***
Бабуля Шесть лет
Маленькую Людмилу родители частенько привозили к бабушке, благо жила она совсем недалеко в пригороде. Местечко было интересное: вроде и городок, даже почти слившийся с соседним мегаполисом, но дом с бабушкиной квартирой был построен на уютной окраине, недалеко от местного озера. Тихо, чисто, тут тебе и покупаться можно, и по лугу побродить, и даже лесок поблизости с грибными и ягодными богатствами. В то же время из этого дивного места легко и быстро можно было попасть в центр городка, да и прямая дорога в мегаполис совсем рядом. Особенное раздолье там было летом, когда Люську привозили к бабуле с большой сумкой одежды и даже с игрушками, и она с удовольствием гостила там месяц, а то и два. Нравилось девочке в этих местах, и бабушку она очень любила, а та души не чаяла в единственной внучке. Так уж сложилось, что мать Люси была поздним ребенком и сама, когда выросла, не спешила детьми обзаводиться. Поэтому когда внучке исполнилось пяток годков, ее любимая бабуля как раз вышла на пенсию — хоть из-за работы чуть раньше, зато в самый раз для того, чтобы уделять время любознательной и очень энергичной маленькой занозе. А Людочка могла целый день носиться как угорелая во дворе дома, да и от прогулки к озеру не отказывалась; и все равно вымотать перед сном ее было сложно. Зато для сна было другое снадобье — сказки, истории и рассказы. Воображение девочки оживляло героев, отправляло ее в волшебный мир, в котором существовали мифологические лихо, кикиморы, домовые, лешие, русалки и прочая нечисть, а заодно и книжные феи, дриады, гномы, эльфы и драконы. А еще принцессы на конях и с мечом или ведуньи с луками и волшебными жезлами. Рыцари у нее всегда были отрицательными героями, ибо нечего драконов обижать и принцесс красть у тех, кто столько сил положил, чтобы их раньше умыкнуть у отцов-самодуров, обеспечив уют и богатство. И нечего королям всяким распоряжаться, за кого принцессе замуж идти. А может, она жениться желает? Бабушка лишь удивлялась взглядам шестилетней внучки, но вот так странно малышка видела сказки. Девочка подрастала, и рассказы становились серьезнее. Бабушка много чего интересного знала, но и пустыми суевериями не хотела забивать головку внучки; поэтому не просто посвящала ее в сами легенды, но и в то, как они зарождались, почему люди придумывали всякие байки и страшилки. И Людочке это было не менее интересно, заставляло размышлять глубже и дольше. Она училась делать выводы, но не переставала любить тот странный незримый мир, где жили разные, далеко не самые дружелюбные и даже злые и страшные существа.Мавкино озеро Тринадцать лет
И вот в очередное лето Людмилу родители оставили под бабушкину опеку. В тринадцать лет девочка по-прежнему оставалась жуткой непоседой и бабушке уследить за подростком было сложно. Влившись в компанию местной детворы, Люся могла запропаститься куда-нибудь чуть ли не на весь день. Характером и поведением больше смахивая на мальчишку, она влипала во все приключения, какие только можно. Больше всего бабушку тревожило, что ее пацанячья ватага наладила бегать к озеру, игнорируя все родительские запреты. И вот когда настал вечер и внучка, угомонившись, стала приставать с просьбой что-то рассказать, женщина решила вспомнить несколько местных легенд и реальных историй. Она надеялась, что это повлияет на внучку и сделает ее осторожней у воды. — Ну, бабуль… ну что-нибудь хоть небольшое расскажи. Ну, пожа-а-а-луйста… Натянув тонкую свободную майку, девочка забралась в кровать, и взбивая подушку так, чтобы можно было устроиться полулежа, Люся канючила, упрашивая уставшую за день от хлопот бабушку рассказать что-нибудь интересное. — Ладно, Люсенька, расскажу, но только не перебивай. Договорились? Люда, сверкая любопытным взглядом, с готовностью закивала и умостилась поудобнее на подушке, готовясь слушать и внимать. А бабушка тем временем села в кресло рядом с кроватью внучки. — Хорошо. Давай я тебе расскажу о нашем озере? — Состроив умильную рожицу, Люська пожала плечами, и тут же закивала