Больше нет чувств от сна в одной постели. Я любил тебя в четверг, но я семь пятниц на неделе. Три дня дождя — «Перезаряжай»
Чхве Ёнджун жил со своим братом и девушкой недалеко от школы и любил их обоих одинаково: милашка Минни Ниша, студентка экономического университета, говорила, что будет верна только ему, а Бомгю всегда сидел, заперевшись в своей комнате, после школы, и играл на гитаре. Жаль только, что учитель химии не знал, что порой происходит между его девушкой и братом. Бомгю был типичным подростком выпускного класса, которого особо не заботили отметки и результаты сдачи экзаменов: с отросшими волосами, в пропахшей женскими духами рубашке и с вечно увлажнёнными бальзамом губами этот паренёк производил приятное впечатление на девушек. Взмахом ресниц он их пленял, глазами раздевал, а только открывал рот, так они оказывались в его постели с разведёнными ногами и невинным взглядом, мол, ты же просто сделаешь мне массаж, да? Конечно, массаж — искусает бёдра и живот, исцелует шею, талантливо раздразнит клитор, а потом проникнет в лоно, срывая ахи и вздохи. Честно, Чхве-младший порой комплексовал, что у него маленький член, но компенсировал этот недостаток умелым языком и пальцами, а также отличался чуткостью к партнёрше и ласками, от которых сносило голову. На это дурочка Минни Ниша купилась и занималась сексом с ним на протяжении примерно двух месяцев, когда Ёнджуна не было дома или он крепко спал, укутанный в ватное одеяло, потому что в его возрасте, что странно, был низкий гемоглобин и замерзал он в несколько раз быстрее остальных людей. Бомгю порой смеялся с того, что уже опробованные им девушки приводили новых, смущённых девственниц, которые очень уж хотели, чтобы именно Гю был их первым, потому что он, со слов подружек, «чуткий, мягкий и заботливый». Действительно, Чхве был таким, но не преминул порой уговаривать девочек найти себе кого-то другого — он-то общий, в то время как они могут запросто влюбиться в любого парня и захотеть первого раза с ним и ни с кем более. От секса грех отказываться, как бы иронично это не звучало, и Бомгю мог раз пять на неделе задерживаться дома у девушек и приходить довольным, как кот. Минни же, такая взрослая, такая сформированная, с полной грудью и бёдрами, за которые можно схватиться, да и внешностью природа не обделила, просто случайно купилась на его феромоны, когда он вышел из своей комнаты в одних спортивных штанах. Бомгю усиленно занимался спортом, чтобы быть желанным, и в тот момент, когда он впервые поцеловал свою нуну, а она провела рукой по его накачанной спине и хрипло выдохнула, понял, что ещё один бастион пал. И нет, ему было не стыдно спать с девушкой брата, тем более что секс у них случался очень редко, а неудовлетворённая девушка готова прыгнуть порой на любой член, лишь бы её довели до разрядки. Да, это было грязно в каком-то смысле и отвратительно, но тайка каждый раз, находясь на нём и прыгая вверх-вниз, получала такое удовольствие, что ей было грех отказывать. Презервативы школьник покупал сам на свои деньги, заработанные честным путём таскания разных ящиков в продуктовом магазине, потому и Ёнджун, самоназванный психолог, ничего не замечал. Его в принципе, кроме школы, сейчас ничего не занимало, он строил карьеру и только после службы в армии собирался заводить семью и детей, а пока лишь изредка баловал свою девушку поцелуями, хвалил вкусные ужины и заваливался спать. Сейчас Ёнджун с кривой усмешкой стоял на пороге комнаты своего младшего брата и наблюдал за тем, как он самозабвенно трахал сзади девушку с волосами, выкрашенными в красный. Это, чёрт побери, была Минни Ниша. Пару минут назад он вошёл в квартиру после трудного рабочего дня, когда директор вновь высосал на педсовете соки, пригрозил всем увольнением, а потом опустил руки, так как понял, что не найдёт нигде хороших специалистов с нужным образованием. Ёнджун положил портфель на пуфик, снял