Ему одного завоевания мало.

      Перед глазами (глазом) не прямой коридор, а назойливый образ, под ногами словно не твёрдый пол, а песок, в руках будто не документ, а ничего не весящая пыль. Образ слегка туманный, тёмный, — кажется, тогда в помещении был свет только от готовой к выстрелу пушки Гляделкинса, — внушающий волнующий трепет в сердце. Образ этой наглой акулы, его ухмылки, рельефного тела в скудном красноватом освещении и больших, крепких рук, хватку которых командор словно всё еще ощущал…       Мотнув головой, глазастик хмурит свой единственный, заменивший всё привычное нам человеческое лицо, глаз. Он не понимает, почему спонтанный секс так отпечатался в его сознании, хотя там должны быть мысли о работе, а не эта чепуха.       Переспали и переспали, какая разница?! Один хрен у этого Круто ещё куча таких же наивных любовничков под боком. А вот Пиперс наивным не будет, нет. Ему это не нужно.       Уже заворачивая за угол, командующий приходит в себя: а что толку, мол, от переживаний? Проще забыть и больше не вспоминать. Да, так он и сделает.       Гляделкинс поднимает взгляд на двери в кабинет Злыдня, слыша оттуда его же вопли и чьи-то ещё. Парень не помнит, чтобы у лорда была назначена с кем-то встреча, а потому после секундного замешательства уже шагает вперёд, чтобы ворваться и перетянуть внимание босса на свою персону. Но двери внезапно распахиваются, и оттуда показывается высокая, массивная фигура Императора Круто. Он фыркает на закрывшуюся дверь:       — Ты ещё об этом пожалеешь! — а после натыкается на застывшего в ступоре инопланетянина.       Мужчина тут же поправляет плащ и чуть опускает голову, дабы рассмотреть аккуратную фигурку Пиперса. Того совсем не волнует тема, которую они со Злыднем обсуждали, да и думать в принципе о чем-то сторонне не получается: взгляд Круто слишком цепкий, слишком много он брал на себя. Это раздражало.       — С дороги, — бросает Гляделкинс грубее, чем хотел бы, и шагает в сторону, намереваясь обойти этот шкаф.       Он смотрит вперёд, игнорируя Императора, и не видит, как тот едва скалится. То ли в насмешке, то ли в обиде… Однако глазастик больше трех шагов сделать не успевает: Круто опускает руку и хватает командора за талию, притягивая его к себе. Хватка сильная, рука — приятно тёплая, крупная, и желание избавиться от этой руки даже на долю секунды не возникает. А могло бы! Ради приличия.       — Как грубо, — деланно обиженно дуется Авесом, наклоняя голову и обхватывая стройного Пиперса удобнее. После же усмехается. — Я думал, тебе понравилось.       Гляделкинс чувствует, как наглец выдыхает у его шеи, как властно сжимает пальцы на пояснице. По хребту бегут кратковременные мурашки, по рёбрам — тревога. Ему приятно, но заниматься подобными вещами на работе и в принципе поддаваться на чары этого Круто-хренуто не хочется. Гордостью командующий пожертвовал лишь раз, тогда, когда они переспали. Первый и последний раз.       — Мне нужно к лорду Злыдню, — выдыхает раздражённо Пиперс, упираясь рукой в грудь горы мышц. Во второй то он всё ещё бумажки какие-то держит.       — Это ты меня на ревность провоцируешь? — усмехается Император, на лице которого от былого раздражения не остаётся и следа. — Командор, ну что толку тебе идти к этому…       — Воздержись, Круто, — едва ли не рычит Гляделкинс, уже более ощутимо отталкивая собеседника от себя. — Если ты думаешь, что после одного раза я буду готов на постоянные встречи, то ты ошибаешься. Иди другого кого-нибудь найди для своих развлечений, а я работаю.       