головой: ей все, что рассказывала бабушка, казалось очень интересным и находило отклик в воображении. — Сейчас наше озеро называют «Девичье» иногда еще «Наташкино». Не такая уж давняя история, которая так толком и не прояснилась. О ней мало что известно, и это в основном лишь слухи. Рассказать? — Еще бы, конечно, — Люда заворочалась, облокачиваясь и выжидательно посматривая на бабушку. — Это случилось в конце восьмидесятых годов или в начале девяностых… не помню уж точно… в деревеньке Плутово, что на другом конце озера. Там жила девушка по имени Наташа, говорят, она всегда немного странная была. Красивая, но отчего-то нелюдимая, поэтому и друзей у нее почти и не было. Лишь одна подружка, с которой с детства и дружила, а окончив школу, они вместе и в город уехали, в институт поступать. Там странная история вышла, через несколько лет Наташа, приехав к родителям, была сама не своя. Говорили, что в городе она влюбилась, но то ли ее обманул избранник, то ли не ответил взаимностью, в этом смысле версий хватает до сих пор. Но трагедия у нее случилась не только в городе, дома тоже по какой-то причине случился скандал. Соседи слышали крики и плач, а потом видели, как Наташа к озеру ушла. Это было в конце мая или в начале июня: в это время у нас на озеро мало кто ходит, поэтому заприметили девушку. Только вот никто не видел, чтобы она возвращалась. Бабушка решила прерваться на самом интересном месте и сходила за чаем, а то горло начало пересыхать от разговора, и Люда вылезла из кровати, садясь за стол и вытаскивая из вазы конфету, чтобы, как бабушка, откусывать по кусочку и запивать ее чаем. — Бабуль, а что дальше было? С Наташей. — А дальше ее искали всей деревней, приезжала и милиция с собаками, и следователи с водолазами. Предположили, что она утонула. Облазили все вдоль и поперек, поговаривали, что только туфельки на берегу нашли, и все. Потом кто-то сказал, что вроде бы видели девушку бродившей в лесу. В следующий раз ее видели на трассе, но пока водитель из машины выходил, она пропала куда-то. А где-то через неделю после исчезновения заметили ее на берегу озера на местном пляже. Она гуляла там, песенку напевала, венок плела, а когда местные парни с ней заговорить попытались, она пожаловалась, что своего отражения не видит в воде. Все спрашивала, красивая ли она. Парни подумали, что она с ума сошла, но пока сбегали за родственниками, она уже ушла куда-то. В течении где-то недели ее там видели, и если заговаривали, то она всегда жаловалась, что у нее нет отражения в воде, и уходила. Ее снова искали, а через неделю на берегу лишь ее венок нашли, говорят, цветы были словно только сорванные. Он приглянулся одной девушке, которая забрала венок домой, а через неделю в этом венке, только завядшем, ее в озере нашли мёртвой. Родственники Наташи так и не видели эту девушку, так что и опознать не могли. Но милиция снова ее искала, правда, без результата. Вот так. — И все на этом? — Не совсем. По одной версии девушку нашли живой, но не в своем разуме, и отправили в психиатрическую больницу. Вроде бы через полгода родственники ее забрали, и вскоре продав дом, уехали жить в другое место. Но из местных ее никто не видел живой, и это известно только со слов родственников и местного участкового. Возможно, на этом все бы и успокоилось, вот только через год Наташа вновь появилась на берегу, и так несколько лет подряд. Появлялась из ниоткуда, венок плела, песенки напевала, гуляла, но уже не заговаривала ни с кем. Пока однажды в гости к своим родным ее бывшая подруга не приехала. Она замуж вышла удачно, работала в городе и была вполне счастлива, но если ее спрашивали про Наташу, то она отказывалась о ней говорить. Когда подруга узнала о местной странности, то посмеявшись над суевериями, решила сама сходить и посмотреть на ту гуляющую девушку. Бабушка отхлебнула чаю, отломила кусочек печенья и будто бы задумалась, но Люся напомнила о себе: — Ба, а дальше что? Неужели, и все на этом? — Ту подружку спасли чудом, она тонула, когда кто-то заметил всплески в