***
Вот вам моя жена
Двадцать лет
— Люсенька, родная, ну что ты учудила? — Всплеснула руками бабушка, приподняв край очков и промокая платочком слезу в уголке глаза. — Зачем же так? Ну что за блажь такая, а? Скажи родителям, что пошутила, прошу тебя. Также невозможно… — Ба, ну, надоело мне врать. Достали они уже меня на тему «когда замуж выйдешь, внуков хотим». Ну вот и у кого блажь? — Люська, да как же так? Ну как без семьи-то и без детей? Нельзя так. — Да с чего вы взяли, что без семьи? Две девушки — это такие же люди как и парень с девушкой. И с детьми все решаемо, просто не надо в шею гнать. Это раньше было: в двадцать не родила — значит перестарок, старородящая и прочая хрень, и вообще… Сейчас женщины возрастом хорошо за сорок рожают, и все в порядке, а мне всего двадцать. Ну… бабуль… — Господи, да что ж ты несешь? Ну какая семья из двух баб? Ну родите ребеночка — еще надо разобраться от кого, а воспитывать как? Кто «мама», а кто «папа»? И кто еще из вас рожать будет, прости, господи, что скажешь? Люсина бабушка сникла, ее нос раскраснелся от слез, а глаза припухли. Эти разговоры шли в семье уже не первый день, начавшись после того, как Людмила однажды в ссоре с родителями не ляпнула: — Ах, вы за меня переживаете, боитесь, что в старых девах останусь? Как же вы мне надоели! Хотите видеть мою семью — любуйтесь! — Мила ткнула рукой в свою давнюю подругу, которая сидела в уголке за обеденным столом, стараясь не привлекать к себе внимание, и заявила: — Вот вам моя жена, любите её и жалуйте! И хватит мне мозги трахать с парнями, я на дух их не переношу! Саму Милу в тот момент чуть ли не трясло от злости и страха, а главное, она, наконец, хоть так, да сказала родителям о своих чувствах, и о том, что она не такая, как от нее ожидалось. Людмила уже пережила всю пору осознания того, что с ней не так все просто, как у других. Что нутро от вожделения сводит не при виде парней, а при взгляде на девушек. Даже телепередачи, где сплошь женщин чуть ли не топлесс и полуобнаженными показывают, ей сложно смотреть, чтобы не почувствовать возбуждение, поэтому приходится взгляд отводить. И по ночам ей вовсе не мальчики снятся. С ней такое уже давно. Ещё в школе ей приходилось прятать глаза на физре и в раздевалке, чтобы не пялиться на груди и задницы одноклассниц. И влюблялась, и страдала как дура, думая, что это неправильно, и те кто ей нравятся пошлют ее на хрен, да еще и ославят на всю школу. Пробовала она с парнем встречаться и чуть не прибила беднягу, когда он, провожая ее с прогулки, полез целоваться да заодно пощупать упругие девичьи прелести. А потом все просто к дружбе сошло, и такое положение вещей Милу вполне устраивало, ведь главное, родители были спокойны. Зато когда в институте влюбилась и неожиданно обнаружила, что объект интереса очень даже не против познакомиться ближе, — вот тогда и поняла все свои заморочки и пристрастия. Длился этот роман недолго, но и этого было достаточно, чтобы понять, на какой стороне ей нужно искать возлюбленных. Повстречавшись с Маринкой, втрескалась так, что ни спать, ни есть не могла. Пришлось вокруг этой девушки долго кругами ходить, с намеками и разговорами подступать, ухаживать за избранницей: соблазняла по полной программе, пока не обнаружила, что интерес взаимный. Первый секс с ней, первые признания, да она после этого просто как на крыльях от счастья летала. Рядом с этой девушкой казалось, что все правильно, и именно так и должно быть. А с парнями ну не срослось: не знала Мила, что в ней легло не так. Возможно, это были какие-то отголоски детства, или вообще такой вот неправильной уродилась. С Маринкой у неё все было очень даже серьезно: встречались уже почти пару лет и подумывали съехаться, снять жилье. Были лишь две общие проблемы — их родня. Зная своих родителей, девушки тянули с признаниями, отговариваясь проверкой чувств, потом находились проблемы со здоровьем у пап, мам, да и бабушек. Нужно было решать проблему с деньгами, потому что спрогнозировав результат своих откровенных признаний, обе