Перемен требуют наши сердца.
Хазин.
У каждого поступка есть свой мотив. Человеческая мотивация широка и многогранна и уже давно раздвинула рамки простого доисторического поиска пропитания и спасения собственной шкуры. Так или иначе у Человека современного есть свои причины, и, по сути, главных из них две: деньги и желание кому-то что-то доказать. Чем мотивировал себя Пётр Хазин, посылая команду из десяти натренированных, опытных воров, оставалось загадкой. В деньгах он, по всей видимости, особо не нуждался. Или, по крайней мере, интереса к ним не испытывал. Доказать он желал что-то максимум самому себе, ведь у этого мотива главный принцип – публичность и освещение. А в нелёгком деле всех преступников главным законом остаётся сохранение анонимности. Возможно, Петром как человеком весьма неординарным двигала гордыня, разбавленная явными признаками легкой психопатии. Как бы то ни было, сейчас Хазин сидел в обшарпанном старом кресле, смотревшемся весьма аутентично в таком же обшарпанном старом цехе по производству каких-то обшарпанных старых деталей. Немного сведя свои глаза к переносице из-за сильного напряжения последних нескольких дней финальной подготовки, он внимательно смотрел в экран монитора, на котором отражался мирный, не ожидающий ровным счетом ничего, Печатный двор Санкт-Петербурга. Электронные часы, отсчитывающие минуты до начала операции, сверкали в углу, и каждый зелёный блик приближал Хазина и его команду к делу всей жизни. В последние моменты покоя, пока одиннадцать сердец, включая его собственное, бьются, хоть и быстро, влекомые регулярными выбросами адреналина, но все же бьются, и ребра, защищающие их, находятся в относительной безопасности, Петя вдруг позволил себе задуматься о стороне противника. Где те полицейские, что бросятся грудью на здание, когда дело запахнет керосином? Наверняка попивают мерзкий кофе из пластмассовых стаканчиков, перемывают кости коллегам или же мчатся по городу, вырубив мигалки, потому что из пропущенных трижды звонков с одного адреса наконец образовался труп. Где журналисты, у которых потекут слюни на дисплеи собственных смартфонов, когда гнилой аромат эксклюзива заполнит пространство всего Петербурга? Возможно, строчат очередной госзаказ в провластную газетенку, в которой точно не будет приставки «данный материал подготовлен иноагентом». Где же тот самый исключительный по определению (других к этому делу не привяжут) переговорщик, которому суждено провисеть с Хазиным на телефоне ближайшие несколько дней? А главное – где, с кем и чем прямо сейчас занимается Игорь Гром? Сомнений, что именно он встанет во главе сопротивления, у Хазина не было, даже малейших. Допустить, что на другом конце провода не окажется Грома, означало потерять небольшую долю интереса к данному мероприятию. Нет, оно по-прежнему доставит Пете уйму удовольствия, но с Громом всё-таки будет веселее. Не зря же он копал под него последние полгода. Детским азартом наполнились глаза мужчины, он взглянул на часы и про себя подумал: «Через 10 минут начнётся прелюдия, через 15 минут - команда перейдёт к основному действию, ещё через 15 минут будет налажена аналоговая связь, и он получит доступ к своим ребятам, и непосредственно от этого момента можно начать отсчитывать время до того, как Гром поднимет трубку, и Хазин, используя весь свой шарм, пробивающий даже сквозь искаженный модуляторами голос, задаст главный интересующий его вопрос: Что на вас надето, Майор?»Гром.
