***
Дитмар, седой как лунь, сидел в глубоком кресле у очага и бормотал что-то, глядя в огонь. Такко покосился на него со смесью уважения и недоумения: старому мастеру было, наверное, лет восемьдесят, но удаляться на покой он не собирался. Его руки уже лет пять как потеряли ловкость, глаза сдали ещё раньше, но каждое утро он являлся на своё место и оставался там, пока в лавке не гасили огни. — Всё сидит? — кивнул Такко на него, когда с приветствиями было покончено. — Хоть не мешает больше, — вздохнул один из хозяев мастерской. — Раньше всё за заказчиками бегал: мы сбавим цену, а он наоборот поднимет, или напротив: мы заломим побольше, заказчик-то богатый, а он придёт да сбавит, чтобы точно не упустить. Сладу никакого не было! Теперь редко когда заговорит, да всё больше о прошлых заказах. Уже и в лицо не всех узнаёт. Детвору зовёт нашими именами… Такко понимающе кивнул. Старый мастер постепенно уходил в прошлое. Настоящее спасение для стариков, так и не смирившихся, что их зрелость миновала, а мир вокруг хоть немного, да изменился. — Моего из мастерской всё же выжили, — поделился он. — Только у него-то голова ясная. До сих пор там всех поучает, что к чему. Мне во-от такие письма пишет! Ещё и на аранском, чтобы я язык не забывал! — Да, нам, пожалуй, полегче, — усмехнулся хозяин. — Наш если и начнёт поучать, быстро забудет, с чего начал. Тебя вот, видишь, не узнал. — Оно и к лучшему, — улыбнулся Такко. — А я вам покупателей привёл. Не всё ж выгодные заказы уводить! — Да ну, вспомнил! Дело прошлое… — смутился хозяин. — Мы уж сто раз порадовались, что за тот лук для графской дочки не взялись. Больно много он за собой потянул. — Это точно. Мар, Эст! — Близнецы уткнулись в прилавок с наконечниками, пришлось окликнуть их дважды. — Эти отважные воины больше по арбалетам, но с луками тоже неплохи. Подберите им что-нибудь, чтобы не расслаблялись. А я отлучусь на полчасика. — Понял, — кивнул хозяин. — Займём их в лучшем виде. Ученики, что ли? Я сперва на племянников подумал, но нет, непохожи. Такко уже открыл рот, чтобы выдать заготовленную легенду, но от камина раздался шум. Мастер Дитмар поднял голову и вставал с кресла, опираясь на него дрожащими руками. Один из сыновей бросился к нему, пытаясь поддержать, но Дитмар отстранил его с неожиданной гордостью и склонился перед близнецами: — Пожаловали! Я всегда знал: за стоящей работой господин маркграф придёт к нам, а не к заезжим жуликам. Проходите, господин почтенный, садитесь! Эй, бездельники! Живо подайте вина да мяса! Чего изволите, новый лук или старый починить нужно? Как старый маркграф поживает? Пора бы титул вам уступить, вы вон как выросли… Остановился, беспомощно потёр лицо и обернулся к сыновьям: — На солнце перегрелся, что ли… Будто в глазах двоится. У господина Олларда вроде братьев не водилось. Близнецы замерли на месте. На лицах читались недоумение, любопытство и тень отвращения. — Отец, вы обознались, — хозяин взял Дитмара под руку. — Идёмте, вам пора отдохнуть. — Да где ж я обознался! Я скорее вас, детей своих, перепутаю, чем господ! Я их породу хорошо знаю. Со спины видать — молодой господин Оллард как он есть. Я его отцу луки чинил, и деда его помню! Только откуда ж их двое взялось-то? Совсем глаза сдают… Старика увели. Его сыновья наперебой принялись показывать близнецам тетивы и наконечники, пытаясь загладить неловкость. Из глубин лавки принесли кувшин с вином и блюда с пирогами. Мар и Эст тоже вспомнили о воспитании: приняли приветливые выражения лиц, перебирали товар, но