Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы, Да, можно голодать и холодать, Идти на смерть… Но эти три березы При жизни никому нельзя отдать.
Константин Симонов
Стало смеркаться. На небе стала четко вырисовываться луна. Солнце полыхало огненным заревом заката. Оно светило, как большой фонарь. Ветер гнал седые тучи вдаль. Я нес в руках мешок с нашей провизией, которую мы собрали со всех домов с которых смогли. Так везло разумеется не всегда. Однажды, постучавшись в один дом, я получил кулаком по лицу, Вика схватила меня за руку и мы быстро убежали. Хозяин дома был огромным, как мне тогда казалось, словно медведь, обросший седой бородой. Он выругался на нас лютой бранью. Я сразу понял, что он был пьян, ведь от него несло водкой. С тех пор мы стали осторожнее. В мешочке лежал кусок свиного сала размером с кулак ребенка, несколько ломтей хлеба, белого и черного, четыре картошины и редиска. Также Вика попросила у одной жительницы деревни какую-нибудь ненужную ткань. Такая нашлась, дырявая, местами выцветшая, но мягкая. — Пора бы и о ночлеге подумать, — сказала мне Вика. — Здесь лесок недалеко. Давай разобьем там лагерь. — ответил я. — Разведем костер. — Не нужно костра, мало ли кто нас увидеть может. — ответила Вика и сжав мою руку, пошла быстрее, словно бы за нами действительно кто-то гнался. — Однако ночью будет холодно. Мы зашли в лесок. Маленькая роща с соснами и каменистым ландшафтом. Вся земля здесь была засыпана сухими иголками, пахло грибами. Мы стали идти вдоль отвесной скалы, покрытой насыщенно-зеленым мхом. Рядом в канаве ключом бил ручей. Я стал чувствовать, что у меня болит голова от жуткой усталости, почувствовал на губах горячую кровь и понял, что она пошла из носа. — Быстрее, Слава! — сказала Вика и остановившись, посмотрела на меня. Потом она подошла ко мне. — У меня кровь носом пошла. — сказал я. — Постой, сейчас приду. — сказала она и подбежала к ручью. Она взяла в зубы рукав, оторвала от него кусок и опустила в ручей. Я подошел к ней. — Держи, — сказала она. — Спасибо! — ответил я. — Тебе наверное стало плохо от жары… Слушай, посиди пока под деревом в теньке, а я соберу ветки для шалаша… Я наотрез оказался и заявил, что тоже буду строить шалаш. — Ладно, хорошо! — ответила Вика. — Я буду ломать сучья, а ты их связывать. Видишь вон то дарево? — она указала на него рукой — Чем-то напоминает рогатку. А там и скала рядом. Сейчас мы вместе с тобой возьмем вот эту палку и поднимем ее, положив между деревом и скалой. Она длинная и упасть не должна. Я молча кивнул, наклонился и взял один конец ствола, а Вика подняла другой и мы стали залезать на пологую часть скалы. Она была не высокой и поэтому нам не составило особого труда. Оставалось только продвинуть палку к дереву. Вика взяла палку и стала двигать, пока наконец не возникла опора в виде дерева. Ветка крепко засела между двумя стволами. — А теперь будем отламывать сухие палки чтобы сделать стенки. Земля рыхлая, их можно будет воткнуть и получится что-то вроде треугольной крыши. И стали мы ломать ветки, пытаясь фиксировать их в земле. — Уж больно шаткая выходит у нас конструкция. — сказала Вика. — Так дело не пойдет. — Бесполезно, — ответил я и вздохнул. — Да, нужно другой выход искать. И мы решили, что обойдем весь лесок для нахождения укрытия, так как он был небольшой. Фактически зеленый островок на голой земле. В этом странном поиске мы и сами не заметили как стемнело. Было слышно как стрекотали сверчки. Луна стояла белая, как снег, круглая, как блюдце. — Поздно уже, вон там сосны были не плохие. Пойдем туда. — сказал я Вике. — Да, ты прав. — ответила она. Мы стали подбираться к деревьям. Трава шуршала под ногами. Перед нами стояли две сосны. Лапы их были густыми, мохнатыми. Земля остыла. Подножья их были усеяны желтыми сухими иглами, а по середине росла мягкая трава. Я так устал тогда, что сразу упал под хвойные ветви, уткнувшись носом в траву. Вика легла с другой стороны. — Спокойной ночи, Слава! — сказала она и мы укрылись старой кодрой, которое нам подарила селянка. Мне приснился сон. Меня окружала ледяная пустыня. Надо мной кружил буран. Неустанно сыпал снег. Я увидел где-то вдалеке маленький тусклый огонек. Тогда я стал неустанно гнаться за ним, но как не пытался я добежать до него, он отдалялся. А я знал, что мне нужно было его поймать во что бы то ни стало. Но я споткнулся на льду. Когда поднимался, увидел перед собой Колю. Он стоял, протягивая мне руку. — Нет, Славка! Ничего уже не изменишь! — сказал он. Тогда я почувствовал, что лед начинает трескаться. Только я сделал шаг в смятении, как провалился. Вода была холодная и грязная. Коля также стал тонуть. Мы услышали как в воду падают бомбы. Гвалт. Жуткий гвалт. Сердце мое чуть не разорвалось от этого кошмара. Тогда я проснулся. Стояло раннее утро. Я озяб. Вика во сне перетянула одеяло на себя. Она