поняли, что поддержка от родителей им не светит. Пришлось признать, что зарабатывая на жилье и прочие нужды, нужно будет суетиться самим. Людмиле пришлось искать работу и совмещать её с учебой. У Маринки найти работу не получалось, во всяком случае, так она говорила, поэтому она старательно зализывала свою вину в постели. Накопление средств шло медленными темпами, и пока для родителей Мила и Марина просто «дружили». Так было, пока не настал час «икс», когда у Милы окончательно сорвало крышу от нравоучений. После эскапады дочери родители даже не сразу поняли, о чем речь. Отец подумал, что дочь шутит, а мать хмурилась, в ступоре пытаясь осознать сказанное. Марина тем временем выскользнула в коридор и там со слезами пеняла Милу за несдержанность. Сама девушка, пребывая на грани срыва, плюнув на то, что находится в квартире, и что с курением развязалась почти год назад, вытащила отцовские сигареты и с абсолютно индифферентным лицом делала затяжки одну за другой. Пропуская мимо ушей все упреки и ругань, выпускала колечки дыма, пока, наконец, её мать не узрела истину и не начала как ненормальная кричать на девчонок. Первой в слезах и соплях выскочила из квартиры Маринка, а следом за ней психанула и Людмила. Она вообще после этого совершенно неожиданного и самым идиотским образом сделанного признания держалась на плаву своей психики только за счёт спасательного круга с надписью «Марина». Люда понимала, что повела себя как натуральная дура — конечно же, рано или поздно пришлось бы родителей просвещать на предмет пристрастий дочерей к собственному полу. Но поступив вот так, она подставилась сама, да еще и любимую прихватила — ситуацию хуже было сложно и придумать. Мила бы поняла, если бы подруга ей по мозгам двинула, да хоть толкнула бы что ли, но Маринка лишь немного укорила, а потом и вовсе пыталась успокоить до тех пор, пока из комнаты не вышла мать со своими высказываниями. В общем, Люська пулей выскочила, догоняя свою девушку. Догнала и по лицу все же получила: щека после этого удара несколько часов пунцовая была и горела, правда, в результате у обеих девушек чуть отлегло от души. Зализывать душевные раны и поправлять психику они уехали на дачу, где и отрывались в постели пару дней, словно в последний раз. По меньшей мере, им никто не мешал, и распорядок дня был просто замечательным: милые и приятные ласки на завтрак, обед и ужин. Утренний кофе и блинчики для Маринки в кровать и побудка с нежными поцелуями, — все как она мечтала, лишь бы перестала нервничать и обижаться. А после ужина приступы нежности накрывали уже любимую девушку: Марине хотелось ласк, и она была вовсе не прочь для начала потрудиться, распаляя страстные желания Милы. Собственно, эти пару дней они впервые жили как семья, и Люда поняла, что не жалеет о признании перед родителями. Нужно было, конечно, подготовить почву, подобрать момент и слова, а может быть, просто съехаться с Маринкой и поставить всех перед фактом. Но как вышло — так вышло. Как говорится: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь», вот и Мила исключением не стала. Через два дня, включив телефон, она поняла, что гроза еще не миновала и гром вовсю гремел: сообщений о пропущенных звонках было столько, что проще было сразу очистить списки, и наверняка еще поступили бы те, что не влезли в мгновенно забитую память. И это только от мамы. Отец по старинке бомбил SMS-ками, и даже в кои-то веки разобрался с ВК. Хорошо, что адресов в других соцсетях он не знал, а то и там бы устроил свалку из сообщений с просьбами позвонить, а лучше вернуться домой и поговорить, «как взрослые люди». Прошла лишь пара минут с момента включения чертова девайса, как Мила чуть не выронила его от неожиданности, когда из смартфона раздалась мелодия из «Лебединого озера». Сама забыла, что психанув, выбрала ее для обозначения звонков от дорогой мамули, а ведь выбирала между скорбным «Адажио» и натуральным «Похоронным маршем» Шопена. Наверное, выбрав второе и забыв об этом факте, в момент раздавшегося звонка от мамули, доченька