Убийство Бабочек

28 мая. Пятница

      Пальцы аккуратно проводили по шелковистым волосам, медленно их расчесывая под хриплое мычание какой-то первой попавшейся колыбельной. Может, из такого далекого детства или все же уже на современный лад, но глубокой ночью, когда слипались глаза, и голова совсем не хотела думать, это совсем неважно. Мозолистые и грубые, но ласковые руки, гладили по голове, убрали волосы за ухо, а потом проводили по щеке. Глеб перевернулся на бок, в пьяном сне улыбнувшись, довольно и искренне, тыкаясь в чужое бедро, пытаясь приподнять руки, чтобы обхватить его, но слабость не дала, поэтому пару попыток — скомкал лишь в ладонях ткань простыни. Юрий тяжко вздохнул, оставляя тишину нетронутой.       Тусклый свет настольной лампы освещал кровать и лица. Безмятежное сопение прерывалось стуком часов на кухне. Время перевалило за третий час, светало, но плотные шторы не давали ни одному светлому участку с улицы проникнуть, а гул машин в пробках все так же терзал уши даже на десятом этаже. Тик часов намекал, что ночь быстро заканчивалась — надо бы что-то решать, но все еще недостаточно светло, чтобы начать новый день и размышлять трезво. И ощущение иное, когда думаешь о скором рассвете, ждешь его, чтобы сомкнуть тяжелые веки, лишь бы пережить очередную ночь. Пропустить во сне с надеждой, что решение прийдет утром.       Только вздремнуть не получалось.       Юрий все смотрел на умиротворенное выражение и слегка улыбнулся, а потом скосил глаза на телефон, что все еще горел, хотя и потускнел через пару секунд. Юра прикусил губу, остановившись, сгорбился, расположив локти на коленях, смотря на мобильный, как будто ждал какого-то чуда. И чуда не случалось. Его собеседник тоже не спал как и всегда, когда Юрий просил его не оставлять с удручающими мыслями — пыткой, с которой он едва справлялся. Он снова отправил сообщение с просьбой рассказать обо всем сначала: подробнее, понятнее, — хотя на самом деле не хотел ничего знать. И мобильный завибрировал, давая осознать все в этом чертовом мире, потому что еще одно сообщение подтверждало его опасения. Юрий отложил телефон подальше на тумбочку, чуть ли не уронив его из-за того, что положил на край словно скованными руками, опускаясь на скрипнувшую в мертвой тишине кровать, слишком грузный для себя, непонятный, с невыносимой болью на плечах, а потом скосил глаза на спящего Глеба, который все-таки обнял его. Ткань шелковой пижамы скользнула по голому торсу, тут же появились мурашки. Юра сипло выдохнул, повернувшись на бок, прижимаясь ближе, лишь бы не оставаться в своей голове, зарываясь носом в чужие ключицы.       Всю ночь он не мог уснуть, ощущая себя так тошнотворно рядом с ним, но так нуждающемся в нем.              Мне было так плохо, когда я очнулся в больнице после случившегося. Мое лицо обгорело в тот день, и несколько костей были сломаны. Я лежал на больничной койке почти полгода, пока мне исправляли повреждения хирургическим путем. Так и не скажешь, что в первые дни от кожи лица почти ничего не было. Мне сделали его по моей старой фотографии из водительского удостоверения, поэтому я выгляжу моложе своих тридцати. Ты можешь представить мой гнев за все, что мне пришлось пережить из-за того теракта? Боль, утрату и безнадежность. Весь мой мир рухнул, все, что мне было дорого, вмиг исчезло, а я с трудом смог восстановиться и сдохнуть под обломками.       Ее больше нет в моей жизни. Я чувствовал, словно тону и не могу выбраться несколько лет подряд. Моя мама была единственной родственницей, с которой я общался. Она всегда поддерживала меня даже несмотря на то, сколько проблем я ей причинил. Я не самый хороший сын, не самый лучший человек и уж точно не заслуживаю хоть немного понимания после моих слов, которые я с психу наговорил ей в тот день. И после того, что я сделал, она продолжала называть меня ласково по имени, как в детстве, и улыбаться мне, словно я не делал ошибку за ошибкой. Словно я не был обузой все это время. Как будто ей не приходилось стыдиться за вечные драки в детстве, за мелкие кражи, за мои вечные истерики, за хреновую жизнь, за неоправданные надежды. За то, что я был недостаточно сильным, чтобы помочь ей. За то, что не защищал от отца, не смог быть примерным сыном, не был никогда лучшим. За то, что все время был слабым. Ошибкой.       В последние дни она была такой счастливой, какой никогда не была. Она буквально светилась и обещала мне, что все наладится. Обещала мне, что даст мне время, чтобы я смог снова быть нормальным человеком. И вот вчера она радовалась тому, что важную для нее статью напечатали, а сегодня она мертва. Сегодня ее хоронят прямо у меня на глазах, а я даже не успел ей сказать, как благодарен за все, что она для меня сделала. За то, что забрала меня из того Ада, за то, что не вернула меня обратно в детдом. Я думал, что я еще успею все ей сказать. Но она мертва, и я больше не увижу ее. Она больше не погладит меня по голове и не скажет, что я могу остаться еще на пару дней, потому что очень соскучился и мне тяжело справляться с тем, что я сделал, с каждым годом сильнее. Я всегда чувствовал пустоту в себе, я свыкся с ней, но после ее смерти моя жизнь будто бы закончилась. Я не жил. Я просто перестал хоть что-то понимать. Я все время вижу перед глазами ее и не могу никак простить себе того, что не смог спасти ее в тот день. Или хотя не успел попрощаться. Не успел попросить прощения.       Неизвестный:       «Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. Ты не виноват в том, что случилось».       Нет, в какой-то степени я виноват. Если бы я вовремя понял все, я бы мог хоть что-то сделать.       Это даже странно, что ты такой понимающий для того, кто без сожаления решил кого-то убить.       Неизвестный:       «Неужели я не могу сочувствовать тому, кто имеет похожую на мою историю?»       Мне очень жаль, что с тобой произошло тоже самое.       Но тебе правда хочется помочь мне? Ты должен понимать, что, если мы это сделаем, то больше ничего не вернуть.       Неизвестный:       «Я предложил тебе свою помощь, потому что понимаю и разделяю твои чувства. Я понимаю все риски, но ты можешь не беспокоиться о том, что будет дальше. Я гарантирую тебе, что ты останешься на свободе после всего».       Правильно ли это?       Неизвестный:       «Нет, конечно, нет. Но разве правильно было то, что они сделали? Думаю, нам бы с тобой хотелось справедливости, но закон не всегда может ее предоставить. К тому же я помогу тебе, ты поможешь мне — на этом все. Никто никому не расскажет, а ты и я ничего такого не сделали и не планировали. Не бойся, я предоставлю тебе безопасность».       И моей семье?       Неизвестный:       «И твоей семье».              Старые обои снились, и правда. И руки свои видел перед собой, что разбивали яйца над сковородкой. Любимый завтрак. Ее любимый завтрак. И тихое радио передавало погоду на сегодня, а на дворе пятнадцатый год. Такой далекий, но казалось, что вроде недавно было. Совершенно другое время, совершенно другой воздух, другие люди, но все только воображение, потому что на самом деле ничего не поменялось. Запах даже ощущался, шипение масла, и так по-старому все виделось, что не хотелось просыпаться, ощущая тепло от плиты и восходящего солнца сквозь открытое окно. Немного хотелось побыть в уютных днях июля, задержаться там подольше. Потому что старые обои в цветочек, в которые они с Мариной переклеивали всю квартиру, чтобы устроить свое уютное гнездышко, напоминали о ней все пять лет, а здесь он чувствовал ее присутствие, даже если не видел лица. И теперь во сне чудились ее духи и смех, но теперь от тоски гложет сердце, а не от легкой радости. Иногда, особенно на поминках, так хочется вернуться обратно, а дальше пытаться продолжать жить, несмотря на определенно давящее чувство предательства.       Глеб жмурился, стараясь наконец-то проснуться, переворачиваясь на другой бок, замечая пустое место, начиная невольно искать кого-то рукой, разглаживая складки на простынях. Он нахмурился, а потом приоткрыл глаз, пытаясь понять, где находится, замечая свое постельное белье и очертания комнаты, в которой никогда ничего не менялось. До звона будильника было достаточно времени, чтобы уснуть заново или понежиться минуту другую, полеживая в уютной постели, однако с кухни доносились какие-то звуки. Сначала Глеб напрягся, дожидаясь хоть чего-то подозрительного, но даже не попытался двинуться, потому что чувствовал себя не выспавшимся и не хотел даже думать о том, чтобы встать и посмотреть. Да вот аппетитные запахи смягчили его недовольство.       А когда вылез из-под одеяла, в комнату вошел Юра с подносом, полный еды:       — С добрым утром, именинник! — его голос был громким среди тишины комнаты, отчего Глеб фыркнул, накрываясь обратно одеялом, завалившись всем лицом в подушку. Юрий усмехнулся, поставив на тумбочку поднос с тарелкой яичницы, сосисок, хлеба и стакана бодрящего кофе, и Глеб, не осилив желание попробовать, все-таки потянулся за напитком, хотя и не встал. Тогда, попробовав сваренный Юрой кофе, он прищурился, морщась от утренних ярких лучей солнца, потому что Юра распахнул шторы, довольно поглядывая в окно. — Сегодня прекрасный и отличный день.       — Слишком ярко, — с неким возмущением хрипло заявил альфа, попутно положил телефон перед собой и стал пролистывать всю почту, что успела накопиться за несколько часов, потому что перед сном он уже проверял ее. Юрий хмыкнул, лукаво рассматривая явное нежелание вставать, и слегка улыбнулся, когда подошел, выхватив телефон по пути без какой-либо ответной реакции, и плюхнулся рядом, начиная за Глеба проверять его почту. — Скажи, если там будет что-то важное.       — Окей, но тебе явно нужно понять, как блокировать спам, — с каким-то укором в тоне вздохнул бета, удаляя приглашения разных магазинов и обычных спам-сообщений о скидках маркетплейсов, а потом застыл, когда Глеб потянул к себе тарелку, начиная хрустеть жареным хлебом. — Как тебе?       — Пальчики оближешь, — в подтверждении он и правда облизнул один из пальцев, и Юрий ощерился, тут же перелег, чтобы быть ближе лицом к Глебу, оставив чужой телефон подальше от трудоголика, а потом, стоило альфе подцепить вилкой кусочек сосиски и яичницы и направить к нему, угощая его же творением, довольно сомкнул губы на зубчиках столового прибора. — Ты правда проснулся так рано, чтобы покормить меня?       — Если тебе хочется в это верить, то тогда, да, специально для тебя, — насмешливо ответил бета, а потом, прикрыв глаза, шире раскрыл рот, словно просил добавки, но вместе добавки Глеб чмокнул его в слегка масленые губы, заставляя шире улыбнуться. — Жадина. Но, раз ты сегодня именинник, в этот раз я прощаю тебя.       — О, какая щедрость, — саркастически протянул альфа, наконец вставая с постели, чтобы ненароком не испачкать белые покрывало и простыни.       — Итак, у тебя есть планы на этот вечер?       — Если не считать рабочую смену и корпоратив, то нет, — Глеб сел на край кровати, поставив тарелку обратно на поднос, продолжая завтракать, когда Юра положил голову ему на бедра, не переставая разглядывать того с особым трепетом, какой отчетливо виднелся в глазах, заставляя усмехнуться. — Могу предположить, что у тебя планы есть.       — Что ж, возможно.       — Сюрприз? И не скажешь мне, что приготовил для меня?       — Ну, уж нет. Сюрприз есть сюрприз!       Юрий все-таки поднялся, вскочил на ноги и наклонился для того, чтобы поцеловать в щеку, однако на его шею тут же легли руки, что схватили и потянули за собой. Юра подался от неожиданности, поэтому сейчас нависал над Глебом, и громко фыркнул в их начавшийся поцелуй. Когда Глеб делал так, Юрий не мог остановиться и продолжал потакать собственным желаниям расцеловать каждый участок кожи на лице: в щеки, в лоб, в нос и в губы, во все морщины и родинки. Он зарылся в мягкие волосы, ощущая, как с игривостью чужие пальцы касались его спины, оставляя мурашки по проведенным линиям. Однако Юра тут же оторвался, не давая тому вновь поймать его, прижав кисти к поверхности матраца, отчего Глеб только нахально усмехнулся.       — Так, — начал более серьезно бета, но вот с напускным тоном, — мне нужно перед сменой переодеться. Если ты не дашь мне вернуться к себе, то на этот раз причиной опоздания будет сам начальник.       — Неужели только сейчас мой чудный сотрудник решил задуматься о причинах опозданий? — в такт ему ответил Глеб, резко обхватив ногами чужую талию, заставляя наклониться от повисшей тяжести. — Как-то поздновато, не думаешь?       Тогда он, играючи, клацнул челюстями возле чужого носа, и Юрий, не давая ему вести в этой маленькой глуповатой игре, всем весом улегся на того. Глеб наигранно надул щеки, словно вес был действительно непосильным, а потом схватился за шею, потому что в ту секунду Юра резко встал, поднимая его разом, усаживая поудобнее на собственном тазе, подхватив за бедра, чтобы наверняка не соскользнул вниз, и развернулся в сторону входной двери.       — Либо я иду один за сменной одеждой, либо ты пойдешь со мной в пижаме босиком.       — В одной пижаме будет холодновато, — Глеб все-таки спустился на ноги, давая Юре надеть толстовку, а потом прислонился к стене плечом, смотря, как тот натягивает кроссовки. — Буду ждать твоего сюрприза с нетерпением.       — Он будет поздно, так что выдержи сначала ушлый корпоратив.       — Он не будет ушлым, если там не будет алкоголя.       — Я отвечаю за место и время, но вот не могу отвечать за коллег, — заявил Юра, выпрямившись, немного постукивая носком обуви о пол. — Наверняка протащат что-нибудь с собой.       — Как насчет того, чтобы я назначил тебя на обязанность проследить за этим? — Глеб весело хмыкнул, когда Юрий поморщился. — Это просьба именинника.       — О, как заговорил, — с наигранным недовольством проворчал бета, а потом махнул рукой. — Ладно. С поличным у всех конфискую коньяк, буду глядеть в оба.       — Ты самый лучший мужчина в моей жизни.       — Не подлизывайся, — бросил тот и притянул его к себе, чтобы обнять и уткнуться носом в плечо, чувствуя сладкий кофеин, а потом поднял голову, чтобы чмокнул его в губы. — Я пойду. Увидимся в офисе.       — Увидимся.       