Гимназия имени Ф.М. Достоевского

С наступлением темноты пространство вокруг медленно растворялось, сливаясь с глубокими ночными тенями и сохраняя прежний облик лишь под светом настольной лампы. В комнате Ваня до сих пор был один — он уже успел вернуться из душевой, по дороге заглянув на кухню и вежливо поздоровавшись с сидящими там преподавателями. Ему хотелось бы заговорить с ними, но он кожей ощущал изучающие взгляды незнакомых ему людей, вынуждающих усталое сознание паниковать и спешно возвращаться к себе. Завтра. Завтра Гончаров вновь вернётся к своей работе, а вместе с тем и к расследованию. Сегодня ему хотелось поскорее уснуть, оставляя позади тяжёлый день, вычеркнутый из записной книжки дрожащей от усталости рукой. Несмотря на поздний час, в коридорах жилого корпуса была тихо и пустынно, казалось, словно учителя попросту собрались где-то в одном месте, оставляя Ваню в неведении о своих планах. Акутагава так и не пришёл к себе, подталкивая Гончарова отложить в сторону блокнот и всё же позволить густой темноте пробраться и в его комнату. Плотные шторы скрадывали лунный свет, сгущая тени вокруг и делая ночь почти осязаемой — такой же мёртвой, как и увиденный труп Брэма Стокера. Укутываясь с головой в одеяло, Ваня отчаянно зажмурил глаза и понял, что по-детски боится спать один. В комнате было настолько темно, что даже с открытыми глазами он мог отчетливо видеть перед собой оторванную голову, искалеченное тело и чёрные потёки высохшей крови. Он бы и рад был разозлиться на самого себя, но сил хватило лишь на то, чтобы вновь включить настольную лампу, жмуря глаза и пряча раскрасневшееся лицо в подушку. Ваня так и уснул, свернувшись калачиком и прижав колени к груди, стараясь уйти от тёплого света ночника, но притом не ускользнуть слишком далеко, чтобы ненароком не попасть в лапы очередного ночного кошмара, готового подкрасться к нему из темноты коридоров. Сны слились в одно серое мгновение, размытое под призмой животного страха, скалящего острые зубы из угла. Стихший на улице дождь продолжался внутри вымотанного сознания и неяркие картины были вымочены в противном и чёрном, густом и склизком. Проснулся Гончаров резко. Он распахнул глаза и подскочил на постели, пальцами сжимая ткань хлопковой кофты на груди и стараясь совладать с отчаянным желанием закричать. Он не помнил сна, но фантомное ощущение кошмара все ещё поглощало его, пеленая и удушающе сжимая за горло. Пепельно-голубые волосы спутались и неаккуратно спадали с плеч, закрывая лицо Вани от его соседа, который молча смотрел за чужим пробуждением. — Доброе утро, Акутагава, — натянуто произнёс Гончаров, оглядывая юношу, всё-таки вернувшегося в спальню и теперь занявшего место на своей застеленной кровати. Риюноске сидел, подтянув колени к груди, опустив голову на сложённые руки. Напоминал он маленького зверька, увлечённо наблюдавшего за малознакомым человеком. — Уже обед, — бесстрастно заметил Акутагава, поправляя на плечах тёмный плащ. Взгляд тёмных глаз на секунду соскользнул с Ваниной фигуры и вместе с лёгким движением головы обратил внимание на тумбочку проверяющего, где в тарелке лежали нарезанные фрукты. — Это мне? — удивился парень, откидывая за спину длинные волосы и спуская ноги с кровати. Он неловко отметил, что настольная лампа до сих пор горит, напоминая о ночной слабости. Ответом ему послужил лишь короткий кивок. — Спасибо… это неожиданно, — честно признался Гончаров, поднимая небольшой кусочек яблок и поднося ко рту. — Это не ради тебя, — коротко отозвался Риюноске, прикрывая глаза. — Просто Дазай заинтересован твоим присутствием, так что мне стоит приглядывать за тобой, если я хочу быть полезным… Ваня чуть яблоком не подавился, резко вскидывая голову и глядя на усталого юношу, свернувшегося теперь и вовсе в клубочек. Простые слова казались такими в корне неправильными, но возразить что-либо проверяющий был не в силах — он даже представить не мог отношения между этими двумя. — Это странно, — заметил он, всё-таки сглатывая яблоко, которое стало вдруг неожиданно сухим и чересчур сладким. — Не страннее моей работы в последнее время, — зевнул Акутагава. Нахмурившись, длинноволосый юноша замер, почти с жалостью глядя на вымотанного соседа, которого события прошедших дней коснулись напрямую. При мысли о том, что Риюноске не просто видел все те ужасы убийства, но ещё и находился в этих комнатах подолгу, отмывая высохшую кровь, становилось дурно. — Вы вчера поздно вернулись, да? — попытался поддержать несуществующий диалог проверяющий, переставивший тарелку с фруктами себе на колени. — Никогда не думал, что вновь придётся кровь отмывать, — пробурчал Акутагава, вздрагивая вместе с Ваней и слишком спешно для сонного