Я выбираю свою жизнь

— Тан Фань, ты понимаешь, как глупо соваться туда сейчас. У нас с собой всего несколько человек, а если засада? Или данные об их численности неверны? — Ван Чжи едва поспевал за быстрым шагом длиннющих ног Тан Фаня. Тот свалился на его голову по специальному указу Императора буквально вчера и уже поставил всё с ног на голову. — Суй Чжоу с подкреплением нагонят нас уже завтра и… — Но там же дети! — Тан Фань возмущённо всплеснул руками. — Что, если завтра мы уже никого не найдём? — он откинул полог палатки и шагнул в её тёплую глубину. — Поверь мне, я уверен, что нужно действовать прямо сейчас. Исходя из всего, что мы узнали, я сделал вывод, что их стратегия заключается в разделении и хаотичном перемещении. Если мы будем медлить, то завтра уже не сможем спасти никого. И потеряем след. — Мне доложат, если они сдвинутся с места и… — Ван Чжи! Я говорю тебе, завтра мы уже никого не найдём. Или найдём не всех. Скольких одновременно сможет выследить твой человек? — Хорошо, — Ван Чжи сдался и потёр глаза, уставшие от мельтешения длинных конечностей, мечущихся по палатке. — Я прикажу арестовать их сейчас же. Успокойся и сядь. — Я не могу успокоиться. — Тан Фань продолжил мерить шагами землю. — Мы не можем просто отправить солдат. Я должен отправиться вместе с ними. — Ты в своём уме? Куда ты… — Я должен. Что, если они прознали о преследовании и уже сбежали, тогда необходимо как можно быстрее выйти на след. Кто-то из твоих людей сделает это так же хорошо, как я? Ван Чжи смотрел в отчаянные требовательные глаза Тан Фаня и взвешивал все «за» и «против». Он понимал, почему тот так упорно настаивает на немедленном аресте. Тан Фань всегда радел за справедливость, хотел защищать слабых, а уж дети были их общей слабостью. Это дело, такое похожее на то, в котором едва не пострадала Дун-эр, казалось, целую жизнь назад, привело их с Суй Чжоу из столицы сюда, в Хэтао. И уже здесь обычное дело о незаконной работорговле обросло жуткими подробностями. А после того, как они нашли несколько изувеченных тел пропавших женщин и ребёнка, Тан Фань совсем потерял покой. Что, если он прав и завтра они уже никого не найдут? Что, если нить будет потеряна? Ван Чжи тоже хотел поскорее разобраться с тварями, которых язык не поворачивался назвать людьми, но смутное чувство скреблось на самом краю сознания, уговаривая не пороть горячку. — Хорошо. Переоденься и идём, — Ван Чжи очень надеялся, что принял правильное решение. — Ну что ты так смотришь? Конечно, я пойду с тобой. *** — Уходи! — Я не пойду один. — Уходи, я сказал! Мы не сможем сбежать вместе. — За кого ты меня!.. Сильный толчок в грудь — и вот Тан Фань уже катится по пологому склону, царапая лицо и руки о ветки, а тьма, скопившаяся в ущелье, надежно скрывает его от кинувшихся за Ван Чжи преследователей. *** — Гуанчуань, почему я такой дурак? — Тан Фань сидел на краешке стула, уперев локти в колени и понурив голову. Если бы только не его горячность, те несколько стражников, что сопровождали их, всё ещё были бы живы. И Ван Чжи бы не попал в плен, если его действительно взяли в плен… — Успокойся, — Суй Чжоу осторожно погладил его по волосам. — Мы обязательно его найдём и вытащим. — Как? В том месте вообще ничего не было. Даже пыль не потревожена, — его голос стал совсем слабым и безжизненным. Он не спал уже почти двое суток, облазил, обнюхал и едва ли не облизал, всё что мог, но ничего, ни одной крохотной зацепки, не нашёл. — Меня мастерски заманили в ловушку. — Ты что-нибудь… — Байху Суй! — В кабинет ворвался запыхавшийся стражник и тут же вытянулся по струнке. — Сообщение от господина Дина. — Докладывай. — Суй Чжоу нахмурил брови, чувствуя, как напрягся Тан Фань, и молясь всем известным