Глеб закрыл дверь за Юрой и наконец расслабил плечи, тяжело вздохнув. Легкая улыбка тут же спала с лица. Он устало провел пятерней по волосам, понимая, что ему нужно встряхнуться перед предстоящим днем. Он сразу же пошел в ванную, потому что, кроме горячего душа, ничего не помогало ему взбодриться лучше от утренней утомленности и шумных мыслей. Горячий поток воды в душевой расслабил напряженные мышцы, и Глеб тупо уставился в стенку, иногда зализывая пряди назад, чтобы не мешали разглядывать одну точку. Тяжесть в груди игнорировалась, потому что после ухода Юры он чувствовал ее всегда. Он обманывал его все больше и больше. Глеб вышел из ванной, не чураясь капать на пол, подойдя к умывальнику, где на стойке лежал рядом фен. Его шум и дуновения теплого воздуха не давали слышать мысли, пока занимался тем, чтобы правильно высушить локоны. Нашел в гардеробе свежий комплект костюма, стараясь проигнорировать маленькое пятнышко на рукаве от ручки, что упустил порошок при стирке. Когда застегнул на рубашке последнюю пуговицу, в дверь громко постучали. Словно размахнувшись, как будто хотели оставить вмятину. Глеб на мгновение застыл, отвлекаясь от рассматривания паркета в спальне, и, пока завязывал галстук, осторожно пошел в сторону прихожей.       Стук, достаточно сильный, повторился, пока пальцы нащупали в висящем кармане пальто пистолет, но сразу же отпрянули, стоило раздаться:       — Открывайте, полиция!       Глеб тяжело вздохнул, заглотнул больше воздуха, нечаянно подавился им и, закашлявшись, открыл дверь сотрудникам полиции, которые сразу же вломились. Один из них, самый первый, выставил дуло автомата прямо между глаз, заставляя даже без слов сесть на колени и выставить руки вверх. Глеб уже столько раз делал это, что такое положение могло войти в привычку при виде полиции, что никак не радовало. Так еще каждый омоновец оставлял грязные следы обуви, заставляя стиснуть челюсти от еле скрываемого раздражения. Шум и гам всегда сопровождался с полицией, поэтому до ушей доходил погром его вещей. Глеб поднял глаза, хмурясь так, что кожа переносицы сморщилась, потому что в проеме показалась еще и Катрина.       Он цыкнул, когда та усмехнулась, смотря на него сверху-вниз:       — Тебе даже идет так стоять, — язвила она, упиваясь положением, на что Глеб лишь покачал головой, но аккуратно встал, потому что Катрина махнула рукой, чтобы подчиненный перестал держать его на прицеле и ушел подальше. Милюкова вновь пихнула ему прямо в лицо документ. — Ордер на обыск твоей квартиры, кстати, получил Коля.       — Я знаю, — бросил альфа, стараясь пройтись глазами по строкам, разглаживая складки на брюках, но на самом деле он с трудом верил в сказанное. Катрина сразу же выхватила одер. — И что на этот раз?       — На этот раз? Тебя подозревают в убийстве Бархова, — Катрина фыркнула, толкнув его плечом, проходя в спальню, а за ней оставались следы грязи от ее каблуков, и уже оттуда послышалось. — Проверьте тут все! Тщательно!       Глеб скрестил руки на груди, начиная чувствовать, что не выдержит еще одного оставленного следа, как вдруг с кухни донесся треск, как если бы разбили тарелку. Тогда рядом с ним кто-то остановился, и альфа глянул в сторону, заметив Николая, закрывшего дверь, потому что грохот привлек соседей, которые хотели поглазеть на редкое для них событие. Коля по-странному молчал, глядя хмуро и напряженно, а потом без слов повел пальцем в сторону гостиной. Они сели за кофейный столик напротив друг друга и какое-то время молчали, внимательно рассматривая, как полицейские крушили, по мнению Глеба, комнату. Они даже столкнули почти засохший фикус.       — Ты же… — начал было Коля, но запнулся, старательно избегая чужого взгляда, а потом вдохнул заметно глубже и все-таки посмотрел на отца. — Ты же понимаешь, что я не мог довериться твоему шаткому алиби?       — Конечно. Но вы ничего не найдете, потому что я невиновен.       — Я знаю, но работа есть работа, — угрюмо заявил Николай и почесал наморщенный лоб, поджимая губы, словно не знал, куда деться сейчас. — Мне нужно допросить тебя.       — Допрашивай.       Коля хотел было открыть рот, но очередной выбившийся их грохота звук заставил замолкнуть и скосить глаза в сторону:       — В другом месте, — он встал, доставая наручники, которые висели все это время на портупее с кобурой и привлекали внимание, но потом так нерешительно убрал их обратно. — Ты и без этого пойдешь со мной. В участок.       — Конечно.       На служебной машине они доехали до участка в полном молчании, хотя Глеб все время переводил взгляд на сына и каждый раз натыкался на задумчивое лицо. И по нему понятно: тот не так решителен, как говорил. Он не уверен, что отец невиновен, поэтому Глеб видел, как Коля пытается где-то глубоко в голове понять, на чьей он стороне. Но Глеб понимал, что его образ в глазах сына давно испорчен тем инцидентом с терактом, так бы, он уверен, не было никаких метаний. Однако Глеб знает, что его невозможно посадить, даже если бы не прятал улики так тщательно. Он просто хотел дать сыну быть честным прокурором, но не более.       Он снова оказался в допросной, ожидая, когда Николай вернется с материалами дела, и от бездействия и растущего раздражения стучал пальцами о стол, откинувшись на спинку стульчика. Дверь открылась, и Николай сразу же поставил несколько папок на край стола и уставился на него таким серьезным взглядом, что Глеб, потупившись, даже напряг плечи, но тот сразу же заявил:       — Можешь не напрягаться, нас никто не слушает, — между делом он искал что-то в бумагах и фотографиях, когда раскрыл первую папку, но Глеб продолжал молчать лишь потому, что сказать было нечего. — Я специально выбрал место, где нас не подслушивают.       — Почему?       — Знаешь ли, улик у нас на тебя все равно нет, тебя подозревают только из-за того, что совпали косвенные, — более спокойно ответил Коля и, подвинув стульчик ближе к отцу, присел, положив перед тем листок и ручку. — Но для твоей безопасности тебе стоит подписать запрет на выезд из страны.       — Из страны? Боже, я даже из города не выезжаю, если не на командировки только, — себе под нос проворчал Глеб, но все-таки поставил подпись, после чего документ забрал Коля, попутно раскладывая остальное из папки. — Так… К чему это все?       — К тому, что я хочу попросить тебя о помощи, — не дав даже удивиться, Николай указал на какие-то бумаги, заставляя глянуть на них. — Дела об убийстве Анны Барховой, Григория Макеева, Аркадия Конского — связаны. Я это понимаю, но мне нужна хотя бы одна улика, которая могла бы связать их в одно дело. Посмотри на это: в деле Барховой, при повторном обыске, мы нашли с помощью люминала следы от подошвы сорокового размера обуви на месте преступления. Преступник вляпался в кровь Барховой и по этой фотографии видно, что они ведут к входной двери. По показаниям соучастницы, Меделянской, мы знаем, что преступник — мужчина. Предположительный рост: сто семьдесят пять, сто восемьдесят сантиметров. С сороковым размером обуви, спортивного телосложения и, возможно, имеющий медицинское образование или знающий анатомию человека. По повреждениям Барховы можно точно сказать, что это подражатель Канавского Потрошителя.       Коля притянул себе другую папку, еле успевая за своими словами:       — Ради этого я поднял архивное дело о нем, чтобы понять мотив нашего преступника! Если ты помнишь, Канавского Потрошителя так и не поймали, а вместо него пятнадцать лет сидел невиновный. Только вот чуть меньше двадцати лет Канавский Потрошитель не орудовал в городе, и по сведениям дела его жертвами были только участники группировок нулевых. И еще почерк Потрошителя! Всегда один и тот же: выдернутые уши, глаза, язык, разрезанные нос и губы, а самое главное — вспоротая глотка. Так наш преступник всего лишь подражатель, может быть, фанатик.       — Фанатик?       — Понимаешь ли, это наша первая версия, потому что повреждения похожие, но переломы и гематомы — не похоже на почерк Потрошителя. Он не позволял себе большего насилия, скорее, просто… Показывал свои возможности? Обычно серийным убийцам, не совершающие сексулизированных действий с жертвами, нравятся убивать, потому что им нравятся либо просто насилие, либо собственная сила перед жертвами. А Потрошитель делал это, во-первых, с преступниками, поэтому я считаю, что он был участником какой-то группировки сам, тем самым «захватывая», — он сделал кавычки пальцами, — территории. Ты сам знаешь, как было в нулевых. И во-вторых, предполагаемый возраст Потрошителя — пятьдесят лет, а мы ищем тридцатилетнего или сорокалетнего мужчину. Первое, что можно было подумать при подражании одного из известного преступника в городе — фанатизм. И я не исключаю этого, но это не главное, потому что сведения Меделянской дают нам понять, что у преступника были мотивы. А точнее, мотив — месть.       А потом Николай облизнул губы, глазами пытаясь найти то, что ему нужно, после выхватил фотографии увечий тела Анны, отчего Глеб поморщился:       — Вот! Все ведь указывает на фанатика, который решил сам бороться с преступностью, не так ли? Но потом… Я был удивлен, что сразу не заметил этого.       — Заметил что?       — Очевидной детали! — по раздражению в голосе было понятно, что в голове Николай себя ругал, что не понял этого раньше. — Я провел много времени, чтобы изучить дело Потрошителя, потому что действительно думал, что у нас завелся подражатель. Слишком очевидная попытка сделать из себя фанатика, но если бы это было на самом деле так, то… Труп Барховой был бы расчленен и выброшен в канавах. Потрошитель все-таки Канавский. Канава! Черт возьми! Эта была главная фишка. Это был почерк Канавского Потрошителя. Трупы в канавах, которые было сложно найти. Эта деталь мешала полиции поймать его… Тем не менее, как ты знаешь, нашему преступнику всего лишь нужно было отвлечь внимание и создать образ подражателя, из-за чего мы бы упустили из виду его собственный мотив. Месть. Он мстил именно Барховой.       Николай наморщил лоб, доставая снимок убитого Коня:       — Аркадий Конский — он же Конь. Твой информатор, если я правильно помню, — недовольно произнес Коля, когда не заметил на лице отца ни одного изменения. — Немного похожие повреждения и перерезана глотка. Мы не можем связать эти два дела, потому что между ними нет прямой связи.       — Тогда почему ты решил, что они связаны?       — Потому что свидетельница — пожилая соседка Коня, рассказывала, что к нему зашел мужчина и через полчаса вышел. В то время, в которое произошло убийство. Она не смогла нам описать внешность этого мужчины из-за плохого зрения, но описала его, как большого и сильного. И так, как старушка была сама небольшого роста, можно навскидку сказать, что мужчина был среднего роста спортивного телосложения. Никого не напоминает? То же подражание и то же описание.       — Так почему бы вам не связать их в одно дело?       — Потому что этих улик недостаточно, а связи между жертвами не было, — Коля устало вздохнул, но мотнул головой. — И наконец, Григорий Макеев. На этот раз убийца предположительно женщина из-за найденных длинных волос и накладного ногтя.       — Не могу понять их связь, — Глеб поджал губы, словно старательно думал над этим.       — Здесь есть большая связь, я уверен. Дай мне немного времени, я просто даже не знаю, с чего начать, — Николай вытянул указательный палец, чтобы Глеб замолчал и не перебивал. Коля глядел на бумаги, будто там сейчас формируется ответ, так гипнотизировал написанный текст, что тишина, длящаяся пару минут, была просто невыносима. И тут он заговорил. — Из-за дождя в городе сложно работать следователям.       — Что прости?       — Кровавые следы вели к выходу. Наш преступник даже не думал как-то скрыть улики, ему было все равно. Я распрашивал Меделянскую еще пару раз, и она все твердила о любовнике Анны, который им помогает. Значит, если есть соучастница в лице Меделянской, почему бы не быть еще одной соучастнице? М-м-м, — он постучал ребром пальца по лбу, словно терял мысль. — Их несколько людей, и их объединяет что-то, что заставляет мстить…       — Коля, ты что-то говорил про дождь? — неуверенно решил напомнить Глеб.       — Да, точно. Дождь смыл в саду Барховой все следы. Если бы они там остались, мы могли сравнить колею, оставленную мотоциклом, с колеей, которую обнаружили на месте убийства Григория Макеева. Тогда бы мы могли объединить дела Барховой и Макеева в одно, если бы они совпали. К тому же тогда мы могли бы присоединить дело о нападении на Александра Скворцова в больнице.       — А оно тут причем?       — Дядя Кир дал мне хорошие показания, — Николай как-то более повеселел при упоминании любимого дяди, а потом сосредоточенно уставился на еще одну папку. — И хоть они так же размыты, потому что оба преступника скрыли внешность, я точно уверен, что убийца Барховой и убийца Макеева — друг друга знают. И так же есть предположительные данные о второй — женщина среднего роста, упитанного телосложения с красными волосами. Дядя Кир сказал, что на ней был парик, но, пока они дрались, тот слегка съехал, давая увидеть настоящие волосы. А ты знаешь, где мы нашли красные волосы?       — Мне кажется, этого достаточно, чтобы связать их в одно.       — Да, я сам это понимаю, но пока в городе происходят все эти потасовки и нападения, никто не хочет меня слушать. Все же я прокурор, а не следователь, — он обреченно вздохнул, прикрывая глаза, пока Глеб только понимающе кивнул. — Я бы сейчас не метался от одного дела к другому и не писал отчеты к каждому.       — Хм. Ты хотел попросить меня о помощи, — решил напомнить альфа, и Коля кивнул. — Что я могу сделать для тебя?       Вместо слов тот достал еще листок, давая его в руки. Глеб сжал челюсти, рассматривая распечатанный фрагмент с камеры видеонаблюдения. Тот день, когда его чуть ли не похитили люди Шебеки, и он прищурился, чтобы разглядеть в нечетком изображении себя и женщину на мотоцикле, которая так заметно направила на него пистолет. Глеб отложил от себя очередную улику и скосил глаза на сына, который внимательно все это время смотрел на него, опирая голову ладонями.       — Значит, это предполагаемая убийца Макеева?       — Да. Ты прав. Это она. И тебе стоит мне рассказать, как ты замешан в этом.       — Я не могу тебе рассказать, потому что сам об этом не знаю, — Глеб нахмурился. — Ты же сам понимаешь, я привык, что на меня вечно покушаются.       — Да, я видел, как тебя затолкали в машину двое людей. И знаешь, мне хотелось бы знать, что случилось потом.       — Вопрос был решен тем, что я поговорил с их главой. Нет ничего важного, — отрезал тот и помотал головой. — Если ты хочешь узнать, как я связан с убитыми, я не смогу дать тебе ответа, который решил бы твою проблему. Понимаешь ли, с Барховой я знаком лишь потому, что я сотрудничал с ее мужем, с Макеевым мы были партнерами по бизнесу, а Конь — мой информатор. Это все.       На лице Николая заметно пролегла тень разочарования, и Глеб даже пожалел его, дотронувшись до плеча:       — Мне жаль, что я не смог тебе помочь.       — Нет-нет, не в этом дело. Ты знаешь, что тебе грозит опасность, и я ужасно волнуюсь, — его голос дрожал, а шумное дыхание давало понять, как много мыслей в голове в одночасье появилось из-за этого. — Ты должен быть осторожней. Черт возьми…       — Все будет в порядке. Поверь мне, — Глеб постарался ласково улыбнуться и потянул сына к себе, давая себя обнять. Тот дрожал как осиновый лист в его руках, цепляясь за ткань рубашки на спине. Глеб положил подбородок на макушку, успокаивающе поглаживая меж лопаток, зная, что это мгновенно успокаивает Колю. — Все будет хорошо. Нет ничего, с чем твой папа бы не справился.       — Да… Да, я знаю, — приглушенно буркнул Коля, уткнувшись в плечо носом. — Я знаю.       Они сидели так пару минут, пока Николай сам не отстранился, выглядел до ужаса смущенным, а потом стал потихоньку собирать разбросанные по всему столу бумаги. Глеб втянул воздуха в грудь, наконец переставая дергать концы рукавов под столом, стараясь не выдавать, что собственная ложь его маленькому котенку душила и колола так сильно, что сложно было дышать. Главное, он никогда не забывал, что врет постоянно и постоянно ради вещей, которые потом помогут его семье.       Он невольно дернулся, когда Коля заговорил:       — Прости за сегодня, мне было необходимо сделать обыск. Катя уже хотела обратиться к начальству, если бы я не обратился за ордером, — Николай поджал губы, помотав головой, потому что хотел сказать что-то еще, но вовремя замолчал. Глеб только понимающе кивнул, и это заставило того все же сказать. — Я не хотел портить тебе праздник.       — Ты не можешь испортить мне праздник. Я все понимаю.       — Спасибо. Что ж… С днем рождения? — Коля наконец улыбнулся, давая появиться легкости в груди. — Я уберу все, что сделали мои люди у тебя в квартире.       — Нет, не стоит.       — Пожалуйста, — прервал его альфа, вытянув ладонь. — Это мои извинения, пап, если ты дашь мне запасные ключи, я приберусь и приготовлю что-нибудь вкусное для тебя. Представь: вернешься после тяжелого дня в чистую квартиру, да еще и ужин уже есть. Давай же.       Глеб хотел вновь отказаться, но дело было в том, что он не мог отказывать сыну, когда тот так смотрел на него. Он слегка приподнял концы губ и сдавленно вздохнул, все-таки отдав один из ключей.              Юрий покривил губами, проследив, чтобы из кабинета для совещаний все наконец-то ушли, не забыв чего-нибудь по пути, а потом глянул на часы, тикающие уже в тишине помещения. Глеб так и не явился, поэтому Юра решил в кой-то веки взять ответственность за планерку, распределив задачи между сотрудниками на сегодня. Все жаловались, думая, раз последний день в месяце-сокращения, то работы будет в разы меньше, однако сокращенный день имел совершенно другие планы на работников. Им придется работать вдвое больше за короткий период. Юрий пытался утешить, напоминая о том, что скоро все это закончится, но это не спасало от кислых мин.       Он тяжко вздохнул и осторожно сел обратно на кресло, рассматривая документы, пытаясь хоть немного сосредоточиться на тексте, а не на мыслях жужжащих в голове, которые появились после того, как он увидел несколько машин полицейских возле подъезда Глеба. Беспокойство не отпускало, а теперь, когда Глеб отсутствовал, ему казалось, что полиция не просто там собралась. Случилось что-то. Он едва ли не догадывался после вчерашнего. И это заставляло тяжесть осесть под ребрами. Глеб мог оказаться убийцей Павла Бархова, о котором сплетничали на форуме, и винили только одного Орла, как единственного способного избавиться от столь важной шишки в городе и не лишиться такой важной штуки, как свобода. Юрий не мог поверить, что не считает слова Глеба о его непричастности всецелой правдой. Он не глупый и совсем не наивный, чтобы не расспросить второго владельца казино об отмывании денег. И если Глеб допустил мысль, что они с Виктором не могут поговорить без ссор, то явно ошибается. Юра открыл переписку с Виктором, который обычно занимается денежными перерасчетами, в отличие от Глеба.       Юрий мог свыкнуться с мыслью, что Глеб управляет казино, потому что почти три года был в отношениях с мужчиной, который также управлял им. Однако Виктор ему никогда не врал о том, чем занимается и откуда у него деньги на дорогие подарки. Виктор честно объяснил о заработке и о своем отношении к нелегальному бизнесу, потому что Юрий, будучи коллектором на момент их знакомства, вел куда более преступную жизнь, нарушая законы, избивая и запугивая должников микрозаймов. Виктор был одним из тех, кто дал ему возможность не быть сволочью всю жизнь и прервать вечное насилие, что началось еще с подросткового времени, когда в маршрутках крал кошельки. А Глеб замалчивает до последнего, хотя все время кажется куда более открытым человеком. Юрий чуть нахмурился, понимая, что ощущает чувство определенно неправильное под сердцем. Он как будто медленно возвращается в те страшные года бурной юности рядом с Глебом. Сначала вернулся в воспоминания о том, как плохо жилось в семье должника наркоторговцев и журналистки, вечно ощущая опасность каждого дня, когда к ним приходили огромные дяди с пистолетами или врывались милиционеры за отцом. Все страшное вновь появилось в голове, когда в забегаловке началась бойня группировок. А теперь, когда соврал прокурору об алиби Глеба, так совсем стало худо. Все это красной нитью проходит через всю его жизнь. Вечное вранье о местонахождении отца, за которым приходили разношерстные люди: то преступники, то милиционеры. А дома маленькая сестра и мачеха, совсем беззащитные, в горле ком затвердевшей тошноты, такой колючей, просто потому, что ему в очередной раз приставили дуло пистолета между глаз с вопросами. Страх, когда убегаешь с награбленным от хозяинов кошельков, чтобы только порадовать новой куклой сестру и хоть немного купить пропитания, потому что отец все потратил и заложил в казино. Ненависть, которую испытывал, оказавшись на арене, зная, из подпольных боев просто так не вылезти, если ты понравился зрителем. Полное равнодушие перед слабыми людьми, которые бросались в ноги, моля его остановиться, но лом в руках давно окровавлен. А теперь и вечные кошмары до тошноты и приступов паники за все, что успел сделать за такую короткую жизнь.       Юрий поджал челюсти, скомкав бумаги в руках, понимая, что снова оказался там, откуда так старательно пытался сбежать. Он даже не заметил, как стучал пальцем по виску, а перед глазами буквы просто расплывались. Юра видел среди сотрудников полиции Николая, говорящего с Милюковой. Он ушел от туда сразу же, как только Николай посмотрел в его сторону. Тот наверняка не заметил его, потому что Юрий стоял в сторонке в плотной толпе, но это все равно заставило направиться прочь от полиции быстрее. Не хватало очередного внимания с их стороны. Юра жалобно вздохнул, уткнувшись носом в согнутый локоть, устроившись лбом на столе. Виктор сделал все для него, чтобы он смог начать новую жизнь, и Юрий старался ради него забыть все то, что произошло. Хотя бы то, что случилось после армии, которая к чертям разломала его после такой не щадящей юности. Глеб вернул его обратно. И причем делал так искусно, что Юра даже не заметил, как делал все, просто поведясь на добродушие со стороны Глеба. Юрий шумно всхлипнул, часто задышал ртом, потому что слезы текли по его щекам, а боль сгребла грудь. Он знал, что что-то не так, он понимал это еще с самого начала.       В кармане брюк завибрировал мобильный, и Юрий с неким беспокойным трепетом глянул на экран, но там оказалось только сообщение от Виктора с просьбой о встрече. Он незлобно, но раздраженно цыкнул, вставая с кресла, собрал все листы в папку, вытер слезы так, что осталось неприятное ощущения трения ткани пиджака о влажные щеки и быстро вышел из офиса. Юрий открыл дверь своего кабинета и остался на пороге, наткнувшись на сидящего за его местом Глеба, что лениво перебирал папку с документами, а потом поднял на владельца глаза. Он тут же улыбнулся кончиками губ и отложил папку в стопку. Юра состроил более невозмутимое лицо и захлопнул дверь, подходя ближе к почему-то до странности довольному альфе. Глеб как-то задумчиво игрался с карандашом, внимательно следя за каждым движением секретаря, пока тот не уселся на стульчик напротив. И брови слегка нахмурились, когда Глеб чуть наклонил голову набок, пытаясь заглянуть в чужое лицо. Юрий слегка отвернулся, тяжело вздохнув, раздувая ноздри, потому что в глазах снова начало щипать, как тот не пытался справиться с вновь нахлынувшими эмоциями, которые тот не совсем успешно контролировал.       — Не обращай на это внимания, — попросил Юра, прежде чем Глеб успел бы поинтересоваться, он тут же натянул улыбку, прикусив внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать себя раскрыть. — Что ж… Где ты был на этот раз?       — Появились неотложные дела с утра, — Глеб скосил глаза на белые пальцы, что с силой сжали угол стола, начиная краснеть в костяшках. — Что-то случилось, пока меня не было?       — Нет. С чего ты взял?       Глеб на это секунду не двигался, а потом с легкой улыбкой пожал плечами:       — Утром ты весь светился, — он опустил карандаш, отчего раздался отчетливый стук, эхом пробежавший по кабинету, и затерялся в гуле сигнализации какой-то из машин на парковке. Юрий мрачно кивнул, когда не услышал продолжения, смотря в пол, чтобы не глядеть в глаза. Он услышал шорох ткани, почувствовал кожей то, что Глеб приблизился, навалившись локтями на стол, вытягиваясь к нему, словно так хотелось увидеть его лицо. Юра устал и, не разворачиваясь, опер голову о руку, да все же глянул на него. Глеб глядел мягко, чуть взволнованно.— Что случилось за то время, пока меня не было рядом с тобой?       Юрий поджал искусанные губы и слегка пожал плечами, потому что чувствовал, как ком стоял в горле. Глеб сдвинул брови, но совсем не выглядел нахмуренным, словно просто пытался что-то понять в своей голове, поэтому Юрий махнул рукой, потер переносицу и вскочил со стульчика, пряча руки в карманах:       — Да ниче, говорю! — буркнул он, расхаживая по кабинету. — Просто устал.       — Как-то часто ты устаешь.       — Ха?       — Я беспокоюсь. Это не в первый раз, когда ты сначала радостен, а потом так быстро «устаешь».       — Слушай, не прикапывайся, — огрызнулся бета, а потом отвернулся, разглядывая стену, на котором висел дартс, где дротики собрались все в центре, он взял один, отходя на пару метров, прямо к стенке, и прицелился. — Я просто не в духе из-за того, что мой папаша объявился.       Глеб не выглядел убежденным, но как всегда лишь понимающе кивнул, и Юрий расслабил напряженные плечи, стараясь придумать тему для дальнейшего разговора, потому что не мог вынести их тишину. Дротик угодил прямо в кучу в центре, заставив всех шумом упасть на пол, за диван. Юра покривил губой, развернулся на пятках, подошел ближе и присел на стол рядом с тем и сложил руки на бедрах, так ужасно делая вид, что все нормально:       — Завтра еду к бабушке, не хочешь со мной? Милана очень хотела бы этого, — заявил Юрий, словно бы хотел к приглашению добавить веса. Глеб усмехнулся. — То есть, нет у тебя планов?       — Я буду рад составить вам компанию.       Юрий кротко улыбнулся и попутно достал вибрирующий телефон, разглядывая новое сообщение насчет встречи с Виктором. Юра бездумно согласился встретиться с ним на обеденном перерыве, когда тот снова будет выгуливать их собаку на набережной, но тут же отлип от экрана, когда послышался скрип колесиков кресла. Глеб обратил на себя внимание, когда встал, застегивая пуговицы на пиджаке, отчего Юрий не успел даже подумать, как перегородил дорогу, выставив ногу, чуть ли не сделал подножку, а потом схватил чужой галстук, не давая Глебу выпрямиться, и заставил завалиться на него, выставив руки на стол. Кофеин был горьким, но лицо Глеба было до безобразия спокойным. Юра крепко держал в кулаке галстук, смотря тому в глаза, снова чувствуя такое терпкое раздражение из-за этого мнимого спокойствия.       — Возле твоего дома с утра была куча сраных полицейских, и если ты думаешь, что я совсем идиот, смею тебя разочаровать.       — Я не думаю, что ты идиот, Юрий, — Глеб попытался вытащить из крепкой хватки галстук, но это оказалось невозможным. Юра вдобавок потянул так, что они встретились лбами, но даже так Глеб не показал ему ни одну лишнюю эмоцию, и это заставило скрипнуть зубами. — Я просто не хочу тебя ввязывать во все это… Я бы не простил себя, если бы… Сделал это. Юра, прошу, дай мне делать то, что считаю нужным.       Юрий задумался, помрачнев, а потом все-таки отпустил с большим сомнением, больше не преграждая путь, отчего Глеб выпрямился, недовольно поправил галстук и перевел озадаченный взгляд на того, когда Юра сел на кресло, показательно невозмутимо доставая вчерашние папки. А сам выглядел напряженно, и все его действия резкие и топорные. Глеб на секунду растерялся, а потом кашлянул в кулак, заставляя снова посмотреть на себя. Он спрятал руки за спиной, вытягиваясь под этим тяжелым взглядом:       — Ты злишься на меня? — это было не то, что он хотел спросить, но, кажется, это было куда важнее, чем рабочие вопросы, по которым он сюда зашел. — Я сделал что-то не так?       — А ты как думаешь? — Юрий оперся щекой о кулак и разглядывал письменные принадлежности так хмуро, что казалось, как будто они лично перед ним виноваты. Он хмыкнул. — Пожалуйста, оставь меня сейчас одного.       