Безысходность

Сергей, метавшийся в глубинах сознания словно изломанный птенец в непомерно малой клетке, не мог совладать с открывшемуся ему зрелищем. Птица, вопреки своим принципам, в этот раз захотел дать возможность главной личности присутствовать при расправе над наемниками. Лишив мужчину возможности управлять телом, он не лишил того возможности наблюдать, позволяя присутствовать с первого и до последнего мгновения, не давая уйти на подкорки разума и спрятаться. Впервые молодой человек ощутил абсолютное бессилие, способный лишь видеть и слышать. Неописуемый страх заполнил душу Сергея, ему не хватило бы ни внимания, ни ловкости, ни сил противостоять противникам, но Птица уже рванул вперед. Кидаясь на того, что крупнее изворотливой кошкой, подцепил его ноги, одновременно уворачиваясь от косого взмаха руки. С одним справиться было бы не сложно, но два… Второй пытается зайти за спину, и сейчас уловил нужный момент. Практически на одних инстинктах, Птица ощутил волнение воздуха, успевая увернуться от тусклого острия металла. — Тебе привет, от Гречкина старшего! — словно выплёвывает каждое слово невысокий мужчина, он не обратил внимания на свою оплошность и стал приближаться, давая возможность коллеге встать, но Птице сейчас плевать на смысл сказанного. «Ну, что малыш? Кого бы ты выбрал первым?» Ответа не было, другая личность металась внутри, будто бабочка, бьющаяся о стекло, никак не воспринимая происходящее, желая только сбежать и спрятаться. — Что ж… — не дождавшись предложений, парень глянул на мужчин. Крупный выглядит страшней, но он медленный, и с ним будет много возни, значит первым нужно добивать того, кто быстрее и меньше. Но решение было принято за него. Мгновение, и один из мужчин оказался за спиной, всё, никаких планов и стратегий, теперь рассчитывать необходимо только на ловкость. Три, два… Мысленно отсчитав секунды до удачного момента, Птица ловко дёрнулся вперед. Один! Он, с невозможной для Сергея грацией, запрыгнул на крупного мужчину и резко, с рваным хрустом, впился зубами в его щеку, на миг сбивая с толку и отправляя в замешательство. Этого достаточно: самодельный нож бьёт мимо. Подельник быстро наваливается сзади, и парень, извернувшись, успевает отпрыгнуть, когда второй наемник сваливает партнера на бетонный пол. Пары секунд хватило, чтобы мужчина выронил заточку и этого было достаточно для Разумовского, подхватившего ее. — Сука! — слышится обескураженный вскрик мужчины, схватившегося за свою кровоточащую щеку, — Сука! Сука! Видимо осознание произошедшего не может нормально сформироваться в шокированном сознании. Парень только молча сплюнул кусок отодранной кожи, теперь есть оружие, дальше дело за малым. Но, почему охрана не бежит на помощь? Крики явно слышны за пределами камеры, впрочем, привет передан, а значит про не коррумпированных служащих можно забыть. Сейчас Сергей не осознавал понятия времени, он только видел, как тонкое лезвие в его руках без особого труда коснулось шеи мужчины, врываясь под яремную вену, и с легким чавкающим звуком оторвалось с куском плоти. Видел, как дрожит второй подбородок, обдаваемый струями свежей крови, как наемник хватается за горло и что-то хрипит, и эти глаза, смотрящие на него с ужасом и осознанием смерти. Резкая боль в боку, но Птица, казалось, предвидит действие противника, и лезвие проходит по ребрам, разрезая лишь кожу. Ничего страшного — заживет. Эта мысль тоже не его, он осознает, что чудовище так извиняется за свою ошибку, не сберёгшую их тело. Пальцы пробежались по ребрам. Больно, щиплет. Порчу своего безупречного тела Птица не простит. Сергей буквально слышит звуки бурлящей в нем… в них ярости, словно кипяток, готовый вывернуться на наемника, теперь ему не нужен нож. Легко отбив неуклюжий выпад, Птица успел вывернуть руку нападавшего. Он был ниже, но отнюдь не слабее, и приходиться сделать пару