инфаркт-таки схватила бы. Добрую минуту заунывное «Адажио» Чайковского буравило мозг: мама упрямо удерживала звонок, а дочка не решалась его сбросить. Мила была не готова к разговору, а маме поговорить ну очень хотелось. Самым неприятным было то, что побеседовать все же придется, да и потом: как-то нужно было по возможности сглаживать ситуацию. Не настолько уж все было плохо с ее родными, чтобы рано или поздно они не осознали и не приняли ситуацию и выбор дочери. Людмила надеялась на это, ведь не чужие люди, и любила она их вот такими, какие они есть. Она понимала их точку зрения, вот только для нее это ничего не меняло. Не видела Мила смысла лицемерить и обманываться, идя на поводу у традиционного мировоззрения родителей. Ведь это ей предстояло дальше жить с этим выбором, так что нужно было собраться с мыслями и с силами перед разговором по душам. А пока она, сидя в кресле, глазела на экран с надписью «Мама», Маринка подобралась со спины, и заставив вздрогнуть от неожиданности, обняла, целуя ее висок. Следом девушка аккуратно собрала рассыпавшиеся по спине и плечам волосы Милы — длинные, вьющиеся крупными кольцами — и сдвинула эту завесу в сторону, чтобы едва касаясь губами, прикоснуться к щеке приунывшей подруги, согревая кожу дыханием. Игриво чмокнув девушку в шею, Маринка вызвала улыбку на лице любимой. Она заставила Людмилу зажмуриться и отклонить голову, подставляя шею, когда, сдвинув майку с плеча, поцеловала сгиб шеи, а затем и ключицу. Палец Милы невольно нажал отмену звонка, когда любимая провела по чувствительной коже языком, заканчивая нежным укусом. Повторный звонок раздался почти сразу, но Маринка уже успела запустить теплые ладони под майку девушки, сжимая грудь и сосок, сбивая дыхание, и довольно что-то нашептывала ей на ушко, попутно покусывая и целуя. Мила, уже просто не глядя и не задумываясь, сбросила вызов, и потянувшись к ней, обняла, привлекая девушку к себе и усаживая на собственное колено. Настойчивая рука Марины целеустремленно скользнула от груди по животу Люси, нежно поглаживая чуть подрагивающую разгоряченную кожу и вторгаясь ниже, под ткань, касаясь потаенных мест, вызывая томление и трепет внутри, и выдох сквозь зубы подобный тихому стону. И в этот момент вновь раздался очередной кусок злосчастного «Адажио», заставляя с досадой простонать преодолевая желание стонущую на все скрипичные лады штуку выкинуть к чёрту. Маринка при этом фыркнула и где-то в кресле, из-под бедра Милы, выудила пиликающий скрипками и бухающий по нервам оркестровыми барабанами гаджет, и взглянув на подругу, с увлечением стягивающую с ее груди топик, решительно нажала кнопку сброса. Они обе не хотели, чтобы их прерывали, и Марина собиралась отключить телефон, но в этот момент ее собственные руки мешали Люсе добраться до груди подруги. А потому смартфон был в срочном порядке изъят и брошен обратно — куда-то в кресло, а ласковым ручкам было велено не лениться и обнимать, пока сама Мила была занята куда как более важным делом: ведь срочно требовалось приласкать языком ставшие чуть тверже, и при этом такие милые и дразнящие при движении Маринки соски, а затем обязательно поцеловать немного втягивая губами аккуратные ореолы, а еще погладить мягко сжимая упругое тело. Подняв руки, Маринка дала возможность снять с себя мешающую тряпочку и подалась вперед, ловя губы в поцелуе, обнимая одной рукой, а вторую возвращая к месту, на котором пришлось прерваться. Ласки были в самом разгаре, а Мила — на подходе к вратам сада наслаждений, куда стремилась довести и подружку. На самом пике страсти треклятая мелодия взвыла вновь: чувствуя дрожь удовольствия от разрядки, Людмила одновременно просто мечтала оглохнуть, чтобы больше не слышать эту мелодию. Ощущая пальцами судорожное сжатие внутри Марины, девушка поняла, что маме не удалось все окончательно испортить, и ее девушка, получив свой кусочек сладостной неги, расслабилась, прильнув к телу Милы. — О, боже, надо было выключить его, — пробормотала она, нежно поглаживая спину Маринки, успокаивая