Полёт ласточки

      Выцветшее небо затянулось густыми, похожими на огромные горы облаками. Варя не могла оторвать глаз от него и вздыхала. Ласточки носились так низко над землёй, что крылья их почти касались жухлого травяного наста.       Она сжимала в руках поводья уже более уверенно, чем пару дней назад. Максим и Варя сменялись поочерёдно, и сейчас настала её череда браться за узду. Лес плыл мимо них, тёмные стволы вяза, ольхи и сосен тянулись друг за другом, сплетаясь ветками между собой.       Они держались возле леса, но не решались ехать через него, поэтому вбивали пыль на слабо протоптанной дорожке, заросшей вереском и мышиным горошком.       Припасы, которые они с собой взяли, уже давно кончились. Закончился и Катин узелок, который она заботливо дала Максиму. Еду они теперь берегли, ели мало, почти не пили.       За месяц дороги уже успели побывать в Можайске и Калуге, там и запасы пополнили, а сейчас ехали бесцельно на юг.       Люди им очень редко встречались. Варя надеялась, что рано или поздно они всё же наткнутся на одинокого прохожего. Поэтому, когда на дороге заковылял сухопарый мужичок в грязно-серой рубахе с незатейливой вышивкой, Варя едва не подпрыгнула на месте.       — Здравствуй, добрый человек! — крикнула она. — Будь милостив, скажи, далеко ли до какого-нибудь села или деревеньки?       — Здорово, сердечный! — откликнулся мужичок. — До ближнего села вёрст три раза по пять. Езжай всё прямо, прямо, потом, как до распутья доедешь, сверни на восход. Там село Мирное.       — А ежели на закат свернуть?       — Ежели на закат поворотишь, то ты ничего не найдёшь. Раньше там деревенька была, да только нынешней осенью кромешники её спалили. Теперь люди тамошние грабят всех, кто там едет.       — Благодарствую, добрый человек, — кивнула Варя. — Дай Бог тебе здоровья.       Варя знала, что Мирная стояла на полпути к Тихозёрской, о чём и сообщила Максиму.       — Ты взаправду собралась туда соваться? — спросил он.       — Ну да. Куда же ещё? Только туда.       — И не боишься ты, что тебя там искать и будут? Сама ведь сказала, что бежать тебе больше некуда.       Варя замолчала, поджав губы. Она надеялась, что скоро увидится с учителем и бабушкой, и совсем не подумала, что отец будет искать её там. Понимание этого расстраивало и злило. Варя нахмурилась и хмыкнула.       — Ну а куда мне ещё деваться?       — Василий Андреевич мыслит точно так. Сама подумай, где бы ты искала дочь, будь ты твоим отцом? Я бы первым делом отправил людей в Тихозёрскую, раз тебя туда так тянет.       Варя сжала поводья.       — Будь я моим отцом, я бы не доводила дочь до того, чтоб она сбежала.       Она раздражённо хмыкнула и больше не сказала ни слова. Губы скривились в строгую дугу, а брови сошлись к переносице. Вид у Вари был мрачный. Она шумно вдыхала прохладный воздух, надеясь, что так усмирит вспыхнувшую в ней злость.       Она хлестнула коня, заставляя его идти быстрее. Он зафырчал и замотал ушами, недовольно махнул хвостом, как бы отгоняя мух, но на деле пытаясь задеть Варю. У Вари совсем ничего не получалось. Всегда всё шло из рук вон плохо.       Она не заметила, как сумрак сгрёб округу в тёмные ладони. Воздух напитался влагой и стал пахнуть грядущим дождём.       — Давай на ночлег станем, пока совсем ещё не стемнело, — предложил Максим.       Варя остановила коня и спрыгнула на землю. Направилась она прямиком к лесу за ветками для костра и, пока шла, под нос себе пыхтела, даже не зная толком, почему она злится. Злилась просто так, на всё, что могло попасться под тяжёлый взгляд Вари. Как назло, торчащий из-под земли корень ухватил её за ногу, и Варька с грохотом бухнулась на землю. Вставать не собиралась, перевернулась на спину и уставилась в небо.       