлива — по тронувшей на секунды его плечи дрожи Юра понял, что тот оказался неудивительно-ожидаемо холодным.       — Да не знаю я, — сказал, как огрызнулся, но исправился тут же. — Извини, ляпнул — сам не понял, что ляпнул.       — Ясно.       На улице было пасмурно. Подняв глаза к небу, Юра не увидел ни единой звезды, только проблеск месяца сквозь грязно-коричневые облака. И даже соприкоснувшись плечом к плечу с Мишей, он почувствовал холод, который внезапно продублировал ветер с улицы, впечатав ему в глаза несколько острых снежинок.       — А зож уже всë, не в почете? — начал Юра издалека, почему-то не задавая вопроса в лоб сразу, хотя он просился и едва не срывался с кончика языка.       — Чего?       — Дрянь вот эта у тебя откуда? — Юра кивнул головой в абстрактное пространство под окнами.       — А, ты об этом, — Миша попытался отстраниться, уйти от тактильного контакта и разорвать прикосновение плечами, но Брагин ему не позволил, сократив возникшее между ними миллиметровое расстояние вновь. — Не важно, Юра.       — Ну да, конечно, Миша, — в старое-доброе шибановское «не важно» верить было себе дороже, такие вещи у Миши всегда значили ровно противоположное. — Говори, я слушаю очень внимательно.       Юра почувствовал себя настойчивой женой нерадивого мужа (и это точно не было аналогией, связанной с Верой — точно нет), а Шибанов просканировал бегающими глазами высотку напротив и выпалил, вероятно, то, что первым пришло в голову:       — Вижу сигареты — хочу покурить.       Юра засмеялся, но как-то безрадостно, и бросил в ответ:       — Ага, вижу реку — хочу утопиться. Миш, ну, — Брагин с нажимом провел по лицу рукой. — Что случилось?       Миша продолжал по-партизански молчать, и Юра не знал, за что хвататься, чтобы его разговорить. Наверное, холод путал мысли — и, что более ощутимо, морозными лапами пробирался под водолазку. Но Юра решил, что будет стоять здесь до соплей и до ангины, если для откровений нужны жертвы такого — минимального, на самом деле — масштаба.       Его трясучка от холода цепной реакцией передалась Мише, и он оглянулся тревожно, про себя коря Юру за противную настойчивость. Шибанов не был извергом — или дело было в Юре?       — Логинов этот сегодняшний, знаешь… — подал он голос, вызвавший в груди Брагина ликование, разлетевшееся по всем конечностям. — Вот ничерта, ни капельки, особенного в нëм нет, а всë равно…       «Всë равно — что?» — хотел нетерпеливо поторопить его Юра, тряхнуть за плечи, с корнем вырвать слова — и услышать. Почему-то ему это было нужно. Почему-то ему было важно. Ожидание и тупое беспокойство зазвучали в голове громким ритмичным пульсом. Миша опять замолчал в нерешительности, через окно ветер расшевелил его кудри — будто коснулся самыми подушечками, шаловливо растрепал темные пряди и, хихикнув, скрылся восвояси, вблизь небосклона.       — Испугался я короче. За всех. И за тебя, — звучание голоса Шибанова приобрело странную интонацию. Юра редко от него такую слышал, она обычно была спутником страшных секретов, боязливо спрятанных на самом дне души тайн. С ней задушевно шептали в плечо опасные тайны и озвучивали слабости, вытирая слезы о рукав. Брагину показалось, что в том, как именно эти слова сказаны, было больше смысла, чем в них самих как таковых.       И разве Юра не относился ко всем?       Почему есть «все», а есть «ты»? Почему это есть у Миши?       Брагин хмыкнул, направляя гортанный звук куда-то в небо. Он сжал в кулаки задрожавшие пальцы.       — А сигареты откуда всë-таки?       — Да там, — отмахнулся Миша. — Не важно.                                                 ***       Шибанов хотел спать — чертовски, дьявольски, по-страшному. Это желание настолько порабощало его разум, что идея вписаться в какой-нибудь фонарный столб и отоспаться в реанимации переставала казаться паршивой даже на грамм. Сто грамм. Может быть.       — Что он из себя представляет хоть? — зевнув в ладонь закопошился Женя на соседнем сиденье. Он сидел, немного развалившись в автомобильном кресле, и всë пытался удачно уложить голову, так, чтобы она не подскакивала на каждой кочке и не перекатывалась из-за каждой искусственной неровности на асфальте, но за безуспешными попытками это дело как-то бросил.       — Кто? — переспросил Миша, отвлекаясь от дороги.       — И правда — кто, — протянул Женя саркастично и скептически взглянул исподлобья на товарища: не был уверен, что того сегодня следовало допускать до руля. — Этот наш, Владислав Игнатьевич…       — Игоревич, — поправил с заднего пассажирского Юра. — Логинов.       — Да, вот он вот! — Комаров торжественно потряс рукой в воздухе. — Ну так.?       Миша резко затормозил на светофоре — не успел заметить, как зелëный цвет перескочил в красный и пошел к единице обратным отсчётом. Все в машине пошатнулись, как стеклянные бутылки в деревянном ящике.       — Юра… — Шибанов потер переносицу двумя пальцами и сопяще выдохнул. — Расскажи ты сам, а.       Брагин кивнул без возражений и только дождался, пока Женя обернëтся к нему перед тем, как начать говорить:       — Тут конкретного сказать нечего, — Юра пожал плечами и с сожалением отвел глаза, будто ему в самом деле было неловко озвучивать вслух нечто настолько расплывчатое и неточное. — Только то, что он имел… имеет непосредственное отношение к убитой — и то это так, по словам соседки, у который мы с Мишей вчера были.       Имел-имеет. Оговорочка по Фрейду.       Они снова затормозили на сфетофоре. Миша снова затормозил на светофоре. И снова сделал это резко, заставив Антона дëрнуться и разлепить слипшиеся красные глаза.       — Мы уже на месте? — спросил он, сонно оглядывая расплывчатую картинку вокруг и потирая ладонью шею.       — Нет ещë, — успокоил его Шибанов, — можешь ещë поспать минут десять.       Десять минут растянулись на все тридцать. Возможно, — это жизнь искренне желала Рожкову добротного сна и недосыпа в меньших дозах, а, возможно, промежуток между утром и обедом четверга был помечен в небесной канцелярии красным крестом и несколько раз перечеркнут.       За время дороги Миша извелся неслабо. Если сначала у него получалось сдерживать бьющую ключом злость и перемешанную в ней ругань, то очень скоро получаться перестало. В тот же момент у него заболели глаза и, кажется, на две доли раскололась голова. Тогда-то он и начал злиться на всех подряд и все дорожные дурости (в виде, например, любителей подрезать, вклиниваясь в поток перед пешеходными переходами) принимал на свой счëт и почти непозволительно близко к сердцу.       Он, как говорят, не сидел на пропановой бочке — он сам ей был, держался из последних сил, чтобы ненароком не выместить злость на неповинных пешеходах и сияющих бамперах.       По приезде машинной дверью он хлопнул с пятикратной мощью, отчего Антон на своем месте подскочил — и выскочил из салона, как пробка из банки. Следом за ним размеренно вышел Юра, и оба они, готовые к великим свершениям, едва не сорвались с места к дверям подъезда — парадной, ну! Но были остановлены предостерегающе поднятой вверх рукой:       — Вы здесь потусуйтесь, ладно? — Миша подумал, что это не должно было звучать как вопрос. — Всем скопом на одну квартиру — как-то не к месту.       Они все здесь были как-то не к месту — две ночи подряд неспавшие, рассеянные и усталые. Вымотанные под самый ноль и выжатые до сморщенной кожицы.       Антон кивнул, будто только этого и ожидал услышать, Юра покрутил еле соображающими шестеренками и махнул головой в такт младшему товарищу — правда, ещë более заторможенно.       Даст бог, и Миша увидит их здесь же, когда вернëтся.       Главное — чтобы дал не по ебалу. ***       В нужной квартире было пусто. Не в буквальном смысле — в ней не было преступника, и потому она даже на второй-третий взгляд не имела большого смысла. Миша готов был поверить в то, что они ошиблись дверью, домом, страной — да хоть планетой, но никак не в то, что Логинова не было в квартире. И точно не в то, что он ушёл из неë несколькими минутами раньше, чем пришли они с Женей.       Дверная ручка не поддалась, звонок разносился по пустным комнатом приглушенным эхом. А вот ругательство со стороны Миши разлетелось по всему подъезду в комбинации с ударом рукой о металлическую дверь. Ауч.       — Я могу позво… — Женя хлопнул по карманам брюк и куртки, после чего опустил руки по бокам с раздраженным рычанием. — Нет, не могу, я мобилу походу посеял где-то.       