дыхание и вместе с тем пытаясь понять, куда это техническое недоразумение завалилось. — Ну что ты, когда еще доведется получить сексуальное удовлетворение под такую чарующую мелодию, — усмехнулась Марина, уткнувшись лбом в изгиб ее шеи и перебирая пальцами шелковистые русые пряди. — Лучше бы оргазм под такую музычку никогда не получать, а то еще образуется какая-нибудь фобия или странная привязка, намучаешься тогда, — тихо рассмеялась Люда, шаря руками в поисках смартфона, — да где этот гад делся? — Да, забей! Пару минут еще поупорствует и перестанет названивать. По меньшей мере сделает перерыв. — Ты мою маму не знаешь, — вздохнула девушка и довольно улыбнулась, ощутив улов в руках. Выключив смартфон, девушки ещё какое-то время нежились в объятиях, радуя друг друга поцелуями и томными неспешными прикосновениями. Миле не хотелось ни о чем думать, она желала продлить это упоение взаимной нежностью и спокойствием хотя бы еще на денек. Однако, к вечеру у ворот дачи притормозил отцовский автомобиль. До родителей все же дошло, куда подевалась дочка, и семейная идиллия девушек была напрочь разрушена. И снова на их головы обрушились крики, упреки, слезы и вопросы. Мать не особо стесняясь в высказываниях, тем не менее нервно косилась на открытую шею Маринки, где еще продолжало наливаться краснотой пятно, похожее на метку, а у дочери на лопатке из-под спортивного топа виднелись красноватые полосы явно оставленные чьими-то ноготками. Женщина плакала наверно испытывая и переживая разочарование, ей почти на ходу приходилось понимать, что какие-то ее представления и ожидания пошли не так, как хотелось и представлялось. Мила снова все понимала, ей было жаль, что маме осознание дается с таким нервным надрывом. Приготовила чай, и до боли прикусила губу, когда мать предложенный дочерью напиток оттолкнула, но все же поставила чашку рядом на стол, и села поближе к Марине. А та украдкой накрыла ладонью и сжала пальцы Милы, прикоснулась плечом, опасаясь чем-то большим спровоцировать плачущую женщину на новый приступ гневливой истерики. И все же чай мать Люси приняла, и немного успокоившись искала поддержки у мужа, а мужчина, глядя на слёзы жены и издерганную дочь, не пожелал раздувать конфликт, временно приняв своеобразную нейтральную позицию. Впрочем, в его взгляде на Людмилу таилось осуждение, пришло понимание, что это лишь отсрочка. Через несколько часов препирательств и сотрясений воздуха, все же удалось достичь странного компромисса: девушки должны были вернуться в город, и продолжить прежние занятия и жизнь, а родители обещали попробовать свыкнуться с новым положением вещей. В начале Мила даже порадовалась такому решению, понадеявшись, что все утрясется. Вот только поспешила и сильно. Споры, упреки, попытки вызвать чувство вины и навязывание своих взглядов мать использовала как способ терапии и лечения для непутевой дочери, а той такая микстура была не по вкусу, особенно, когда родители стали препятствовать встречам с любимой. Мама не видя эффекта от своих стараний, сделала следующий шаг едва не ставший катастрофой. Она просто-напросто решила, что пора бы подключать подкрепление. И не особо задумываясь над последствиями, по простоте душевной, порадовала родителей Марины известием, что зятя они могут не ждать, зато у них появилась невестка. Ну или что-то в этом роде. После этого заявления со страшной силой лихорадило уже две семьи. У Люси в основном буйствовала мама, а отец хоть и был не рад сложившимся обстоятельствам, но чаще пытался все же снижать градус напряжения, проглатывая свои недовольства и усмиряя жену. Бедной Маринке приходилось гораздо хуже: оба ее родителя оказались весьма разочарованы и темпераментны, так что она испытывала нешуточное давление от обоих. Дошло до того, что она за малым не отравилась. После странного разговора по телефону среди ночи, Мила забеспокоилась, голос Маринки был слаб и казался сонным, но слова были такими, словно любимая с нею прощалась. Вроде бы ничего особенного, немного странное пожелание на