человека вскидывая голову. Гончаров ощутимо напрягся, сталкиваясь с бесконечно чёрными глазами напротив. — Забей, — рыкнул его сосед, взмахивая изящной ладонью. — Не суй нос куда не просят, а то ты итак с включённым светом спишь. Ощериться бы в ответ. Хоть Риюноске и был совершенно прав — Гончаров тонул в своих кошмарах, шарахаясь в сторону от любого громкого звука, притом с завидным упорством шагая навстречу новым тайнам, влекущим за собой лишь большие проблемы. Однако держать язык за зубами не позволяла кипевшая внутри раздражительность, тугой пружиной давившая на грудь. Невидимыми глазу полотнами, словно бы белыми простынями, вокруг него стягивались чужие предупреждения и предостережения. — Не забью, — в той же манере ответил Ваня, вскидывая голову. — И вы это знаете. Думаю, все уже в этой проклятой гимназии знают. И мне надоело, что меня держат здесь за слепого котёнка, который не замечает очевидных несостыковок в ваших красивых историях! Глубокого вдохнув, юноша замолк, с удивлением понимая, что поднял вдруг голос на Акутагаву, который лишь нахмурил брови и сложил руки крест на крест на груди, выглядя при этом совершенно спокойно. — Покричал? — поинтересовался его сосед, поднимаясь с кровати и неспешно скидывая с плеч свой плащ. — Отлично. Ну а теперь спать мне не мешай. Одежда тенью скользнула к стулу, аккуратно сложённой опускаясь на сидушку. Вслед за ней отправился и свитер, в который его сосед был ранее укутан. На болезненно худом Риюноске осталась одна лишь футболка, которая объемно свисала с его по-мальчишески нескладной фигуры. Бледный и утонченно красивый, Акутагава не походил на человека, отмывавшего кровь хоть раз в своей жизни. Но он совершенно бесстрастно отзывался о своей работе и ещё меньше был настроен беспокоиться по поводу Вани и его нервных выкриков. Забираясь под одеяло, юноша демонстративно повернулся лицом к стене, но свет выключить не потребовал — лишь кашлянул негромко, устраиваясь поудобнее. — Простите, — выдохнул Ваня в тишину комнаты, опуская локти на тумбочку и упираясь лицом в подрагивающие ладони. — Должно быть, совсем не выспался. Нервы не выдерживали. Глядя на аккуратно нарезанные фрукты, проверяющий закусил губу. Хотелось заговорить, но все слова, приходящие на ум, напоминали допрос, на который у парня с пепельными волосами не было никаких прав. — Я вчера говорил с вашей сестрой, — начал он негромко, стараясь чем-то занять руки и подхватывая со стола забытый там изящный нож. Ему потребовалась пара мгновений, чтобы вспомнить точное движение и он аккуратно собрал волосы, фиксируя причёску. Раздраженно фыркнув, Риюноске обернулся к нему, напоминая недовольного зверька, которого дергал за хвост нерадивый человек, отчаянно мешая отдыхать. — Она утверждала, что вы позавчера были всю ночь в спальне! — выпалил Ваня, начиная нервничать под внимательным взглядом. — И… это неправда, потому что ложился и просыпался я в одиночестве. А потом эта голова в коридоре… ещё Наоми говорила, что вы странно шептались с Ацуши! — Хреновый из тебя детектив, — заметил Акутагава, натягивая одеяло поплотнее. — Вот так высказать все свои возмущения потенциальному убийце? Мне же тебе соврать теперь труда не составит. У детворы, которая по помытым полам ходит, ума почти столько же. Тихо усмехнувшись, Гончаров склонил голову вниз, позволяя вьющимся ото сна прядкам упасть на его щеки. — Вы правы… чувствую себя первоклассником на пороге в учительскую, — проверяющий улыбнулся, из-под ресниц наблюдая за притворно злым соседом, который сонно скалил зубы в его сторону. — Но я все же хотел бы знать, где вы были вчера вечером. — Пф-ф! Так я тебе и ответил, — Акутагава даже патлатую голову приподнял, смахивая с лица светлые кончики чёлки. — А что вы взамен хотите? — навострился Гончаров, улыбаясь ещё шире. — Могу помогать вам с работой, если нужно. — Тебе? Швабру в руки? — на этот раз усмехнулся уже Риюноске, прикрывая глаза на секунду и видимо представляя себе эту картину. — Во-первых, ты слишком белоручка для такого — только насоришь лишний раз. А во-вторых, я итак прекрасно справляюсь. — Тогда… — юноша нахмурился, оглядывая комнату и цепляясь взглядом за лежаний поблизости блокнот. — Хотите поиграть в шахматы с Дазаем? Он, вроде как, пытается загладить передо мной вину и я уверен, что если попрошу, то он согласится. Движение его соседа потеряли всякую томную усталость — темноволосый парень подскочил на постели, чуть не падая с края из-за нескоординированного движения. — Я был с Джинко в саду, — на одном дыхании выпалил он, вызывая своей бурной реакции диссонанс в Ваниной голове. На фоне светлого постельного белья и монохромных плакатов за спиной, Акутагава выглядел нечитаемо радостным