Гром начал это утро с прихода домой после ночного дежурства. Так что, если говорить прямо, его день не начался, а продолжился, уныло сменяясь только датой на корпоративном календарике, что висел в проеме между кухней и гостиной. Настенные часы отчитывали тридцать первый час утра. Выпив неприятной на вкус воды из давно требующего замены фильтрового крана, он мечтал лишь о том, как упадет на диван и забудется на ближайшие несколько часов, как исчезнет из мира в качестве блюстителя закона, сменив роль на уставшего и заебанного россиянина. У каждого поступка есть свой мотив. И мотив, почему Игоря сорвут с его законного выходного, был ясен всем, кроме него самого. Быть единственным работающим во всем отделении, конечно, почетно, но не настолько. Не спав до этого почти двое суток, отлавливая орудующего в местных парках маньяка, Майор вымученным взглядом обводил фасады родного Петербурга через причудливое круглое окно, упираясь в бесконечно серые и унылые тучи. В раковине не скопилась немытая посуда. Пол почти не заляпан и не испачкан грязными ногами банально по причине отсутствия в помещении какого-либо подобия жизни. Пыль просматривалась на паре книжных стеллажей, и это был тот максимум, который выдавал в Игоре жильца его квартиры. Даже в холодильнике нечему было портиться: стоя абсолютно пустым, он мирно урчал, бесполезно наматывая счетчики электричества. Человек устал. Как только он добирался до дома на своих двоих, аккуратно закрывая за собой дверь на шаткую советскую цепочку, он чувствовал, как внутри начинало выворачиваться наизнанку сердце, переполняя сильной душевной болью. Самое ужасное, что Майор не понимал источника этой боли, и как давно она появилась, постепенно перерастая в привычное перманентное состояние. Такое же привычное, как голод или усталость. То ли трудовое выгорание, то ли одиночество подпитывало скребущихся кошек, заставляя Игоря запираться в себе еще сильнее. Одиноко посапывая в горячей ванне, Гром думал о том, что бороться со злом – это все равно, что долбиться головой о стену. Возможно, отколупнешь кусочек обоев или старой шпаклевки, пожертвовав собой, но по сути своей, потратив время зря. Тогда почему он так отчаянно продолжал безнадежное дело, всего себя без остатка отдавая работе? Чтобы хотя бы на минуту ощутить золотой миг восторжествовавшей справедливости, что была редкой гостьей в местном отделении полиции. Ради озлобленного лица карманного вора, ради расплаканной мордашки мошенницы, ради нецензурной брани очередного коррумпированного банкира – все эти старания ради таких мелочей, столбами стоявших в жизни Игоря, напоминая бетонные сваи, намертво прикрученные и ни разу не непошатнувшиеся. Чувство долга. Чувство справедливости. Ощутимость закона и неотвратность ответственности. Реальность наступления наказания. Игорь непоколебим ни в одном своем убеждении, свято веря в постулаты добродетели, что впитались еще с грудным молоком. Поэтому, Майор никогда не сможет понять преступника, каким бы хорошим (скорее плохим – по мнению Прокопенко) опером он ни был. Проведя сотни допросов за свою немаленькую карьеру, Игорь так и не разгадал мучавшую его с детства тайну – в какой момент человек, переступивший грань нормативно установленного закона, осознает себя нарушителем, если вообще осознает. И меньше всего Игорь хотел понимать тех, у кого есть выбор, сознательно ступая на кривую дорожку противоправности. Гром никогда не слышал о Пете Хазине. Более того, в реальной жизни, столкнувшись в продуктовом магазине или случайно задев его за плечо в тесном проходе метро, Игорь никогда бы не подумал о нем, как о преступнике, тем более как о конченном психопате, затеявшим игру в смерть на шахматной доске, развеивая скучные будни своей повседневности. Смывая остывшей водой вкусно пахнущий гель для душа и вытираясь маленьким махровым полотенцем, Майор, теперь обессиленный не только физической усталостью, но и душевными терзаниями, плетется к незастеленному дивану, сумев нацепить по дороге черные боксеры и кое-как устроив длинные гудящие ноги на противоположный подлокотник. Он еще не знает, что через пару часов раздастся трель старого потасканного мобильника века динозавров, отразившись на экране «Дядей Федей». Он еще не знает, что через пару часов даже урывки отдыха, драгоценно выкраемового им из графика, будут безнадежно и нагло сворованы бандой каких-то анонимов, решивших напасть на Печатный двор Санкт-Петербурга. Он еще не знает, что это последние часы сна в его старой, привычной, жизни, где помимо серых будней и серых туч нет места ни друзьям, ни тревоге, ни боязни за самого себя. В этой жизни еще нет ограбления, которое назовут «Дерзким заявлением всей системе правоохранительных органов». Поэтому Игорь спокойно и глубоко засыпает, почесав болевший от недавней драки подбородок, не подозревая, во что вляпается. Не подозревая о человеке, следившим за ним последние полгода.