ночь, но все же почуяв неладное, Людмила сорвалась из дома, и еле успела. Подняв на уши ее упрямых родителей, вынудила впустить к уснувшей любимой, которая и на шум уже никак не реагировала. Маринку успели спасти, и даже обошлось без страшных последствий, но не без новых слез и скандалов. В попытках хоть как-то успокаивать нервы Мила вернулась к курению. И все труды затраченные на избавление от этой привычки, просто канули в лету. Вот после того, как Марину выписали из больницы, и состоялся разговор с бабушкой, которая тоже все это переживала, но больше помалкивала. В целом понять внучку она была просто не в состоянии, но и не навязывала свои взгляды, став в семейной политике эквивалентом Швейцарии. Но и у нее сдали нервы. — Вот что, Люсь, я слишком уже стара, чтобы понять такие отношения… — Признала женщина, аккуратно промокая мешающие видеть внучку слезы. — Мне кажется, что добром это не кончится. Тебе надо пожить отдельно, пусть и с этой твоей Мариной. Так вы быстрее поймете, есть ли у вас шанс на нормальное совместное будущее. — Бабуль, ну а думаешь с чего я суетилась с поисками работы? Да и по удаленке, что могу — прихватываю. Снять квартиру могу пока где-то на полгода, но еще жить на что-то надо. — Девушка тяжело вздохнула, понимая, что одного заработка студентки с неполной занятостью им будет мало. Бабушка Милы всегда была мудрой и понятливой женщиной, и сейчас все понимала. Кивнув она просто порылась в ящике комода, доставая оттуда папку с какими-то документами. — Вот что, перебравшись к вам я не стала спешить с продажей своей квартиры. Она в пригороде, но зато своя, и не нужно тратиться на аренду. Я переписала ее на тебя, — сверху, на папку, легли ключи, — ты там бывала, так что найдешь. Все нужное и необходимое там есть, ну а чего будет не хватать — купишь. Радости Милы не было предела — это решало многие проблемы, и должно было сберечь всем родным и им с Маринкой кучу нервов. Благодарно расцеловав самую любимую в мире бабулю, девушка созвонилась со своей половинкой и убежала на неожиданное свидание.Любовница на выходные
Двадцать лет
Переезд не занял много времени. Маринка тоже была рада сбежать от своих издерганных и злящихся на них родителей, а тут такой вариант представился. Смущало, конечно, что на поездки в институт и обратно тратилось почти вдвое больше времени, чем они привыкли. Зато в их полном распоряжении оказалась уютная и просторная двушка. И первое время все было просто чудесно: им никто не мешал, не читал нотации и не попрекал. Вот только Людмила уставала совмещая учебу с работой, и гораздо меньше, чем прежде, отдыхая дома. Сон приходилось добирать по дороге, а дома разрываться между отдыхом для двоих и непосредственно сном. Марина, так и не найдя работу, помогала, Миле как могла с удаленкой. А дальше романтика и сексуальные отношения обрастали бытовой рутиной. Одна девушка постепенно все больше уставала, а вторая скучала. Марина скучала по дому, по готовому ужину, беззаботному завтраку, городской суете и более короткой дороге в институт, что значило, что можно чуть дольше поспать. Ей хотелось бы вечерком заглянуть в клуб, затащить туда Милу, выпить пару-тройку коктейлей и танцевать. А еще целовать при всех девушку, которая так нравится, и видеть как в ней разгорается азарт и желание близости, отчего, вполне возможно, даже не выходя из клуба могло дойти дело до торопливых и жарких нежностей в каком-нибудь укромном уголке. Собственно ей просто хотелось, чтобы все было, как прежде. Встречи с подругой украдкой и тайные ласки, море внимания и океан желания, и все это только для нее. А теперь вместо этого все чаще она наблюдала, как Мила, едва коснувшись головой подушки, буквально отключалась. Оставалось лишь любоваться разметавшимися золотисто-русыми прядями, упрямым подбородком, чуть резче, чем прежде выделявшимися скулами, и четче прорисовавшимися из-за потери веса ключицами. А так хотелось расцеловать, и обнять, погладить ставшим таким подтянутым живот, провести ноготками по нежной коже, и услышать тихий