и по-странному живым. — Д-джинко? — с трудом повторил незнакомое слово Гончаров, хлопая ресницами. — Ацуши. Я был с Ацуши. — Что вы… что вы там делали? Тетчо говорил мне про запрет на выход с территории общежития после отбоя. — Труп закапывали, конечно же, — пожал плечами Риюноске, заходясь хриплым смехом, больше похожим на кашель человека, лежащего на смертном одре. — Очень весело, — пробормотал Ваня, поднимаясь с кровати и принимаясь застилать постель, скидывая с себя остатки неприятного сна, скопившегося внутри резкостью и повышенной раздражительностью. По правде сказать, он чувствовал себя ужасно разбитым — словно и не спал вовсе, а бродил в полубреду по бесконечным коридорам гимназии. — Ты и вправду на котёнка смахиваешь когда злишься, — попытался задеть его Риюноске, но вызвал у проверяющий лишь короткий смешок. — Вправду? А что, так кто-то про меня говорит? — удивился Гончаров. — Ну… есть такие… — уклончиво отозвался его сосед. — Хватит уже болтать, а то работа меня не ждёт. Что вы делали с Ацуши в саду? Я ведь могу и пожаловаться на вас Фёдору, не так ли? — потянулся к своему блокноту юноша, показательно открывая чистую страницу. — Быстро учишься, — цыкнул Акутагава, отчего-то склоняя голову вбок и пряча бледное лицо от Ваниного взгляда. — У нас было… свидание, вроде как. Не твоего ума дело вообщем! — Ты… ты покраснел! — воскликнул Гончаров, невольно делая шаг в сторону чужой кровати и с каким-то детским восторгом замечая лёгкий румянец на фарфоровой коже его соседа. — Отвали, а..! Узнал что хотел? Теперь спать не мешай, — Риюноске закрыл ладонью лицо, а второй рукой потянул на себя край одеяла, умильно прячась за ним. Юноша вёл себя как-то по-детски трогательно, что в купе со своей необычной, почти кукольной, внешностью и вовсе перестал в глазах Гончарова походить на взрослого. Он и Ацуши выглядели так молодо… не верилось даже, что кто-либо из них успел получить высшее образование, чтобы работать в гимназии. Акутагаве оно конечно не нужно было, но вот Накаджиме — учителю ОБЖ, явно требовалось. — Сколько тебе лет? — легко спросил проверяющий, подходя ещё ближе к Риюноске. — Двадцать. — Мы ровесники! Это… неожиданно. А сколько Ацуши? — Восемнадцать ему. Ты чего такой радостный? Умирающего лебедя изображал пару минут назад, точно с головой все в порядке? — Восемнадцать… — прошептал проверяющий, хмуря брови и переставая улыбаться. Он поднял со стола ручку и оставил пару пометок в своей тетради. Колкие слова Акутагавы его не задели вовсе, он все ещё находился в странном очаровании от своего соседа и его мимолетного смущения при упоминании свидания. Свидание. Гончаров не помнил, чтобы его хоть раз приглашали на него. Должно быть, он звал кого-то гулять несколько раз в конце старших классов, но в институте его с головой поглотила учеба и подработка, а на старших курсах он готовился к стажировке, которая всё-таки случилась в лице поездки на электричке в Богом забытую гимназию, и теперь юноша вынужден был давить в себе светлую зависть к Акутагаве и Ацуши. Они сбегали вдвоём гулять в сад, притом очаровательно пытались это скрыть, и что-то в этих необдуманных поступках вызвало внутри Вани симпатию, склонявшую его в сторону доверия к этим двоим. Прав был его сосед — хреновый из него детектив. Слишком сентиментальный. — Больше не буду тебя беспокоить. Добрых снов, — проверяющий аккуратно коснулся ладонью плеча Риюноске, спешно отходя назад. Выбирая самую темную и неброскую одежду из привезённой, юноша поспешил поверх шерстяной водолазки накинуть ещё и вязаный кардиган, который был тёплым и объемным, и легко заменял собой верхнюю одежду. Проводить осенний день на улице казалось рисковой затеей, но Гончаров не мог позволить себе пропустить такое событие. Расследование, расследованием, а работа требовала исполнения — он все ещё оставался школьным проверяющим. На ходу застёгивая крупные пуговицы и останавливаясь лишь для того, чтобы немного поправить вправленный в волосы ножик, убеждаясь что кожу головы он не задевает, но причёску держит исправно, Ваня направился к выходу из комнаты, ступая медленно и тихо. Обернувшись напоследок через плечо и окинув взглядом свернувшегося калачиком Акутагаву, занявшего самый край своей кровати и накрывшегося одеялом с головой, он прикрыл за собой дверь, выскальзывая в залитый солнцем коридор. Невольно жмурясь, проверяющий оперся рукой о стену, привыкая к освещению, которое контрастировало с полумраком одиннадцатой комнаты и вчерашним дождливым теням, раскрасившим общежитие в монотонную гамму, словно обратив мгновение в пленочный фильм, поставленный на перемотку. Воспоминания о событиях прошедших дней и правда напоминали покадровую запись, скользившую