богам, чтобы известия оказались хорошими. — Преступники обнаружены. Господин Дин с отрядом уже выступили. Он просит Вас присоединиться как можно скорее. *** Трупы лежат повсюду. Тан Фань осторожно переступает через кровавые лужи, растекающиеся по каменному полу, входит в комнату вслед за Суй Чжоу и застывает на пороге. Дин Жун смотрит на него пустым, непроницаемым взглядом, а у его ног на спине лежит тело. Руки с переломанными пальцами аккуратно сложены на животе, лицо разбито до неузнаваемости, словно бы человек, сделавший это, впал в ярость и просто забил пленника до смерти, сквозь прорехи в одежде видны кровоподтёки и рваные порезы с уже запёкшейся кровью. Прорехи в одежде… В простой чёрной одежде, в которую облачился Ван Чжи в тот вечер, чтобы не раскрывать свой статус внешним видом. И знакомая нефритовая шпилька в растрёпанных, влажных от крови волосах — подарок Суй Чжоу на прошлый Новый год… И кричащее громче любых слов пустое выражение лица Дин Жуна… У Тан Фаня подкосились ноги. *** Тан Фань просто лежал на кровати и смотрел в потолок уже несколько часов. У него не было сил двигаться. У него почти не было сил дышать. И успокоительный сон отказывался приходить к нему несмотря на то, насколько сильно его тело было измучено длительным бодрствованием. Тех, кого не убили на месте, Дин Жун приказал отправить в пыточную, чтобы выяснить, кто за ними стоит. Поэтому Тан Фань ждал. Смотрел в потолок и ждал новостей. Ему нужно было хоть что-то, чтобы вновь взяться за расследование. В комнату тихо вошёл Суй Чжоу. Он обеспокоенно оглядел безучастного ко всему Тан Фаня, поставил на стол принесённый с собой поднос с едой и присел на край кровати. — Жуньцин, тебе нужно поесть. — Я не хочу, — Тан Фань отвернулся к стене. У него действительно не было аппетита. — Ты не виноват, Жуньцин… — Суй Чжоу мягко сжал его плечо, вынуждая повернуться обратно. — Никто не застрахован от подобного исхода, учитывая то, чем мы занимаемся. Тан Фань знал, что тот прав отчасти, и его вины в произошедшем нет. Виноваты те, кто это сделал. Но Ван Чжи вообще не должен был заниматься этим делом, и если бы он не послушал Тан Фаня… Если бы… В дверь постучали. — Войдите, — откликнулся Суй Чжоу, вставая с кровати. На пороге показался Дин Жун. — Есть новости? — Тан Фань тут же сел и приготовился слушать. Его душа требовала действий. — Один из арестованных раскололся, — Дин Жун говорил ровным, безэмоциональным голосом. И с каждым его словом тяжесть, придавившая плечи Тан Фаня, становилась всё больше. — Они не имеют отношения к работорговцам из столицы. И просто воспользовались вашим расследованием, чтобы заманить вас сюда. Пара ложных улик, несколько подходящих трупов, и вы уже здесь. Вы помните губернатора Ляо, господин Тан? Это его люди. Тан Фань не решался поднять глаз. Он уже понял, что Дин Жун собирается сказать, и от этого понимания под кожей расползались противные холодные черви. Тан Фань не знал, что именно происходило между ним и Ван Чжи в Хэтао, насколько близкими были их отношения, но он видел взгляд Дин Жуна, направленный на своего командира, в те моменты, когда тот был уверен, что никто этого не видит. Взгляд, полный восхищения и нежности. А теперь Ван Чжи больше нет. И Тан Фань в этом виноват. — Этот… Человек утверждает, что вы каким-то образом оскорбили губернатора Ляо и тот пожелал с вами расплатиться, но побоялся делать это в открытую и, тем более, в столице, потому вас и постарались увести как можно дальше. У них в Хэтао свои связи. И здесь действительно проходят пути работорговли, было не сложно купить у них парочку людей и подкинуть вам их трупы. Исполнители не знали о ваших дружеских отношениях с губернатором Ваном, а их хозяин не давал чётких