смешок, и быть опрокинутой на спину, и расцелованной в ответ. Мила ее слишком избаловала часто и терпеливо доводя до момента дивной услады и неги, и теперь девушке не хватало ее прикосновений и проникновений. Все чаще такие активности переносились на выходные, а в будние дни ее ожидала лишь только рутина с редкими вкраплениями кратких радостей и мимолетных ласк. Уже через пару месяцев Марина стала иногда оставаться в городе у подруг, а потом пообщавшись с соскучившимися по дочери родителями, все чаще начала задерживаться, а то и ночевать у них. Миле много времени не понадобилось, чтобы понять к чему дело клонится. Было горько и обидно, но она не попрекала любимую, и не тянула к себе, ведь, в конце концов, кто она такая, чтобы удерживать рядом человека, желающего другой жизни, которую она пока не в состоянии обеспечить. Уже месяца через четыре после их переезда, Маринка стала появляться в пригороде ближе к выходным. Людмила боялась ее потерять и, гоня из головы тревогу, просто радовалась каждому ее появлению. Марина как-то смогла поладить с родителями, и это радовало Люду. Как удалось девушке примириться с родными Мила не спрашивала, боясь думать, что были выдвинуты некие условия. Отчего-то ей не верилось, что более категоричные родственники Марины просто взяли, и простили весь тот скандал и как они считали «позор дочери». Кое-что прояснилось, когда неожиданно для Людмилы, ее собственная, долго молчавшая родня, напомнили о себе. В кои-то веки к ней снизошли с приглашением блудной дочери на семейный обед. После тот обед она долго вспоминала с содроганием. Как оказалось, мамы сбежавших дочерей где-то повстречались, и вышла у них престранная беседа, ставшая поводом для приглашения. А началось с того, что настороженную дочь встретили в родительском доме уж слишком как-то радостно, словно и не случилось ничего. Вопросы о дочерних пристрастиях и увлечениях никто не затрагивал. Накормили, напоили и слово за слово мама очень даже без стеснения поинтересовалась: — Люсенька, может пора бы домой вернуться? Мариночка ведь уже почти месяц как дома. Ее мама не нарадуется, что дочка за ум взялась. Расстались — бывает, так нечего там тебе одной на периферии киснуть. Возвращайся к нам, доучивайся нормально. — Мам, Марина… — Мила попыталась хоть слово вставить, но когда мама пребывала в приподнятом будто хмельном настроении, пытаться перебить ее не представлялось возможности. — Ну, доченька, не расстраивайся. Просто не было между вами тех чувств, что вы себе вообразили. Поигрались и хватит. Мариночка это поняла, и с парнем начала встречаться, — говорливая мать не заметила, как лицо дочери словно окаменело, — даже сосватали ее на той неделе. И со свадьбой тянуть не стали, уже через месяц вроде, — Людмила с трудом проглотила ком в горле, даже чай с трудом прошел. И только бабушка заметила неладное. — Ма, я пойду, пожалуй, — заторопилась Люда, первыми мыслями после этих заявлений мамы были об обмане, и возможным источником могла быть мать Марины, но… а что если не мать? — Да ну, что ты, оставайся, — увещевала дочку мама, — мы ведь соскучились. И не переживай, у тебя тоже все наладится. «И вот что ей сказать? — Кровь вместе с мыслями больно стучала в виски, а лихорадочный жар заставлял чувствовать себя нездоровой. — Сказать ей, что сегодня пятница, и та самая Мариночка приедет, чтобы потешиться? И что мне теперь делать после всего услышанного? Закатить допрос? А что собственно спрашивать?» — Я поеду домой, мам. Спасибо за обед, — голос был придушен спазмом в горле, но мама на радостях от новостей про свадьбу Марины ничего не замечала, — пока доберусь, уже стемнеет. — Ой, ну как же! Дома наверно и поесть толком нечего, знаю я тебя, — Люся хмурилась, но не хотелось хоть какой-то намек на поворот в отношениях переводить в ссору, и пришлось терпеть и ждать, пока мама нагружала сумку съестными припасами, — вот, будет и ужин, и на выходные сможешь без готовки обойтись. А то приезжай к нам. — Спасибо, мам, пап, бабуля, пойду я, — глаза стало пощипывать, и Мила