резких ударов коленом в солнечное сплетение, прежде, чем тот перестал сопротивляться. Хруст ломающихся ребер. Сильное и болезненное падение тела на пол. Если бы Сергей мог сейчас зажмуриться, настолько, насколько это вообще возможно. Но вместо этого он садится на лежавшего лицом вниз мужчину, его руки обхватывают голову ослабленного противника, пальцы чувствуют, как под ними истерично бегают глаза, щекоча руки ресницами. Человек дёргается, пытается отбиться, сопротивляется. Но слышится влажное хлюпанье, Сергей чувствует, как пальцы погружаются глубже. Как же он не хочет этого видеть, чувствовать, слышать, но второе Я получает удовольствие, без устали повторяет, что они это заслужили. Глазное яблоко словно вареное яйцо, лопнув, вытекает на руки. Крики и беспомощная агония снизу. Резко развернув мужчину на себя, молодой человек с пугающим знанием дела, ловко и быстро, с силой дёргает нижнюю челюсть вниз, выбивая ее из сустава и уже нисколько не смущаясь, с такой же силой пропихивает руку в его глотку, хватаясь за корень языка. Сергей чувствует, что Птица собирается свернуть ему шею, но почему медлит… Зачем это все? Неописуемые звуки адской боли. Он даже не знал, что так кричать вообще возможно, но когда его рука, измазанная кровью, с резким рывком, вышла изо рта мужчины, Сергей осознал, что это только начало. Зачем? Внутри было странное волнение, не его, но для него. Будто другой Я сейчас преподносит ему дары и ожидает похвалы. Это чудовище ждёт его приказов? «Боже… Зачем ты это делаешь?!» — его бы уже вырвало, но тело не в его юрисдикции. — Они заслужили, — так спокойно и безмятежно ответило альтернативное Я, разжимая сжатый кулак и демонстрируя ещё дёргающийся в конвульсиях язык. — Гонцам с плохой вестью отрубали голову, что ж, я более милосердный. Его рот дёрнулся в задумчивой улыбке, а Сергей уже срывался в омут ужаса, от действий своего тела. «Пожалуйста, закончи уже…» — не было сил смотреть на чужие пытки собственными руками, даже такого человека. Но ведь это был все еще человек, себя таковым он уже не смог бы назвать, после всего, что увидел и почувствовал. Если бы он мог отвернуться, если бы хотя бы закрыть глаза. Его приказ выполнен: щейные позвонки хрустнули, казалось, слишком легко, будто неудавшемуся убийце хотелось самому закончить все таким образом. — Пусть, следующий раз наймет кого-то получше, — кому адресована данная фраза? Убийца уже не передаст послание, а Сергей следующего раза вовсе не выдержит. Легкая надежда, что на этом все, быстро улетучилась: извращённое восприятие монстра хотело подарить ему ещё больше впечатлений. Барахтаясь в собственном разуме словно в трясине, Сергей затравленной змеей извивался, выкручиваясь и пытаясь уползти в самый дальний угол сознания, туда, где темно и ничего нет. Но Птица его не отпустит, будет держать до последнего, как сейчас его тело держит обмякший труп, так и чудовище обхватывает его самого. — Помнишь, как ты раньше любил рисовать? — елейно сладкий голос звучит где-то рядом и одновременно повсюду, глаза же дают отвратительную картину, как небольшой нож рваными надрезами сковыривает брюхо, обнажая еще слабо пульсирующие органы. — А мне ведь очень нравились твои рисунки. Руки, не брезгуя, хватаются за кишечник, который словно хочет сбежать, выскальзывает, стекает слизким комком, но Птица подхватывает его снова и зачем-то тащит к стене, едва не выворачивая труп наизнанку, создавая из него отвратительную в своей неестественности гирлянду. — Ты ведь такой талантливый у меня… — в голосе прозвучали неподдельно восторженные нотки, но Сергею сейчас не было дела до самопохвалы от мерзкого существа, — Почему ты бросил? Наклонив голову, парень осматривал стену, будто художник, оценивающий качество холста, и одновременно прислушивался к внутреннему собеседнику. Но тот молчал, чувствовалась только слабая душевная дрожь. — Хм… Как