туфли и чуть ослабил галстук, повесив пальто и выдохнув, когда услышал странные звуки, исходящие из комнаты Бомгю. Конечно, за столько времени, что младший брат спит с разными девушками, то приходя к ним, то приглашая их к себе, пора привыкнуть, что его подростковый организм желает не только целовать девчачьи губы и ходить со школьницами за ручку. Ён ухмыльнулся, уже намереваясь пойти в свою комнату и переодеться, как услышал до боли знакомое «не останавливайся», явно исходящее из губ тайки, с которой спал сам. И теперь Чхве-старший смотрел на то, как Гю, этот мальчик, у которого уже покраснела шея и пот струился по вискам, сжимал ягодицы Минни, одна рука которой удовлетворяла себя, шаг за шагом подбираясь всё ближе к крышесносному оргазму, который точно наступит, и если бы не Ёнджун, так не вовремя вернувшийся с работы, наверно, она бы потом долгое время валялась рядом с Бомгю, а потом отсосала. — Я думал, что в отношениях парня и девушки не бывает третьего человека, — голос заставил изменницу прекратить стонать, а школьника — остановиться, затравленно глядя на собственного хёна и понимая, что теперь пощады не будет. — Конечно же, если это не ребёнок. Я не против и двойняшек, близняшек, но, Минни, что я обязан чувствовать, когда ты лежишь голой под моим братом, а он тебя раком ебёт? Бомгю стал стремительно прикрываться, оставляя обнажённую девушку на своей постели, всю покрасневшую от слов Ёнджуна, что теперь грустно опустил уголки губ вниз, осознавая, что, чёрт, это явно не первый раз, когда Минни Ниша лежит на постели брата, в его объятиях, голая, такая красивая и кусающая ногти. Чхве не мог точно сказать, стыдно ей или нет, лишь Гю сделал попытку пройти мимо, на кухню или ванную, чтобы переждать бурю, хотя не осознал того момента, когда Ён схватил его за шкирку и буквально бросил на пол к кровати, вследствие чего младший ударился спиной о дерево. — Не хотите мне ничего рассказать? — все звуки вернулись к Йонтарарак лишь после этой словесной оплеухи, и она сама поспешила как можно скорее найти свою одежду, взгляд метался, но казалось, что всё было раскидано. — Минни, я и к тебе обращаюсь. Ёнджун глотал ругательства, честное слово, глотал, хотя так хотелось в припадке ревности, любых других негативных эмоций закричать, краснея щеками и отвратительно раскрывая рот. Бомгю выглядел пришибленным, все его чувства читались на лице — он не хотел быть пойманным, сжатым в стеснённых обстоятельствах, даже неудовлетворение из-за старшего брата казалось слишком зудящим и неприятным. Минни Ниша же была другой: спокойная и расторопная, она будто не делала разницы между своим парнем и его младшим братом, сейчас чуть ли не хихикала и выглядела самой настоящей шлюхой, что можно поиметь и выбросить на трассу. И ладно бы она стала сейчас оправдываться, лебезить, пытаться сделать всё, лишь бы её простили, а об этом постыдном событии забыли, но она не делала ровным счётом ничего, оставила всю линию обороны на Бомгю и смотрела на него сейчас как на спасителя. Тайка не учла одного: он — школьник, мальчишка ещё по меркам Ёнджуна, которого надо всему обучить, дабы он не наставил себе лишних шишек и синяков на коленях, а Чхве-младший очень много раз ошибался, очень часто делал что-то не так и жалел, что не мог поступить иначе. Потому и выпалил, шокируя Минни и зарывая её в могилу: — Это она виновата! Набросилась на меня, сказала, что её замучил недотрах и отношения с тобой! Ёнджун стеклянным взором уставился на девушку, уже в его сознании бывшую, и считывал каждую его эмоцию, каждый сигнал, что появлялся на лице или в движении тела. Сейчас она была шокирована внезапным выпадом младшего, никак не ожидала такой подставы, причём самой настоящей, и не знала, как защищаться, ведь готова была к тому, что Бомгю возьмёт вину на себя, а не переложит ответственность на неё, как старшую. Именно тогда Минни и открылись все прелести отношений