Глеб хотел что-то сказать, но вовремя прижал губы, потому что Юра показательно уставился на него исподлобья, постукивая пальцами по столу. Альфа осторожно вытянул к нему руку, ненадолго замер со сложным выражением на лице и все же дотронулся до его плеча, разворачивая к себе полностью, а потом плавно сел на корточки, обняв чужие ладони. Юрий как-то судорожно вдохнул, а потом прикрыл глаза, морща лоб:       — Я не чувствую себя хорошо из-за тебя, Глеб, — сознался он, наконец осознав каждодневные терзания.       — Что я сделал не так?       — Ты? — горько усмехнулся Юрий, слабо помотав головой. — Дело во мне. Дело всегда во мне. Я не знаю, почему я себя так чувствую. Я не хочу, но это сильнее меня. Пожалуйста, оставь меня сейчас одного.       Глеб только погладил тыльную сторону ладони, слабо улыбнулся и аккуратно встал, но, не отрывая взгляда, тихо произнес:       — Если что, я всегда рядом.       — Я знаю.       Юрий постарался улыбнуться, но вряд ли у него получилось, потому что встревоженный взгляд не исчез. Он вздохнул, почесывая затылок, а потом похлопал по чужому бедру, чтобы тот поторапливался. Когда дверь кабинета закрылась, Юра смог наконец расслабиться, глупо смотря на монитор с почтой, куда начали постепенно приходить рабочие сообщения. Тяжесть в груди не была просто фантомным грузом, а чем-то настоящим и болезненным, и Юрий прикоснулся пальцами в груди. Он снова чувствовал это. Когда из-за большой или совсем крохотной ошибки вдруг все становилось словно черно-белым, заставляя так мыслить. Но если вспоминать все слова, которыми Глеб успокаивал его, можно было сделать определенные выводы. Но Юрий думал эмоциями, а они были все сплошь пропитаны неоправданной злостью. И все же интересно, Глеб все еще был бы рядом, если бы увидел, как раньше из-за неумения совладать с эмоциями Юра бил себя кулаками по лицу и животу, пытаясь заставить себя перестать плакать. Нет, он так не думал, поэтому не мог ни с кем сблизиться достаточно, чтобы почувствовать себя в безопасности и без чувства вина за свою слабость. За то, что не мог быть ровным и гладким, спокойным и надежным, потому что что-то пойдет не так. И этим «не так» вдруг стало полное и ужасное разочарование в Глебе. Не за преступные деяния, совсем нет. За простую ложь, какой он был наполнен до горла сам. Он хотел побыстрее закончить день, потому что понимал, насколько тяжелым тот будет. А время шло медленно, и даже бесконечные дела не давали полной погруженности, чтобы стрелки часов наконец сдвинулись хотя бы к обеду. Все раздражало: и скрип колесиков стульчика, и шорох бумаги, и коллеги, заходящие к нему, и вкус кофе не такой, и солнце слишком яркое. После обеда останется несколько часов — и можно домой, а там уже и ночь. День пройдет, и Юра будет в норме уже на утро. Поменяет мнение и поймет, что слишком неправильными мыслями маялся. Глупостью. Юрий глянул на дату в углу монитора, которая вечно напоминала, что сегодня он должен быть чуть более собранным, чтобы у Глеба был хороший сюрприз, замечательный корпоратив и незабываемое день рождения.              Солнце заглядывало яркими лучами периодически и не уходило, медленно плывя по столам в офисе. Окна все открыты, поэтому городской шум четко ощущался и иногда сбивал с документов каким-нибудь внезапным ревом мотора. В помещение ужасно душно, а офисная форма не давала разнообразие для более жаркой погоды. Женщины хотя бы могли надеть юбки и легкие блузки, пока остальные обтекали потом в брюках. Саша нахмурился сильнее, пытаясь перестать смотреть на оголенные до колен ноги Кристины, что ковырялась в пучке волос карандашом, пока листала сайт салона парикмахерской с видом, будто решала проблемы вселенского масштаба. И когда она успевала работать? Саша не то чтобы следил за соседкой по отделу, у которой монитор виден с его места, но, в какой момент не глянет на нее, все время чем-то занята, кроме рабочих дел. А список сокращения уже был объявлен опоздавшим начальником, из-за чего пришлось второй раз на дню собираться в кабинете для совещаний, хотя на этот раз секретаря не было с ними. Глеб Николаевич уволил некоторых с отдела продаж, техподдержки и маркетинга, оставив отдел бухгалтерии нетронутым. А оно и понятно: два бухгалтера и так работают. С сокращенными сотрудниками Саша дел не имел, но зато несколькими людьми, которые всячески пытались напомнить, где «его место», меньше. В офисе даже стало дышать легче. Между делом объявили сотрудников месяца. Обычно их было трое, которым давали премию за такой вклад в будущее их кампании. Саша, Юрий и Кристина, но теперь о Юре не было и слова, потому что для него эти два месяца под руководством Глеба Николаевича вышли ужасными и трудными. Бедняга сегодня выглядел еще более уставшим и нервным, пока проводил планерку утром. Саша не решился спрашивать о том, что могло с тем снова случиться, потому что знал: спросит — получит нервную улыбку и «нормально все со мной!»       Саша вернулся к отчету, но в голове совершенно пусто, потому что температура с каждым днем поднималась и сводила с ума. Он поправил галстук, попытался хоть немного отлепить ворот от шеи и тяжело вздохнул, привлекая внимание Лизы. Та сразу же обернулась на него, выглядевшая довольно веселой, хотя на носу у нее был развод с мужем, с которым в браке больше пятнадцати лет. Саша слегка улыбнулся:       — Ты прям светишься.       — Ну, — она смущенно покраснела, поправив очки на носу, и пожала плечами. — Вы с Юрой были правы, когда говорили о том, что мой муж не любил меня. Что уж, я была совершенно слепа, когда этого не замечала.       — Чувствуешь себя свободной птичкой? — усмехнулся омега, положив подбородок на сложенные руки на столе. Лиза только ярче заулыбалась. — Давно не видел тебя такой счастливой.       — Ах, ты прав, но, когда я решила все же развестись, я вдруг почувствовала, как огромный камень упал с моего сердце. М, а дети-то как рады были. Моя старшая дочь прыгала от счастья, когда я к ней заехала в гости с этой новостью. Я не думала, что могу быть так счастлива, хотя пару дней назад я думала, что жить без не смогу.       — Вот оно как?       — Угу. Просто за столько лет я к нему привыкла, поэтому и ухватилась за него, как за последнее, что у меня осталось, — альфа слегка задумалась. — А теперь я понимаю, что моя жизнь не заканчивается на нем, есть еще много людей, с которыми мне будет намного лучше, даже если вопрос о разрыве таких долгих отношений сложный. Или даже одной, Саша, не всем нужен человек под боком. Мне аж легче стало, когда он съехал с квартиры, как-то просторнее?       Саша внимательно слушал ее, чувствуя что-то странное под сердцем, а потом нахмурился:       — А как ты… Ты решилась на это?       — Ну?.. Просто в один вечер, когда я чувствовала, что совершенно несчастлива в этом браке, думала о том, что я могла бы чувствовать себя совершенно по-другому. И даже если у меня и остались к нему чувства, потому что мы женаты столько лет, и он подарил мне много замечательных дней, это не повод оставаться там, где ты больше не ощущаешь свободу и комфорт. Иногда просто стоит остановиться и сказать «спасибо» за опыт, чудесный или плохой, вынести из отношений пару уроков и попрощаться.       — Сказать «спасибо»? — растерянно повторил Саша, потупившись, а потом отстраненно уронил взгляд на стол, нахмурившись. — Оу…       Лиза неуверенно улыбнулась, пихнув его в плечо:       — Я лишь сказала то, что думаю, это не истина, Саша.       Он закивал головой, хотя не казалось, что перестал слишком думать о ее словах, но Лиза решила его больше не трогать. Саша и так ужасно выглядел из-за того, что нормально не спал в последнее время, а шуму и разговоров от него было больше, чем он мог выдать за год. Лиза привыкла к обострениям, поэтому лишний раз не обращала внимание на все странности, которые тот мог выдать. А когда он завис над размышлениями, это дало пару минут тишины и покоя для работы без дополнительного шума: щелканья ручкой, стуком пальцев, скрипом кресла и вечного ерзания на одном месте.       Саша решил пойти покурить, когда Лиза и остальные собирались на обеденный перерыв, обещав скоро подойти в кафетерий. «Курилка» в это время обычно набивалась курильщиками, что ни сесть на пыльные холодные ступеньки, ни протолкнуться в маленьком проходе. Сейчас почти пусто, словно в начале дня, когда никто не выходил курить, кроме Саши и Юры. Стоял возле проема Миша, облокотившись плечом о дверной проем, вытирая со лба пот, марая его пылью рабочих перчаток. Саша ехидно улыбнулся, стараясь тихо наступать на ступеньки лестницы, вытянул руки и вдруг пихнул альфу, заставляя подскочить на месте. Миша уставился на него, развернувшись, а потом, чуть успокоившись, выдохнул, так комично схватившись за место, где должно быть сердце, оставляя следы пальцев на черной майке.       — Ну, Сань, напугал, — он покачал головой, пока Саша посмеивался, ребячески приподнимаясь с пяток на носки. — Радостный сегодня, это хорошо.       — А что бы мне не быть радостным? — омега горделиво приподнял подбородок, указав на себя, — Перед тобой лучший сотрудник месяца!       Миша вытянулся в лице, заулыбался по все зубы и начал хлопать, заставляя второго смутиться. Саша оперся спиной о проем, вытянув ноги, закрывая собой весь проход, и чувствовал себя куда веселее рядом с Мишей, чем обычно, доставая из кармана пачку сигарет. Миша не курил никогда, но также никогда не был против находиться рядом, когда это делал Саша. Омега щелкнул зажигалкой, затянулся и выдохнул, наклонив голову в бок:       — Что тут делаешь, работяга?       — Да вот, отдыхаю. Начальство совсем озверело, работаем, словно в последний раз, — говорил альфа, и Саша понимающе кивнул. — Спину надрываем каждый день, а им все мало. Говорят, суточную норму не можем выполнить, хотелось бы, чтобы они для начала попробовали сами это сделать… Ой, ты меня, наверное, лучше всех понимаешь.       — Ну, если не обращать внимание на то, что мы работаем немного в разных сферах, то да, — Саша усмехнулся, задумался на секунду, а потом как-то кокетливо начал крутить на пальце одну из кудряшек, отчего Миша заметно замер, разглядывая его с очевидными волнением и желанием. — Но неужели у тебя из-за работы не останется времени на меня?       — Нет! Конечно, у меня есть! — взволновано замахал руками Миша, а потом стыдливо скрестил руки на груди, пытаясь вернуть себе спокойный вид, хотя эта неопытность и розовые щеки для Саши казались до преступности милыми. — Кхм, так ты куда-то хочешь пойти?       — Можно в воскресенье, — он на секунду задумался, притронувшись к сухим губам подушечками пальцем, следом выкинул недокуренную сигарету в бачок, рывком выпрямился, почти не оставляя между ними места, отчего Миша вмиг напрягся от чужого напора. — Можно встретиться в кафе, а там уже поймем, что дальше. Как тебе идейка?       Миша без каких-то раздумий закивал головой, потому что Саша попутно поправил ему лямку рабочего комбинезона на груди, хотя тот никогда не нарушал его личное пространство без необходимости. А тут вдруг хлопнул по плечам, так игриво мурлыкая и оскалив острые клыки, отчего вся стойкость альфы потерялась, и Миша не мог оборвать их переглядывание. Саша насмешливо хмыкнул, расценив молчание за ответ:       — Чудно, — единственное, что он произнес, прежде чем довольно сомкнуть губы в улыбке.              Юрий стучал пальцами по столу столика на террасе, иногда щурясь, когда лучи слепящего солнца выглядывали из-за небоскребов. Ветер дул, но изредка, а плюсовая температура заставляла наконец снять всю верхнюю одежду, оставив холодный май позади. Следы на губах стали совсем незаметными и напоминали не засосы, а синяки от прилетевшего кулака. Виктор поглаживал Гренку за ухом, что с очень серьезным видом лежала рядом у его ног, потому что Юра дал приказ «фу, лежать», стоило пройти официантке с подносом, какое привлекало собаку каким-то мясным блюдом. Юрий все же притронулся к чашечке с кофе, который заказал Виктор, пока ждал, прийдя чуть раньше. То, что альфа помнил о всех его предпочтениях, заставляло что-то шевелиться под сердцем. Юра старался не смотреть на Виктора, что пытался хоть как-то расшевелить Гренку, но все же слушалась она только второго хозяина, а от него приказов пока еще не было. Виктор даже приподнял ее на задние лапы, вытягивая тело, отчего та с каким-то недовольством заскулила, тявкнула и даже попыталась вырваться из чужих рук. Юра улыбнулся:       — Молодец, Гренка, — он взял печенье с тарелки и поднес к морде собаки. — Умница. Хорошая, девочка, ешь. Пока она лакомилась, Виктор легонько дотронулся до руки Юры, заставляя озадаченно посмотреть на себя.       — Все хорошо? — решил спросить Виктор, откинувшись на спинку стульчика, подняв черные очки на макушку. Юрий оторвался от поглаживания Гренки, что активно веляла хвостом и ластилась, словно очень соскучилась, и тут же снова помрачнел. — Я не понимаю, почему Глеб тебе соврал насчет отмывания денег. Меня беспокоит это.       — Почему бы тебе не спросить его самого?       — Он придумает отговорку получше, — тут же отрезал альфа и отпил чай, после чего покачал головой. — Я его знаю.       — М-м-м… Все это странно, — Юра нахмурился, выпрямившись, когда Виктор кивком предложил рассказать. — Просто… Не знаю. Его подозревают в убийстве.       — Опять?       — Опять?!       — Ну… У Глеба такой бизнес. Бывших наркоторговцев не бывает, а в торговле наркотиков очень часто избавляются от конкурентов. Он же не святая душа, — Виктор пожал плечами, добавляя в чай ложку сахара. — Я не знаю, я давно смирился с его такой частью жизни, просто стараюсь не слишком часто контактировать с ним, чтобы у меня не появилось проблем.       — А он говорил, что вы… Типо, поссорились? — Юрий осторожно подобрал слово, потому что боялся, что это могло быть слишком личным, но Виктор фыркнул, постучав ложечкой по краю кружки. — Или нет?       — Возможно, для него мы и правда в ссоре, но лично к нему, Юр, я не испытываю ничего, кроме как к партнеру по бизнесу.       — Но он же твой брат.       — Это не имеет значения… Он ушел из дома, когда мне было двенадцать, я почти и не помню, каким он был в детстве. Больше он не переступал порог дома, потому что папа его ненавидел. Мы не виделись до тех пор, пока отец не скончался. Понимаешь: в последний раз я видел Глеба на его свадьбе, когда был совсем маленьким, а когда прошло много лет, мы встретились на дележке наследства с ближайшими родственниками. Может, я слишком холодно к нему отношусь, хотя он мне родной брат, но ощущение, что он мне совершенно чужой человек. Глеб замкнулся в себе и ушел головой в работу, наверное, он просто пытался отгородиться ото всех из-за преступных деяний, он даже собственного сына избегает, а после смерти твоей матери он не выходил пять лет из квартиры. Мне пришлось силком вытаскивать его на улицу, чтобы он помог мне с бизнесом. На самом деле… — он прервался на секунду, сморщив губы, а потом покачал головой. — Нас всех шокировал тот теракт, и многие отвернулись от него, так что никто не знал об этом, кроме меня. Я пообещал ему помогать с клубом, так что… Неважно.       Юрий прикусил губу, когда Виктор замолчал, вернувшись к чаю, от которого до сих пор шел пар. Шелестела крона деревьев, а машины гудели, проезжая мимо со скоростью черепах из-за пробок. Золотые волосы ласкал ветер, и Виктор чуть нахмурился, притронувшись к наморщенному лбу, разгладил его, а потом коснулся тыльной стороны бледной ладони, заставляя Юру посмотреть совсем растерянно:       — Не нужно так сильно вникать в суть наших отношений. Единственное, что меня волнует, так это твоя безопасность рядом с Глебом. Ничего более, — его голос вдруг стал мягким и успокаивающим, и Юрий невольно сплел с ним пальцы, концами губ улыбнувшись. Щеки загудели, покрываясь красными пятнами, так сильно выдавая настоящие мысли и чувства их владельца. — Юр, я желаю тебе самого хорошего, лучшего в жизни, ты сам знаешь, потому что ты достоин большего, чем все это.       — Все это? О чем ты?       — Ты сам знаешь, чем занимаешься в последнее время, — Виктор сжал челюсти, когда Юрий сразу же нахмурился и отмахнулся от чужой ладони, скрестив руки нагруди, поглядывая исподлобья. — Ты понимаешь, мой рот на замке, потому что мне неинтересны ваши козни, но и я заступаться за тебя не собираюсь. Так что будь более осторожен. Ты должен помнить о том, что я тебе рассказал о нем. Хотя бы тот теракт, Юрий. Ты сам это знал, да и познакомился ты со мной только из-за этого.       — Эй! Сколько раз можно повторять, что не ради этого, — возмутился Юрий, неосознанно хлопнув по столу кулаком, отчего привлек ненужное внимание других посетителей за соседними столиками, а потом, уже не ощущая того тяжелого давления, стоило Виктору улыбнуться, распахнул глаза. — О! Ты дразнишь меня?       — Нет, я серьезно. Хм, думается мне, ты был со мной ради моих денег, — Виктор тут же подыграл и театрально прикрыл ладонью глаза, а потом ощерился, когда Юра коротко засмеялся. Альфа усмехнулся, смотря, как чужие скулы стали еще более красными от смеха, потому что на момент их встречи они оба имели не самую большую сумму для проживания. — Вот. Ты улыбаешься, это прекрасно.       — Мда, и чья это заслуга? Ты всегда так делаешь, — он попытался спрятать улыбку, прижимая пальцами губы вниз, но ничего не выходило.       — Делаю что?       — Делаешь меня радостным, что еще-то? — заявил Юра, а потом опешил от своих же слов. Виктор слегка вытянул брови и невзначай мягко улыбнулся, отчего Юрий отвернулся в сторону, кашлянув в кулак, но вовремя понял, что невозможно вернуть слова назад. — Прости…       — Нет, извиняться должен я.       — За что?       — За то, что обещал, что смогу справиться, но не смог сделать этого в самый трудный для тебя момент.       — О, нет, Виктор, ты же знаешь, ты не виноват. Я отморозок, ты не виноват в том, что я не могу иногда подумать, прежде чем сделать что-то.       — Ты не отморозок и уж тем более не для меня. Я бы не встречался с тобой три года, если бы это было не так. Ты меня знаешь.       — Я изменял тебе, — отрезал Юрий. — Этого хватит.       — Я знаю, — он помотал головой с усмешкой, — и я тебе этого не прощаю. Нет уж-ки. Но я знаю тебя как будто всю свою жизнь! Я знаю все твои любимые закуски, знаю, какого ты о себе мнения, твои желания и привычки. Я знаю, что сделать, чтобы тебе стало лучше, знаю, какие слова заставляют тебя улыбаться. Я знаю, как можно успокоить тебя, когда ты на взводе. Юра, я знал, что мог сказать тебе в тот день, но вместо этого я заставил тебя почувствовать себя лишним в нашей квартире.       — Но это не отменяет моих поступков!       — Но это не значит, что я должен был заставить тебя почувствовать себя настолько ненужным, чтобы искать кого-то другого на стороне, — Юрий открыл рот, но ничего не смог вымолвить, поджимая пальцы, потому что не знал, какие слова могли бы остановить все это. Виктор выглядел опечаленным, когда говорил об изменах, но в тоже время взгляд его перестал быть таким тягостным. Он тяжело вздохнул и помотал головой, когда Юра хотел сказать, что тот ошибается. И Юрий замолчал. — Юр, правда. Я бы не стал врать. Я хорошо тебя узнал, чтобы понимать все твои поступки. Я знаю: когда ты в плохом настроении, ты пытаешься остаться один, чтобы никого не обидеть; когда ты счастлив, ты пытаешься поделиться этим счастьем со мной; когда ты чувствуешь себя одиноко, ты ищешь кого-то… — он замолчал, заметно напрягаясь. — В любом случае это уже в прошлом. Я на тебя зла не держу, но за тебя говорить не могу, так что переубеждать тебя пустая трата времени. Я знаю. Мои слова, к сожалению, не имеют для тебя веса.       Они оба обернулись на Гренку, когда та села и громко гавкнула, виляя хвостиком, и так странно смотрела то на одного, то на другого хозяина. Юрий сглотнул ком в горле, первым глянув на Виктора, что улыбнулся и начал гладить их собаку. Их с Виктором Гренку. Кого-то, кто их все еще связывал. И это вдруг возвращало такую тянущую вниз тоску.              Отражение в слегка грязном зеркале нахмурило бровь, а концы губ скривились. Морщины все больше проглядывались, и это нервировало. Кирилл собрал маленький хвостик, ощущая ломкость и сухость своих некогда мягких и шелковых кудрей. Он убрал волосы челки с лица, осторожно притрагиваясь к изуродованной части и к уху, что уже почти не слышало кроме непрекращающегося писка. Он тяжко вздохнул, сильнее надавливая на рубцовую кожу, где должен был быть его прекрасный глаз, но теперь даже веки слиплись между собой, а когда притрагиваешься, понимаешь, что там ничего нет. Кир глянул на купленную недавно косметику, чтобы скрыть от чужих взглядов уродство. Он взял тональный крем слегка не его оттенка, потому что нет подходящего для его болезненного бледного цвета, а потом аккуратно вбивал в кожу, чтобы хоть как-то скрыть столь разные оттенки ожога. Он попытался скрыть шов на губах, но даже через плотный слой ничего не спряталось. Неторопливые движения становились грубее, совсем не щадящими, словно пытались выбить шрам, когда отражение начало расплываться. Кирилл горько вздохнул, останавливаясь, когда слеза прошла по щеке, а темные веки от впалости покраснели. Он громко сглотнул зудящий ком в горле, сморщил губы, потому что не видел в зеркале уже ничего, кроме плотной пелены.       Звук открывающейся двери заставил прийти в себя, поспешно вытереть ладонью слезы и продолжить наносить тон, стараясь восстановить дыхание. Кирилл смотрел только на себя, чтобы не потерять стойкость, стоило шагам стать громче, суетливо прокрашивая самые жалкие участки лица.       — О, что, уже вскочил? — спросил Игорь, поставив руки о бока, пожевывая зубочистку, и Кир медленно повернулся к нему, не живой и не мертвый, не говоря ни слова, потому что боялся собственной дрожи в нем. Игорь взял забытые ключи на обеденном столе, выкинул зубочистку в мусорное ведро и все-таки подошел ближе, отчего Кирилл застыл. — Куда намылился?       — На свежий воздух.       — Ты же знаешь, что тебе лучше не появляться на улице часто. Он с тебя «глаз» не сводит, будь аккуратнее.       Кир остановился, отложил кисть, которой пытался хоть немного подкрасить глаз, чтобы он не казался таким уставшим и тяжелым. Игорь фыркнул, расставив руки перед собой, расценив молчание за своеобразный ответ:       — Хорошо-хорошо, не мое дело, — он ушел к столешницам, наичная греметь разной посудой, и Кир опустил напряженные плечи, все смотря в пол безучастным взглядом, а потом вздрогнул, когда тот снова заговорил. — Только смотри, потом не ной. Коля, может, и поверит твоим слезам, но я-то все знаю.       Кирилл слегка улыбнулся, подкрашивая алой помадой губы, а тот вновь направился к двери, собрав попутно сумку, откусывая только что приготовленный бутерброд:       — Твой в ящике, на этот раз я точно ушел. Коля будет только к ночи.       Хлопнула дверь, и Кир почувствовал, как стало легче дышать. Он поправил отданную племянником футболку с какой-то рок-группой и глянул в последний раз на себя в зеркале. То, во что он в последнее время был одет, совершенно не в его стиле, а эта кепка Игоря казалась настолько молодежной, что сорокавосьмилетнего Кирилла молодила на глазах. А когда надел черную маску, так стал снова похож на нынешних подростков своим худощавым телосложением и мешковатой одеждой. Единственное, что не давало его спутать с молодежью, это морщины возраста и пигментные пятна, скрытые под слоем тонального крема.       На улице стояла знойная жара, но все прохожие носили зонтик и ветровки, потому что знают, насколько изменчива погода их родного города. Кир вышел из такси, потому что долгие прогулки при ломках — не то, что могло сделать ему лучше. Он поправил козырек кепки, пытаясь разглядеть угол обзора очередной камеры двора, чтобы незаметно пройти в подъезд, дверь которой так удобно открылась какой-то девочкой. Кир успел схватиться за ручку, прежде чем та захлопнулась и аккуратно вошел в прохладный первый этаж, где сразу же наткнулся на почтовые ящики.       Когда он посмотрел в сторону, с тяжелым хрипом поднимался по лестнице, а потом прищурился из-за того, что лучи солнца слепили через маленькое окошко на лестничной площадке. Кирилл оперся двумя руками о перила, согнувшись, чтобы чуть безопаснее облокотиться о холодную поверхность. Голова шла кругом, а в глотке застыло вечное чувство тошноты. Курить хотелось ужасно, чтобы хоть как-то отвлечься от головокружения и шума в ушах, но вот после одной сигареты тошнило сильнее, чем без нее. Кир тяжело усмехнулся, даже не помня, что бросать наркотики после чистых восьми лет и резкого употребления снова окажется еще более сложным. Или ему просто казалось, что легко отделался, потому что был под постоянным наблюдением врача и химиотерапии. Да, кажется, волнение из-за будущей операции на его опухоли вытеснило все воспоминания о том, что он мучился и страдал, страдал и мучился — так по кругу, пока не встал на ноги на втором году жизни за границей. И несмотря на то, что лекарства хорошо помогали перед еще большими осложнениями, но вот мазали они так же, как и раньше, думал Кир, поднимаясь дальше. Если бы остался в кровати у своего добродушного племянника, сошел бы с ума от собственного бессилия перед зависимостью, а так хотя бы прогулка через силу и через «не хочу», свежий воздух и, конечно же, дело первой необходимости. И хотя он обливался потом в три ручья, а кости ломило, да колени скручивало до ужаса, что приходилось останавливаться на каждой восьмой ступеньке и давать себе передышку, Кирилл все равно упорно шел к своей цели. Даже когда в глазах темнело. Всяк лучше, чем оставаться в четырех стенах и бичевать с возможностью вновь поддержать хотя бы физическую зависимость.       Кирилл тяжело вздохнул, опираясь о стену возле нужной ему двери, стараясь привести дыхание в норму, а потом коротко постучал, разгибаясь, ощутив острую боль в пояснице. Сквозь тишину послышался топот. Детский, а потом скрипнуло что-то по паркету, и Кир с облегчением заметил, как изменился дверной глазок. Следом последовало приглушенное:       — Кто там?       — Друг твоего брата, — Кир добродушно улыбнулся, снимая маску с лица, чтобы не быть еще более подозрительным. — Он не дома?       — Нет, его нет. Он на работе. А что-то нужно? Я могу ему позвонить.       — Нет-нет, не стоит. Мне просто нужно передать ему документы с работы, не мог бы я оставить их у тебя?       — Э-э… — девочка по ту сторону двери заметно замялась. — Мне нельзя открывать незнакомцам.       — О, это правильно, очень хорошо, что ты это знаешь, — Кир задумчиво обвел глазами потолок, замечая штукатурку в маленьких трещинах и пятна сырости по углам, а потом, зная, что за ним все еще следят через глазок, вытянул действительно документы, демонстративно показывая. — Может, я могу оставить их под дверью, а потом ты их заберешь, когда я уйду?       — А что если вы не уйдете?       — И то верно, — Кир чуть нахмурился, делая вид, что старательно думает над решением этой сложной ситуации, и решил ткнуть пальцем в небо. — А на двери есть такая не длинная цепочка?       — М… Есть?       — Отлично. А она сейчас просто весит или крючком в отверстии?       — А мне брат говорит, что ее нельзя снимать, пока он не придет или я не уйду на улицу.       — Очень хорошо. Тогда ты можешь открыть мне дверь, а цепочка не даст мне войти внутрь. И я передам тебе документы через маленькую щелочку. Ну, как? Пойдет?       — Ну… Думаю, да.       Девочка выглянула сквозь щель, хлопая медовыми глазами, любопытно разглядывая Киру, что по-доброму улыбнулся, вытягивая ей документы. Она взяла их, но не закрывала дверь, и Кирилл тогда оперся ладонями о колени, согнувшись, чтобы быть на ее уровне:       — Не забудь рассказать своему брату о документах, как только он придет, — а потом вытащил из кармана джинс маленькую флешку. — Не потеряй ее и отдай ему со словами, что здесь информация лично для него. Хорошо?       — Хорошо. А мне… — она запнулась, а потом все-таки решила спросить. — А что мне сказать?       — Скажи, что я хочу ему помочь.       Девочка поджала губы, а недоумение читалось в ее глазах, но Кирилл только доброжелательно улыбнулся.              