Двигаться она и не думала, оставаясь валяться на сырой, подмороженной земле, хотя умом она и понимала, что лучше бы встать и насобирать поскорее хворост, пока сумерки не сгустились ещё сильнее и Варька с Максимом не начали бы мёрзнуть.       — Что с тобой? — спросил Максим, подавая ей руку. — Ты сама не своя.       — Всё со мной замечательно, — буркнула она и встала с земли. Слова прозвучали грубо, отчего Варя сама удивилась и постаралась исправить дело. — Не знаю я, что со мною. Устала немного.       Когда они наконец развели огонь, ночь уже рухнула на лес, начал крапать дождь, холодными каплями падая на лицо. Ветер раскачивал облысевшие ветви, и они хрипели жутко, трещали, нагоняя страху на Варю. Она подсела ближе к огню. От него веяло жаром, он кусал кожу и дарил желанное тепло, в котором сейчас была острая нужда.       — Спать не хочешь? — спросил Максим.       — Не хочу. Иди, я за огнём послежу. Если что, я разбужу тебя.       Он кивнул и уснул. Варя уставилась на огонь, танцующий на обгоревших полешках. Запах дыма впитывался в её одежду, в выбившиеся из-под шапки волосы и в замаранную грязью кожу. Варя ждала, когда раздражение утихнет. Но этого никак не происходило.       В голове звенели один за другим капавшие вопросы и переживания. Первое, о чём думала Варя, это о правильности её поступка. Она сбежала в надежде на свободу. А теперь, когда она есть у неё в руках, Варя всё больше задумывалась, то ли это, что жаждала её душа? Быть может, лучше бы она осталась дома. Но, вспомнив о Фёдоре, она поморщилась и гневно кинула в огонь ещё одну головешку.       — Что я хочу? — подумала она вслух. — Хотела свободы, но что-то мне она не очень нравится.       Пустой живот поддакивал ей, неприятно покалывая. Варя чувствовала усталость. Казалось, за всю свою жизнь она ни разу так сильно не уставала. Ноги болели, глаза щипал дым, а руки перепачкались и покраснели, потрескавшись от холода.       Ухнула сова, хрустнула ветка, завыл ветер. Варя взяла свой клинок в руки. Огляделась на всякий случай и, поёжившись, села ближе к огню. В темноте каждый шорох пугал, всюду виделись бесы, что жаждали человечьей крови.       Дождь ударил с большей силой, размочив землю настолько, что она превратилась в липкую кашицу. Варя спрятала под телегу головешки, чтоб не намокли, и плотнее укуталась в кафтан, подумав тихонько, что дома сейчас намного теплее и суше. Но тут же подумала, что дома есть отец, Фёдор, скопище опричников, разодетых как вороны на погосте. От опричников за тысячу вёрст смердит кровью и трупной гнилью, а тут, хоть дождь и заливал за шиворот, приятно пахло костерком.       Она снова бросила взгляд на клинок. За последние дни Варя непрестанно точила его о камни, о клинок Максима, одолженный у него: одним словом, обо всё, что удавалось найти. Варя всё ещё надеялась, что не будет его использовать и точит лезвие лишь потому, что занять себя нечем.       Глаза слипались, хотя под дождём спать было не очень приятно, но усталость таки взяла верх. Варя уткнулась лицом в свои колени, натянула кафтан на голову и провалилась в беспокойный сон. Даже спящей она слышала, как ветер со зловещим рёвом шатает кроны деревьев, как свирепый ливень тарабанит по земле, разжижая грязь.       — Да их тут только двое, — сквозь грёзы донёсся до Вари чей-то яростный шёпот. — Этот явно знатный, у него и деньжат будет довольно.       Варя настороженно прислушалась. Кто-то чужой был здесь. «Разбойники», — пронеслось в голове, и она подтолкнула Максима в бок. Тот назло не просыпался.       — Да чё убивать? Так обнесём и всё.       — А потом они припрут сюды опричных или ещё каких смрадных людей, тогда нас всех самих и перережут. Нож в руки взял, кому говорю. Стенька, вороши телегу.       