с парнем, что намного младше: он же ещё совершенно ребёнок, пускай может брать её в разном темпе по несколько раз за ночь, потому что со страстью уж точно проблем нет, как и с желанием кем-то овладеть. Девушка покраснела под стать своим волосам и попыталась найти вновь хоть один элемент своей одежды, краем уха слыша разговор братьев, что грозился перейти в крупную ссору, но не перерос: они родные друг другу люди, разберутся сами, а пока могут объединиться и выставить такую линию ущемления, что тайка не выдержит издевательств. — У тебя в принципе мозгов нет, Гю, — холодно проговорил Ёнджун, скрестив руки на груди. — Я понимаю, когда ты спишь со сверстницами, но не с девушками, которые из-за связи с тобой могут в тюрьму сесть. Ты ещё несовершеннолетний и находишься в данный момент под моей опекой, если такое ещё раз повторится, я буду вынужден отправить тебя к родителям, — угроза была весомой, младший даже струхнул и не посмел идти против своего хёна. — Ты меня понял? — Да, — практически неслышно проговорил парень, опустив голову. Ему не надо было повторять два раза, стыд накрыл с ушами, а глаза отвелись в сторону, дабы не пересекаться с братом взглядами. Только сейчас, когда их поймали с поличным, осознание окунуло прямо в ледяную воду, и Бомгю дальше предпочёл молчать, дабы не нарекать на себя излишний гнев, могущий перерасти в драку, и слава богу, если не со смертельным исходом. Ёнджун подошёл к девушке и кинул в неё домашними шортами и футболкой, на которой посередине была нарисована клубничка, — этот немного детский, но нежный комплект он подарил ей на предыдущее Рождество, а сейчас страшно хотелось разорвать на тряпки и выкинуть тупую девушку на улицу. Пускай она уже натянула трусы, грудь была обнажена и манила взгляд, но понимание того, что она изменщица, отрезвляло, по крайней мере, старшего, у которого горечь поднималась к горлу и готова была вылиться через рот. Он кинул в девушку вещи, посоветовав прикрыться: — А теперь я поговорю с тобой, — Минни отвела взгляд в окно и немного улыбнулась, но эта ухмылка была истерической, потому что она осознавала, что скажет её парень. У них не было никогда таких ссор, чтобы были вопросы о выселении, как ругались, так и мирились, даже планировали одно время свадьбу, пока в постели девушки не появился Бомгю, более чуткий и её удовлетворяющий, и это дело как-то сразу заглохло. — Пошла вон из моего дома. Ёнджун редко обращался с девушками плохо, в основном он стремился окружить их заботой и любовью, хотя проводил в школе большую часть времени и осознавал, что старшеклассницы, а порой и те, что многим младше, откровенно на него засматриваются, улыбаясь и желая оказать знаки внимания. Это дети, для них нормально иметь первую любовь в виде идеального учителя, с которым можно поплакаться в кабинете из-за чисто подростковых проблем, а потом всячески преследовать его, принося рисовые пирожки и желая хорошего дня каждый раз, как он появляется в поле зрения. Это было и мило, и очень настораживало, сколько уже раз мужчине говорили не иметь ничего личного с учениками, он всё равно наступал на одни и те же грабли и проламывал себе череп, случайно привязывая к себе очередную страдающую школьницу, у которой идея фикс соблазнить учителя. Пару раз такое было, что девушки откровенно зажимали его в углу, хватали за галстук, душа и давя жилы на шее, а потом целовали, стараясь расстегнуть его ремень и вжикнуть ширинкой. До минетов прямо на рабочем месте ещё не доходило, девчачьи языки он кусал практически до крови, дабы девушки отстали, и они действительно с визгом отскакивали и плакали, потому что «их сердце разбито и не подлежит восстановлению». Плевать он хотел на все эти травмы сердец, ему кто-то выплатит моральную компенсацию за то, что он каждый раз выслушивал признания в любви, терпел разного рода домогательства и не обращался в полицию, чтобы с девочками провели воспитательную