Саша честно пытался усидеть на месте, придя домой раньше на несколько часов. Он, конечно, не собирался на корпоратив, но теперь, когда он осознал, что сделал все, что хотел, ему нечего было делать. Вечер оставался пустым, а пойти выпить за счет кампании становилось более притягательной идеей. Желание двигаться заставляло его подниматься каждый раз с дивана и пытаться вмешаться в дела Варвары по уборке, хотя та с трудом смогла заставить его отдохнуть минутой раньше. Альфа выглядела измученной, хотя Саша просто ходил возле нее, театрально размахивая руками, говоря о таких запредельных планах, что глаз дергался. И про свой бизнес, и про путешествия по всему миру, создать собственную музыкальную группу, уволиться с работы и уйти в свободное плавание. В этом не было ничего плохого, но для его планов нужен был слушатель, а Варя явно не хотела в ближайшее время видеть его усталое и впалое от бессонных ночей лицо, у какого горели глаза возбуждением на грани безумства от собственных идей. Варвара привыкла, что Сашу нельзя заткнуть, когда у него обострение, но ее все равно волновало практическое отсутствие трезвого мышления. В итоге Саша ушел гулять, потому что посчитал город вечером таким привлекательным, что наворачивал уже четвертый круг по району, забегая в темные переулки и обошел все магазины. Он глянул на телефон, когда тот завибрировал, приглушая громко играющую музыку в наушниках, что заставляла пританцовывать, пока ждал зеленый свет на перекрестках, чуть ли не расталкивая толпу локтями. Саша заулыбался, пропуская сигнал светофора, пока недовольные люди уже начали переходить дорогу — на телефоне высветилось самое звонкое и красивое имя.       — Алло, — Саша прикусил ноготь на пальце, оперевшись плечом о фонарь.       — Привет, Саш! — голос Валентина заставил сердце екнуть. — Нет минутки выпить со мной по чашке кофе?       — Есть! — невольно воскликнул омега, а потом прокашлялся. — Конечно, а где?       — А прямо в том кафе, рядом с которым ты стоишь, — Саша на секунду потупился, а потом помотал головой в поисках Вали рядом. Валентин стоял на другой стороне дороги, махая рукой, стоило заметить его. — Я тут! Сейчас подойду.       Когда они с Валей находились на расстоянии вытянутой руки, Сашино сердце поразительно застучало, отбивая ритмы в голове, заставляя так глупо и широко улыбаться лишь из-за ответной приветливой улыбки. Рядом с ним все темное становилось светлым, холодное — теплым, твердое — мягким, а Саша снова чувствовал себя до боли влюбленным, как ощущал себя еще в студенческие совсем юные годы. Золотые лучи солнца так игриво сверкали в зеленых глазах, а ветер гулял в рыжих локонах, и Саша невольно потянулся поправить один за ухо, отчего Валя смущенно ощерился.       — Извини за то, что я вчера так резко ушел, — снова начал их разговор с этого и Валентин покраснел под внимательное рассматривание, почесав затылок. Он сильно зарос, и рыжая щетина действительно меняла все его лицо, более подходящее для возраста. Впали и стали виднее круги под глазами. Саша усмехнулся, махнув головой, когда бета приподнял пакет с продуктами. — Я сейчас направляюсь в больницу к сестре, вот по пути тебя заметил — сразу настроение поднялось от вида твоих танцев. Сначала жмешься нормально сесть в кафе, а потом такое вытворяешь прямо в толпе. Ты меня прям удивляешь! Никогда бы не подумал, что ты так можешь.       — Я и не такое могу, — Саша поджал губы, покручивая на пальце прядь волос, потому что не знал, куда же себя деть, а потом кокетливо засмеялся. — Могу проводить тебя.       — Отлично, а потом выпьем по кофе?.. Стой! Разве у тебя не должен быть корпоратив?       — Он будет немного позже, и я… Не особо хочу туда идти, но я обещал Лизе, чтобы ей не было там скучно одной.       — Ох, и ты не составишь мне компанию? — он мило улыбнулся, слегка качнув головой, и этот жест сделал его таким милым в глазах Саши, что он не смог отказаться. — Отлично. Я передам фрукты Снежке, немного поболтаю, чтобы ей не было одиноко, а потом можно погулять где-нибудь рядом до начала корпоратива.       — Прекрасно.       Они двинулись в сторону больницы, обходя людей, которые толпились на улицах посмотреть на выступления в центральном парке, откуда доносились веселая музыка и гул разговоров. Каждое здание было украшено, светилось рябью в глазах, привлекая внимание каждого. Саша, снова осмелев, схватил руку Вали, заставив того усмехнуться и сжать пальцы сильнее. Половину пути они прошли молча, потому что рев колес машин, проезжающих быстро, раздувая собой порывы пыльного воздуха, заглушал все вокруге. Слова бы утонули в этом шуме. Когда же перешли по другую сторону моста на набережной, стало тише, только дети радостно визжали на детской площадке.       — Ну… Насчет завтра? — начал Саша. — Что решил все-таки?       — Как я могу оставить тебя одного в таком затруднительном положении? — саркастически ответил бета, отчего тот слегка пихнул его бедром. — Ладно, ладно. Правда, почему бы и не поесть за чужой счет на свадьбе? Я только «за».       И в подтверждении его слов живот так громко заурчал, что Валя даже схватился за него, сморщив концы губ. Он ненадолго остановился, сложил руки на коленях, опираясь, весь побледнел и зажмурился. Саша недовольно нахмурился, отчего Валентин взволнованно вытянулся в лице, прикусил губу и почесал грязноватые волосы, схватившись за спинку скамейки, но не сел, словно пытался показаться не таким уж уставшим и голодным, чтобы чувствовать помутнение и тошноту. Но Саша слишком хорошо понимал это состояние, не раз доводя себя до обмороков и голодания, чтобы не связать все в голове. Он почесал щетину, размышляя на тем, как лучше расспросить об этом, когда Валя, спустившись, решил-таки присесть.       Саша поджал губы, встав напротив:       — Все нормально? — спросил и вдруг коснулся вытянутой руки, которой Валентин хотел явно отмахнуться, да только омега цыкнул, чувствуя, как потеют чужие ладони, но холодеют пальцы, а все бледное лицо так предательски краснеет, выдавая стыд за свое немощное состояние. — Я не хочу тебя обидеть, но… Ты выглядишь неважно… Ты выглядишь просто хуево.       Валя через время кивнул, устало вздохнув, однако молчал, уткнувшись взглядом в носки кроссовок, пока машины проезжали мимо и проходили рядом люди. Бета сморщил губы, все-таки подняв глаза на Сашу, что внимательно и более серьезно смотрел на него, отчего тот выглядел еще печальнее:       — Я в порядке, просто нет времени, чтобы… — начал было Валя, но омега скрестил рук на груди и поднял брови, морща лоб, а потом покачал головой, словно знал, что ему врут. — Я не знаю, как тебе сказать. Это… Немного проблемы с финансами, сам знаешь, как у меня сейчас с этим.       — Угу. Так… Где ты живешь сейчас?       — У брата! — тут же воскликнул Валя, а потом тише продолжил. — Говорил же.       — И что, у вас воду отключили?       — Нет, но… — слегка глуповатая улыбка пропала с лица, и он прижал голову к плечам, словно все это давалось с трудом. — В машине… Я сейчас ночую в машине.       — Почему не у брата?       — Потому что, ну, это был не брат.       — А кто?       — Мой постоянный клиент. Отвратительно, не правда ли? — Саша расслабил сжатые челюсти, подумав, что слишком уж давил на него, неловко отвел глаза, когда Валентин стал казаться униженным тем, что просто рассказал о своей плачевной ситуации.       Омега вздохнул, заставляя посмотреть на себя:       — Почему ты не попросился к кому-то еще?       — Я, знаешь ли, не особо в почете у родственников. Они предпочитают думать, что меня никогда не существовало.       — Ты говорил о друзьях? Их причины отказа странные и подходят только на день-другой. Тогда ты соврал, да? Насчет отношения родственников и друзей к твоей…       — К чему? К тому, что я шлюха? — раздраженно закончил за него Валентин, а потом отвернулся в сторону, явно пристыженный собой за такую резкость. Саша сел рядом и похлопал по колену, и тогда бета усмехнулся. Горько. Так горько, что заныло сердце. — Конечно, я соврал, но разве это имеет значение, когда ты меня все равно не поймешь?       — Ты заранее решил, что я не пойму тебя? Почему?       — Оу? — заинтересованно протянул Валя, хотя наигранно и с какой-то непонятной обидой в голосе. — Ты не поймешь, пока сам не переживешь то, что прожил я.       — И что же ты пережил? — спокойно поинтересовался Саша, щурясь из-за выглянувшего солнца, а потом перевел глаза на вытянувшего в удивлении Валентина, что приоткрыл губы, но, кажется, не мог найти ни одного слова. — Пока не расскажешь, я не пойму. Как думаешь, сколько таких людей, как ты, я повстречал? Ты не знаешь мою богатую на странных людей историю отношений. Там были даже уголовники и наркоманы, так что меня сложно чем-то удивить.       Валя коротко посмеялся и расслабил напряженные плечи:       — Не плохой у тебя вкус. Не плохой.       — Это уж точно… Пойдем, — Саша встал, поправив штаны, и обернулся на непонимающего Валю.       — Но?..       — Расскажешь мне потом, — он попытался мягко улыбнуться, видя, как сильно это отношение расстраивает бету. — Если хочешь, Валя. Я не буду заставлять, просто хочу знать, чем могу помочь тебе в данный момент.       — Я не привык на кого-то полагаться, — более тихо заявил бета. Валентин казался опечаленным, но, когда Саша пошел вперед, он подскочил на месте, поравнялся и шел за ним следом. Валя тут же состроил на лице нелепую улыбку, и Саша видел снова попытки скрыть свои проблемы за веселым настроением. Не в первый раз. — Но, думаю, я бы не отказался помыться. От меня все клиенты шарахаются.       — Ты вкусно пахнешь. Персики, если я не ошибаюсь.       — Спасибо, наверное, но я пользуюсь пробниками духов в парфюмерии, а потом делаю вид, что мне ничего не понравилось.       — Вот оно как… Тогда мы можем сходить ко мне, — он потянул Валентина за плечо к себе, прижав боком, чтобы тот, не следя за дорогой, не врезался в столб. Хотя преграда миновала, Саша его не отпустил, спустив руку чуть ниже, пока не остановился на талии. — Можешь… Можешь даже переночевать. Не думаю, что в машине можно выспаться.       Валентин громко хмыкнул и несильно толкнул локтем в бок.       В больнице сегодня совсем тихо, но Саше было все равно не по себе. Кто же знал, что он снова окажется здесь. Пока Валентин говорил с заведующей на ресепшене, он рассматривал стойку, вспоминая показания Кирилла на тот день субботы. Саша почти не мог ничего рассказать о нападавших, потому что действия «Бабочки» сильно попортили воспоминания целых двух покушений. Он почесал шею, пытаясь припомнить хоть что-то из того, что случилось после, когда ему вкололи наркотик. Ничего кроме перепуганного лица Кирилла и мутных собравшихся посетителей клуба, а потом, словно бы и не просыпаясь за весь день, как в бреду, ему сразу же представились ведущие дела о его нападении в больнице. Никаких новостей с того дня, но Саша не был удивлен, что ему ни разу не позвонили больше. Если бы в это дело не был замешан Кир, скорее, он подумал, что полиция просто положила на дело болт, но Саша понимал, что вся информация о продвижении расследования находилась в руках Киры. Саша опустил глаза на пол рядом с ресепшеном, разглядывая внимательно, припоминая слова о том, что здесь Кирилл потерял глаз. Он слегка нахмурился, потому что после пропажи Кирилла никто больше не следил за ним и не попытался напасть, как это было в начале месяца. Ответы на эти на вопросы нужно было искать в этом промежутке времени. Чуть наклонил голову, когда заметил въевшиеся пятна крови между стыками плиток — Саша поднял голову, когда на это место кто-то наступил. Он невольно затаил дыхание, потому что прямо возле него так быстро прошел Кирилл, натянув кепку ниже. Омега даже не успел встретиться с ним взглядом, как того и след простыл, только шлейф запаха сирени зудел в носу. Хлопнула дверь, и Саше осталось только смотреть на нее, взволнованно притаив дыхание.       — Саш, ты чего завис? — голос Вали заставил слегка вздрогнуть и обернуться на него. Бета улыбнулся, морща брови. — О чем задумался?       — Да… Да ни о чем, — он помотал головой. — Пойдем?       И в палате стоял запах таких приторно знакомых духов, что даже потяжелело в носовой полости. Саша внимательно осмотрел углы, словно искал того, кто вечно пах сиренью, на которую у него аллергия, хотя видел совсем недавно, как тот уже ушел, даже не посмотрев на него. Саша почувствовал что-то тяжелое, стараясь отвлечься, осматривая каждый сантиметр помещения, пока Валентин поставил пакет на тумбочку, где стояла ваза со свежими лилиями. В центре стояла кушетка, а там, довольно улыбаясь на еще одних гостей, лежала Снежана Уварова. Младшая сестра совсем не похожа на брата: белокурые волосы и никаких веснушек. Так похоже на случай Киры. Саша чертыхнулся под нос, потому что все мысли занимал только Кирилл, и это ужасно бесило и расстраивало.       — О! — воскликнула Снежана, общая на себя внимание, и омега подошел поближе, все-таки закрыв за собой дверь. На девушке надет воротник Шанца, значит, авария повредила и ее шею. Следом увидел гипс на ногах, руки целы, но в них так видимо дрожала книга, скорее всего, из-за травмы сухожилий. Саша поджал губы, когда Снежана ощерила зубы. — Твой друг?       — Да, это Саша, Саша, это Снежка.       — Привет, — Саша помахал ладонью, подойдя к койке, когда Валентин сел на стульчик, на каком висел чей-то белый халат. — Я тебя другой представлял.       — Что, рыжей? — весело догадалась девочка, потянув руки к мандарину, который хотел почистить Валя. Снежана начала кое-как подцеплять ногтем кожуру, но давалось ей это с трудом, отчего Валентин выглядел еще несчастней, чем был до этого, совсем сгорбился и теребил нервно пальцы. — Я вас тоже по-другому представляла!       — О-о, и как же? — Саша невольно переключился на тот говор, с каким разговаривал с детьми, будучи воспитатель в детском саду, отчего Валя фыркнул.       — Брутальнее, что ли? — Снежка сделала задумчивое лицо, когда Саша усмехнулся, почесывая щетину. — Ну, Валя вас так описывал.       