в усталом и взвинченном сознании прерывистыми картинами. Красное сменялось чёрным, серость дождя стекала вместе с белоснежными одеждами куда-то на границы памяти, высыхая как лужи дождя в саду и оставляя позади лишь кусачие угрозы. Главная дверь легко открылась, стоило лишь надавить, а пальцы скользнули по разогретому воздуху, когда Ваня шагнул на улицу, вытягивая перед собой руки и жмуря глаза — солнце ластилось к коже, золотым шелком покрывая темную вязь кардигана. Вдохнув полной грудью, юноша закашлялся, хмуря брови и резко отшагивая в сторону. На него кто-то выдохнул сигаретный дым, а стоило недовольно посмотреть на нарушителя его кратковременного покоя, как он встретился с насмешливыми янтарными глазами и торчащими во все стороны вихрами. Пластырь с однотонного сменился на по-детски яркий — весь в рисунках из маленьких зелёных лягушек. — Йоу, доброго денёчка, — громко поприветствовал его Тачихара, затягиваясь сигаретой и намереваясь вновь выдохнуть Гончарову в лицо. — Доброго… — невнятно ответил проверяющий, совсем не разделяя шутку садовника. — Чё как? Придумал уже куда пойдёшь сегодня? — хихикнул Мичизу, похлопывая по плечу замершего на месте Ваню, который вдруг почувствовал скребущий в горле привкус ментола. Поворачивая голову так резко, что позвонки в затёкшей ото сна шеи хрустнули, юноша инстинктивно сжался, наталкиваясь серыми глазами на гетерохромные желтый и зелёный, кажущиеся особенно кукольными и яркими в солнечным свете. Словно и не человек сейчас сидел на перилах у входа в общежитие, а пугающая марионетка, сменившая причёску и одежду, но оставившая повадки сумасшедшего клоуна. Гоголь тоже курил, меланхолично выдыхая ровные кольца дыма, с ухмылкой глядя прямо на Ваню и театрально поднимая вверх свободную ладонь, изящно взмахивая пальцами. — Кукусики! Птичка выпорхнула на солнышко погреться? — улыбнулся он, откидывая за плечо светлую косу и стряхивая пепел прямо на порожек. — Вам разрешено курить на территории школы? — оскалился в ответ Гончаров, отказываясь идти на поводу у своего страха. Коля не мог навредить ему средь бела дня, да и Мичизу не был похож на человека, который бы отказался разнять их, завяжись между ними открытый конфликт. — А что? Пожалуешься на нас Феденьке? Жестоко! Очень жестоко! — заныл Гоголь, откидывая окурок в сторону и тут же вытаскивая из кармана ещё одну сигарету, прикуривая и делая затяжку. От ментола почти тошнило, но Ваня вынуждал себя сохранять спокойствие. — Ну типо… пока никто не видит, то всем пофиг. Главное при детях не курить, а они сейчас в школе все, — пояснил Мичизу, чувствуя повисшее в воздухе напряжение и не спеша убирать руку с чужого плеча, наоборот, он склонился чуть ближе к юноше, дёргая его за выбившуюся из прически прядь. Когда-нибудь Гончаров узнает причину повышенной тактильности у всех обитателей гимназии, но пока он лишь вздохнул, покорно принимая свою судьбу на ближайшее время. — И много у вас тут курящих? — спросил Ваня, оставляя пометки на полях блокнота, куда беззастенчиво пялился Тачихара, щекоча ухо проверяющего своими волосами. — Да не… я и Коля только. Чуя ещё раньше курил, но так, чисто брата побесить, — пожал плечами парень. — Почерк у тебя вообще зачетный! Сразу видно — университеты всякие заканчивал. — А ты нет? — вопрос, адресованный садовнику, прозвучал несколько глупо, но отчего-то Гончаров верил в важность любой полученной информации. — Не-а. Да и многим тут оно не нужно даже. Наши послужные списки о многом говорят, нафиг время тратить на универ, — рыжеволосый на мгновение прикрыл глаза и мотнул головой. — Послужные списки? — зацепился за странное словосочетание Ваня, сцепляя зубы и терпя сигаретный дым в лицо, потому что Мичизу все ещё стоял вплотную и затягиваться не переставал. — Ха-ха, это мне просто повезло меньше некоторых. Мои навыки в школьной программе не нашли применения. Вот и стригу газоны, да кусты поливаю — зато бицуха не пропадает, — пожал плечами парень, поднимая вверх руку и сгибая ее в локте. Под закрытой одеждой мускулатуры было не разглядеть, но что-то подсказывало проверяющему, что Тачихара не голословно расхваливает свою физическую подготовку. — А чьи… нашли? — аккуратно поинтересовался Гончаров, тревожно поводя плечами. Мичизу говорил легко и открыто, но в его словах угадывалось двойное дно. Причём глубокое настолько, что если найти прореху между буквами, то можно захлебнуться в вязкой тине и потонуть, оставляя за собой кровавые разводы на очередном школьном ковре, который потом на утро спрячут, деньги на новый вычтут из бюджета, а историю убийства заметут в пыльный угол. — Фицджеральд вот английский преподаёт, да и Эдгар нашёл для себя рай в библиотеке, — улыбнулся ему