В мгновенно вскипевшей крови заголосил ужас. Сон как рукой сняло.       — Максим! — что было мочи крикнула она.       Она со всей силы толкнула его, но тяжёлые руки разбойников ухватились за её горло, она ударила наотмашь, всё слилось в одно месиво: руки, ноги, дождь, грязь, резкая боль, крики. Варе удалось вырваться, она отскочила в сторону, кубарем покатилась по слякоти.       Подняв голову, она увидела трёх человек: двое навалились на Максима, а третий разворошил всю их телегу. Она застыла и едва ли могла сдвинуться. В голове звенело: «Бежать! бежать! бежать!», но ни руки, ни ноги не двигались даже на полпяди. Максим ударил одного ножом в бок, сцепился со вторым. Варя беспомощно глядела на него. Ругань и маты смешались с рокотом дождя.       Варя заставила себя зашевелиться. Она бросилась к лесу, заскользила по грязи, упала и проехалась на животе к ногам копавшегося в телеге мужика, шапка слетела, коса утонула в грязи, она было отскочила, но мужик поймал её за волосы.       — Ты гляди… Да это девка! — охнул он.       Варя в ужасе вспомнила Поганую ночь, преследовавшую её в кошмарах. Всё смешалось, он махнул ножом с намерением раскроить её черепушку, она еле увернулась, лезвие завыло возле щеки, задело ухо и, кажется, косу, голову потянуло вниз, но потом Варя почувствовала: ничто больше её за волосы не тащит. Она сдуру вонзила клинок в разбойника и бросилась в сторону леса.       Он кричал от боли, но Варя не оборачивалась и только быстрее неслась прочь. Она скрылась в лесу, проламывая себе дорогу через ветки и кустарники. Ухо болело, во рту расплывался медный привкус, дождь лупил по лицу. Она бежала, пока совсем не выбилась из сил.       Ветви заскрипели ещё пронзительнее, накренились ближе к ней, будто желая схватить её. Всё стало страшнее раз во сто. Она прижалась спиной к стволу сосны, задрожала от холода и страха и расплакалась, беззвучно сотрясаясь всем своим телом.       Она подумала, что останься она дома, ей было бы намного лучше. Свадьба уже не казалась самым ужасным, что есть на земле. Может, оно было бы даже лучше, чем нынешнее её положение. Но Фёдор — убийца, он убил человека. И тут она наконец осознала, что на её руках отныне тоже чернела людская кровь, которую она не отмоет.       Она начинала задыхаться. Руки и ноги словно отнялись, её колотила дрожь, боль в груди становилась совсем невыносимой, Варе казалось, что она от этой боли скоро умрёт. Ливень будто заревел ещё сильнее, как дикое животное, исчадие адовой бездны, которое пришло пожрать её за тяжкие грехи.       Совесть лютым зверем терзала грудь. Варя поверить не могла, что она убила человека. Происходящее казалось ей дурным сном или наваждением, но никак не явью. Гудела кровь, шумела в ушах и голове.       Резкой болью откликалось ухо, отрезвляя Варю. Она схватилась за голову и не почувствовала за спиной своей косы, отчего сердце, и без того предельно сжатое, едва ли не лопнуло от потуги. Короткие обрубки, оставшиеся от длинных, вьющихся локонов, липли к лицу и холодной грязью пачкали щёки.       Варя не выдержала, вцепилась в остатки своих волос и разрыдалась так, как раньше ещё не рыдала. Она знала, что скоро точно помрёт. Она переступила порог запретного, она обагрила землю кровью, теперь она, как и опричники, стала убийцей, она бросила Максима и сбежала, она слаба, ничтожна и ни на что не годна.       Ветер ударил в лицо, до её ушей донёсся голос Максима. Кажется, он звал её.       — Варя! — его голос прорывался сквозь стену дождя. — Варя! Отзовись!       Она не могла и слово из себя выжать, хотя и понимала, что лучше бы отозваться, но страх так сильно вцепился в неё, что голова кругом шла, её мутило, а воздух совсем не попадал в грудь. Ей казалось, что её вот-вот вырвет. Смерть, подумала Варя, наступает именно так.       