думаешь, Гром придет справиться о нашем здоровье? — Птица рукой коснулся облезлой краски, оставляя на ней грязный развод, — Да… Я думаю — да, эта дворовая псина сразу же прибежит вынюхивать, что случилось. А давай сделаем ему подарок, хочешь? — не дожидаясь ответа, жеманно махнул рукой, — Ой, что за глупости я спрашиваю, конечно же хочешь! А лучший подарок — это подарок, сделанный своими руками, так сказать с душой… Как насчет автопортрета? У любого художника должен быть хотя бы один, — ответом была все та же истеричная дрожь. Единственное, чего хотел Сергей - найти тихий, безопасный угол, сесть в него и, обняв колени, больше ничего и никогда не видеть, — Не против, если я сделаю свой? Птица уже не может его удержать, ему настолько плохо от ощущения влажной крови на своих пальцах, с уверенной настойчивостью расчерчивающих тюремную стену. Плохо от металлического запаха, уже запекающихся луж крови. Плохо от самого себя. Резко закружилась голова, Птица, остановившись, посмотрел на свое искусство. — Будем считать, что это авангард! Сережа? — ощущение присутствия парня стало меркнуть, — Птенчик мой, ты куда? Рот наполнился вязкой слюной, видимо, как бы он не контролировал себя, при второй личности тело все равно отзывалось на его страдания. — Так, малыш, если ты собрался блевать, сделай это пожалуйста наружу, а не в меня! Еще пару мгновений, и личность Сергея пропала, оставляя Птицу в гнетущем одиночестве. Парень тихо откинул от себя внутренности: без Сергея стало не интересно. Он несколько мучительно долгих минут погулял по камере. Охрана все так же не торопилась. Подавив настойчивое желание просто покинуть свое заточение, Птица всё-таки решил — лучше остаться. Он присел возле одного из мужчин, было слишком скучно. Не найдя ничего интереснее, подобрал уже привычный нож, и начал медленно и методично делать надрезы на шее наемника. *** Когда в допросную вошел Игорь, Птица лишь хмыкнул, про себя восторгаясь своей прозорливостью. «Сереженька… — контролировать тело и плавать в глубинах сознания для него не было сложно, у Сергея же это был первый раз, он еще ничего не умеет и не сможет спрятаться глубоко, — Выходи, я тебе тут гостя привел!» Майор сел напротив, что-то говорит. Птице же было все равно, этот диалог его не интересует. «Так, сладость моя,  — безмолвная тишина уже начинала раздражать: главная личность всё же оказалась способнее, чем он думал, — Я пока добрый, поэтому будь умничкой, удостой меня своим вниманием!» Но внутри была все та же тихая безмятежность. К сожалению для Птицы, покинуть тело мог лишь один из них. И раз Сергей разобрался с этим внутренним механизмом, он вынужден быть привязан к этому мясному мешку, пока не найдет свою замену. — Тогда кто ты? Или что… Легким раздражителем влетали бесполезные вопросы Грома, Птице же сейчас было совсем не до него, ему вообще ни до чего не было дела, кроме поиска пропажи. «Кто я?» Тем не менее вопрос заставил задуматься, действительно, а «кто он?» На удивление, такие фундаментальные вопросы его никогда не волновали, он просто есть. — «Что»? Я все-таки осознаю себя личностью. Поэтому поуважительнее. «Сережа! — если снаружи было неинтересно, и собеседник больше действовал на нервы, то внутри сознания было совсем не скучно. Но внутренний собеседник все так же игнорировал, — Если ты сейчас же не притащись сюда свою задницу, я сделаю товарищу Грому больно. И оставлю все эти воспоминания тебе на десерт!» Ответом была та же звенящая пустота. «Ладно», — понимая, что выманить не получится ни под каким предлогом, внимательно посмотрел на Игоря. От него неприятно пахло застарелым потом и едким, проспиртованным ароматом долгого возлияния, на лице проступала щетина, потихоньку преобразовываясь в полноценную бороду. А дыхание… Молодой человек отвернул голову, лишь бы не чувствовать этот запах. С головы до ног измазавшийся