садовник. — Из моих ещё тут только Люська, но она уезжает время от времени, вот и помогает в свободное время в буфете. — Из твоих? Уезжает? Что… что это значит? Я думал у вас тут все «свои», — удивлённо выдохнул Ваня, боковым зрением замечая движение, но шарахаясь в сторону слишком поздно — не успел он и шага ступить, как ему и на второе плечо опустилась тяжёлая рука. — Эх, ужасно болтливая птичка, — подул ему в лицо Гоголь, который беззвучно спрыгнул с перил и подкрался к ним вплотную. Шумный и неугомонный, он на удивление прекрасно умел молчать в нужный момент, растворяясь в окружающих тенях так, словно и не ходил по земле громогласной поступью веселого клоуна. — Что-то я тебе уже говорил про твой длинный язык, напомнишь-ка? — Прекратите меня пугать! — огрызнулся Гончаров, пытаясь поднырнуть под чужими руками и отойти на приличное расстояние. — Да он шутит так, расслабься ты, — улыбнулся ему Мичизу, который решительно не понимал паники и резких движений проверяющего. — Отпустите меня! Мне пора начинать рабочий день, — продолжил сопротивляться Ваня. — Ну же… ты не был занят минуту назад, — Гоголь захлопал белоснежными ресницами. — Поболтай с нами ещё! Неужели тебе неинтересно откуда я пришёл в эту школу? А? — Нет. Ваша история интересует меня в последнюю очередь. Я уже увидел все необходимое в ночь убийства, — от собственной грубости перехватило дыхание и юноша зажмурился, словно ожидал звонкой пощёчины от переменчивого клоуна, но в ответ получил лишь смех двух своих собеседников. — Вау-у! Кто-то встал не с той ноги, — присвистнув и напоследок сжимая Ванино плечо, Коля легко отпорхнул назад, весело откланиваясь и по-шутовски снимая с головы невидимую шляпу. — Ноги, ноги, ноги… их две, но у кого-то пока ни одной не нашли, да? — Стойте… ноги? Вы что-то знаете о теле Брэма Стокера? — насторожился проверяющий, начиная отступать к порожкам и почти выходя из-под козырька. — Так тебе же неинтересны мои слова, птичка-а! — издевательски улыбнулся ему Гоголь, кружась на месте и вытягивая ещё одну сигарету. Решаясь не поступать своим раздражением, Ваня вздернул подбородок и строго глянул на блондина. — Правильно. Слова человека, который курит по три сигареты подряд, вряд ли смогут послужить осознанными показаниями. — Какого ты о нем чудесного мнения, — заметил Тачихара, который лениво потягивался, подставляя лицо тёплым солнечным лучам, в которых его ржаво-красные волосы переливались багровыми ветвями осенней рябины. — Курить по три пачки в день — трудный путь, но кому нужны лёгкие? — изящным жестом Коля вытянул пустую пачку из кармана и взмахнул ей в воздухе. Мичизу хохотнул, поднимая ладонь и дожидаясь от Гоголя громко хлопка. Невольно улыбнувшись, Гончаров поспешил скрыть лицо за чёлкой и отвернуться в сторону от порожков, оставляя за спиной двух парней, громко переговаривающихся между собой. — Уходишь уже? — крикнул ему вслед садовник, поднимая руку к лицу на манер козырька. — Да, мне пора. До свидания! — Эй! Ванечка, ты подумай о моих словах — может не там своего серого волчка ищешь, — поднявшийся на носочках Коля махнул ему ладонью, доверительно хлопая ресницами. — Увидимся у Сигмы-ы! Невольно поёжившись, длинноволосый юноша проигнорировал чужие слова — в них скользила неявная угроза, но он по горло был сыт Гоголем и не хотел ни минуты тратить на попытки прочесть сквозь строки бредовых фраз, произнесённых клоуном как будто наугад. Он извинится перед Сигмой. Но не из-за запугивания, а потому что они и правда заслужили извинений — Сигма были такой же невольной жертвой обстоятельств, как и… Быстрый взгляд на блокнот и Гончаров поёжился вновь, понимая что во всех его бесчисленных заметках и вложенных списках пряталось упоминание убийцы, а вместе с тем жертвой обстоятельств мог быть каждый, но шаткое доверие ему удалось выстроить лишь с немногими обитателями. Шагая вдоль парковой дорожки, держась ближе к краю стриженного газона, Ваня неспешно оглядывался по сторонам, мысленно ругаясь на то, что не спросил дорогу раньше. В отсутствии предутреннего тумана и послеобеденного дождя, сад вокруг гимназии выглядел чарующе. Многие деревья ещё сохранили в себе сочную летнюю зелень, но изящные клены разбавляли общую картину красными, оранжевыми и золотисто-багряными красками, привнося осенние листья в парковую зону. В день прибытия Гончаров лишь краем глаза окинул всю территорию, но сейчас, при свете дня, он удивлённо отмечал, что сад просто огромен и взаправду простирается до самого леса на горизонте — в какой-то момент аккуратно высаженные деревья смешивались с молодой дубравой и границы между ними растворялись. Здание школы и жилой корпус поблизости казались теперь бесконечно маленькими и столь