Ливень стихал, превратившись в моросящий дождик. Рёв леса тоже утих, но мерещащиеся всюду бесы пропадать не желали. Варю бил озноб, она слышала, как её зовёт Максим, но не двигалась с места. Она вцепилась в горло. Дышать было трудно, она хватала ртом воздух, но он не проходил внутрь. Она сжалась, рухнув на коленки, зарылась руками в размякшую землю и почувствовала, что падает в темноту.       Она не выдержала и, поддаваясь страху, позволила ему задушить себя.       — Варя, очнись! — Максим тряс её за плечи. — Ну же, не смей тут помирать!       Она открыла глаза и уставилась на перепуганного до чёртиков Максима. В отсвете факела его лицо, испачканное в крови и грязи, выделялось светлым пятном в до ужаса густом лесу.       — Слава Господу, очнулась. Я уж подумал… Вставай. Ты можешь встать?       Она молчала. Губы ссохлись друг с другом, ухо ныло тугой болью, стучало в глотке сердце. Максим терпеливо смотрел на неё, одной рукой держась за бок.       — Я подумал, тебя убили. Пойдём, скоро рассвет. Надо скорее найти деревню.       — Что с тобой? Почему ты за бочину схватился? — хрипела Варя.       Он убрал руку. Порванная ткань, насквозь пропитанная багровой кровью, открывала рваную рану. Варя широко раскрыла глаза.       — Не трогай руками грязными! — вскрикнула она. — У нас вода ещё осталась?       — Покойно, есть немного. Сама-то как? У тебя кровь из уха так и хлещет.       Варя вспомнила про боль и тряхнула головой. Она поднялась на ноги, сцепив зубы, но всё же взяла себя в руки и выпрямилась.       — Ухо не бочина. Сейчас перво-наперво тебя нужно в порядок привести, — сказала она.       Они вышли из леса. Максим не переставал держаться за окровавленный бок. Костёр всё ещё ярко горел, рыжими искрами рассыпаясь по воздуху и постепенно растворяясь в иссиня-чёрном небе. Варя с трудом заставила себя поглядеть на искорёженные трупы. Взгляд мертвецов застыл в злобной агонии. Кровь смешалась с грязью. Варю подташнивало.       — Где вода?       Она пересилила себя и подошла к телеге. Возле неё она запнулась об руку трупа, сжимающую нечто, похожее на толстую верёвку. Замутило ещё сильнее, когда Варя поняла, что эта верёвка и есть её коса, а этого человека она прикончила собственноручно. Она заставила себя выдернуть из его груди своё оружие, всхлипнула и отвернулась. Она нашла остатки воды и окликнула Максима.       — Тебе надо промыть рану. Если она запачкается, то начнёт гнить. А ежели начнёт гнить, то пиши пропало.       Он кивнул согласно. Варя сказала ему сесть и не дёргаться, чтоб ей не мешать. Благо, что она таскала с собой необходимые снадобья. После смерти Семёныча она стала более осторожной и предусмотрительной.       — Да не дёргайся ты! Издёргался весь.       — Так больно ведь!       — Терпи, значит. Это я тебе даже шкуру не сшиваю. Повезло, что кишки тебе не пустили. А то б сдох точно…       Дальше она работала в тишине. Она перетянула ему бок первой попавшейся более-менее чистой тканью, после занялась и своим ухом. Максим благодарно поглядел на неё, затем перевёл взгляд на трупы.       — Наверное, это люди из спалённой деревни. Ну той, о которой нас предупреждал мужик.       Он поправил коню вожжи, пока Варя возилась с оставшейся водой и тряпками. Она щурилась от неприятной рези, кусала губы и тихонько шипела. Лечить себя было труднее, чем других. Она совсем не видела, что делает, но на ощупь поняла, что явно будет шрам и серьги носить она пока не сможет. Поэтому она сняла их и сунула за пазуху. Она надеялась, что можно будет позже их продать.       Варя обречённо вздохнула и уставилась на того, кого она пронзила клинком. Рассвет подступал всё ближе и огонь от костра светил ярче, так что Варя смогла разглядеть его лицо.       