в чужих внутренностях, он чувствовал себя куда более чистым, нежели собеседник. Он не сомневался, если сейчас поднести к Майору зажигалку, тот вполне смог бы извергнуть из себя столп пламени. — О боги, не дыши на меня! Птицу передернуло от осознания, что вот ЭТО теперь и есть объект их страсти, сладкого вожделения и ночных фантазий. *** Разумовского перевели в другую камеру, усилив охрану, как для него, так и от него. Бесконечно серые дни превращались в однотипную скользкую массу, которая поглощает, затягивает, заставляет себя чувствовать переваренным и вышедшим естественным путем сквозь необъятные чресла тоскливой реальности, чтобы та снова могла подхватить и вновь пустить по кругу бесконечный процесс. Одиночная камера, возможно, подразумевала собой досудебный изолятор, но можно ли назвать изолятор таковым, если вас все равно двое. Долгие месяцы ожидания суда, встречи лишь с адвокатом, опирающимся на линию защиты, строящуюся исключительно на безумии подопечного и психиатром, который с той же категоричностью был настроен установить вменяемость пациента. Иногда, кто-то из охраны заглядывал в камеру, желая напомнить ему, какой он неудачник, лишившийся всего из-за непомерных амбиций. И все. Никакого общения, никаких разговоров и это было бы хорошо, будь оно в действительности так. Но личная бестия, вырвавшаяся будто бы из самой преисподней, теперь не давала ему прохода. Казалось, Птица не замолкал ни на секунду и, если даже молчал, в их голове все равно всплывали не его мысли-образы, теперь он не уходил, ему нравилась компания Серёжи. Тот ощущал это удушающее чувство влюблённости, исходящее от ночного кошмара. Будто ему было мало изводиться по Грому, а теперь и собственная шизофрения решила оказывать ему знаки внимания. Знаки эти были в основном отвратительны в своей мерзости и перемежались с подарками в виде воспоминаний, среди которых иногда встречались вполне милые и приятные, но в основном полнились страшными подробностями ночных вылазок второго Я. Птице доставляло удовольствие то, что Сергей становился в курсе его жизни, возможно не поддерживает и не понимает, но рано или поздно они смогут прийти к согласию. Его согревало чувство их близости, будто сейчас, он, наконец, смог обнажиться перед мужчиной, пуская его в их общую жизнь, хотелось показать свои достижения и достоинства. Птица был абсолютно уверен, что кроме как достоинства, его действия назвать нельзя, ведь он старался для Сергея, делал то о чем он мечтал в глубине души, сам боясь этих желаний. Возможно желания были несколько иначе интерпретированы, но Сергей должен понять, что это все для него. Но вопреки его ожиданиям, после случившегося, Сергей перестал нормально спать, у него и так были проблемы со сном, но бесконечные кошмары, подаренные воображаемым другом, стали слишком реалистичны. Ему было плохо, ничего не хотелось, он, забившись в угол камеры, мог провести весь день, ни о чем не думая, или спасаясь в каких-то далеких счастливых моментах жизни. Не хотелось жить, он перестал есть, это был слишком долгий и мучительный процесс самоубийства, но в любом случае, он этого заслуживает, после всего, что совершили его руки. Постоянно маячившее перед глазами существо, уже не доставляло столько дискомфорта, а его разговоры воспринимались скорее, как белый шум. Голова все равно постоянно болела, какая разница от чего конкретно она будет страдать. Душевный истязатель по своей скучающей привычке ползал где-то по потолку, он уже не пугал, даже, если и хотел, мужчина слишком привык к своему нежеланному спутнику. Страшные изменение в формах тела и нечеловеческие гримасы стали нормальны. Раздвоенный по-змеиному язык, мерзким угрем выскальзывающий сквозь тонкие губы, первое время заставлял отворачиваться, испытывая какую-то внутреннюю потребность срочно отмыться от некой душевной грязи. Но и это уже не беспокоило, остаточно