удалёнными. Глядя на раскинувшийся перед собой сад, наполненный лишь солнечными зайчиками на траве и густым запахом осенних роз, пригревших алые лепестки на солнце, Ваня чувствовал себя странно умиротворённо и притом так нескончаемо далеко от своего дома в Петербурге, что в груди болезненно ныло, но голова приятно кружилась от захватывавшей дух красоты. Не замечая как ноги ведут его дальше, а сознание борется со столь противоречивыми чувствами, он и не заметил как углубился в парк, заходя под тень высоких клёнов, отделявших каменную дорожку от плетёного настила — пружинящего под ногами и уводящего дальше в лес, в сторону от жилого корпуса и учебного здания. Он не знал сколько прошло времени, но сад всё не кончался, а размеренный шум природы не спешил сменяться чьими-либо голосами. Невольно вспомнились слова Акутагавы о закапывании тела — на такой огромной территории это и вправду несложно. Никто никогда не найдёт. Даже самого Гончарова, если тот вдруг решится чересчур громко высказывать своё недовольство. Хмурясь, он замер на месте, внимательно прислушиваясь. Деревья, хоть и блокировали часть звука, не были посажены плотной полосой и оттого через минуту Ваня смог уловить чьи-то негромкие пререкания. На то, чтобы определить откуда именно исходит звук, ему понадобилась ещё минута. Поправляя на ходу кардиган и прокручивая в голове всевозможные извинения, проверяющий двинулся в сторону голосов, которые становились все громче, а вместе с ними приближалась и большая поляна, которая выглядела неожиданно живо среди общего томного покоя сада. — Пожалуйста, Чуя, не урони! — Тц, не волнуйся, Сигма, не первый раз твои вещи таскаю уже. Выходя из-за ряда деревьев и ступая на мягкую траву, Ваня приветственно взмахнул рукой, когда на него обернулись учителя, занятые организацией открытого урока. Накахара держал в руках большую металлическую подставку, явно предназначаемую для телескопа, и внимательно следил за жестами Сигмы, которые успевали расстилать на траве мягкие покрывала и отдавать команды Чуе. — Ваня? Здравствуйте! Не ожидали вас так рано увидеть, — ангел улыбнулся ему, прикрывая лавандовые глаза и стараясь разглядеть подошедшего с солнечной стороны Гончарова. — Я не помешаю? — неуверенно спросил юноша, подходя ближе и неловко оглядываясь. — Нет, что вы! Мы только рады будем, правда, Чуя? — Сигма шагнули им на встречу и протянули вперёд один из вязаных пледов. — Можете занять себе лучшее место. — Правда, правда, — фыркнул учитель физики, отряхивая ладони и довольно оглядывая проделанную на поляне работу. Растрепанные рыжие волосы Чуи были собраны в высокий хвост. Кудри, с которыми успел наиграться осенний ветер, спадали на плечи парня красивыми волнами. На солнце переливались вплетенные в косы у висков камни — самоцветы напоминали маленькие звёзды и горели ярче томно-карих глаз Накахары. Сигма, собравшие свои волосы в точно такую же причёску, кружились поблизости, разнося с собой запах сладких печений и негромкий звон — у них сегодня были длинные серьги, которые переливались всеми оттенками радуги при ходьбе. Ваня невольно залюбовался, потому что в жестах и движениях Сигмы было что-то столь неземное и почти космическое, словно они не просто были учителем астрономии, а сами однажды ступили на Землю с далёкой затерянной планеты. — Поможете мне немного? — окликнул его ангел, когда Чуя снова был отправлен куда-то по делам и в редком пролеске угадывались лишь очертания объёмной футболки и кожаной куртки, которые сменили собой привычный официальный наряд Накахары. — Да, конечно, с удовольствием, — благодарно улыбнулся Гончаров, который попрежнему стоял в стороне и ощущал себя лишним на этой чудесной поляне. — Вон там холщовая сумка, видите? Там внутри атласы звёздного неба и линзы для телескопа. Принесите пожалуйста, — Сигма закончили раскладывать пледы и теперь стояли возле высокой подставки, умело что-то настраивая и постоянно сверяясь с наручными часами. Подхватывая нагретую солнцем ткань, Ваня удивился ощутимому весу в руках и аккуратно понёс сумку в сторону телескопа, ступая плавно и медленно, вглядываясь в траву перед собой, чтобы случайно не запнуться и не сломать оборудование. Когда Сигма скользнули пальцами по молнии и вытащили наружу несколько широких стеклянных линз, рукава их рубашки колыхнулись. — Спасибо, — они вновь улыбнулись, склоняясь над небесной картой, разложенной поверх мягкого пледа у них под ногами. Ваня мог лишь любоваться созвездиями и причудливыми линиями, соединявшими между собой минималистичные рисунки на потемневшей от времени бумаги. В углу атласа проверяющий смог разглядеть год выпуска и с удивлением отметил, что карта действительно старинная, а вместе с тем столь же