боялась, что голос сорвется, поэтому торопилась, — я лучше завтра хорошо отосплюсь, перышки почищу, и все такое. — Ну ты хоть звони, доча, — пробасил отец, слегка неуверенно приобняв ее, — мы же как-никак, а волнуемся, — Люда понятливо кивнула, наспех обуваясь, и принимая из рук матери сумку. — Люсь, а Маринка не беременная случайно? Не знаешь? — мать со своей волны так и не снизошла до сирых и убогих, — Уж больно скоро свадьбу решили справить… — Я не знаю, мам… все, я ушла. Выскочив на улицу, Людмила поспешила смахнуть предательские слеза. Зачем-то полезла за смартфоном, даже выбрала номер Марины, но вызов отменила. Она не знала, что думать, ведь Маринка и правда практически вернулась домой. Хотелось бы думать, что подруга не стала бы обманывать, ведь насильно её никто не держал. Ей достаточно было просто сказать, что прости милая Мила — не срослось, не могу, и всё. Было бы больно, обидно, но честно, расстались бы, как нормальные люди, но подобных разговоров не было даже близко, и особых перемен в любимой Мила не видела, а может просто не хотела замечать. Ей хотелось побиться головой о стену, чтобы мысли хоть как-то уложились, и надо было спешить домой. По пути к остановкам, ее застал звонок от Марины, та сообщила, что скоро выезжает. Они в пятницу никогда не пересекались, чтобы поехать домой вместе, потому что Люда обычно возвращалась раньше. От звука любимого голоса стало чуть легче, но отчего-то девушка не сочла нужным сообщить, что тоже уже почти добралась до остановок. Предвкушение неожиданной встречи вылилось в самое большое разочарование, потому что ее девушку на остановке сопровождал какой-то парень. К числу «братьев» он явно не принадлежал, потому что тискал Маринку словно желая всем показать, что эта красотка принадлежит только ему. И ЕЁ девушка немного смущенно улыбаясь льнула к нему, лишь ради приличия мягко пытаясь приструнить. Он склонившись ближе к ее голове что-то тихо проговорил, а Маринка, притиснутая к телу парня, приподнялась на носочках обнимая его шею. Парень еще чуть склонил голову и жадно поцеловав Маринкины губы, все же отпустил ее и ушел. Девушка поправила чуть перекошенную одежду и взглянула на часы. А Люда тем временем старалась взять себя в руки, и не психовать, перебороть желание и мысли убить, задушить, переломать парню все кости. Ярость рвалась наружу, но Мила терпела, старалась не думать, желала ослепнуть, но все же смотрела. Напор гнева стихал, но не без последствий, что-то где-то в душе ломалось и хрупкими звенящими осколками осыпалось. Вдох-выдох, вдох-выдох. А теперь засунуть поглубже слезы и жалость к себе от обиды. Вдох-выдох, вдох… выдох… «Этому должно быть объяснение, не могла Маринка так со мной поступить», — упрямо билась мысль в уме, в нежелании признавать очевидность. Сделав вид, что только добралась, Людмила поприветствовала взволнованную ее появлением возлюбленную. Вот только губ, на которых наверняка еще чувствовался след чужого прикосновения, целовать не стала, а когда девушка сама потянулась к ней, то Мила «случайно» подставила щёку. Среди ломких осколков остались и розовые стёклышки очков романтизма и невзрачные черепки доверчивости. Маринка врала, и это был факт, но лгала не во всем, она по-прежнему тянулась к Миле, и желала интимной близости, взаимных ласк и удовлетворения. Все её вранье было связано с делами городскими и семейными. Девушка отмалчивалась о примирении с родителями, о жизни в будние дни, пользуясь тем, что Мила не хотела бередить эти темы. Собственно кроме учебы, работы Милы или каких-то бытовых вопросов и говорить особо не о чем было. Учась на разных факультетах одного института они, итак, там виделись. Работа Милы особо не интересовала Марину, да и рассказывать там было нечего. После случившегося Мила стала молчаливее, иногда пыталась заговорить о делах Марины в городе, но получала нейтральные и обтекаемые ответы, без какой-либо конкретики. Любимая умела врать и увиливать, оставалось лишь задуматься была ли она такой всегда, или стала вруньей недавно? Ни одного