Миша удержал в себе протяжное «мда-а», хотя, пожалуй, именно оно выразило бы все накопившиеся за этот день чувства: дерьмовому дню — дерьмовые чувства и побольше матов при их выражении.       — Есть предположения — где? — он решил для приличия всë-таки спросить, заранее зная, что никакого ответа не получит.       — Я бы сказал, Миш, где, — стрельнул в него усталыми глазами Комаров, подходя ближе, — да ты всë равно не найдëшь. На вот, подержи!       Как из рога изобилия, в руки Шибанова посыпалось всë содержимое карманов жениной верхней одежды — он только ладони под всë это добро и успел подставить, даже на возражения растратиться времени не хватило. Сначала Миша возмутиться хотел (пусть и запоздало немного, но всë же), в красках расписать, что он о Жене думал и в каких местах хотел его видеть, даже рот открыл и набрал побольше воздуха, приготовившись изложить гневную тираду, но решил, что протестовать уже и правда было поздно, какой смысл это делать, уже держа половину вещей в руках — не на пол же их бросать, в самом деле. Да и какая разница, подержать — подумаешь…       Материализовавшийся поверх смятых чеков, фантиков, ксивы, ключей от квартиры с домофонным чипом и полупустой упаковки мятной жвачки кошелек почти заставил Мишу сигануть за дверь вниз по лестнице, мимо пролëтов, сверкая пятками и держа его в охапке крепко-крепко. Совсем не потому, что клептомания чудесным образом проросла у Миши где-то за лобной долей без его ведома, а потому что было бы смешно (ну, и прибыльно, может быть, — но это только если бы убежать получилось). Шибанов такой мысли внутри своей черепной коробки удивился и развиться ей дальше, конечно, не позволил. Она вообще оказалась на втором плане, когда Женя вытащил из внутреннего кармана куртки замызганную и перемятую пачку с остатками сигарет, а следом за ней ловким движением выудил ещë и пластиковую ядрено-желтую зажигалку.       — Ты куришь?       — Конечно нет, вы что?       Видимо, Миша и вовсе потерял хватку раз перестал понимать, когда Комаров шутил с серьезной миной на лице, а когда с точно такой же — не. Ещë и на «вы».       — Жень… — Шибанов хотел попросить от него серьёзного ответа, но телефон, задребежжавший уже в его собственном кармане, заставил перенаправить просьбу в немного иное направление, — …возьми трубку, у меня, вишь, руки заняты.       И Комаров среагировал молниеностно. Сначала окинул его изучающим взглядом, прикидывая с какой стороны лучше подступиться, с какого бока разумней зайти, а после, не обременяя себя излишними сомнениями, покопался в чужом кармане (как в своем собственном) и достал телефон.       — Алло? — сказал Женя в самый динамик, перед тем, как аккуратно ткнуть пальцем в кнопку «громкой связи». Мише отчего-то стало тревожно. Он не знал, кто и с какой целью пытался дозвониться с того конца провода, но меньше всего почему-то хотел, чтобы это был Юра — на минуточку, стоявший под дверями подъезда (парадной!) Юра, находившийся в полной безопасности. Пусть хоть про погоду спросить звонил бы или, согласно неписанной Брагинской традиции, с многочисленными деловыми вопросами — всë равно не надо, Мише так спокойней дышать.       — Женя, это ты? — тревожный запыхавшийся голос Антона в трубке вызвал парадоксальное облегчение — чувство, которые редко когда стояло с Антоном в одном предложении. — Михаил Владимирович с тобой?       Комаров переглянулся с Мишей перед тем, как сказать что-то в ответ:       — Да, что случилось?       Антон тяжело-рвано выдохнул, воздух из его лëгких ударил по динамику как ветер. Последовавшее за этим громким звуком молчание заставило Шибанова напрячься вновь. Что бы там ни было, Юра должен был находится рядом с Рожковым (и находился, когда они уходили — Миша проверял, перегнувшись через подоконник в подъезде — парадной!), поэтому по-нехорошему нервная нотка в голосе Антона и беспокойство, которым за версту разили произнесенные им в трубку слова, они, должно быть, разделяли с Брагиным на двоих.       — Я… эм… — Рожков промямлил нечто невнятное, обрывки неразборчивых слов погрязли в телефонном шуме. — Вы сразу только меня извините, ладно?       — Давай резче уже, ну, — вмешался в его лепетания Миша, недовольно прикрикнув. Женя на это глаза выпучил и посмотрел с осуждением, одними губами, без малейшего звука, говоря «Че ты орешь-то» — Шибанов показательно цокнул языком и отвел взгляд.       