указаний, лишь поставил задачу схватить вас и тайно доставить к нему. Чёткие, размеренные слова Дин Жуна падали холодными камнями на сердце Тан Фаня. Он помнил то дело. Ничего особо серьёзного. Но он тогда не слишком почтительно разговаривал с губернатором Ляо, потому как считал его виновным, и, кажется, забыл принести извинения, когда нашёл настоящего преступника. — Они не знали, что в их руки попал Военный губернатор Хэтао, и лишь хотели выпытать у него, что вам известно и где вас искать. Я не… — Дин Жун запнулся. — На этом всё. Вы теперь знаете, кто виновник. Действуйте. А я вынужден откланяться. Губернатор… Ван Чжи… Он хотел, чтобы его похоронили на родине, в Гуанси, если получится. И я хотел бы исполнить его желание, поэтому отправлюсь завтра утром. — Он сложил руки в вежливом поклоне. Уже практически покинув комнату, он всё-таки обернулся и, взглянув на скрючившегося на кровати Тан Фаня, тихо произнёс: — Господин Тан, не терзайте себя. Виноват всегда тот, кто совершает преступление, какими бы мотивами он ни руководствовался. Я не виню вас. И вы знаете, что он тоже не стал бы вас обвинять. — Дин Жун печально усмехнулся. — Стал бы, конечно, но... И вы не вините себя. Лучше заставьте настоящего преступника расплатиться за свои деяния. И ушёл, тихо прикрыв за собой дверь. *** — Вам не кажется, что это слишком жестоко? — Дин Жун осторожно менял повязки на руках своего командира. Девять вырванных ногтей и обрубок мизинца. Его собственные пальцы уже не дрожали. Ярость и отчаяние перегорели и схлынули, а их остатки дотлели, пока он готовил «тело Ван Чжи» и разыгрывал спектакль для Тан Фаня и Суй Чжоу. Увы, ему было совершенно не сложно показать им своё «горе», поскольку ещё слишком живы были те эмоции, тот страх, что он испытал, когда увидел окровавленное, с безвольно поникшей головой, тело своего командира, привязанное к тяжёлому стулу. Он решил, что опоздал. Снова. Мир окрасился алым по краям, но в следующую секунду Ван Чжи дёрнулся на звук открывшейся двери и вскинул на него совершенно ясный яростный взгляд. Разбитые губы растянулись в улыбке, а одна из бледных выпачканных красным рук приподнялась в попытке дотянуться до Дин Жуна. Одна из его прекрасных маленьких рук, теперь изувеченных безжалостным палачом. С неё всё ещё капала кровь. — Тебе не всё равно? Я думал, что ты то точно не станешь его жалеть. — Насмешливый голос прогнал прочь картины прошлого. Дин Жун выдохнул, и, завершив перевязку последнего пальца, невесомо погладил нежную кожу на тыльной стороне ладоней. Он так любил эти руки. Ухоженные и мягкие, способные раздавать жалящие крепкие пощёчины и в то же время такие ласковые, когда у их обладателя было подходящее настроение. — Господин Тан будет долго страдать. Он считает себя виновным в вашей смерти. Разве это не жестоко? — Дин Жун аккуратно положил перебинтованные кисти на столешницу и разлил по маленьким чашкам остывший до подходящей температуры чай. Абсурдно, но Ван Чжи прятался в собственных покоях губернаторской резиденции. Практически под самым носом оплакивающих его друзей. Абсурдно, но также и верно. Никто не станет искать покойника в собственной комнате. — Жестоко. — Лицо Ван Чжи стало серьёзным. Он осторожно пригубил чай. — Но все мы расплачиваемся за свои ошибки. Я действительно умер бы в том доме, а вы даже не знали бы, где искать моё тело. И это не иначе как благословение великой Гуаньинь, что один из этих ублюдков знал меня в лицо и посчитал, что, сдав своих подельников, сможет заработать гораздо больше, чем на поимке какого-то магистрата. — Его ещё не зажившие губы изогнулись в печальной улыбке. — Ты знаешь, что я давно планировал инсценировать свою смерть и просто воспользовался моментом. Раны заживут, скорбь