редкая, как и картины, увиденные им в библиотеке. В голове скользнула мысль о том, что гимназия полна была антиквариата, за блеском которого терялась любая связь между денежным эквивалентом и произведением искусств. Сколько стоила такая карта? Не больше сотни рублей на блошином рынке? А может, она куплена была на Европейском аукционе и бережно привезена в подарок лично Сигме? Но откуда бы у гимназии, пусть и частной, оставались деньги не только на первоклассном образование, но ещё и на превращение каждого кабинета в маленький музей — полный деревянной мебели, редких книг, утончённых статуэток и прочих украшений, дополнявших изысканный стиль школы? — О чем задумались? — Сигма обратились к нему, ненадолго отрываясь от телескопа. — Я… — Гончаров сглотнул, пытаясь спешно найтись с ответом. — Я хотел извиниться за то что накричал на вас. Мне правда очень жаль. Я понимаю, что вы хотели лишь поддержать меня, но я был весь на нервах и сорвался. На лице учителя астрономии на секунду отразилось смятение и они нахмурились, силясь вспомнить. — О… вы о случившемся в ночь убийства? Не берите в голову, Ваня, я все понимаю. Даже и не думали на вас обижаться, — Сигма мягко опустили ладонь проверяющему на плечо, чуть сжимая пальцы и по-доброму заглядывая в взволнованные серые глаза юноши. — Правда? — облегченно выдохнул в ответ Гончаров, невольно подаваясь вперёд и приобнимая Сигму, которые казались такими успокаивающими и безопасными, что рядом хотелось остаться навсегда, прячась в тени ангела. — Спасибо… Когда ответные объятия сомкнулись у Вани под лопатками, а мягкие волосы защекотали щеку, проверяющий глубоко вдохнул, прикрывая глаза и наслаждаясь тёплом стоящих рядом Сигмы, пригретых на солнце. — Красивая причёска — очень практичная, — хихикнул учитель астрономии, убирая руки от кардигана Гончарова и делая полшага назад. — Ваша мне больше нравится, — честно признался Ваня, инстинктивно обнимая себя и пытаясь сохранить оставшееся на одежде тепло. — А можно… можно с вами на «ты»? — Конечно! — Сигма казались искренне обрадованными внезапным предложением. Они вернулись к своему телескопу, умело сверяясь с небесной картой и переодически поднимая взгляд к небу. Закат только теплился на горизонте, а вместе с тем и улыбка на губах проверяющего. — Я могу тебе также волосы уложить, если хочешь. Сейчас только закончу, а то скоро Коё деток приведёт. — Деток? Сегодня занятие для младших классов? — наблюдая за Сигмой, Ваня начинал понимать Гоголя и Достоевского, стремящихся ухватить себе как можно больше ангельского внимания учителя, которые оставались так открыты и добры — даже к незнакомому для них Гончарову, приехавшему с одному Богу известной проверкой из столицы. — У старших и средних классов итак со мной уроки каждую неделю. А у малышей пока нет астрономии! Коё сказала, что они будут очень рады провести вечер на свежем воздухе, — пряча обратно в сумку ненужные линзы и методично складывая небесный атлас, учитель поманил проверяющего к себе, усаживаясь на мягкий плед. Вытягивая затёкшие от долгой ходьбы ноги, Гончаров с трудом сдержал тихий стон удовольствия — он и не заметил, что с непривычки устал так сильно, проведя в огромном саду не больше пары часов. Сигма подсели к нему чуть ближе, кончиками пальцев касаясь Ваниного лба и отворачивая лицо юноши от себя, чтобы длинные волосы оказались ближе и причёску собирать было сподручнее. — Давно ты работаешь в гимназии? — спросил проверяющий, прикрывая глаза и полностью расслабляясь. Плохой сон и усталость давали о себе знать — на наручных часах Сигмы читалась лишь половина пятого, а Ваня уже выбился из сил. — Сколько себя помню, — усмехнулся учитель, распуская причёску и принимаясь умело прочесывать волосы пальцами, поднимая голубовато-пепельные локоны наверх. — О? У тебя настолько большой стаж? — удивился юноша, который слышал подобные слова лишь от преподавателей вузов, выстроивших свою жизнь и все свободное время вокруг кафедры института. — Нет, нет, что ты! Я… я тут третий год, — пояснили Сигма, собирая Ванина волосы в высокий хвост, но оставляя пару прядок у висков, куда они потянулись пальцами, чтобы начать плести тонкие косы. — Дело в том, что я не помню своей жизни до этого. Только как пришли в себя в медицинском крыле: без единой мысли о том кто я такие, как меня зовут или даже… девушка я или парень. — Так ты поэтому… — Гончаров замолк, не зная как закончить свою мысль так, чтобы ненароком не задеть Сигму. — Поэтому ли ко мне все так странно обращаются? Знаешь, по моей внешности невозможно было определить, а лезть ко мне под одежду и что-то выяснять казалось неприличным, — они пожали плечами и аккуратно закрепили пару косичек маленькими