озере. Почему-то она далеко от берега оказалась. Рыбак, спасший ее, говорил, что было впечатление такое, словно девушку кто тянул на дно и отпускать не хотел. Никаких коряг в том месте нет, чтобы она могла зацепиться. Ее вытащили уже почти захлебнувшейся, и практически сразу после этого погода в мгновение ока испортилась. Поднялся ветер, волны, лодку едва не перевернуло, пока до берега плыли. Говорят, в шуме ветра казалось, будто женский голос визжит и стонет, плачет, но у страха глаза велики. Спасенная ничего толком рассказать не могла, испугалась да и все. Муж за ней в тот же день приехал и забрал в город. Вроде бы она после этого никогда больше не приезжала к родным. Родителей в город забрала, и все на этом. Наташу после этого никто вблизи самой деревни не видел, но в разных местах показывалась на глаза людям, или ее песни слышали. Кто-то заметил, что особенно часто такое случалось на Зеленые Святки, это время еще Русальной неделей называют. Так поняли, что девушка не живая уже, а стала мавкой. Хотя парней она не пыталась топить, но в Плутово до сих пор в эти дни никого к воде не заманишь. А само озеро с тех пор в народе окрестили Наташкиным, а официально назвали Девичьим. Бабушка затихла, и непоседливая внучка заерзала, ей было мало этой истории, хотелось большего. Людмилу распирало от любопытства, и она, чтобы подластиться к бабушке, сбегала за чаем. Бабушка поняла, что пока внучка любопытство не удовлетворит — не успокоится. Она уже и сама втянулась в воспоминания о местных историях, ведь и сама любила их собирать и изучать, не зря же когда-то культурологией и филологией занималась и образование соответствующее получила. В молодости она даже немало по стране помоталась, изучая этносы и их предания, так что о местных легендах ей было грех не знать и не интересоваться. — Ба, а до этого как озеро называли? — А до этого с давних времен наше озеро называли «Мавкино». Правда, в советское время сюда стали наезжать этнологи, да фольклористы записывали местные сказания и легенды, и наше озеро стали называть Русалочьим, мол, это одно и то же. С их подачи в те времена и закрепилось это название. Но никакое оно не Русалочье, а именно Мавкино. Тут недалеко даже деревенька была с таким названием. — А почему оно Мавкино? Кто они эти мавки? И при чем тут русалки? — Завалила бабулю вопросами внучка. — «Мавкино» оно потому, что согласно давним поверьям в нем живут мавки. Существа эти издревле считались нечистью, а вернее, нежитью. Они духи, в которых превращаются дети и незамужние девушки, погибшие от воды и не своей смертью. Грустно, конечно, но в старину, придумывая и рассказывая такие истории, старики пытались уберечь молодежь, предостеречь, чтобы у воды они были осторожнее, и лучше не в одиночестве. Ведь в компании есть шанс, что друзья и старшие помогут выбраться из воды, если вдруг судорога скрутит, или за корягу какую человек зацепится. Разные поводы были для рождения таких страшилок. — А может, это и не страшилки вовсе? Вот как с этой Наташей, — Людмила всегда любила такие страшилки, и бабушка хоть и рассказывала иногда такие байки, но всегда поясняла, как и почему эти истории рождались в народе, что тоже было очень интересно. — Люся, я в этих местах с детства живу, и родители мои из этих мест, и ни одного свидетельства существования этих существ никогда не видели. Ходят слухи о песнях, которые у воды слышно с середины весны и в начале лета, но и народ тут в деревнях певучий живет. А по воде звук далеко распространяется и слегка изменяется. Так что какая-нибудь бабенка просто стирала бельё, напевая песенку, а ее голос могли бы слышать в соседней деревне, считая, что мавка поет. А про Наташу рассказы из той же оперы. Вполне возможно, что у девушки случился нервный срыв из-за неразделенной любви или еще какой личной трагедии, и ее подлечили, а теперь живет где-то эта Наташа и понятия не имеет, что в ее честь озеро называют. Девочка призадумалась ненадолго, потом пожала плечами, все вроде бы было логично, и конечно, могло быть и так, но ведь