пройдёт. И может быть… Может быть, произошедшее послужит Тан Фаню уроком. И научит наконец не нестись в пекло сломя голову. Заставит его задуматься о том, что испытают его близкие, если он когда-нибудь пострадает из-за своей горячности. — Он покачал головой, словно бы сам в это не верил. — В конце концов, у него есть Суй Чжоу. И Дун-эр. Они не оставят его без поддержки. Да и не будет Тан Фань горевать слишком долго. Забудет, как только появится новое интересное дело. Я никогда не был для него важным человеком. — Ван Чжи коротко усмехнулся и снова отпил чай. Дин Жун покачал головой. Его командир был таким проницательным, пока дело не касалось лично его. — Вы не верили, что мы вас вытащим? Почему? — ему действительно было интересно, потому что Ван Чжи никогда не опускал рук и всегда верил в дедуктивные способности Тан Фаня. Что же изменилось? — Потому что, когда ты пришёл, я уже размышлял, каким именно способом вынудить их меня убить. Я всего лишь человек, Дин Жун. И не очень-то хорошо переношу пытки. — Он безразлично пожал плечами. — Приди ты на пару часов позже, и нашёл бы такой же изуродованный труп, как тот, что мы оставили вместо меня. Ты знаешь, я хорошо работаю языком. — Внезапные провокационные нотки в его голосе заставили Дин Жуна поперхнуться чаем, но зато немного развеяли гнетущую атмосферу их разговора. На некоторое время воцарилась тишина. — А как же Его Величество и Драгоценная супруга? — Дин Жуна давно интересовал это вопрос, но он никогда не думал, что Ван Чжи действительно решит воплотить свой план в жизнь. В конце концов, прошёл уже почти год с тех пор, как он вернулся из очередной поездки в столицу и приказал найти человека, максимально похожего на него ростом и телосложением, среди осужденных. К тому же, у них всегда находились занятия поинтереснее в свободное время, чем пустые разговоры о теоретических возможностях. Ван Чжи задумался. Он помнил, когда и как ему пришла в голову эта идея. Инсценировать свою смерть и скрыться. Но на самом деле всё началось ещё раньше. Его мир был прост и понятен. Делай то, что должен. Служи Его Величеству. Лги, если это необходимо, пытай, когда это требуется, и убивай, чтобы устранить любую возможную угрозу. Даже если твои выпачканные фантомной кровью руки дрожат после этого, а по ночам преследуют кошмары. Всё ради блага Империи. Так было до тех пор, пока на его пути не появились Тан Фань и Суй Чжоу, с их свободой и неуёмным стремлением к справедливости. И с этим странным непреодолимым притяжением друг к другу. Они заставили его сомневаться в том, что он делал. Заставили стыдиться своих поступков. А потом пригласили к столу в своём доме. Обогрели теплом своей дружбы. И Ван Чжи начал завидовать их свободе и их привязанности друг к другу. Он захотел стать частью их тёплого круга, но их семья и так была слишком большой, для него не осталось места. Простив им это, он оглянулся на свою жизнь в надежде найти там людей, кого мог бы посчитать своей семьёй, и обнаружил Дин Жуна. Знакомого до мелочей, преданного и исполнительного Дин Жуна. Дин Жуна, который всегда был рядом. И с которым он так плохо обращался. Ван Чжи пообещал себе исправить это. Пообещал, что извинится перед ним, когда Император будет в безопасности и Империи ничего не будет угрожать. Но не успел. Дин Жун предал его, а Ван Чжи не смог его убить. Слишком глубоко в нём, оказывается, проросла эта не замечаемая раньше привязанность. А потом Император даровал ему пост Военного губернатора и Ван Чжи вспомнил, что мечтал когда-то о победах на полях сражений, и почувствовал себя возродившимся фениксом. В его жизни всё-таки могло быть что-то ещё кроме преданного служения чужим интересам. Но прошёл год, и он понял, что военные