беседу с возможным штрафом? Хотя чего тут говорить: он одну ученицу не может отучить курить на территории школы, на крыше, ибо у неё не слишком складный характер и понимание чёрного и белого, а другой помочь обосноваться в его классе, потому что все её эмоции банально закрыты, а отмычек к ним нет. Ёнджун просто не совладает с толпой школьниц, которые, сговорившись, могут оклеветать его, и тогда на скамье подсудимых окажется именно он, признают виновным именно его, наказание понесёт тоже он, ведь нельзя верить мужчине, когда на него жалуется много девушек — это значит, что он чёртов педофил, руки которого так и тянутся к молодым телам. — Вымётываться? — уголки губ Минни поползли вверх — она точно осознавала, что есть отсрочка примерно в полчаса, чтобы она все собрала вещи и банально накрасилась, за это время Чхве остынет и будет не настолько зол, как сейчас, возможно, они смогут помириться и дальше жить как всегда. Правда, наверно, с оговоркой, что спать она будет с Бомгю, потому что Ёнджун ей в постели уже перестал нравиться — слишком скучный, занудный и классический, в то время как юношеский огонь его младшего брата сжигал дотла, не оставляя и пепла. Наивная смешная девушка, бедняжка, пускай это её пятые отношения, она совершенно не знала, как поведёт себя очередной молодой человек, когда она изменит — двое или трое были откровенными терпилами, которым Минни разбила сердце, их бросив, один точно был рад полиаморным отношениям, потому что был бисексуалом, и тайка снова его бросила, оставив с другим парнем. Такое ощущение, будто её потаённым желанием было переспать с двумя братьями, пускай один из них будет несовершеннолетним, а другой — банально заебавшимся на работе учителем. Вместо ответа Ёнджун схватил Минни Нишу за запястье, грубо вытаскивая её из кровати и практически волоча в их общую комнату, чтобы она собрала вещи и действительно отсюда уходила, потому что теперь Чхве не хотел её видеть. Да, приятно было, когда она встречала его на пороге, вся такая красивая и нежная, целовала в гладко выбритую щёку и говорила, что на ужин сегодня тайская еда, ведь они все втроём любили острое и обожали поливать овощи соусом чили, что добавлял пикантности. Девушка сама похоронила относительную идиллию в семье, к которой какое-то время хотела принадлежать, но не понимала, что тут такого — можно же заменить одного брата на другого, тут ничего плохого нет, можно же разойтись полюбовно и просто переехать в другую комнату. Действительно, что может быть не так? Минни собиралась долго, даже слишком: за это время Ёнджун успел кинуть в неё несколькими комплектами нижнего белья, стерпеть откровенные домогательства от бывшей, которая решила, что один волшебный минет всё исправит, и истерику брата, который просил оставить студентку в квартире. Бомгю клялся, что покроет все хотелки Минни, сделает так, чтобы она мышкой перемещалась по комнатам, а потом женится на ней, потому что она самая-самая в его жизни, и если бы он до сих пор был девственником, с удовольствием бы эту самую девственность ей отдал. Вой, уговоры и ползание на коленях не помогли — девушка оказалась за порогом квартиры, брат — в своей комнате, а Ёнджун достал из шкафа початую бутылку коньяка из разряда «на всякий случай» и налил себе стопку, выпивая залпом и понимая, что от женщин идут все беды. Они — зло, его корень, и сейчас, выставив девушку в никуда, осознавал, что это конец; пускай в педагогическом и говорили, что профессия учителя — это когда забиваешь на свою личную жизнь, женского тепла в жизни хотелось, и не такого продажного на секс человека, как Минни Ниша. И почему же сегодня, когда Йеджи согласилась встречаться с Ким Джунхёном прямо на его глазах, в груди что-то очень уж мерзко щёлкнуло?* * *