нет-нет да бросали взгляды на дверь, за которой скрылся Дитмар. — Без меня никуда не уходите, — Такко несильно хлопнул обоих по плечам. — И непременно попробуйте здешние пироги. Эсхенская пекарня — лучшая в восточных землях, если не во всей Империи. На улице светило солнце. Здесь ещё царствовало лето: пахло яблоками и мёдом, в ящиках на окнах пестрели цветы. Только перед глазами стояло лицо Дитмара, а в ушах скрипел его голос. Старый мастер подметил то же, что и Такко, и Ардерик: особую ломаную грацию движений. Порода! Лучше и не скажешь. Судьба снова послала знак. Отблагодарить её можно было только одним способом — не сплоховать.***
— Когда-то граница Империи проходила здесь, — рассказывал Такко, подъезжая к замку. — Олларды первыми примкнули к завоевателям, и их замок стал форпостом растущего государства. Именно тогда родился их девиз… Он обернулся к близнецам и они дружно подхватили: — Храни верность и требуй верности. — Да. Потом девиз сократили до «Храни и требуй», стали понимать его по-разному, но в роду всегда помнили, о чём шла речь. Отчасти поэтому последний из Оллардов предпочёл гибель измене. Он мог бежать и скрываться на Севере, но предпочёл остаться верным долгу и исполнить приговор императора. — Император жесток, что обрёк его на смерть! — воскликнул Эст. — Он думал о благе государства, — пожал плечами Такко. — И тоже выбирал между прихотью и долгом. — Долг часто бывает несправедлив, — обиженно сказал Мар. — О да. Несправедлив и даже жесток. На то он и долг. — Смотрите, статуи в лесу! — крикнул Эст. Даже с седла свесился, чтобы разглядеть получше, и у Такко защемило в груди — так сильно плеснуло прошлым, когда он сам дивился мраморной красоте среди елей. Он боялся, что в замке близнецы совсем потеряют голову. Но они вели себя тихо и чинно, как в усыпальнице. Такко распорядился об ужине и ночлеге, выдал слугам денег на продукты и прочие нужды, даже осмотрел спальни — они действительно содержались в образцовом, истинно эсхенском порядке. С мебели уже снимали чехлы, несли свежее бельё, в каминах потрескивали дрова, прогоняя многолетнюю сырость. Замок просыпался, оживал. — Оставьте вещи и пойдёмте прогуляемся, — сказал Такко близнецам. — Я говорил, что главное в этом замке — башня. Но мы осмотрим её позже, а пока поднимемся по запасной лестнице. Да, вы уверены, что вам достаточно одной спальни? Здесь сколько угодно свободных комнат. — Мы всегда вместе, — заявил Эст и взял брата под руку. — Рик всегда нам говорил: нет ничего хуже, чем вражда братьев. По одному вас легко сломают, но пока держитесь вместе — не осилит никто. — Раздели нас, и мы оба падём, — пробормотал Такко. Старая присказка оборачивалась новыми смыслами. — Как? Да, это про нас! — оживился Мар. — Мы никогда друг друга не бросим. — Что ж, тогда тяните вместе за этот рычаг, — указал Такко на нишу в стене. В каменной толще глухо щёлкнуло. — А теперь бегите вместе по коридору и смотрите, откуда падает свет. Спустя четверть часа близнецы больше всего напоминали мышей, запущенных в колесо. Забыв серьёзность, они носились по лестнице вверх и вниз, закрывали и открывали потайную дверь, запирали друг друга, прятались в нишах и выскакивали оттуда с дикими воплями. Наконец отыскали оружейную и затихли там, бряцая старыми шлемами и щитами. «Пожалуй, эти стены никогда не видели таких диких игр, — улыбался про себя Такко. — Старого маркграфа удар бы хватил от такой невоспитанности. Парням, бесспорно, не хватает сдержанности, но, рассветные силы, этому замку ещё