заслуги преумножают его славу, радуют Его Величество и укрепляют Империю, но не могут заполнить пустоту в его собранном из осколков сердце. Ван Чжи затосковал. Он устал от бесконечного вороха проблем в регионе, бессчётного количества деловых и праздных ужинов, опостылевших лиц подобострастных чинуш. Ещё и Дин Жун, восстановленный в должности, безупречно вежливый и исполнительный, либо не понимал, либо не принимал его попытки сблизиться — перевести их отношения из служебных хотя бы в дружеские. Близился Новый Год. В его резиденции гуляли сквозняки, а большинство слуг разъехались к своим семьям на короткий период празднования. И тогда Ван Чжи решил, что может устроить себе маленький отпуск. Навестить друзей, от которых так редко получал письма, повидаться с Драгоценной супругой, выразить почтение Его Величеству. Развеять эту щемящую тоску шумом и суетой семьи Суй-Тан. И он, вдохновлённый этой идей, оставил текущие дела на Дин Жуна и отправился в столицу, где столкнулся с подзабытой враждебностью Двора, непривычной холодностью Его Величества и уж совсем неожиданным безразличием, спрятанным за улыбкой его Бодхисаттвы. Столь многое изменилось за такой короткий срок. А потом он случайно подслушал оброненную Тан Фанем фразу: «Суй Чжоу, ты знаешь, что я рад его видеть, но, когда появляется Ван Чжи, обязательно происходит что-нибудь плохое». Конечно, Тан Фань был прав. Неприятности всегда шли по его стопам, и поэтому Ван Чжи ничем не выказал своего смятения. Он оставался снисходительным и насмешливым. Провёл в их доме несколько наполненных смехом чудесных дней, вдоволь наговорился с повзрослевшей Дун-эр и налюбовался на трогательные попытки Суй Чжоу и Тан Фаня скрыть свои не так давно начавшиеся романтические отношения, а после покинул столицу с твёрдым решением отказаться от всего. Тогда, вернувшись в Хэтао, он приказал Дин Жуну отыскать для себя двойника. И начал приготовления к дню, когда сможет оставить всё позади. Долг требовал свести к минимуму возможные последствия своей «смерти» для Его величества и Империи. Тогда же он решил, что имеет право на попытку получить себе человека, которого хочет, и первый раз поцеловал Дин Жуна. — Ты хочешь напомнить мне о долге перед страной? — Ван Чжи сморгнул воспоминания и открыто посмотрел в глаза напротив. — Разве я недостаточно уже сделал для неё? У Его Величества есть и другие верные слуги. Я сделал всё, что мог, за прошедший год, чтобы их стало как можно больше при Дворе. К тому же, Тан Фань и Суй Чжоу всё ещё продолжают нести свою службу. Моя смерть не станет большой потерей. — А Драгоценная супруга Вань? — Дин Жун продолжал настаивать со странным выражением на лице. — Если я бесполезен для Его Величества, я бесполезен и для неё. — От вымученной улыбки у Ван Чжи заболели губы, едва поджившие ранки потрескались. К чему все эти вопросы. Какое имеет значение всё остальное, если теперь он свободен и Дин Жун рядом с ним. — Губернатор… Кхм. Ван Чжи, ты добровольно отказываешься от своего положения и власти. Подумай ещё раз. Уверен, что не будешь об этом жалеть? — Какое это имеет… Оу, — его прошило внезапным осознанием. Они никогда не говорили о том, что было между ними. Не давали никого определения своим отношениям. Всего лишь целовались украдкой в течение дня и предавались страсти по ночам, всего лишь готовили вместе ужин и принимали вместе ванну, всего лишь читали друг другу книги и растирали замёрзшие ноги холодными зимними вечерами, всего лишь жили в одной комнате и каждую ночь засыпали, не расцепляя объятий. Но кто сказал, что для Дин Жуна это значило то же, что и для него. Ван Чжи никогда не спрашивал хотел ли тот всего этого. И если хотел, то по какой причине. Не потому ли, что Ван Чжи