Валентин пожал плечами, когда омега глянул на него с вопросом. Саша хотел что-то сказать ехидное, но взгляд его упал на тумбочку. Сейчас смог заметить открытую папку с документами, а рядом лежало откушенное яблоко. Он невольно двинулся туда, складывая пазл, почему Кирилл так поспешно покинул больницу. Кирилл был здесь в приятной компании, снял халат, потому что думал остаться здесь на долгое время, успел лишь откусить яблоко, рассматривая документы, а потом явно заметил идущего сюда Валентина. Причиной аварии стал Кирилл, и Валентин каким-то образом это узнал, а следом увидел плакаты с лицом Лиса, потому что не заметить их невозможно, ведь они были расклеены по всему району. Саша нахмурился, приставив палец к губам, даже неосознанно преподнес документы о лечении под недоуменные лица двоих. Сумма оказалась немаленькой, а дальнейшая реабилитация после таких операций выйдет еще в копеечку. Кирилл их явно внимательно рассматривал — что-то задумал?       — Саш? — его хлопнули по плечу, и он даже выронил бумаги, сразу же извиняясь. Саша тут же все собрал и, поднявшись, наткнулся на напряжение в чужих глазах. И в голове наконец все сошлось, отчего омега даже охнул, заставляя Валю сжать ткань халата на локтях. — Давай… Поговорим в коридоре.       — Эй! — встряла Снежана, недовольно насупившись. — Ты только пришел, а уже уходишь?       — Нет-нет, мы будем рядом! Я скоро вернусь, — он суетливо подталкивал Сашу к выходу, а потом захлопнул дверь. Он кивком головы указал на пустой холл с диванчиками, и омега пошел за ним. И хоть они сели, Валентин продолжал молчать, а по его морщине на лбу стало понятно, что ему сложно хоть что-то сказать. Но Саша не решился хоть что-то спрашивать, потому что в этом не было особой нужды.— Ты же… Ну… Понял?       — Не до конца, — заявил Саша, не заставляя проговаривать дальше, а потом улыбнулся тому, замечая стиснутые челюсти и напряженные мышцы рук. Капелька пота скатилась по чужому виску, и он успокаивающе погладил по рыжим волосам. — Но будет лучше, если ты расскажешь мне сам.       — Я просто хочу помочь сестре.       — Я знаю.       — Я правда не причастен к похищению, я лишь… Шантажировал Коня, — Валя вздохнул, а когда склонил голову, сжимая пальцами ткань джинс на коленях, вовсе хотелось прекратить разговор. — Я не думал, что все будет так. Я думал, что смогу получить половину из той суммы и все тут. Этого, конечно, не хватило бы для операции, но я бы достал где-нибудь еще. Я думал, что это хорошая идея! Это слишком сложно, ты не поймешь.       — Я не пойму, пока ты не расскажешь мне, — с легкой смешинкой ответил Саша, и Валя поднял на него голову. — Не попробуешь — не узнаешь.       Валентин казался сломленным, побледневшим и угрюмым, хотя через секунду такого видимого метания в зеленых глазах он кротко улыбнулся и, краснея, чуть сгорбился:       — Мне это в тебе нравится, так и хочется… Поделиться с тобой всем, — прошептал Валя, ощерив зубы, а потом вернулся к разглядыванию скрещенных пальцев.       — Я готов услышать тебя.       — Вот как?.. Знаешь, в нашей семье я был самым никудышным ребенком, первенцем и незапланированным, рожденным глупой пятнадцатилетней девчонкой. Она меня ненавидела, я ее ненавидел. В доме был кошмар, а всех своих последующих детей она скидывала на меня. А потом, в пятнадцать лет, мой отчим вышвырнул меня из дома, потому что им не хватало денег прокормить столько ртов. Так и на улице оказался. Следом я даже не заметил, как меня обманули и заставили работать проститутом. Мне нечего было есть, меня не брали на работу, поэтому, когда мне вдруг предложили поработать за большие деньги, я купился. Первое время было невыносимо, но ко всему можно привыкнуть. К тому же я был такой не один. А потом по глупости связался с одной группировкой, когда бардель прикрылся. Там вытворял всякие незаконные вещи по указаниям, ничего серьезного, кроме угона автомобилей не было. Там познакомился с Конем. Он стал моим сутенером на какое-то время, давал хорошие деньги за то, чтобы я рассказывал информацию, какую мог бы рассказать мне клиент, а потом он шантажировал их. Я, конечно, не хотел бы, чтобы мои любимые братья и сестры узнали обо мне в таком ключе, так что врал им обо всем. Кажется, это даже вошло в привычку. Но я не хочу жить всю свою жизнь таким образом, мне дали уйти, и я даже нашел работу, чтобы начать с чистого листа и быть хорошим братом хотя бы в лет сорок, если все остальные годы я прожил так… А потом случилась эта авария.       Он замолчал, и стало оглушающе тихо. Саша ничего не сказал, давая время подумать и передохнуть, зная, как сложно иногда говорить о чем, что терзает всю жизнь. Только шаги вдалеке по коридором были слышны, а потом еще один вздох, когда Валентин провел рукой по лицу:       — Снежка рассказала мне, кто ее спас, когда мы пересеклись в палате с ним. Я запомнил его, потому что для меня этот человек был… Чуть ли не ангелом. Он спас ее, если бы не он, она бы умерла там. От него веяло такой доброжелательностью, таким благородством, я даже подумать не мог, что он и есть Лис.       — Благородством?       — Да! Он оплатил все расходы на содержание Снежки в лучшей клинике, хотя мог этого не делать! — когда Валя говорил о Кире, у него светились глаза, и Саша не мог заставить себя рассказать правду, прикусывая язык зубами. — И когда я узнал, что он Лис, я подумал, что у него наверняка найдутся деньги на столь дорогую операцию. Я готов отдать все на Свете, чтобы только Снежка могла ходить. В тот момент я по счастливой случайности подслушал разговор Коня с Белым и записал на диктофон. И чтобы хоть каким-то образом получить хотя бы еще пол-суммы, я набрал долгов, где только мог, чтобы внести залог. Но мне нечем отдавать, так что… В тот день мою квартиру разгромили коллекторы, поэтому я теперь сплю в машине или в «Ягодках» после клиентов. И это было до нашей встречи, — он нахмурился. — В нашу встречу я встретился с Конем, чтобы обсудить сделку, потому что часть Белого была выполнена. А потом произошло то, что произошло… Появились вы, спугнули Коня, его убили, убили Андрея, Лис исчез снова, а я остался только с долгами… Ты думаешь, что я с тобой для того, чтобы найти Лиса? Так ведь?       Валя не хотел поворачиваться, словно боялся найти ответ в чужом лице, отчего Саша смотрел на него с сожалением. Сколько времени эта гадкая мысль крутилась в его голове, пока он был рядом с ним и просто наслаждался компанией? Он осторожно коснулся плеча, отчего Валентин вздрогнул и все же осторожно глянул, наткнувшись только на понимающую улыбку:       — Если бы я так думал, я бы не стал тебя слушать, — он слегка приобнял его за плечи, и Валя так с таким облегчением выдохнул, прижавшись плотнее. — И я помогу тебе увидеться с Лисом. Обещаю.              Юрий сидел в самом углу, где были видны все, кто пришел на корпоратив. Специально забронированный столик в ресторане с видом на набережную и кусочек здания их офиса. Сегодня будут пускать салют в честь дня города, и отсюда все смогут насладиться фейерверками. Тусклый свет декоративных грушевидных лампочек освещал все веселые лица коллег, а в помещение достаточно темно, чтобы гости не обращали друг на друга внимание. Голова начала пульсировать от смешения всех звуков: разговоров, шорохов, музыки на фоне, лязганья вилок по тарелкам. Юра попивал уже около часа один стакан безалкогольного коктейля, не замечая ни вкуса, ни свежести, иногда, пытаясь смахнуть усталость, проводил ладонью по лицу, ощущая, как зарос. В помещении уже давно стало душно. Напротив него за другим концом длинного стола, чтобы поместились все сотрудники и руководители (Наталья появилась тоже, к удивлению каждого), сидел Глеб Николаевич. Они были друг от друга далеко, так и не поговорив за все рабочее время. Юрий избегал его снова: ходил каждые пять минут в «курилку», хоть в большинстве случаев не курил, а документы для начальника передавал через Лизу, говоря, что слишком занят. Юра не хотел, чтобы в последний день они находились рядом, чтобы ни у кого не возникло мыслей, что они имели чуть более глубокие отношения, чем работодатель и сотрудник, несмотря на все бесконечные и грязные сплетни. Но он даже не понимал, почему так не желал этих слухов за спиной руководителя. А сейчас он жалел только о том, что в стакане не пиво, потому что ему так надоели переменчивость в голове, тяжесть и боль от всего, что происходит рядом и внутри него. Счастье сменилось на тревожность, а тревожность на отвращение, дальше — по кругу. В голове либо «я недостоин», либо «меня недостойны». Он тяжко вздохнул, привлекая внимание рядом сидящего Тимура. Альфа пихнул его в плечо:       — Что за кислая мина? — начал он с беспокойным шепотом, и Юрий устало повернулся к нему, подавшись вперед, чтобы услышать хоть что-то за гамом разговоров. — Я говорю: что морда такая невеселая?!       — Выпить хочу.       — Наташа тут всем коньяк подливает, — вмешалась Кристина, заставляя двоих в недоумении покоситься на нее. Она пожала плечами, явно подвыпившая. — Может и вам плеснуть в сок.       — Не можешь победить — возглавь? — риторически уточнил Тимур, заставляя Юру кисло посмеяться. — С каких это пор Наталья Мариновна Наташей стала?       Кристина вместо ответа слегка покрутила в руке стакан с томатным соком, а потом дала понюхать, отчего Тимур задумчиво нахмурился, тут же толкнул локтем Сашу, что только зашипел на него, оскалив клыки. Тот снова казался раздраженным, хотя еще утром от него полыхало самым ярким огнем дружелюбия и желаний без умолку болтать. Кажется, обострение его так же быстро потухло, как и началось, и все в офисе могли с облегчением вздохнуть, ведь ранее такое заканчивалось безумной идеей уволиться ради кругосветного путешествия, пока Лиза с Юрой пытались его остановить.       — Че надо? — рявкнул Саша, и от него уже пахло как от Кристины, отчего Тимур присвистнул.       — Передай-ка Мариновне мой стакан.       Саша закатил глаза, но протянул дальше к Лизе с похожей просьбой. Стакан дошел до начальницы только через пятого человека, и Наталья так незаметно опустила его за стол, попутно разглагольствовала с Глебом Николаевичем, пока с ним пытались поговорить еще пара человек, которые так умело отвлекали от того, что происходило под столом прямо возле него. Юрий обещал за этим следить, но ему совершенно не хотелось сейчас контактировать с Глебом. Появившееся недовольство не давало ему даже придумать пару словечек, которые не могли никого обидеть. Юра часто чувствовал тяжесть к людям, к которым был привязан, но не знал, откуда росли ноги этой смущающей его до глубины души проблемы. Наверное, он и правда мыслил слишком глупо, чтобы начать чувствовал такое понятное и одновременно бессмысленное отвращение к тому, кого хотел еще утром целовать и обнимать хоть всю жизнь. Он знал это. Так было всегда. А потом он всегда стыдился своей эмоциональности и чувствовал вину за то, что родное лицо казалось ему озлобленным на него без причины. Юрий вздрогнул, возвращая внимание на тех, кто сидел рядом. Стакан вернулся к Саше, но, когда уже протянул его к Тимуру, резко вернул к себе, заставляя альфу вытянуться в шоке и в мгновенном разочаровании, потому что уже в следующую секунду тот залпом выпил содержимое. Не отвлекаясь от разговора Лизы о разводе, Саша поставил обратно уже пустой стакан перед носом коллеги. Юрий хмыкнул, допивая коктейль.       Душно. Запах, теперь такой явный, спирта в дыхании и просто на ободках стаканов, рядом проходящих людей, коктейлей, что несли официантки — или просто кажется, что такие сильные, а воображение дорисовывало к ним мысли, что было бы куда легче все это пережить, если этот напиток окажется в нем. Пить хотелось ужасно, но напиток в его стакане не спасал от жажды. Свет падал прямо на пинту соседнего столика, и Юрий почувствовал, как громко сглотнул, следя за капелькой, что стекала по стеклу. Голова кружилась, в горле пересохло, губы вновь облизаны, а глаза прикованы к пиву, заставляющее стучать пальцами по столу все чаще. Он ощущал, как горит изнутри, тяжело дышит, и уже стянул ткань джинс в пальцах, стараясь вернуться обратно к беседе. Духота становилась невыносимой, а идея напиться сегодня вечером до беспамятства казалась такой милосердной, чем оставаться здесь и ненавидеть все, что происходит вокруг него. Все крутилось в голове до тошноты. Он сомкнул горящие глаза, а когда открыл — наткнулся на внимательный взгляд Глеба, что смотрел прямо на него и не моргал. Голубые глаза с оттенком серого — когда они стали такими ужасно утомительными? Юрий вскочил со стула и поспешил в уборную, чуть не столкнув официанта по пути. Он закрылся в одной из кабинок и уселся на унитазе, сгорбившись, чтобы уронить голову на руки, пытаясь немного отдышаться. Неужели это душащее чувство лишь потому, что Глеб скрыл от него столь ужасный поступок? Юре было все равно на то, чем занимается Глеб, хоть и ненавидел до глубины души все, что связано с преступностью, но почему сейчас это знание заставляло колени дрожать, а глаза наполняться слезами? Его все так бесило, даже очередной скрип двери, оставляющий гам в зале за собой. В уборной тихо, поэтому стук каблучков по плитке так бил по ушам. Юрий притих, оперся спиной об унитаз и насупился, хмуря брови. Расставил ноги по углам, чтобы лучше было видно за промежутком между дверью и полом чужие лакированные туфли, остановившиеся перед его кабинкой.       Юра скрестил руки на груди и тяжко выдохнул, потому что злость вытаскивалась из него толчками с каждой секундой:       — Зачем нужно всегда следовать за мной?       — Ты в порядке?       — Да.       — Я… Когда ты говорил, что меня слишком много, ты имел в виду это? Или то, что ты избегаешь меня весь день, из-за чего-то другого? — вдруг спросил Глеб каким-то нервным тоном, и Юрий мог предположить, что тот ковырял пальцем дверь возле ручки из-за скребущего звука, отчего он сам уставился на потолок, стараясь не обращать внимание на шум. Говорить и не видеть собеседника казалось куда удобнее, но в нем говорило одно единственное раздражение, поэтому только фыркнул. — Я… Поговори со мной, Юрий.       — Чтобы что? — он страдальчески простонал, неосознанно закатив глаза. — Чтобы ты снова напиздел мне всякой херни, а потом делал вид, что я тупица?       — Почему ты так думаешь? Я в чем-то ошибся?       — Перестань, твои приемчики на мне больше не сработают.       — «Мои приемчики»? — он как-то тихо вторил, а потом замолк. Если бы тень его ног не падала в кабинку на грязную плитку, Юра мог бы подумать, что тот больше не здесь, однако Глеб заговорил еще более удручающим тоном. — Что я сделал не так?       