Хватка слабеет, довольный собой командор уже почти оказывается на свободе, однако его внезапно обхватают сразу две руки: одна неизменно за талию, вторая — за лопатки, и шансы выбраться стремительно падают. Пиперс успевает возмущённо выдохнуть прежде, чем Круто затаскивает его за колонну и зажимает между собой и стеной. Здесь, в тени колонн, меньше вероятность быть обнаруженными, но вблизи двери в кабинет Злыдня больше вероятность быть услышанными. Но кого это волнует? Точно не Круто.       — Ты конченый?! — взрывается Гляделкинс, пока выроненные им бумаги разлетаются по полу. — Пусти!       Несмотря на то, как парень упирается, — а упирается усердно и рассерженно, — Император без особых усилий удерживает его. Ладонь с талии опускается ниже, пара средних пальцев скользят между упругих ягодиц, пока вся ладонь сжимает обтянутую спандексом задницу. Такой наглости командор не может вытерпеть. Он упирается в грудную клетку Круто с такой силой, что скользит спиной по стене вверх, приподнимаясь, лишь бы уйти от запретно приятных домогательств, но эта смена положения радует акулу — он подхватывает Гляделкинса под зад второй рукой и поднимает его еще чуть выше.       — Т-ты невозможен! — продолжает возмущаться командор, краснея и хмуря единственный глаз.       В этой позе Круто беспрепятственно трётся пахом о пах пленника, сминая его ягодицы пальцами и заходя чуть ниже, на бёдра. Он обдаёт шею Пиперса шумным вздохом, чувствуя, как тот подрагивает от его граничащей с болезненностью хваткой. Это возбуждает.       — Мне нравится, как ты отрицаешь очевидное, — почти шепчет Император, чей полувставший член уже выпирает сквозь ширинку по-пидорски розовых штанов. — Но, знаешь, Командор, одного завоевания мне будет мало.       Это заявление настолько смущает Гляделкинса, что он дар речи теряет. Теряется и его былой пыл, сопротивляться хочется меньше, прикосновения вызывают жар в паху и трепет в груди. Он сжимает плащ на плечах Императора, когда тот вжимает его своим весом в стену, и сдавленно охает, когда чужой стояк проезжается по его промежности. Этот звук ласкает слух и побуждает к действиям.       — Ты ведь тащишься, — низким басом произносит акула, касаясь кончиками пальцев бугорка между разведённых ног Пиперса. — Нравится, когда тебя зажимает большой парень?       — Пошёл нахрен, — отвечает командор на выдохе, но в момент, когда его член чуть сжимают, стискивает бёдрами корпус Круто и едва сдерживает тихий вскрик. На это акула лишь довольно усмехается.       Далее звучит треск ткани. Император берёт и рвёт её на заднице Гляделкинса, на что тот распахивает глаз и смотрит на мужчину, как на маньяка. Однако под натиском его кусачих поцелуев (даже сквозь одежду, один хрен она прилегает к телу), его напора, демонстрации силы и горячивших кровь фразах Пиперс тает, понимая, что был побеждён ещё тогда, когда позволил схватить себя за талию. Теперь он позволяет гораздо больше, хватаясь за широкие плечи Авесома и сжимая его бёдрами.       Когда смоченные слюной пальцы скользят по коже, Гляделкинс напрягается, но вспоминает, что лучше этого не делать. Тем не менее, расслабиться он не может: шумное, тяжёлое дыхание у самой шеи, нетерпеливость Авесома и тот факт, где именно они собирались потрахаться, сильно отвлекают.       Вставив средний палец, Круто невольно поддаётся бёдрами вперёд, потому что был пиздец как возбуждён. Горячие стенки сжимают его скользящий глубже палец, и не представлять, что будет, когда заменишь пальцы членом, просто нереально. Одной фантазии хватает для того, чтобы полностью затвердеть и почти потерять контроль над собой.       — Почему здесь? — скулит над плечом Императора Пиперс, чувствуя, как его растягивают уже два пальца, как они глубоко достают и как хочется вместо медленных, подготовительных движений более быстрых, ритмичных. — Если нас кто-то обнаружит…       — А ты будь тише, — отвечает Круто, вновь чуть скалясь.       