есть же и другая версия, пусть и почти невероятная. Не могли же люди несколько лет подряд нагонять тень на плетень, пугая друг друга видениями этой девушки? Или могли? — Ну, возможно, конечно, но, а зачем тогда остальное сочинять? И какая разница между этими мавками и русалками? — Ах, да. В общем, мавки — это скорее проклятые души, ставшие природными духами, чаще всего считается, что они обитают в реках и особенно в озерах, но по поверьям есть и лесные, луговые и даже полевые. На самом деле, в сказаниях мавки действительно во многом походят на русалок, но есть и разница. Например, русалок сразу причисляют к природным созданиям, они своего рода хранители каких-то мест и водоемов. В славянской мифологии они вовсе не хвостатые, во всяком случае, не всегда, как и мавки. От русалок в старину добра не ждали, считая их крайне опасными и ненавидящими людей существами. По поверьям они повреждали и путали сети рыбаков, ломали колеса водяных мельниц, заманивали людей к воде, чтобы защекотать до смерти или просто утопить, да и наземные сущности не лучше. Считалось, что русалки жили целыми стайками или семьями. Жертву они подманивали преднамеренно, очаровывая, обманывая, и убивали, кружась вокруг, смеясь и щекоча. Говорят, что умершие такой смертью люди старели, зато даже после смерти на лицах застывала улыбка. Одним словом, эти твари были очень вредными, злыми и опасными без всяких оговорок. — А мавки, бабуль, они тоже такие? — Мавки? Нет, тут не так все однозначно. По поверьям эти духи бывали даже полезны. Они выглядели как девушки с зелеными глазами и зеленоватыми волосами и встречались чаще всего во времена, когда рожь цветет. А в целом, их время было где-то с апреля и до начала или середины июня. Считается, что эти существа умеют создавать ураганы и бури, управлять ветром и водой. Если в полях ржи в пору ее цветения замечали явления, связанные с порывами ветра, кружениями, то говорили, что это мавки в поле танцуют. И с тех полей после танца мавок всегда собирали больший урожай, чем обычно. Некоторые рассказывали, будто видели в такие моменты, как девушки в венках из трав и в белых рубахах в поле танцевали и водили хороводы. — Так значит, они все-таки добрые духи? — Нет, Люся, они тоже могут быть опасными, особенно те, которые когда-то были уже не детьми, а девушками. По поверьям незамужние девушки, умершие насильственной смертью, или самоубийцы, например, из-за неразделенной любви, становились проклятыми душами. Особенно, если их тела не находили вовремя, чтобы провести нужные обряды и упокоить душу. Вот такие духи были особенно опасны для юношей и мужчин, не потому что хотели бы их убить, а потому что из-за проклятия видят в каждом мужчине или парне своего избранника. Они их заманивают к себе и лишь в момент смерти человека понимают, что это не их возлюбленный. Есть версия, что убив или утопив своего возлюбленного, который не ответил взаимностью или как-то был причастен к ее смерти, мавка избавляется от проклятия и может обрести покой. — Значит, они жертвы преступлений или несчастной любви? Неудивительно, что они хотят возмездия. Жалко их, бедняжки. Но это не объясняет название озера. Тут должны мавки сидеть на каждой ветке и под каждым кустом за века-то. — Ну, Люсенька, легенды ведь и забываться могут. Таких Наташ тут ведь за века много жило, да и прочее всякое случалось. Есть некоторые свидетельства тому, что у славян подобная нежить не считалась бессмертной: говорят, что такая сущность, умерев не своей смертью и не в свой срок, как бы доживала в виде духа отведенное время. Вопрос только в том, каким образом этот срок считался, вполне возможно, что у навьего племени свой счет времени, где наш год для них это десятилетие, а то и век. А может быть, проклятая душа успокаивается, когда умирают обидчики. В любом случае это гипотетические размышления, а на деле просто слухи, легенды, сказки и суеверия. — Да, наверное, — согласилась девочка, — а зачем Наташе нужен был венок? И почему та девушка, которая его взяла, умерла? — Люсь, это разговор