Йеджи старалась прийти в себя, лёжа на кровати в собственной комнате, запертой на замок, — полчаса назад мать начала буянить, разбила сервиз, говорила, что вскроется, что она ненавидит жизнь и всё дерьмо, что привело её к отчаянию и ненависти, направленной на саму себя. Наушники не помогали от шума, девушка вздрагивала от каждого громкого звука, слова, закусывала подушку и не могла ответить Чунджи на вопрос «как ты?», что висел прочитанным уже пару минут. Сил моральных не было на то, чтобы врать, потом улыбаться, лебезить, все мысли еле держались за скалы в голове, хотелось спать и исчезнуть из этого дикого места, где мать поймала белую горячку и спрашивает у стен, где её идеальная семья. Они не ответят, что она разрушена, не помогут в восстановлении и не сделают её счастливой, и сейчас больше всего дочь боялась, что мама захочет выпрыгнуть в окно или порезать вены, а потерю ещё одного родственника она просто не переживёт. Именно поэтому приходилось прислушиваться, глотать слёзы и надеяться, что совсем скоро мать завалится спать, а Йеджи сможет сбежать из этого ада хотя бы на час, чтобы освежиться и стать на краткое время немного счастливее. — Йеджи! — внезапно закричала мать, потому пришлось перестать зажимать уши руками и затихнуть, пускай горячие слёзы до сих пор текли по щекам. Как же это страшно — иметь родственника, которого изнутри убивал алкоголь, ведь девушка уже не знала, как с этим бороться. — Йеджи, подойди сюда! Двигаться из комнаты в коридор, откуда поступали звуки, было страшно, девушка сжималась изнутри, когда шла к двери, открывая замок и, жмурясь, покидая пределы помещения, что могла по праву считать личным. Жаль только, что вокруг него кромешный ад творился, пламень сжигала стены и окна, а каждый шаг выворачивал наизнанку, хотелось отмыться от всей грязи как можно скорее, чтобы завтра выбежать в школу, и пускай просидеть все уроки, ничего не делая, зато Йеджи будет далека от мамы, что сейчас сидела на полу с банкой пива и почему-то очень громко хихикала. Она слегка билась затылком о стену, и девушка сделала попытку отобрать алкоголь и хоть немного привести собственную мать в нормальное состояние, хотя уже настолько устала, что банально не вывозила, срываясь на крик в собственной комнате и мечтая вырвать с корнем все свои волосы. Кто говорил, что со сменой имиджа всё изменится, человек станет совершенно другим после того, как обстрижёт или покрасит себе волосы? Да, возможно, человек изменится, внешне, конечно, но проблемы, вгрызающиеся в плоть и не дающие даже вздохнуть, никак не отойдут на второй план со словами «ой, прости, мне так нравится твоя причёска, что я, пожалуй, уйду на хуй, ведь ты во мне больше не нуждаешься». Если бы всё так и было, большинство людей на планете Земля были счастливы, не задумывались о завтрашнем дне и не испытывали омерзения и горечи, когда приходилось видеть своих искалеченных ментальными проблемами родственников. — Мама, отдай банку, — проговорила девушка, протягивая вперёд чуть дрожащую руку и надеясь, что в этот раз женщина не обольёт её школьную форму пивом, чтобы юбка потом плохо пахла. Успокаивало, что завтра как таковой учёбы не будет, — Хэллоуин, который даст каждой шлюшке надеть то, что захочется её душе, а Джунхён уже на радостях заявил, что они с Йеджи обязаны одеться парно, чтобы всем заявить, что они вместе. Стоило ли говорить, что девушке сейчас было очень плевать на разработку костюма, на всю романтику момента и то, что завтра всё же праздник, когда её парень, внезапно появившийся, будет выступать с максимально откровенным танцем, на репетиции которого Хван как-то побывала? Одеться сексуально, под стать Киму, что уже нашёл шёлковую рубашку и кожаные штаны, она могла, даже специально подготовила для этого и нижнее бельё, и кожаную мини-юбку, только не решила, какую блузу наденет. Сейчас главная проблема — выведать у матери, где её запас алкоголя, изъять всё добро и по-тихому, заперевшись в ванной комнате, вылить всё в унитаз, затем спуская воду и выкидывая все банки и бутылки. Элитный, не элитный алкоголь — плевать, Хван должна хоть как-то остановить быстро прогрессирующую болезнь, которая к женщине грозилась прилепиться намертво. — Хочешь? — эти слова заставили поморщиться, но девушка со слезами на глазах предпочла кивнуть, чем говорить правду, что хочет как можно скорее избавиться от всего отвратительного в доме, пускай за «отвратительное» считала и саму себя, ведь не смогла сохранить семью и пустила свою жизнь под откос. — На, держи, алкоголичка, хочешь быть как я? Пиво всё же оказалось на юбке и белых гольфах, и Йеджи сделала шаг назад, но мама оказалась быстрее, поднося банку прямо к губам дочери и вливая горечь прямо в горло, заставляя морщиться, кашлять, задыхаться, но глотать всё под гипнотизирующее «пей, пей». Хван смогла оттолкнуть мать, утереть губы, на которых остался противный привкус; хотелось проблеваться, дабы не ощущать ничего, вырыдать все солёные озёра в глазах, а потом, покачиваясь, запереться в своей комнате, чтобы дожить до утра. Некоторое время обе молчали, а потом госпожа со слегка визгливым смехом кинула банкой в дочь, что практически упала на пол, ведь разболелась голова и захотелось вернуть тот тёплый семейный очаг, который был в своё время, но которого точно не будет теперь. — Сука, — проговорила женщина, переступая через ноги Йеджи и оставляя её, обессиленную, сидеть на полу с чувством разорвавшегося в клочья достоинства. — Мужика найди и ему мозг еби, а меня оставь в покое! Такие слова, сказанные в запале собственному ребёнку, ранили девушку, и она перестала контролировать собственные слёзы, что уже стали катиться по щекам, — она перестала вывозить всё, что происходит, осознала, что пора заканчивать со всем этим цирком воссоединения семьи. Ничто уже не будет таким, как прежде, никогда больше не будет поездок с родителями, когда заготавливалось три термоса с горячей водой, а чай заваривался в обычных пластиковых кружках, и всё такое вкусное, без сахара, с бутербродами или тёплыми булочками, коими мама славилась в своё время на всю округу. Этого не вернуть: тепла, доброты, радости, что появлялась очень часто, хороших взаимоотношений с отцом, который оказался морально не готов забрать на воспитание к себе собственную дочь. Йеджи устала. Пиздец устала. Она вспомнила об одном из материнских тайников, где хранились крепкие напитки, и подползла к нему, раскрывая и пересчитывая бутылки: ровно шесть, седьмая у неё у самой под кроватью, но даже от такой улики захотелось избавиться. Йеджи собрала всё в руки, обнимая, прошла в свою комнату, опускаясь на колени и вынимая полную бутылку виски, которую запрятала ради прикола; мама находилась у себя в спальне, громко плакала, кого-то проклинала, а её дочь с растрёпанными пепельными волосами и облитая пивом шла к ванной комнате, чтобы в следующую секунду запереться, открыть все пробки и некоторое время смотреть на жидкости. Лучше бы это был яд, хотя чем алкоголь не яд, в особенности когда уже давно хочется свести счёты с жизнью, пускай жутко страшно, потому что неизвестность, маячащая впереди, заставляла раз за разом отказываться от затеи в пользу жизни. Жизни, такой ненужной, такой блёклой и неприметной, когда руки опустились вытаскивать мать из запоя, а себя — из состояния депрессии, когда лезвие подносится к запястьям, а потом делаются серьёзные надрезы. Йеджи взяла первую попавшуюся бутылку и сделала самый большой глоток виски в своей жизни — закрыв глаза, задержав дыхание, она чувствовала, как высокий градус разрывал горло, как слёзы потекли по щекам с удвоенной силой, а ещё захотелось окончательно забыться, пускай с бутылками крепкого алкоголя, пускай с отвращением к себе, но сделать так, чтобы ей отшибло память. Ей требовалась помощь, потому что так пить алкоголь в её возрасте — это плохо, вырывает органы и заставляет себя ненавидеть, пускай потом, кашляя и морщась, Йеджи вылила остатки огненного напитка в унитаз. А завтра был Хэллоуин.