Антон пошуршал чем-то в динамик и как-то болезненно прошипел и проговорил целую скороговорку, так, что Миша едва успевал улавливать его слова:       — Тут… Логинов внезапно выбежал. Точнее, ну, не совсем выбежал, а просто мимо прошёл, и… — пауза, — Юрий Иванович узнал его, сразу догонять побежал, а я…       — Что ж ты сразу не сказал.! — воскликнул Женя, оборвав Антона на полуслове.       Он сиганул по лестнице до того, как Шибанов успел одуматься и уложить пару вещей по полочкам в своих «чертогах».       Блять. Юра.       Это пронеслось как удар током от всунутой в розетку проволоки.       Миша судорожно растолкал вещи по каким попалось карманам и сиганул тоже сломя голову — причем, почти в прямом смысле этого фразеологизма, крича Жене в спину:       — Меня подожди! ***       Никто его не подождал, конечно — стоило предугадать такой поворот событий. Единственное, что он обнаружил на улице (причем не рядом с парадной вовсе, а в нескольких метрах рядом с ней, за аркой между двумя соседними пятиэтажками) — Антона, который стоял опираясь на кирпичную стену с подогнутой правой ногой. Юры предсказуемо не оказалось рядом с ним.       — Ты в норме? Эй? — он схватился за антоновы плечи, как утопающие хватаются за последнюю надежду на спасение. Хотел для верности немного его встряхнуть, но решил повременить и отложить на потом — сейчас ему самому бы не помешала хорошая встряска.       Рожков вцепился в его руку, глаза забегали по сторонам, никак не останавливаясь на одной точке.       — Да, я… Все хорошо, — полушепотом пролепетал он перед тем, как махнуть рукой в сторону. — Они там.       И Миша с чистым и стучащим в голове сердцем почти побежал за Юрой в это «там». Нервы скакнули до предела, перед взором пробежали черные мушки, но он спросил, найдя в черном мареве перед глазами лицо Антона:       — Точно в порядке?       И побежал только после слабого ответного «точно».                                                 ***       — Идём в квартиру, Юр? — Шибанов прижался к чужому подрагивающему от холода плечу и захлопнул окно, отсекая себя и друга от разыгравшейся метели.       Брагин ощутил, что его посиневшие губы не были способны сложить звуки во внятные слова, а потому просто кивнул и сам потянул Мишу за собой в дом.                                                 ***       Не было ничего страшного.       Ничего. Страшного.       Ничего. Нихьт.       Нихуя.       Нужно было отставить страх — отложить, отсрочить, вырезать, выкорчевать, успокоить. Избавиться от него любым способом за неимением причины бояться.       Преступника (не без помощи самого Миши и его легкой руки) повязали, он успел только покудахтать недовольством и поохать-ахать при задержании. Травм ни у кого обнаружено не было — кроме, разумеется, Антона, ему и его вывихнутой ноге досталось за всех, но он, живой (и его нога, живая), пришёл в себя и даже нашел силы над собой посмеяться. Но Мише казалось, что все вокруг него — шум. И как он ни пытался выбраться из него, всплыть со дна океана над волнами, у него не выходило — он валился обратно и оставался там, где-то. Было странно видеть перед собой людей и слышать их как через слой стекла.       Юра был в порядке.       Да что происходит сегодня в самом деле?       Миша надавил на виски пальцами, не находя на вопрос ответа.       — Да ты себе их оставь, — Женя не принял сигареты обратно, оборонительно выставив руки вперед. — Я бросаю, а тебе нужнее.       — Нормально ты устроился, Жень, — с полупредъявой-полушуткой хохотнул Миша, укладывая пачку во внутренний карман. — Зажигалку забрал, значит, а их — бери ты, Миша, сам.       Комаров ничего не ответил, лишь улыбнулся слабо и, хлопнув по плечу с прощанием напоследок, ушёл.       Потом ушёл и Миша, встроив в свой маршрут ближайший ларек с облезшей покраской.                                                 ***       — Знаешь что? — спросил Юра, приподнимая чашку горячего чая.       — Очевидно, нет.       — Со мной всё в порядке, ты помнишь об этом? Можешь переставать бояться.       Мысленно Миша объяснился перед собой: наконец-то успокаивался он только потому, что ослушаться приказа старшего по званию было нельзя.