Движения рукой становятся более уверенными, когда дырочка Гляделкинса не сжимается так сильно. Авесом оставляет командора держаться за него, насадившись на пальцы, пока расстёгивает ширинку и вытаскивает налившийся кровью, твёрдый член. Убрав руку, Император снова подхватывает Пиперса под бёдра, оттягивает его ягодицы в стороны и скользит горячим стволом по мокрому входу.       — Н-но я не смогу так… — волнуется Гляделкинс, поглядывая то в один конец коридора, то в другой.       — Если бы я видел, где у тебя рот, я бы помог, — с усмешкой отвечает Круто, вжимаясь губами (если у него есть губы) в хрупкую шею любовника.       Авесом проталкивает головку внутрь, резко выдыхая и насаживая сжавшегося Пиперса на себя, но не до конца. Размеры члена негра-акулы действительно превращали его в достоинство, так что привыкать к нему приходилось с кровью и потом даже после подготовки. Пиперс это и делает: привыкает, стараясь не сжиматься на рефлексе, довольствуется мелкими вдохами и выдохами и сдерживает скулёж. Несмотря на нежелание это признавать, то, как сильно растягивает его Круто своими размерами, ужас как заводит. Всё, что делает Круто, его и бесит, и заводит.       — А я бы хотел послушать, как ты стонешь подо мной, пока Злыдень ждёт своего Командора, — горячо шепчет мужчина, сдавая назад и входя снова. — Мне понравилось, как ты кричал в тот раз.       Любое движение отдается в теле приятной волной мурашек, а любые грязные слова — горячей, жгучей волной возбуждения. Когда же Авесом находит средний, стабильный ритм, натягивая податливого Гляделкинса и упираясь головкой в простату при каждом толчке, командор понимает, насколько сложно ему будет сдерживаться. Любой стон раздастся эхом от высоких стен. А значит он должен терпеть, жмурясь, мыча, едва не отрывая плащ от застёжек, но терпеть. Любой громкий звук будет стоить ему репутации, своего имени, а возможно и работы…       Помогать сдерживать себя Пиперсу Авесом, конечно же, не собирается. Напротив, он хочет добиться громкого вскрика, и поэтому совсем не нежничает: зажав дрожащего, тихо-тихо всхлипывающего, мычащего Гляделкинса между собой и стеной, трахает его быстро, но вовсе не агрессивно. Император держит темп, наслаждаясь тем, как стискивает его милашка-глазастик, попутно удерживая его за чуть разведённые в стороны ягодицы.       Но это быстро становится неудобно. Да, смотреть в лицо (смешно, зная, что там глаз) партнёру очень приятно и всё такое, но кончить так очень сложно. А пока они не кончат, Круто не отстанет.       Круто вдруг выскальзывает и ставит Пиперса на пол. Тот, растерявшись, позволяет себе передохнУть секунд пять, но оказывается поставлен лицом к стене. Уперевшись руками в стену, командор чуть сгибает ноги в коленях, пока Авесом сжимает его талию и, опустив руки на просто идеальную в таком ракурсе задницу, резко вталкивается обратно. Повезло, что Гляделкинс сегодня на каблуках — будь без них, поза была бы неудобной.       — Ты не… ха, чёрт, — поняв, что во время речи гораздо легче застонать, обрывается Пиперс.       Круто ускоряется, тискает его покрасневшие от бесконечного лапанья ягодицы, бьётся кожей о кожу и вгоняет член раз за разом в охотно принимающего командора. Опасная атмосфера делает своё дело — возбуждает, будоражит кровь, а значит, долго они оба не продержатся…

***

      — Гляделки-инс! — орёт выглянувший в коридор лорд Злыдень. — Эй!       Его взгляд падает на кучу разбросанных по полу бумаг. Некоторые из которых, кажется, были мокрыми…       — Какого?! Гляделкинс!