тревожили лишь острые когти и такие же зубы, в несколько рядов прятавшиеся за маской его лица. Последнее не сильно беспокоило, если бы Птица улыбался хотя бы относительно по-человечески, но люди не способны на такую жуткую мимику. Слишком огромное количество времени в одиночестве, одиночестве заполненном мерзким созданием, стало открытым сундуком Пандоры. Понемногу приоткрывались темные участки прошлого, всплывали их общие воспоминания из детства. Осознание, что Птица с того времени не сильно изменился, тревожило еще больше, чем происходящее вокруг. Непонятно, как он мог воспринимать это чудовище своим другом. Почему для него нормально было играть с пернатым ребенком, ребенком с акульей улыбкой и угольками светящихся зрачков вместо глаз? Вспомнилось, как Птица впервые дал ему потрогать свои крылья. Он практически физически ощутил этот момент прикосновение, будто сейчас в его ладони находится огромное птичье перо, жесткое, угольно черное и горячее… Сергей не помнил сколько ему тогда было, но он был достаточно взрослым, чтобы осознавать ненормальность происходящего. Но он не осознавал, более того, радовался и ему это нравилось. Нравилось… Из каких кошмаров он слепил себе этого «друга», и главное зачем? Неужели ему было настолько одиноко?Дети обычно воображают себе что-то красивое или как минимум приятное, но… Может ребенком он был уже настолько испорчен, что не мог представить рядом с собой кого-то доброго или хотя бы не столь агрессивной наружности? Сергей украдкой глянул в угол потолка, пытаясь не привлечь к себе никакого внимания, но это было глупо. Расправив крыло, и вычищая перья, изголодавшийся до его внимания монстр сразу почувствовал на себе легкий взгляд. Не теряя ни секунды, свободно вспорхнув в его сторону, приблизился вплотную. Сергей, вдаваясь в воспоминания, не заметил, как невольно протянул руку, пытаясь каснуться воздуха, но Птица этим легко воспользовался: бесцеремонно положил руку на свою щеку, обжигающе горячую, словно бы ладонь коснулась разогретого на солнце камня. — Соскучился? — его лицо растянулось в омерзительной для Сергея улыбке, едва не разрывающей лицо от уха до уха. Парень, брезгливо отдернув руку, отвернулся, по привычке смотря сквозь обратившегося. Улыбка уже сползла с его лица. То, что будет дальше, Сергей и так знал, морально готовясь пережить час-другой истеричных экзекуций. Похоже внутреннее чудовище гуляло где-то на грани отчаянья, лишь продолжая настаивать на своем принятии, срываясь на крик и цепляясь за тело, чем оставлял ощущение глубоких ран. Но тело хоть и чувствовало, как острые когти вгрызаются в плоть, хоть его и разрывало от боли, каждый раз как Птица впадал в ярость от полного отсутствия внимания к себе, после минутных затуманенных вспышек боли больше никаких следов не оставалось, а Сергей все так же продолжал смотреть сквозь своего насильника. — Неблагодарная ты скотина! — по привычке ухватив парня за руку, больно ее сжал, ему было очень жаль, что тот ощущает боль лишь ментально, и в физическом плане он следов не оставит. Может, будь по-другому, Сергей бы уже давно пришел к выводу, что лучше с ним дружить, — Если бы не я, тебя бы давно по частям собирали! — Лучше бы собирали… — устало высвободив запястье из невидимой хватки, он посмотрел на руку: ту жгло точно по ней прошлись раскаленным прутом, но боль быстро сходила, да и она уже не волновала парня. Услышав слабый голос Сергея, Птица весь встрепенулся, черные перья слегка приподнялись, видимо, так можно было интерпретировать радость. Стукнула металлическая крышка окошка, и в него просунулась тарелка с сегодняшним обедом. Сергей устало посмотрел на посуду, собираясь с силами, чтобы, по сложившейся привычке, смыть еду в унитаз. Так не будет собственного соблазна, и охрана не станет задавать лишних вопросов. Парень, слабо опираясь на пол, попытался встать на