Love story

      Кастиэль немного потерялся в этом дыме сигарет, плотной завесой стоявшем в маленькой квартирке, где окна были закрыты наглухо, а шторы задернуты так, что даже самый маленький лучик света не мог проникнуть в мрачное царство уныния и тошнотворно медленной смерти. У него голубые глаза слезятся от болезненного ощущения близости надвигающейся угрозы. Она рядом. Она скоро придёт и заберёт его «запретное» сокровище. Плащ покрыт грязью и кровью, от него разит естественным телесным запахом и каким-то дорогим парфюмом, который застилает разум приторным туманом безумия, запрещая открыть глаза, мягкой, невидимой рукой придерживая веки закрытыми.       Хозяйка квартиры сидит на мягко, где-то порванном кресле и смотрит в одну точку. Зрачки её серых глаза расширены, чёрные волосы растрепаны, спадают неаккуратными прядями на белые плечи. Хрупкое тело покрывает только светлый халат, который явно великоват ей в размере — висит несуразной тряпкой. У девушки всего одна, до невозможности неприятная черта характера — пофигизм. Абсолютный и по-своему прекрасный для ангела, которого как магнитом притягивает в эту противную квартиру, заполненную разными листками бумаги, зарисовками, клочками салфеток, на которых аккуратным почерком, — странно, что у неё аккуратный почерк! — написаны короткие стишки с неглубоким смыслом.       Имя простое и красивое, такое… подходящее алкоголичке-писательнице в заброшенной квартирке. Мишель. Так просто и так интересно. Они познакомились благодаря Дину и Сэму, которые привели красивую девушку в потертых брюках и растянутой футболке в бункер, сообщая, что это — медиум. Медиум ли? Больше похожа на наркоманку, у которой глюки. А потом война, а потом он умер-умер-умер. Девушка места себе не находила. Драла кожу на себе, терзала губы в кровь острыми зубами, голодала, билась о стены, металась в истерике. Кастиэль и не мог подумать, что он для неё значит что-то. Писательница для него — больная привязанность, вызванная отсутствием чувств до сего момента. Это необъяснимая тяга, не похожая на любовь. Это и не любовь. Ему просто стало до безумия необходимо видеть этого человека, чуть нужнее, чем Дина, Сэма, Бобби и остальных. Он не знает, что его вернуло. Знает только то, что эта девушка что-то сделала. Сделала с собой, чтобы вернуть себе прекрасного ангела, который уже не ангел.       Мишель хочется кусаться до крови. Бог не жесток, но она обещала, поклялась, стала немного похожей на Христа, как и мечтала всю свою грешную жизнь. Градус бешености разбивает подскочившим столбцом стеклянную трубку; бешеность шариками ртути красиво оседает на кафеле. Общество, раньше безликое, но и тогда имевшее какие-то ебучие черты, приобретает уже конкретный образ приближающейся смерти, которую ещё даже не видела, но уже ненавидит, как ненавидит ублюдка, пытавшегося придушить в вампирском клубе, или как ненавидит всех, кто пытается сделать больно. Почему она? Кастиэль спрашивал, стучал кулаком о стену, пугая яростным взглядом до мурашек и слёз.       Мишель просит его уйти. Просит уйти по-хорошему: без пуль, криков и её слез. Она-то давно приняла свою скорую кончину, как что-то должное. Тем более… Это же не демону душу продаёшь. Это Бог, он добр и благ, у него нет адских псов, которые кровь выпьют, мясо разорвут и душу доставят прямиком в котёл. Это иначе… Ты сам отдаёшь себя Ему за самое сокровенное желание, которое Он может исполнить, если хочет. Захотел. Светло, хорошо, служба у Того, кто всегда казался кем-то недосягаемые и страшным. Трясущаяся рука с сигаретой подносится к тонким губам, она моментально затягивает, возможно, последние ядовитые пары в своей жизни. Никакой свободы, Мишель больше никогда не увидит тех, кого любит. Она будет вечно парить духом на небесах, вечно будет служить Ему, Кастиэль и Дин будут живы, а в замен — полное отсутствие свободы. Но что воспринимается за термин «свобода»? Возможно, для писательницы свобода заключалась в распутности, но ведь это, если смотреть с другого ракурса, зависимость и рабство греха. Демоническая одержимость привычками. Даже это уже не так печалит, как тот факт, что ей придётся оставить своего ангела на земле. Это не просто печалит. От осознания хочется лезть на стены дикой кошкой и царапать пальцами, в кровь сбивая ноготки, стучаться головой о кафельный пол в ванной и всё равно улыбаться в тупой и сладкой боли, которая открывает истину — главное, что Касти жив.       — Слушай, Кастиэль, после всего того, что пережил ты и Дин… Я просто не могла позволить вам умереть так быстро. — Медленно поднявшись с кресла, Мишель подошла к мужчине, напряжённо смотрящего в одну точку. Она мягко повернула его голову к себе, чуть поглаживая щетинистую щеку. — Поэтому перед тем, как я уйду, — Взгляд переместился на часы, которые уже почти пробили полночь. — подари мне поцелуй.       Мягкие губы Кастиэля соприкасаются с губами девушками сразу же, как та заканчивает фразу. Быстро, нежно, неаккуратно, но так желанно. Он лишь чувствует тепло и свет, что распирают его «запретное» сокровище на части, заставляя Мишель исчезать, таять в его руках. Раз-два-три — её больше нет здесь. Ангел остался один, один.