Он был совсем молод. Может, чуть старше её самой. Детская припухлость на щеках ещё не успела смениться мужской бородой или даже юношеской щетиной. В руке он непрестанно сжимал обрубок её волос, на который глядеть ей было так же тяжко, как и на его лицо.       Она вздохнула и опустила глаза на его грудь, где чернела дыра. Кровь уже вытекла и не булькала. Варя не выдержала и снова всхлипнула, вытирая рукавом слёзы и размазывая по щекам грязь и кровь. Максим заметил, что она плачет, и вздохнул.       — Ну, полноте убиваться. Они сами виноватые. Или ты хотела вместо него здесь валяться?       — Ну и что? Он, может быть, тоже… тоже, как и я, хотел быть счастливым… Ему бы ещё жить… А я его убила!       — Варя, он сам на тебя напал! Не грех свою жизнь паче чужой ценить. Садись, поехали.       Варя всхлипнула и уселась на мокрые доски телеги, отобрав у Максима поводья, приказала ему сидеть смирно, а не то точно кишки вытекут. Она сама насквозь вымокла. Тяжесть и усталость выли во всём теле. Она приложила руку к щеке, стараясь не касаться уха, чтоб не причинить себе ещё большей боли.       После ливня густой туман сизо-серым молоком плеснулся на вымокшие лес и поле. Мирное скоро должно было показаться из густой дымки. Варя помнила слова матери, что там жила вдова Семёныча. При мысли о нём Варя невольно вспоминала залитые багровой жижей пол храма, иконы и хватающегося за её рукав старичка. Затем вновь в голове всплывали то ночь побега, то сегодняшняя. И везде из-за неё гибли люди.       Дрожь снова начала бить руки, но уже не такая сильная, как раньше. Варя была близка к тому, чтоб расплакаться снова, поэтому она крепко сжала поводья и выдохнула, про себя повторяя, что по-другому было нельзя, иначе бы она не выжила. Краем глаза заметила, что Максим уснул, и понадеялась, что он там не помер.       Солнце показалось из-за кромки леса и мазнуло лучами по земле. Варя увидела сгустившуюся в стяге тумана деревеньку. Она надеялась, что в деревне пожалеют их. Выглядели они и правда жалко: от ног до ушей в крови и грязи, с усталыми страдальческими лицами, в изодранной одежде. Такой вид неминуемо вызывает сострадание.       До села доехали, когда утро окончательно взяло главенство над ночью. Мирное было не очень большое — Варя насчитала около семи домов и одну крохотную деревянную церквушку. На краю села стоял колодец, возле которого с вёдрами кружилась добрая по складу девица с длинной русой косой. Варя потянула за поводья, приостановила коня и окликнула крестьянку.       — Милая девица, подсоби, дай водицы испить да лицо вымыть.       Крестьянка глядела на них с нескрываемым испугом. Варя и сама знала, что выглядит жутко, но ей позарез нужна вода. Хотя бы отмыть грязь. Крестьянка взяла себя в руки и подтащила к Варе ведро с водой. Варя отблагодарила её, напилась и подтолкнула Максима. Он не двинулся. Она толкнула ещё раз и проверила, дышит ли он.       — Эх! Совсем худо! Максим, очнись, Максимка, ну! Боже, он помер, что ли?!       Варя в отчаянии схватилась за ковш с водой и опрокинула его на голову Максима. Он вскочил, закашлялся и схватился за бок, сцепив зубы.       — Что ты делаешь? — процедил он.       — Мать твою за ногу, Максим!       — Тише, зачем кричать? Я же просто уснул.       — А выглядел так, будто помер!       — Господь Вседержитель! — влезла в разговор крестьянка. — Кто ж эт, добрые люди, вас так отделал знатно?       — Да вот разбойники из соседнего села. Ну, те, коих опричники грабили недавно, — ответила Варя, встревоженно вытерев лицо от проступившего на лбу пота. — Обобрали, едва не прикончили! Но мы их того… Не подскажешь, есть ли место у кого из ваших? Мой друг и я ранены, а я лекарш… лекарь. Мне бы место только, я бы сразу нас обоих и поправил.       