еще спала. Я резко вскочил на ноги. В глазах моих потемнело. Белое пасмурное лоно с едва заметным солнцем заволокло фиолетовыми пятнами. В висках и в ушах стоял звон. Я покачнулся и лег обратно, почувствовав резкую боль в голове. Земля была холодной. Тело мое покрылось мурашками. Я лежал, уткнувшись носом в траву. По глазам текли слезы, хотя я еще не понимал почему. Потом я стал всхлипывать и под конец, стиснув зубы, застонал, припомня ужасную трагедию, что произошла совсем недавно и дал волю чувствам, стараясь одновременно сдержаться. Мое тело всего лишь устало. Моя душа была изранена штыками. Я стал думать о Мише и Коле. Где же они сейчас? Также бежали или навсегда ушли туда, откуда никто не возвращался. Что это? Рай?! Эдем?! Небытие?!.. Смерть таинственна, горестна и страшна только тогда, когда это чужая смерть. Со своей все не так. Ты умер и никакой тайны уже нет. Ты умер. Мертвецу неведома горесть. Может быть даже и мука ведома ему, но горесть! Горесть человек испытавает только на земле. Ты умер и тебе уже не страшно. Это был лишь второй день отчаянных скитаний внутри войны, что нас поглотила. Она казалось черной, как гарь, безбрежной как море, неумолимой, как жажда заблудшего в пустыне. Но мы двигались дальше. Выживали как могли. Собирали пищу словно безпизорники. Грязные, измученные холодом и голодом, спали там, где придется. Обычно лагерем нам служил лес. Так протянулись три недели. На двадцать второй день шли мы вглубь леса и уже тьма сгущалась над верхушками сосен. И вот мы идем дальше, а потом я делаю шаги и обжигаю ноги об угольки, уже потухшие, но все еще горячие. Вспоминается мне сон. По спине пробегает дрожь. Волнение растет. Луна светила не хуже костра. Послышался крик совы. Вокруг не души. Ни палаток, ни шалашей. Признаков того, что тут могли быть люди не было. Сделав еще шаг, я почувствовал, как под моей ногой что-то хрустнуло. Я вздрогнул и посмотрел нв землю. В траве лежало что-то блестящее. — Вика, там банка! — сказал я и поднял ее и стал рассматривать. Банка была пустой. Я просунул в нее руку, решив узнать есть ли хоть что-то внутри. Пальцы испачкались в чем-то жирном. Тогда я поднеся банку к носу, понюхал ее. — Вика! Здесь кто-то был! — крикнул я. — Чего кричишь?! —возмущенно шепнула Вика, кидавшая в костер землю. Спустя миг, я обратил внимание, что в том самом месте, где я нашел банку лежал кусок бумаги. Я тут же поднял его. вся бумага была в сухих крошках. Это был обрывок из газеты с мелким шрифтом. Вверху было что-то написано готическим шрифтом. — Надо бежать! — сказал я Вике, показывая ей находку. — Тише ты! Значит они где-то по близости. Вика сделала акцент на слове: «Они», ведь все и так было понятно, но слово: «они» означало для нас: «не мы» — «они», а значит они — немцы, они — фрицы, они — фашисты! А если фашисты, то значит враги, а если враги, то значит кровь, боль, смерть! Я постарался сдержаться и глубоко вздохнул. С этого дня прошло еще несколько дней. Я уже не помню сколько. Это уже не важно. Помню ночью, мы изнуренные долгой дорогой, вновь как всегда легли отдохнуть. Это произошло тогда, когда я спал. Вика в последствии мне обо всем рассказала. Несмотря на усталость, она не спала. Ее мучила бессоница. Она лежала и тоевожно смотрела по сторонам. Густые тучи заволокли собой луну. Казалось, что вот-вот пойдет дождь. Вновь показался огонек, но на этот раз это был не костер. За ним показался еще один. Вика почувствовала, как кто-то приближается, светя фонариком. Она вздрогнула и замерла. Двое людей шли и тихо переговаривались. О чем они говорили слышно не было. — Хенде хох! Капут! — сказал один из них и засмеялся. Вика окончательно остолбенела от страха, укрылась покрывалом. Мы лежали под сосной и нас не должно было быть видно, так как ее густые ветви закрывали наш «лагерь». Одеяло было коротким. Накрывая им голову, стягиваешь его с ног. Земля узе покрылась тонким настом. Было очень холодно. Люди совсем близко подошли к той самой сосне, осматривая территорию с помощью фонариков. — Леший, смотри! — сказал один из них. Два товарища подошли к нам поближе и стянули с нас одеяло. — Ш-ш! Осторожней! — ответил товарищу «Леший». — Ну «Барон» ты по жизни такой. Как послушать тебя, ушам не поверишь. И как это ты смог дезертировать? — Я же уже рассказывал. — Ушам не верю, хех! Вика успокоилась, услышав русскую речь, встала и робко сказала: — Вы кто? — «Барон», смотри, проснулась. — Все вопросы потом. — сказал «Леший». — Ты скажи мне, кто ты и кто мальчик. — Мы из детского дома, — стала говорить Вика, — но точнее из поезда. Когда детский дом эвакуировали, началась бомбежка. Многие погибли. Мы одни немногие из выживших. Меня Вика зовут, а его Слава. — Не бросать же нам их здесь. — сказал Барон. — Вот что, пойдете с нами. — сказал Леший и взял меня на руки. Я все еще спал. Барон взял за руку Вику. Мы куда-то пошли.