резинками, которые нашлись у них в кармашке все той же вместительной холщовой сумки. — Так или иначе, гимназия стала для меня домом, единственным, который я помню. Федя помог мне обустроиться здесь, а вместе с Колей я впервые пошли смотреть на звёзды… — Я не воспринимал слова других про дом как что-то… искреннее, — честно ответил Ваня, оборачиваясь назад и глядя в светлые глаза Сигмы, которые закончили его причёску и теперь мягко улыбались им. — Спасибо за доверие. — Думаю, если ты захочешь выслушать, то у каждого здесь найдётся своя история, — учитель астрономии поднял лицо к заходящему солнцу и чуть помолчав, продолжил. — Я знаю, что ты не хочешь навлечь беду на гимназию своим неожиданным расследованием, да и приехал ты сюда по работе, просто не в самых удачный момент... Но ты должен знать, что если меня однажды поставят перед выбором, то при гарантии безопасности и спокойствия близких мне людей, я готовы буду встать на сторону убийцы Брема Стокера, потому что этот человек… он… он заслужил случившееся с ним, Ваня. — Это… хах, а я в какой-то момент начал удивляться, как же ты уживаешься здесь с остальными, — невесело усмехнулся Гончаров, разглядывая собственные волосы, которые были уложены так непривычно — он никогда не собирал их в высокий хвост, потому что не умел избавляться от петухов и резинки всегда давили слишком туго, неприятно стягивая кожу головы. Сигма в ответ тихо рассмеялись, мягко сжимая Ванину ладонь, делясь своим успокаивающим теплом. — Не зря же Федя заменил мне родителей, чему-то я у него и смогли научиться. У меня, надеюсь, такой же устрашающий взгляд? — фиалковые глаза на секунду сузились, но из-за трепетания светлых ресниц, это выглядело скорее умильно, нежели пугающе. — Несомненно, — хихикнул проверяющий, вызывая у них очередной короткий смешок. — Боже, у меня не устрашающий взгляд — это вы все пугливые, — раздался за их спинами спокойный голос. Быстро оборачиваясь, Сигма встрепенулись и спешно поднялись на ноги, повисая на плечах у бесслышно подошедшего Достоевского. — Федя! Который час? Неужели мы с Ваней так заболтались? — они лицом уткнулись куда-то в плечо завучу от чего голос их звучал приглушенно, но притом не менее бодро. Темной тенью им на плечи опустились ответные объятия, когда Фёдор накинул на них край своей чёрной накидки, которая сегодня вновь вернулась к нему на плечи, но под собой скрывала плотную водолазку, а не привычный белый костюм. — Сейчас без пятнадцати шесть, — раздался со стороны пролеска голос Накахары, который нёс в руках несколько коробок, а за ним неспешно шла Йосано, одарившая всех присутствующих внимательных взглядом, а лишь затем дружелюбной улыбкой. — Чуя! Акико! И вы уже здесь! Ох, значит и Коё скоро придёт, — Сигма наконец отлипли от Достоевского. Они все ещё стояли близко-близко к мужчине и радостно махали ладонью пришедшим. — А где Коленька? — Клоуна этого к директору позвали. Он попозже придёт, — фыркнул Фёдор, здороваясь с подошедшими. Понимая, что единственный расселся прямо посреди пледа, Ваня поднялся на ноги и дежурно улыбнулся, тепло приветствуя присоседившимся к ним с Сигмой гостей. Учитель астрономии вернулся к своему командованию над Чуей и они вдвоём отошли в сторону, наводя последние приготовления. Принесённые коробки были спешно распакованы и наружу были извлечены лежащие внутри тетради, письменные принадлежности и разноцветные наклейки. Йосано тоже не стояла в стороне. Она со знанием дела помогала раскладывать принесённые в отдельном контейнере печенья — судя по обрывкам чужих разговоров, девушка не без помощи Люси и Наоми раздобыла столько сладостей в кладовой буфета. Поляна казалась сейчас по-особенному умиротворённой, когда бойкие голоса перебивали друг друга, а учителя наводили последние приготовления на пригретой солнцем траве. Закат оставался на коже золотисто-рыжими разводами краски, которая укутывала в умиротворённый покой не хуже самого тёплого свитера. Стоя сейчас рядом с Достоевским, который меланхолично наблюдал за чужой суетой, Ваня даже не находил в себе сил задавать завучу свои извечные вопросы. Он чувствовал себя одновременно бесконечно уставшим и отдохнувшим, но притом удивительно спокойным — словно не был здесь непрошенным гостем, а давно находился в списке тех, кого ласковые Сигма считали своей семьей и домом. Прижимая к груди свой блокнот, Ваня крепко зажмурился и позволил себе принять тот простой факт, что ему нравилось быть частью этой семьи и дома. Пусть даже на те короткие закатные часы, что длился их разговор с Сигмой, а сердце не терзал страх перед убитым и убийцей. Пусть даже на то мгновение, в котором он мог закрыть глаза на всё плохое и на кровь, запятнавшую собой коридоры школы. Пусть.