колени, дабы, держась за стену, подняться. Сил уже не оставалось, и если бы убийцы пришли сейчас, никаких сложностей у них не возникло бы. Но черный парусник крыльев быстро навалился на него, не позволяя встать и сделать задуманное. — Ешь давай! — извечный спутник, наблюдавший это самоистязание уже довольно давно, рано или поздно брал тело в свои руки, не позволяя Сергею довести дело до конца. И Разумовский этим сразу же пользовался, уже научившийся плавать в вязкой пучиной собственного сознания, ощутил возможности и лазейки, которые знает Птица. И уходил, просто уходил, туда, где Зверь не сразу его найдет, туда, где тихо и темно, спокойно и безмятежно, где не надо думать, не надо чувствовать, не надо страдать. — Я пока великодушен, но, если ты не прекратишь этот детский сад, я закину тебя так далеко, что солнечный свет увидишь только на пенсии! —  Сергей настолько измученный и морально, и физически был только рад таким угрозам, лишь бы больше ничего не чувствовать, не слышать и не видеть. — Тело мое надо? — устало подняв голову, он посмотрел бесцветным взглядом на своего личного монстра, оперся затылком о стену, — Да забирай! — Птица замолчал, кажется впервые за последнюю неделю, разрешая несколько мгновений побыть в блаженной тишине. Его такой расклад вещей совсем не устраивал, в теле он нуждался лишь по необходимости в остальное время оно ему без надобности. Его более чем устраивает его жизнь, ни к кому и ни к чему не привязанная. Он раздраженно цокнул, Сергей совсем ослаб, а тело надо кормить. — Тупая тряпка, слюнтяй и нытик! — прошипев, Птица прошел пару кругов по потолку в томительно долгих раздумьях, — Хочешь, чтобы я с ложечки тебя кормил?! — резко спорхнув вниз и присев напротив парня, ухватился пальцами за его подбородок, впился когтем в уже посеревшую кожу, — Я покормлю, но поверь, тебе не понравится! — Делай, что хочешь… — собеседник лишь с той же отчаянной усталостью закрыл глаза, надеясь, что мучиться осталось не так долго. Черные крылья нервно дернулись, он прекрасно осознавал, что это очередная уловка, а его непомерно глупые угрозы, сейчас расценивались, как крайне выгодные предложения. Сергей уже мог от него прятаться, он просто ждет пока вторая личность займет тело, чтобы спокойно сбежать. Острый взгляд янтарных глаз с раздражением изучал блеклое лицо, в котором искорки жизни угасали с каждым днем, проведенным в заточении. Похоже человек поставил его в безвыходные условия. Совсем не хотелось лезть в этот ослабевший кусок плоти, но Сергей упрям, уже слишком устал, и вполне способен убить их тело, а тогда погибнут оба. Про себя чертыхнувшись, понял, что у него только два варианта: дожидаться пока тело умрет, либо не дожидаться и мучиться в нем самому. Легко завладев несопротивляющимся разумом, он сразу же почувствовал, как меркнет сознание Сергея. — Уже сбежал?! Сученыш, — впрочем, он прекрасно осознавал, чем это закончится. Пробежался сухим языком по зубам, радуясь, что Сергей поменял их, иначе от такого ужасающего пользования их организмом, они бы давно выпали, впрочем, волосы уже сыпались целыми прядями, что совсем не доставляло удовольствия Птице, считавшим данное тело едва ли не природным шедевром. Грудь сдавливал ком, было сложно даже дышать, похоже уровень внутренних резервов был практически истощен. Заключение в едва держащемся на ногах куске мяса, теперь могло продлиться долго. Сергей исчезал с каждым разом все на большее время и когда он теперь вернется неясно, каждый раз приходилось выдирать его из сладкого небытия, возвращая в реальность, сам он уже отказывался принимать ее. Впрочем, Птица решил, что в ближайшую неделю не пустит этого варвара за штурвал их единственного корабля. Голова постоянно болела, парень, поджав губы с тихим воем поднес ладони к вискам, удивляясь как Сергей способен постоянно выдерживать такое количество болезненных