еще на вечер, отдыхать пора. — Ну, ба-а-а… я же не усну от любопытства. Бабушка тяжко вздохнула, уже время за полночь перевалило, и непоседливой Люсе пора было десятый сон видеть, да и сама она уже устала. Но все же решила как-то ответить. — Это связано с весенними и летними обрядовыми циклами славян, в том числе и обрядами Русалий. В каждый такой цикл осуществлялись определенные действия, и до самой ночи на Ивана Купалу эта пора была женской. Мужчины не допускались на эти обряды. В общем-то, в основном все было связано с плодородием земли, деторождением, и в целом с женской долей. И венки в этих обрядах играли немаловажную роль. Через них кумовались, гадали, пускали по воде, и после обрядов уничтожали, или сохранив, могли использовать для защиты. — Бабуль, ну а мавки причем? — Они были частью этого цикла. И на Зеленые Святки, она же Русальная неделя, кроме всего прочего, женщины поминали своих нерожденных и рано умерших детей, а также погибших до замужества девушек. В том числе и плелись венки, чтобы украсить их могилки. Вообще эта неделя считалась одной из самых опасных в году. Но и помимо этого мавки, как и русалки — это духи природы, они в мир приходят весной, когда сходит лед и снег, оживает природа, пробуждаются лешие и водяные. Считалось, что это начинается где-то с конца марта. Эти сущности, пробудившись, вливались в природные циклы и наиболее активны почти до июня, а то и дольше. Их привечали, зазывали, чтобы они танцевали в полях, не буйствовали и не проказничали, и в то же время их избегали, чтобы не попасться на приманку. В старину до конца Зеленых Святок, никто купаться в озёра не лез, да и в лес в одиночку не хаживали. В конце Русалий этих духов усмиряли, выпроваживали, видимо, считалось, что они уходят из реального мира в Навь, где и положено быть нежити. И после этого можно было купаться и не опасаться их шалостей. Но тут все спорно, накладываются христианские обычаи. — А как иначе? — А иначе: никуда те же мавки не уходят. Просто они спокойно живут в озерах и на своих полянах, а на Русальной неделе могут выходить в реальный мир. Мавки озёрные обретают девичье тело и гуляют по суше, цветы собирают, венки плетут, чтобы волосы украсить. А волосы у них длинные и красивые, они любят их расчесывать, сидя на берегу, и петь песни. Внешне отличить их от настоящих девушек можно только по бледной коже, зеленым глазам и зеленоватым волосам. Есть и другие отличия, но голыми они не появляются, обычно в белых рубахах или сарафанах. А после недели они уходят домой — в озёра и леса. — А венок как же? — Да что «венок»? Это может быть просто надуманная деталь, совпадение. Возможно, и девушки умершей не было никогда, или венок другой был. Но даже если и допустить реальность происходящего, то девушке этой не помешало бы помнить, что чужое брать нехорошо. А еще ведь венки эти на Русалии не просто так плели: это были обереги от нежити, на них гадали, многие обряды славянских ведунов подразумевали плетение трав, заломы, много чего в общем-то. А уж какое колдовство может нежить в свое творение вложить, остается лишь догадываться. Если русалки, собираясь стайками, убивали, просто топя жертву или щекоча до смерти, то о мавках есть поверье, будто они силу и саму жизнь из людей тянуть могут. Возможно, что так эта сущность отомстила воровке — заманила в воду и убила. И судя по рассказам, мавки вместе редко собираются, чтобы потанцевать, а так они скорее одиночки. Но это только, если допустить реальность этого, ты же понимаешь? — Ну, конечно, бабуль, просто очень интересно. А что, если это и правда есть такое? — Если и есть, то держись в этот период на расстоянии от воды, от греха подальше, не бери чужие вещи и не топись от неразделенной любви. А так мавки мстительны, но все же опасны для парней и мужчин. Вот им лучше не гулять по берегам озера и песенок не слушать.Песня мавки Четырнадцать лет