намека на близость с другим человеком, ни слово о том, кто ее провожал. Даже глазом Мариночка не моргнула, когда Люда как бы в шутку спросила о том не нашла ли она в городе кого-то себе на будние дни. Клятый вечер был как адская пытка: врала Марина желая близости и ласк от подруги, лгала и Мила делая вид, что ничего не случилось, разрываясь внутри и боясь потерять любимую. Обе лгали. Марина удивлялась, что подруга отчего-то стала избегать поцелуев, но разомлев от ласк, Мила все же не устояла. Вот только её бунтующие чувства жаждали выхода, поэтому нежности в ней больше не было. Ненасытными и жесткими стали ласки, порой Миле приходилось сдерживать порывы причиняющие боль. Касания губ из поцелуев все чаще оборачивались укусами, а иногда оставались и метки, на что Маринка злилась и едва не шипела, но все же таяла и растворялась в объятиях, вздрагивала от напора, купаясь в наслаждении, достигая нового пика. А в Людмиле вновь что-то со звенящим хрустом ломалось. Через месяц Марина исчезла на пару недель, отговорившись вынужденной поездкой, а Мила напилась в баре почти до дурноты, танцевала сама и даже с парнями, отчего-то ей было всё равно что чужие руки ложатся на талию, а чуть позже жесткая рука гладит спину. Онемевшие чувства под алкогольной анестезией желали веселья и только. Людмила знала причину этой поездки и теперь глотала сдобренную отравой лжи микстуру, запивая крепкими коктейлями. Приняла она и подношение от какого-то парня за стойкой, а потом целовалась с ним в подворотне, замечая, что в пьяном виде это вовсе не так уж противно. Не надо было ему спешить тискать ее задницу, и молнию брюк поспешил расстегнуть, вот и последовала почти рефлекторная реакция девушки. Она с радостью доставила ему удовольствие с обязательной процедурой прикладывания чего-нибудь похолоднее к причинному месту. Пока парень согнувшись в три погибели лелеял отбитое место, виновница удалилась восвояси, на ходу отирая губы и поправляя одежду. Его не за что было жалеть, ей самой было больнее, потому и пила, желая забыться. Мила не помнила сколько вечеров в те недели она так сходила с ума. Еще месяц Мила закрывала глаза на вранье, лишь бы видеть Маринку хоть иногда по выходным. Людмила не знала, что та наврала своему мужу, оправдывая эти поездки, как не имела понятие, что именно прежде она придумала для родителей. Главное, что Марина приезжала к своей любовнице, ластилась, при этом как никогда была нежной, и терпела последствия тщательно скрываемого дурного настроения подруги. Возможно, что ей даже нравился налет более откровенной порочности в отношениях, более алчная похоть своей милой когда-то Людмилы. Она отдавалась охотно, принимая от возлюбленной все, что можно, лишь бы увидеть ставшими такими редкими и скупыми улыбки. Сама Марина тоже проявляла фантазию и инициативу, так что в каком-то смысле интимные отношения стали жарче и лучше, а вот обычные взаимоотношения все больше начинали походить на мыльный пузырь. Мила давно уж заметила, что грудь у подруги чуток пополнела и стала чувствительней, а потом настал и момент, когда стали очевидными прибавка веса и животик наметился. Очевидное вовсе не было невероятным, учитывая наличие мужа и обручального кольца на дне Маринкиной сумочки. Мама была права, даже по подсчетам на вскидку Мила рога носила уже добрых три месяца, а то и четыре. Запутавшись в собственных чувствах, и в поступках Марины, она не понимала ее мотивы. Как можно расценивать побеги в выходные от мужа к любовнице? Зачем… почему это все происходит? Мила не знала. Не понимала, почему Марина по сути уйдя от нее, не оставила насовсем. Отчего выйдя замуж молчит и по-прежнему мучает Милу своими визитами. Она уж чего только не придумала, и фиктивный брак, и изнасилование, и просто договоренность о внуках с родителями, но все это ни шло и ни ехало, разбиваясь о доводы разума. Казалось очевидным, что ее Маринка, пытаясь усидеть на двух стульях, в итоге лжет всем сразу. Иногда Люда замечала порывы своей любовницы что-то сказать, но тут же та осекалась.