ощущений. Они понимали, что разрывают сознание на части, но один не собирался уходить, а второй не хотел возвращаться, но и это было бы еще возможно перетерпеть, если бы не третий. Его присутствие было ощутимо почти постоянно, отголоски чужих эмоций и страданий. Почти физически можно было почувствовать свежий ветер на лице или аромат горячего кофе. Такие приятные мелочи можно было бы расценивать, как приятный подарок, если бы к ним не прилагались мучительные раздумья глубокими ночами, или внезапно нахлынувшее возбуждение, никак не вяжущиеся с окружающей обстановкой. И это терпимо, но ощущение чужих губ на своем теле, горячие касания и мимолетные стоны, задевающие каких-то далекие струны разума, вызывали только один, единственный образ. Образ, который ему до омерзения противен, хотелось видеть кого угодно, но не Грома и видимо не только у него были такие мысли. Каждый раз после ощущения приятного соития и сладости поцелуев, на губах жгучим ядом чувствовался вкус дешевой водки, внезапно обжигающей горло, болезненная неготовность принимать издевательство чего-то неведомого, вынуждающего желать нежеланного. То, что Игорь видит в своей ночной спутнице именно его, Сергей не сомневался, иногда даже злорадствовал, радуясь, что тот хоть от части может почувствовать весь спектр его отвращения. Птицу это больше забавляло, чем злило, пока забавляло, пока Гром далеко и все, что им грозит телесные муки, но в теле обычно находится Сережа. Он лишь задумывался о вселенском механизме работы данного явления, как вообще устроен этот феномен. Возможно, что-то на генетическом уровне, но может быть здесь замешаны некие тонкие материи, затрагивающие души, если таковые действительно существуют. И если есть души, то каким образом формируется эта связь и возможно ли, что в этом теле их две, тогда почему майор резко заинтересовал и его. По логике Птицы, он всё-таки предпочитал себя чувствовать чем-то отдельным, чем-то необремененным человеческой сутью. Нехотя приходилось задумываться и над собственной сущностью. Что он из себя представляет — аппендикс сознания, в который скидывался весь эмоциональный шлак? Но, с другой стороны, он чувствует себя полноценной личностью и даже обладает собственным телом, способным быть рядом со своим носителем, тогда возможно он нечто иное, что-то большее, чем расщепление разума. Другая душа… Как давно он себя помнил? Прекрасно помнил, как находился с Сергеем еще до того, как тот впервые его увидел, помнил вещи, которые не мог знать Сергей и не понимал их сути. Слишком давно, странное восприятие реальности, он помнил себя всегда, помнил себя младенцем и будто бы помнил события до… Но они были только на уровне чувств, смазанные образы, которые невозможно интерпретировать в четкую мысль. Чертов Гром заставил задуматься над своим естеством и это приводило в смятение, неясные мысли-образы раздражали своей абстрактностью. Ему не нравилось задумываться о чем-то столь далеком и сложном. Он был проще, ему нравилось быть рядом с Сергеем, это он знал и больше ему ничего не нужно. Остальное лишь мелочи и ненужный мусор, который все же вызывает неприятные метания, и их тоже чувствует их организм. Это была уже сверхнагрузка на уставший разум и человеческое тело попросту не способно выносить такие потрясения, а вкупе с постоянным голодом, здоровье как ментальное, так и физическое таяло буквально с каждым часом. Резко встав, голову повело в сторону, показалось в мозгах что-то щелкнуло и лицо обожгло влажным теплом. Вытерев нос, Птица с раздражением увидел кровь на своей ладони. — Еще этого не хватало… — пошатываясь и еле переставляя ноги он дополз до двери, — Надеюсь ты счастлив, гаденыш?! — ответом была вакуумная тишина, Сергея здесь не было и еще долго не будет. Собирая последние силы, насколько это было возможно, он крепко постучал в дверь. — Эй, там! Я здесь как бы умираю!