На следующее лето Люсе уже было все не так уж интересно. Бабулю она по-прежнему любила, а вот сказки, где так или иначе в какой-то мере да мелькнет что-то про любовь вызывали боль и потерю интереса. Прошедший учебный год был насыщенным и сам по себе, но все это было ерундой по сравнению с тем, что четырнадцатилетняя Людмила влюбилась. Все бы было хорошо, если бы не предмет воздыханий, потому что им оказалась девушка. Девушка, влюбленная в парня и ставшая подружкой Людмиле. И Мила, страдая от безответности чувств, выслушивала ласкающий слух и одновременно режущий душу щебет возлюбленной о том, какой у нее классный парень. И кроме как дружить, другого варианта на общение с этой девушкой не было. Все в жизни казалось неправильным, и Мила ненавидела себя, понимая, что ей даже себе сложно признаться в этих странных чувствах, а уж довериться подруге тем более не смогла бы. Вот и страдала она молча, довольствуясь тем, чтобы просто быть рядом. Весь год мучилась, и даже от поездки к бабушке ничего хорошего не ждала. Та только руками всплескивала, глядя на вытянувшуюся и сильно исхудавшую внучку. А Людмила первое время ни есть, ни спать не могла, потому что давно не видела предмет своей странной привязанности. Короткие звонки с очередными рассказами о любимом были редкими, и уже через пару недель подружка и думать забыла о Миле, а та не решилась позвонить первой. И снова страдала. Как ни странно, но вскоре чувства стали как-то глуше, и не так остро все воспринималось, бывали часы, а потом и дни, когда девушка не вспоминалась. Болезненная привязанность рассеивалась, а бабушкиными стараниями Мила превращалась в очень даже симпатичную почти пятнадцатилетнюю девушку, которая, правда, вела себя больше как пацанка, и даже успела подраться с мальчишкой. Бабушка так и не смогла выяснить причину раздора с еще недавним товарищем по играм и шалостям. А Мила и не думала делиться тем, что ей не нравится, когда вот такие друзья пытаются потискать да пощупать, а то еще и поцеловать. Так что за дело бывший товарищ схлопотал, дня три яйца лелеял, и к фингалам лед прикладывал. Слабак девчонке только и смог, что скулу чуть поцарапать, да небольшой синяк оставил, даже в глаз не попал. Вот тогда Мила поняла, что мальчиков она точно не любит: как друзья для шалостей они как раз, таки интереснее девчонок, а вот остальное — ни в коем случае. Вот и с тем мальчишкой помирились. По прошлогодней традиции бегали к озеру и на пойменный луг, жгли костры, жарили зефир и сосиски. В общем все шло как прежде, пока Мила однажды не забрела к рыбацкому причалу. Мальчишки где-то отстали, и Мила добрела к назначенному месту первой. Оказавшись на стоянке для автомобилей, она удивилась, что никого не видно, зато откуда-то от реки доносился женский голос. Красивая мелодия приковывала внимание, очаровывала и манила, и Людмила решила взглянуть на источник этого чуда. Когда открылся вид на причал, Мила успела заметить девушку, сидящую на самом краю спиной к ней. Светлые волосы ниспадали до самого деревянного настила, а на голове был надет пышный венок из полевых цветов. Очень хотелось подойти, но она струсила, когда девушка шевельнулась, намереваясь обернуться, и отчего-то вспомнила прошлогодние рассказы бабушки о мавках. Мелькнуло в голове, что надо друзей предупредить и пинать их подальше от озера. Она не видела, как мавка обернулась, но слышала, как изменилась ее песня. Миле казалось, что она вязнет в этих звуках, что не хочется сопротивляться, ведь ее ждут и зовут. Но надо было предупредить и увести друзей, а потом забыть эту липучую песнь и никогда больше не приходить к этому месту. Она как-то все же смогла уйти к стоянке, где ее уже ждали. Голова гудела от боли, и мысли мешались. — Место занято, пойдемте отсюда, — звала она друзей. — Так машин же нет на стоянке, а пёхом только мы и стали бы сюда переться. — Компания там сидит, вон, слышите, песни поют? — Мелодия все еще тянула вернуться, все бросить и прийти, и Мила с трудом сопротивлялась. — Да тишина тут кругом, Мил, ты чего? — Люда морщилась от головной боли, еще немного и заткнула бы уши руками. — Тебе плохо? — Да! Чёрт возьми, мне хреново! Пошли отсюда! Они ушли, и Людмила не хотела разбираться во всех этих странностях. Не стала она и бабушке говорить, что мавки и девушек зазывают, ведь она говорила, что только парней, а тут как раз парни ничего и не слышали. Видимо, это ей так специально повезло на неправильную мавку попасть. Она хотела забыть ту мелодию, что еще некоторое время бередила душу и звучала в ушах, и забыла так же, как и данное себе обещание.Смерть Двадцать два года