обладал властью? Что, если Дин Жун просто не хотел терять его расположения? Или боялся за свою жизнь? В конце концов, разве может кто-то просто так любить такого человека как Ван Чжи? Он стиснул челюсти, пережидая жжение в уголках глаз и боль в сердце, а затем улыбнулся и продолжил. — Я снова не спросил, чего хочешь ты. Конечно же, тебе нет необходимости сопровождать меня в моём добровольном изгнании. Достаточно проводить до Гуанси, чтобы поддержать легенду. — Ван Чжи поднялся из-за стола и, продолжая беззаботно рассуждать, прошёлся по комнате, на ходу раздеваясь. — Потом ты можешь вернуться в столицу. Уверен, твоим талантам найдётся применение. Его Величество давно тебя помиловал и никто, кроме меня, больше не знает, что твоё предательство было настоящим. Или ты можешь отправиться… — он всё продолжал говорить, остановившись у кровати, будучи не в силах заставить себя перестать и велеть Дин Жуну покинуть комнату, пока его шеи не коснулись тёплые губы. Ван Чжи судорожно вдохнул, кожа покрылась мурашками. — Сяо Чжи, почему ты думаешь, что я хочу вернуться в столицу? — Дин Жун оставил ещё один мягкий поцелуй на чувствительной коже прямо за ухом. Его длинные руки обвились вокруг талии Ван Чжи, прижимая спиной к своему животу. Дин Жун говорил, что тот ещё не закончил расти, и скорее всего сравняется с ним в росте или даже станет немного выше. Но вот Ван Чжи уже почти двадцать, а его рост не увеличился даже на пол пальца, и в объятиях Дин Жуна он чувствует себя совсем маленьким. — Что в твоей голове? Скажи мне, баобэй*? — от нежности в его голосе и нового ласкового обращения заходится сердце, и Ван Чжи не знает, что ответить. — Неужели ты не знаешь, что я люблю тебя? И останусь с тобой до конца, куда бы ты ни пошёл, пока ты сам меня не прогонишь? Пустота в его душе наконец-то затапливается чем-то тёплым и настолько огромным, что не помещается в его теле, распирает грудную клетку и плещет чрез край, смывая сомнения и оставляя его ошеломлённым и до одури счастливым. *** На следующее утро Ван Чжи наблюдает за последними приготовлениями перед дорогой, стоя среди других, одетых так же, как и он, в неприметные серые одежды мужчин. Их лица наполовину скрыты платками, и поэтому он может не бояться быть узнанным. К повозке с телом подходит Тан Фань. Его глаза красные, с полопавшимся сосудами и опухшие. Его слегка качает, и Суй Чжоу бережно обнимает его за плечи, шепча что-то успокоительное на ухо. Укол вины пронзает Ван Чжи, но назад дороги нет. Если он действительно хочет оставить всё позади, никто не должен знать, что он жив, иначе слишком велик будет соблазн вернуться. Он кусает губы и продолжает пристально смотреть на прощающихся с «его» телом друзей, стараясь оттиснуть их образы в своей памяти как можно глубже. Ван Чжи знает, что будет скучать, но надеется, что они не будут всерьёз тосковать по нему. Спасибо за всё. Примите мои извинения и прощайте. Наконец, Дин Жун вежливо раскланивается с Суй Чжоу, что-то говорит Тан Фаню, и их процессия выдвигается в путь. Позже, когда они останавливаются на короткий привал и Ван Чжи смотрит вдаль с невысокого холма на раскинувшиеся перед ним поля, Дин Жун встаёт справа от его плеча и снова задаёт тот же вопрос: — Не слишком ли это жестоко? — Жестоко. — Ван Чжи щурится на солнце и думает о том, что теперь они, стоящие здесь, не Командующий Западной ограды и его заместитель, не Военный губернатор и прощёный предатель, а просто Ван Чжи и Дин Жун — два человека, перед которыми лежит весь мир. Он переплетает свои перебинтованные пальцы с мозолистыми пальцами Дин Жуна (на фоне его крупных ладоней, маленькие руки Ван Чжи всегда казались ещё меньше) и повторяет, — Жестоко. Но я наконец-то выбрал свою жизнь.