больше не хватает жизни. Пусть носятся и вопят, пусть играют, сколько хватает сил. Пусть замок оживает». Вечером, после ужина, они собрались в кабинете маркграфа. Здесь всё осталось как было, даже массивный письменный прибор. Столик Такко по-прежнему стоял у окна, и на нём лежали старый карандаш и набор перьев. — Странно, что этот замок никто не занял, — заметил Эст, разглядывая комнату. — Здесь красиво. — Император объявил было его своей восточной резиденцией, но так и не отважился наведаться сюда, — объяснил Такко. — Обустроил городской особняк, но замок не тронул. Потом подарил его бургомистру, тот хотел жить здесь летом, но слуги ни в какую не хотели здесь ночевать. А позже он и сам передумал. — Испугался призраков? — Кто знает. — Ты же тоже видел здесь призраков, — напомнил Мар. — Ничего, если я сяду за стол? — Садись, конечно. А я расскажу, что за призраков здесь видел. Когда Такко закончил рассказ об автоматонах, за окном стемнело. Слуги зажгли свечи в потускневших серебряных подсвечниках и подкинули в камин полено, величина которого обещала тепло до утра. Такко достал с полки шахматы и жестом пригласил близнецов сыграть. — Стол удобный, — заметил Мар, потягиваясь в кресле. — Мне здесь нравится. — Потому что всё сделано под левую руку. Вылезай оттуда и составь брату компанию. Братья расположились за шахматным столиком, а Такко откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и прикрыл глаза. Больше всего на свете хотелось выпить чего-нибудь горячего и лечь спать. Клэр бы сказала, что он просто не долечился и нужно поберечь себя. Такко же чувствовал, что это замок тянет из него силы. Сюда надо было ехать не так: сперва переночевать в городе, потом поездить по округе, а потом уже направиться в замок: непременно одному, в тишине, позволяя воспоминаниям восстать из сумрака памяти и снова раствориться. Так он делал каждый раз, когда бывал здесь раньше, и ни разу не переживал такой щемящей, тоскливой усталости. Прежде замок принадлежал ему одному — разумеется, не по бумагам, но по сути. Близнецы разнесли его хрупкую тишину в клочья. Это было правильно, но… непривычно. Сейчас братья передвигали янтарные и костяные фигуры по столику и негромко обсуждали автоматоны и тайные ходы. Прикидывали, в какой нише хранились механизмы, и размышляли, осталось ли здесь оружие с древних времён или всё новодел. Утреннее происшествие в лавке Дитмара они, видимо, позабыли за избытком впечатлений. — Спасибо, что привёз нас сюда, — неожиданно сказал Эст. — Здесь так хорошо. И совсем не страшно. — И ты здесь всё знаешь! Ты же не рос здесь? — спросил Мар. Такко покачал головой: — Когда я впервые попал в Эсхен, мне было столько же лет, сколько вам сейчас. И я тоже мигом здесь всё облазал. Мягким толчком явилась мысль: не только близнецам было столько же лет, сколько Такко тем дождливым летом. Ему самому было те же тридцать четыре, что и Олларду. Эта симметрия завораживала. Присутствие маркграфа ощутилось внезапно и остро. Такко снова смежил веки и почти увидел его за столом — спокойного, сосредоточенного, изредка поднимающего голову от бумаг и одобрительно глядящего на сыновей. «Во мне нет ни капли твоей крови, — мысленно прошептал Такко, кажется, впервые обращаясь к Олларду на «ты». — Я никогда не займу твоё место. Но исполню твою волю. Твои сыновья здесь. Я исполнил это, исполню и остальное. Если в посмертии нет красок и звуков — смотри моими глазами, слушай моими ушами. Когда придёт время — я стану твоим голосом. Чем бы это ни обернулось».