Максим смотрел на Варю широко распахнутыми глазами. То ли его удивляла эта явная брехня, то ли она его смешила — Варя не разобрала. Но самой ей было не до смеха, потому что ухо пекло и от потери крови голова кругом шла.       — Да есть местечко, конечно, — ответила девица. — Живёт здеся баба одна, Параскева, недавно муж еёный помер. Говорят, он в опришню подался, а его там и сказнили. Да давайте я вас обоих сама до еёной избёнки и доведу?       — Доведи, милая, подсоби добрым делом, — сказала Варя.       Девица закраснелась, но быстро в себя вернулась и махнула рукой, призывая следовать за ней. Она смущённо поглядывала на них.       — А звать тебя как, месяц ясный?       — Я… Яков, — Варя сказала первое пришедшее в голову мужское имя. — А тебя как звать, голубушка?       — Глаша я, — она остановилась у маленькой избёнки. — Вот дом еёный. Дале сами.       Она убежала, а Варя слезла с телеги и подошла к двери. Она поглядела на Максима. Впервые в жизни она просила кров над головой. Она занесла руку и постучала в подгнившие дверные доски.       — Хозяюшка! Есть кто?       Дверь со скрипом отворилась, из хатёнки показалась старуха, оглядела с брезгливостью Варю и выплюнула:       — Чего тебе надо, тать рукоблудная? Жрать с меня нечо, хрен те с маком, а не гроши, вот чего! Пошёл к чёрту, попрошайка немытая!       Варя опешила от вылившегося на неё ведра словесных помоев, растерянно похлопала глазами и тут же ласково заговорила:       — Хозяюшка, мне от тебя ни копеечки не нужно! Я сам тебе заплатить готов, мне б с товарищем только кров на какое-то время. Видишь ли, добрая хозяюшка, мы оба ранены. Ну а я лекарь, я могу что-то сделать, но мне нужно место, понимаешь? Я и работать у тебя готовый, что угодно сделаю! У тебя, гляжу, руки мужской в доме нет.       Старуха скривилась в траурной скорби, и Варя поняла, что сморозила лишнего.       — Да какая с тебя помощь, ежели ты тощий да больной? — захрипела она. — Ладно, пущу вас. Как оправитесь маленько, я обоих заставлю мне всю хату справить!       — Спасибо, хозяюшка! Дай Бог тебе сил-здоровья! — Варька отвесила поклон, почувствовала боль в голове и сжала губы.       — Язык свой неугомонный подкороти, — прошипела бабка, открывая пошире дверь, как бы неохотно приглашая Варю зайти внутрь.       Варя помогла Максиму встать, он схватился за рану и сделал страдальческое лицо, на что Варя строго одёрнула его:       — А ты больше за неё хватайся, чай, сильнее болеть будет!       Старуха Параскева недовольно уселась на лавочку, поджала тонкие губы и начала без особого любопытства следить за Варей. От её хмурого взгляда Варя чувствовала себя не на своём месте. Тем не менее Варя всё-таки закончила свою работу: она выпросила чистых повязок, отмылась от грязи, надеясь, что одежда поскорее высохнет.       — Можете сходить в баню, но топить я вам не буду. Сильно надо будет — сами натопите, — сказала Параскева и забралась, кряхтя, на печку.       Варя растерянно поглядела на Максима.       — Как топить баню? — прошептала Варя.       — А ты не умеешь?       — Нет, конечно, с чего бы мне уметь? Я ж ни разу даже не видела, как…       — Чего эт вы там шушукаетесь? — крикнула с печи старуха. — Ежели чего супротив меня, то у меня ни красть нечо, ни убивать меня не за что.       — Да мы тебя, матушка, не обидим, — сказал Максим, поднимаясь с лавки. — Мы люди мирные.       — Оно и видно, разбойничьи рожи, — захрипела она, перевернувшись на другой бок.       Варя сжала губы и подумала, что Параскева и так старая, что скоро и сама помрёт, а за жизнь свою трусится. Но она ей ничего не сказала. Ветер прорывался через щели в двери, отчего она противно скрипела. По полу тянул сквозняк, и Варя боялась, что застудит себе всё, что только могла. Они и так насквозь промокли.       — Вещи надо высушить, а нам с тобой костяшки хорошенько прогреть, — сказала она Максиму. — Не то ежели, упаси Господь, мы с тобой здесь из-за хворьбы поляжем, я этого не прощу ни себе, ни кому ещё. Рассказывай, как баню топить.       — Так ты не умеешь ничего? — крикнула с печи бабка. — Как ж ты работать у меня собрался, разваляй?       «Подслушивает, старая ищейка», — пронеслось у Вари в голове.       — Я, хозяюшка, много чего умею. Но бани в жизни не топил.       — Да видно по тебе, что ты и перста не шевелил! Вона, как девка какая выглядишь, а не как юноша. Чего, не смогли тебя в барских палатах как мужика воспитать? Или сейчас все барчата как девки на рожу?       Варя стоически переносила напор старухи. Слушать ругань Параскевы было хоть и трудно, но не больно. Сама-то Варя знала, что ругает бабка не её вовсе, а лекаря Якова, барчонка. А она не барчонок и не Яков, она беглая княжна Варвара Сицкая.       — Матушка, ты не ругай, ежели не знаешь, — вступился за Варю Максим. — Её… Его отец запер в четырёх стенах, голодом морил за то, что он…       — Вы оба, кажись, в баню топали? — перебила старуха.       Намёк поняли сразу же и поскорее вышли из избёнки. Баня тоже, как и сама хата, крепкостью особо не отличалась. Почерневшие от влаги доски не внушали доверия. Когда они открыли тут же пискляво захрипевшую дверь, Варе в нос ударил тяжёлый запах сырости.       — Она что, баней вообще не пользовалась? — сказала себе под нос Варя. — Бок не сильно болит?       — Не настолько, что я не могу ходить. За меня не беспокойся вообще. Я живучий.       — Хотелось бы в это верить.       Варя усмехнулась и наконец стянула с головы шапку. Взгляд Максима выразил удивление и в некоторой степени тревогу.       — Что с твоими волосами?       — А, это? — её рука скользнула по коротким прядям и спустилась на плечо. — Разбойник схватил за косу и… в суматохе трудно было уследить за его движениями. Кажется, он целился мне в голову, но срубил только волосы. Кошмар, правда?       Она печально улыбнулась, представляя, что бы на это ответил отец. Максим растерянными глазами уставился на неё и сочувственно вздохнул.       — Главное, что ты живая. А волосы… волосы отрастут. К тому же, все ведь думают, что ты парень. Девку за такое заплюют. Но ты не бойся!       — Да я не боюсь. Иди, грейся. А то захвораешь, а я лечить тебя не хочу.       — А ты как?       — Иди, кому говорю!       Максим улыбнулся ей и вышел из предбанника. Варя осталась одна. Запах сырости уже не раздражал, а стал ей даже нравиться. Тихие шорохи немного пугали её. Банника она боялась, хотя раньше не особо в него и верила. И пусть сейчас выглядит она точь-в-точь мальчишка, она неизменно оставалась робкой девушкой. Нечисть ведь чувствует, кто она.       — Что за дурость? Сама себя пугаю только. В бане я не одна. Да я даже не в бане сейчас, а в предбаннике. Так что нечего тут бояться!       Она скинула с себя кафтан и расстелила его так, чтоб он быстрее высох. Его бы следовало хорошенько выстирать, но у неё на это не было ни сил, ни времени. Она уселась на лавку и только сейчас почувствовала, как сильно болит её тело. Руки и ноги капризно ныли, а ухо слегка покалывало. Она прислонилась головой к стене и прикрыла глаза.       — Не хватало ещё и уснуть в бане, — хмыкнула она, но глаз не разомкнула.       Тепло окутывало её, ласково расплывалось по телу. Робкое капанье воды успокаивало, и Варя провалилась в сон. Они в пути уже дней пять, и за всё это время Варя по-человечески хорошо не спала. От силы ей удавалось проспать пару часов. Она потеряла сон ещё с самой смерти Семёныча, а сейчас на неё будто свалилась вся эта копившаяся за последние месяцы усталость.       Скрип двери выдал чьё-то присутствие, Варя тут де подскочила и уставилась на перепугавшуюся Глашу.