Love story

      У неё кровь всюду, раны уже не болят, они адски дерут сознание монотонным ощущением сверления. В щёку, кажется, вонзился осколок стекла. Лилу не помнит, как оказалась на этом складе рядом с ним. Ломкий от постоянного воздействия влаги бетон с хрустит под весом тела. Хруст напоминает почему-то о том, как ломаются кости, но уж никак не о бетон. Вены на руках посинели от холода, опухли от отёка конечностей. Если долго на них смотреть, то заболят глаза, поэтому она не смотрит. Кажется, в узком помещении с битым стеклом темно, а дверь хрипит под натиском Падшего, будто петли сейчас вывернет в обратную сторону. Девушка медленно и с отвращением сплёвывает вязкую, красную муть куда влево от себя, вытирает мокрый рот кулаком со сбитыми костяшками. Непослушные пальцы ловят на губах нитку слюны. Автоматически. Дверь сотрясается от аритмичных ударов — по гладкой белой стали судорожно-судорожно, как пульс, иногда визгливо срываясь в ябеднический скрип, будто на удар приходится режущее ухо железо — возможно, кастет, но вероятнее просто кольцо, хотя, если честно, насрать.       Пелену перед глазами и в мозгу разрывает посторонний бесцеремонный звук. Люцифер врывается в комнату с хищным оскалом, уже готовый. Почему-то она до последнего верила, что сможет спрятаться от него здесь, что после неудачной битвы Винчестеров, которые запрятали ослабленную и совершенно бесполезную Хотчнер в какой-то заброшенный дом, Лилу никто не найдёт и она сможет восстановиться, обратившись к забытой ускоренной регенерации. У неё в глазах темнеет от потери крови, а в голове играют церковные колокола. Глупо было полагать, что архангел бросит свою любимую игрушку. Нет, конечно он не оставит то, что якобы всецело принадлежит лишь ему.       Девушка глухо шепчет, чтобы он не смел подходить, еле-еле шевелит непослушными губами, разрывная сухую плёночку на них. Ему, как видно, не нравятся её слова. Лилу чувствует, как легкое тело отлетает в сторону. Спину пронзает резкая боль от столкновения со стеной. Поломанные во время борьбы с адскими псами рёбра врезаются в мягкие, податливые органы. Вкус металла новыми красками заиграл во рту. Лишь регенерация держит её на волоске от смерти, лишь её гордость не даёт издать болезненный стон. Он знает, что на Хотчнер можно сорваться, потому что в ней никто не видит слабое существо. Она — сильная. И, возможно, осознание собственной силы даёт ей стимул заживлять раны, срастить поломанные кости, и вставать, подниматься, опираясь разбитыми ладонями в осколки стекла, шипя от злости на себя. Лилу поднимается, смотрит прямо на своего ангела серыми, похожими на чистое небо, холодными глазами, чуть покрасневшими от сдерживаемых слёз.       Он идёт к ней медленно, словно хищник подбирается к добыче, тянет к ней руки, мол, беги ко мне, как мать зовёт своё чадо. У неё, ссутулившейся и превратившейся в сплошной комок острых углов, выступают ключицы, которые хочется покрыть дорожкой поцелуев, кусать. Лилу на зло самой себе выравнивает спину, жмуриться, хмуриться, как слепой котёнок, отшатывается назад. Люциферу хотелось обнимать, прижимать к себе своего человека. Это не чувства, любовь, которую оба отрицали, это что-то между ненавистью и глупой привязанностью. Собственничество, подписанное огромным желанием обладать. Но оба знали, что не владеют друг другом, оба знали, потому что Падший не открывался ей, девушка запрещала ему называть себя настоящим именем.       — Всё могло бы быть по-другому, — он приближается, а Хотчнер будто видит крылья за его спиной, но не верит — болезненный бред. — Идём со мной, сделай уже верный выбор. Стань моей.       Лилу смотрит пустым взглядом куда-то в сторону, молчит, качает головой. Хочется молиться, но она из каких-то там своих принципах не делает этого. Где же чертовы Винчестеры? Почему их нет? Осеняющий уже настолько близко, что можно почувствовать холод, которым от него веет. Он держится крепкой хваткой за тонкие плечи, сжимает их, хочет притянуть к себе, но его человек отскакивает от него, быстро-быстро сжимает ладошки в кулачки. В глазах более нет пустоты, обычно ничего не выражающие, они смотрят сейчас с какой-то нереальной ненавистью.       — Я отдалась тебе всецело, неужели ты не видел?! Я была твоей, — её голос срывался на хрип, она кричала так громко, насколько могла, но казалось, что её слова бьются о каменную стену около Осеняющего, растворялись. — Почему же ты не сделаешь меня свободной?! Ты не властен надо мной больше…       — Ошибаешься, ты сильно ошибаешься, Лилу. Ты зависима от меня, как когда-то от своего отца, — его голос холодный, ровный, в нём кое-как можно различить злую насмешку. — Я властвую над тобой. Не совершай глупостей.       — Я уже, — Хотчнер выуживает из-за пазухи клинок Каса, который тот дал ей. Все догадывались, что за раненной девушкой явится дьявол. Они не бросили её просто так. — Пускай мои руки трясутся, я всё равно воткну это в тебя и даже не дрогну. Уходи сам… Я говорю тебе нет, ты не будешь властвовать надо мной.       Лилу знает, что он не станет с ней спорить. И лишь когда шелест крыльев утихает, она позволяет себе безвольной рухнуть на колени, вытирая выступившие в уголках глаз скупые слёзы.