— Спеть тебе, моя милая Мила? Прохладные ладони коснулись щёк, стирая слёзы. От манящего зеленого взгляда закружилась голова. Полилась мелодия — тихая, тягучая, манящая. Людмила хотела всего лишь быть рядом с ней, она скучала и желала только любить и быть рядом. В шелковистых светло-русых волосах почти не видна зелень, просто цвет холоднее, а на ощупь длинные пряди все так же приятны даже влажные. Они так приятно щекочут кожу, окружая тело в воде. Улыбка мавки чарует, и даже в воде продолжает звучать голос, должно быть, в голове. И руки у нее ласковые, как всегда. Миле всегда нравилось, как они обнимали ее, и пусть это в последний раз, она устала любить с таким надрывом. Устала быть обманутой, а это создание ведь любит ее, и Мила тоже любит. Она видела это во взгляде, чувствовала в поцелуях и объятиях, и не могла обмануться. Сделав глупость, Люда ведь исправила ее, и вернула то, что ей не принадлежало, и хотела бы дать больше, чтобы просто быть любимой. Мысли путались. Она доверилась ласковым рукам, оставалось лишь немного, просто умереть, и все закончится. Мавка, целуя и обнимая Людмилу, так нежно улыбалась, словно они и не в воде были, а в постели. Люда успела полюбить ее такой, и не чувствовала, как тело опутывают длинные пряди, ставшие в воде гораздо зеленее. Да и собственные волосы распустилась и сливались с течениями. Они вдвоем опускались в воде ко дну, течения кружили пару, и казалось, что они танцуют странный вальс. Мила обняла гибкое тело и прижалась сама, поцеловала и выдохнула остатки воздуха. Она не хотела больше жить и была благодарна за смерть: знала, что мавка заберет у нее то, что еще осталось, и наступит покой. Что Людмилы, милой Милы, Люси, больше не станет, и сердце больше никто не разобьет, и осколки души не придется склеивать заново. Она задыхалась и давилась водой, но мавка крепко держала тело, которое вопреки разуму не хотело умирать. Людмила старалась не сопротивляться, и легкие наполнялись водой — мучительная и противоестественная смерть. Против воли охватывает страх, и тем более становится жутко, когда видишь, как нежность и любовь с лица мавки словно сдувает. Все было ложью, даже с ней. Она просто хищница, а сама Мила просто жертва. Хищница терпеливо расставляла ловушки, а жертва попалась в них во все разом. Как же долго длятся эти последние мгновения, словно время подобно густой и липкой патоке. Осознание такое позднее, что сопротивление уже абсолютно ничего не даст, и плакать поздно, в воде слез все равно не видно. Обидно и страшно, все просто кошмарно, и это окончательно убивает желание жить. Пусть все будет так, да, она обманулась, но все равно, любя, отдает весь остаток себя. Пусть хоть так, ведь еще миг, и все это кончится, и наступит забвение. Последняя любовница, ее убийца, та что в последние мгновения не удовлетворилась крохами жизни и разорвала измученное сердце. Она мавка, и ее мотивы не понять за это время, как не понять и зачем из своих волос она вытаскивает гребень, а затем, собрав им более темные пряди Милы, оставила его в чужих волосах. В последнем поцелуе мавки с губ Людмилы были подхвачены остатки жизненной силы. Тело мертвой девушки было отпущено и стало уже само опускаться на дно, а убийца поспешила всплыть наверх. Вынырнувшая девушка сделала свой первый вдох, в открывшихся зеленых мавкиных глазах стремительно таяла зелень, уступая зеленовато-ореховому оттенку. С волос сходил несвойственный людям цвет, и у вышедшей на берег девушки по спине струились пряди пшеничного оттенка. Она откашлялась и села на песок. С водой по лицу стекали слезы. Наташа плакала, осознавая, что убила ту единственную, которая ее полюбила просто вопреки всему, но она ее полюбить не смогла. Ведь сердце мавки все это время сидело занозой проклятье от которой она не могла избавиться. Та любовь, что сама по себе стала адовой мукой. Наташа могла лишь обещать, что сделанное ею не будет напрасным. Она вернется, когда вынет из сердца любовь, когда-то убившую ее. И тогда милая Мила обретет свой покой.Нежить Двадцать два (плюс три) года
Почти не создавая волн, из озера вынырнула бледнолицая девушка. Её длинные русые пряди всплыли на поверхность, образуя витиеватые завихрения и узоры на водной глади. Она быстро преодолела расстояние до берега и неторопливо вышла на сушу. Воздух закружил легким вихрем вокруг стройной фигурки, затрепетала тонкая ткань белой длинной рубахи, взметнулись волосы, почти сразу просыхая и рассыпаясь по спине и плечам. Изящная навья осмотрела окрестности, и ничего особенного не заметив, шагнула в сторону луга. Она шла вдоль берега среди пойменных трав, тихо что-то напевая и собирая цветы. Вот уже третий год она приходила на Русалии к одному и тому же месту. Небольшой рыбацкий причал был надежно скрыт камышами и кронами деревьев, склонившихся к воде. Не знающий о существовании этой маленькой пристани человек мог запросто её не заметить даже с воды. А знающие могли удобно устроиться в этом месте, обосновавшись на укромной полянке, где вполне хватало места под стоянку автомобиля и разбивку небольшого лагеря. Само по себе местечко с причалом находилось не так уж и далеко от оживленных мест и троп, но просто гуляющим сюда заглядывать никакого смысла не было. В пору Зеленых Святок суеверные рыбаки не желали появляться на этом причале, опасаясь проказ утопленниц. Безлюдье было для девушки очень кстати, и место спокойнее было трудно сыскать. Мурлыча себе под нос мелодию, девушка дошла до края пристани и села, свесив одну ногу в воду, а вторую поджала, устроив в углублении подола собранные цветы. Ее голос лился и журчал как ручеек, разносясь по воде, а ловкие пальцы сплетали летние травы и цветы в пышный венок. Иногда она затихала, вздыхая и направляя задумчивый взгляд в никуда. В этом году Русалии припозднились и застали начало лета, когда солнышко уже мягко ласкало теплом, и на цветы июнь побогаче, так что и венок получился красивым и цветастым. Только мертвое сердце это не радовало, как и ласковые солнечные лучи, и игривые течения, и летние ароматы. Готовый венок девушка отложила в сторону и перекинула через плечо густые волосы, достигавшие чуть ли не середины бедра. Волнистые и шелковистые пряди за эти годы немного сменили оттенок с золотистого на зеленоватый и холодный. Вынув гребень, девушка принялась расчесывать свое шелковистое богатство — дело было привычным, успокаивающим. И песенка замедлилась, мелодия стала более тягучей, манящей, обещающей усладу и негу. Зеленые глаза потемнели, а взгляд навьи стал задумчивым. Три года прошло с того лета, когда она здесь умерла, и с тех пор она приходила сюда на Русалии, отказываясь делать, что велено. Она стала мавкой — проклятая, почти самоубийца, и ничего с этим не поделать. Ей наказывали в русальные дни пользоваться глупостью живых, чтобы испить их энергии, или найти парня, чтобы увести до следующего года к себе или в услужение Водяному. Но плевать она хотела на Водяного, да и на парней тоже, ведь не так уж много времени давалось навям для свободы. В это время хотелось хоть ненадолго почувствовать дуновение жизни и пройтись по земле как раньше, еще до смерти. Не знала девушка, зачем приходит из года в год к этому причалу: чего-то ждала, или кого-то, и от ожидания странно щемило в груди, ведь хоть ее сердце и мертво, а душу все равно грызет обида, причиняя боль. А началось все с ее первого появления у причала — ровно за одно лето до того, как у нее отняли жизнь. Или все же раньше? Можно было винить кого-то, но и глупо не признавать, что сама во всем виновата. Искала счастья и влюбилась в создание, которое не стоило любить. Сама дала и повод и возможность, так чего теперь пенять?