Юрий запнулся, так и не сказав ничего в ответ, осторожно встал, отряхивая джинсы, а потом все-таки нерешительно открыл дверцу, застав какое-то совершенно беспомощное выражение Глеба, что нервно дергал пальцами. Он выглядел ужасно неуверенным, даже чуть сгорбился, а его глаза блестели, и Юра покраснел, внезапно поняв, что заставил целый день думать и размышлять Глеба о том, почему его избегают. Юрий сжал зубами нижнюю губу и тупо уставился на такого же смущенного всем этим Глеба. Между ними еще долго было тихо, словно никто не мог решиться хоть на какое-то начало.       — Прости, — начал бета, разглаживая пальцами морщины на лбу, замечая, что покрылся испариной, а в ответ ему была тишина, которая разрывалась лишь звуком капель из крана. Он тяжело сглотнул. — Прости.       — Ты снова извинился два раза, — напомнил Глеб, и хоть голос его был спокоен, взгляд бегал с одного места на другое. — Что случилось, Юрий? Ты бегаешь от меня весь день, говоришь, что у тебя нет времени, передаешь документы через подругу. Утром все было хорошо, почему ты вдруг?.. — он не закончил, а потом вздохнул, отвернувшись, так неловко спрятав глаза. — Я понимаю.       — Что? — решил уточнить, стараясь лишний раз не двигаться.       — Я понимаю то, что ты… Я вызываю у тебя отвращение, не так ли? Наверное, ты уже догадался о том, что я соврал тогда, догадался, кто на самом деле убил Бархова. Я знаю, Юрий, я чувствовал такое же отвращение. Ты сказал мне сегодня утром об этом. Я ни в коем случае не хочу, чтобы ты думал, что я пытаюсь выставить тебя глупцом. Я просто понимаю, что не хочу, чтобы ты знал о всех моих делах, поэтому молчу обо всем, что может… Дать тебе понять, что я ужасный человек. Или меня вовсе нельзя считать человеком после всего этого, — он говорил топорно, еле переставляя язык. И Юра устало прикрыл глаза, хлопнул себя по лицу, потому что учуял запах спирта, когда Глеб дыхнул на него, развернувшись. Юрий уже ничего не хотел слышать, но продолжал стоять рядом, потому что знал, что тому могут незаметно подлить еще, если он не проследит за этим. — Мне очень жаль за ложь, но я боялся тебя потерять. Я думал, что ты… Ты понимаешь, кто я, но все же, наверное, это слишком. Юрий, я понимаю твои чувства, я все понимаю, но… Не уходи от меня.       Юра открыл глаза, удивленно уставившись, а потом поджал губы, потому что альфа выглядел ужасно поникшим и расстроенным еще одной его выходкой. Глеб провел рукой по волосам, зачесывая их назад, а потом так горько вздохнул:       — Пожалуйста, хотя бы не избегай меня.       Юрий стыдливо покраснел от таких откровений и с запинкой закивал:       — Прости, — он потянул его к себе, давая себя обнять, прижал его голову к своей макушке и стал гладить по спине. — Я повел себя по-свински.       — Да, — согласился Глеб, опустив руки на чужие плечи. — Я весь день не понимал, что происходит. Я чувствовал себя растерянно и убого.       Юрий чуть нахмурился, когда дверь в уборную открылась, как назло, Тимуром, который глянул на него исподлобья. Тогда Глеб мигом отстранился, скрестив руки на груди, а на лице его застыло выражение видимого раздражения, стиснутые челюсти были явные тому доказательством. Однако секундой позже он расслабился, спрятал кисти за спиной и по-деловому уставился на Юрия, совершено изменяясь, словно сейчас не был таким растерянным и жалким:       — Думаю, нам стоит поговорить в более уединенном месте, — он сказал это полушепотом, но даже через шум проточной воды, которой мыл руки Тимур, развернувшись к ним спиной, было слышно, словно говорил он прямо над ухом. Юра опоздало кивнул, потому что Глеб тут же развернулся. — Мы можем поговорить на улице, я буду ждать у входа.       Дверь захлопнулась за ним, и Юрий опустил голову, опираясь на дверцу кабинки, раздраженно провел по лицу ладонью, стягивая кожу, а потом пристально уставился на Тимура. Альфа глянул на него через плечо, пока сушил руки, а потом нахмурился:       — Не нравится мне этот твой взгляд, — заявил Тимур, отчего Юра гадко усмехнулся. — Драться с тобой не собираюсь, ненормальный. Не будем заканчивать этот корпоратив как другие, у меня до сих пор нос кривой. Иди лучше проследи за тем, чтобы они там без Глеба Николаевича сейчас не начали пить как в последний раз. Не хочу я снова всех отвозить по домам.       — Как скажешь, — Юрий рывком оттолкнулся от дверцы, хотел развернуться, но застыл, потому что тот все еще смотрел на него. — Что?       — Вы хотя бы в кабинке, что ли, обжимались, у всех на виду — стыд и позор.       — Да иди ты в жопу, — беззлобно ответил на это бета, а потом пихнул его под бок.       Тимур сделал ему подножку, и Юрий вовремя оперся об умывальник, чуть не полетев лицом в дверь. Чертыхнулся и вышел, сразу же окутав этим в шум продолжающегося веселья посетителей. Глеба на месте не было, а вот из-за этого Наталья в открытую наливала всем коньяка, совсем розовая от пьянства, хихикающая над всеми шутками, наверное, такая подчиненным она больше нравится. Юрий глянул на входную дверь, что открылась новыми лицами, сразу которых проводили к свободным столикам, а потом вернулся к своему. Он подошел незаметно со спины начальницы, тут же схватил наполовину пустую бутылку из ее рук, заставляя всех огорченно вздохнуть и уставиться на него.       — Конфискую! — громко заявил Юра, закрывая крышкой коньяк, а за столом пронесся еще один вздох. Он расставил руки о бока, а Наталья, пойманная, только повеселела. — Если в чеке найду хоть одно упоминание алкоголя — Глеб Николаевич обещал оставить вас без премии.       С этим он ушел, игнорируя недовольство, потому что сам приложил горлышко бутылки к губам, отпив пару глотков, заставляющие слезиться глаза, а потом оставил коньяк на краю барной стойки.       На улице пылало закатными красками солнце, но, несмотря на жаркое начало дня, крапал мелкий дождь, давая этой духоте хоть капельку свежей влажности. Юрий сразу же почувствовал жар внутри желудка, а тепло прошло по щекам. Он остановился в нескольких шагах от Глеба, что стоял под зонтом, опираясь боком о перила лестницы, покуривая сигарету. Его тугая коса все время покачивалась, когда он делал затяжку, а после выдыхал дым. Он казался еще более унылым, чем обычно. Юрий сжал кулаки в карманах джинс и все же поравнялся, спустившись на несколько ступеней, заставляя Глеба обернуться и чуть ближе протянуть ручку зонта. Капли барабанили по ткани, словно заглушало все в округе для них двоих. Юра слегка улыбнулся, когда Глеб предложил сигарету, потом щелкнул зажигалкой и отвернулся, глядя вперед. Тот уже не казался таким опечаленным, как всегда сухо и отстраненно, ничего не читалось на лице, кроме какой-то глубокой усталости в морщинах под глазами.       — Почему ты просто не рассказал мне правду? — решил первым заговорить Юра, переставая разглядывать того, ковыряя взглядом потрепанные носки берцев. — Мне не нужно, чтобы ты… Пытался скрывать то, что происходит. Уж поверь: больше всего я ненавижу лгунов.       — Я не могу вмешивать в это тебя, — лаконично ответил Глеб, помотав головой, затушив окурок о мусорный бачок, и туда же выкинул. Юрий хмуро уставился на него, так и не притронувшись к сигарете, хотя та так стремительно тлела. — Неужели ты хочешь вникать в это? Ты совсем не боишься, что однажды… Это может выйти тебе боком? Я имею в виду, ты сам понимаешь, что моя жизнь не самая безопасная, чтобы я не пытался тебя отстранить от всего этого. К тому же… Разве это бы тебя не оттолкнуло? Разве тебя это не заставило сегодня избегать меня?       — Думаешь, блять, я недоволен, потому что, зная о том, что ты делаешь под прозвищем ссаного Орла, все равно удивлен или насторожен из-за какого-то убийства? Ты правда думаешь, что я идиот? — Юра гадко усмехнулся, заставляя Глеба удивленно вскинуть брови. — Хм. Понятно. Делаешь вид, что не знаешь обо мне ничего? Перестань. Ответь прямо.       — Знаю… — угрюмо произнес альфа, а потом стал почесывать лоб, хмурясь. — Знаю, Юрий, знаю, кто ты. Я думал будет лучше, если ты расскажешь мне об этом сам, потому что это все такое личное, но для этого я должен был сделать вид, что ничего не знаю. Разве бы ты хотел, чтобы я знал об этом не от тебя?       — Я бы предпочел, чтобы ты об этом вообще не знал, — Юра, покачав головой, выкинул сигарету, не сделав ни одной затяжки. — Прости, Глеб, на твоем месте я бы сделал тоже самое. Я просто… Так разозлился из-за того, что это напоминает мне все те годы… Значит, ты знаешь о том, что я сидел за убийство?       — Да. Когда я просмотрел биографию твоего отца, стоило ему залечь на дно в начале апреля, я увидел твое досье. Мне нужно было узнать о тебе все, но я так не хотел, чтобы ты знал об этом.       — И тебя это не смутило? — более непринужденно спросил Юрий.       — Ты говоришь это мне, — Глеб тяжко вздохнул, прикрывая горячие веки, когда бета хмыкнул. — Ты говоришь это Орлу. Не хочешь поговорить об этом где-то в другом месте? Думаю, нам придется о многом друг другу рассказать.       — Конечно. Но не хочется ли тебе отпраздновать день рождение без всего этого?       Глеб только улыбнулся краешками губ:       — Так у тебя все же есть для меня сюрприз?       — Есть, но до него немного далеко идти.       — Я не прочь прогуляться с тобой. Все равно вся эта шайка испортила мне настроение, когда я почувствовала в своем соке коньяк, я не намерен там оставаться.       — Я такого же мнения.       Юрий взял его под локоть, беря зонт в свою руку. Он улыбнулся, пригласительно кивнув в сторону проезжей части, и Глеб, наконец-то расслабившись, улыбнулся.       Остальной вечер прошел совсем тяжко. Уныло, тягостно, медленно, до ужаса медленно. До мурашек, до пелены перед глазами, до усталости на плечах, разваливающихся от боли. Каждое движение давалось с трудом, а слова с чужих губ даже не достигали до ушей, сразу же исчезали, внимание только на пресловутой и уже порядком надоевшей мелодии на фоне, от которой только хотелось ругаться. В стакане плескалось что-то, не помнил, но не страшно — все пили сейчас, и он не исключение. Лиза ушла, оставив его, потому что терпеть не могла пьяные посиделки, где половина коллег уже дрыхла, уткнувшись в руки. Голова трещала от шума, но Саша никак не мог подняться со стульчика и уйти покурить, подышать свежим воздухом, потому что домой в таком состоянии он не хотел возвращаться. От количество выпитого начинало тошнить, но каким-то чудом он продолжал глотать и глотать, а кто-то все подливал в пустые стаканы. Не то чтобы он был сильно против. В мыслях еще более кавардак, чем то, что происходит на столе, перепутанных и полусъеденных закусок и выпивки. Дымка перед глазами заставляла веки все время смыкаться на пару секунд в дрему, но Саша каждый раз заставлял себя распахивать и оглядываться по сторонам, словно что-то могло измениться. В ушах только его обещание Валентину, от которого хотелось выпить настолько, сколько бы хватило, чтобы заснуть в тарелке с каким-то блюдом.       Когда он почти задремал, склонив голову, мобильный завибрировал в кармане, заставляя встряхнуться и прищуриться от яркого света экрана. На нем только удручающее «Мама». Опять звонила, когда хотелось оставаться только одному. Знала, когда можно добить до конца, даже если не рядом, даже если давно все отпустил. Саша кое-как встал, пошатываясь, опирался рукой о стену, чтобы не навернуться где-то по пути в более тихое место — в туалет. Он закрылся в кабинке, спустил крышку унитаза и сел, все-таки приняв вызов, прислонив мобильный к уху. Саша оперся лбом о дверь, потому что сил держаться самостоятельно не было, к тому же холодная поверхность хоть как-то спасала от пульсации. Голос казался до предательства противным, что выворачивало, но, наверное, это все-таки от выпитого, чем от матери.       — Шура! Совсем перестал звонить, — все началось с недовольства, как обычно, и Саша успел поглотить в себе тяжелый вздох, ведь не успел вставить хотя бы пресловутое «привет». — Как ты хоть, сынок?       — Да нормально, все хорошо, — те же ответы, потому что другие не понравятся, хотя и такое ей не нравилось. Разговоры с мамой казались минным полем: куда не ступай — все равно попадешься. И хотя Саша вечно замечал их, все равно шагал туда, потому что мама начала ворчать о его немногословности. — Правда, мам, все отлично.       — И когда ты приедешь? Давно уже меня не навещал, забыл, что ли, обо мне?       — Нет, нет, конечно, нет. Приеду. Скоро, — Саша поджал губы. — Не могу сказать точно.       — Хотя бы приезжал помогать мне, ты же знаешь, одной мне сложновато за огородом ухаживать. Я уже совсем старая.       — Я могу выслать тебе денег на овощи, не нужно себя выматывать. Ты же знаешь: я всегда помогу.       — Не надо мне тут, буду я еще у сына своего деньги брать. Что обо мне соседи скажут? — она хмыкнула, и Саша прикрыл глаза, начиная чувствовать тяжесть в груди. — Тебе самому то помощь не нужна? Город все-таки большой, одному сложно.       — Нет, мам, все у меня хорошо.       — Понятно. А ты знал, что Алсу замуж выходит? — вдруг сменила тему, и он понимал, куда все ведет. Саша устало почесал затылок, глядя на стыки между плиток, слушая бессвязный поток каких-то слов, но не хотел ничего слышать сейчас. Она говорила без умолку, и он чувствовал себя совершенно лишним даже в этом разговоре. — Ребеночка планируют. Вот, надеюсь, я тоже успею понянчить своих внуков…       Саша откинулся назад, отпрянув от себя телефон, смотря на потолок, пока тот совсем не расплылся. От выпитого становилось не так плохо, чем обычно, а потом он вернул мобильный, перебивая на полуслове:       — Мне нужно идти, я перезвоню тебе позже, — но он никогда не перезванивал.       Саша вышел обратно в зал, схватил чью-то бутылку пива и быстро исчез на улице, где поток холодного ветра заставил поежиться. Усталость возвращалась, а дни без хорошего сна так хорошо сказались на нем, что он еле переставлял ноги, вечно темнело в глазах, а в ушах начало что-то пищать. Голод начал булькать в животе, но в горло уже явно ничего не влазит. Саша ругал себя за то, что снова повелся на свои отговорки, мол, ничего не случится потом, если он не поспит, а займется чем-то другим несколько дней подряд. Теперь он брел, совершенно разбитый, пьяный и пустой, куда-то, куда могли привести его дрожащие ноги. В голове только одно: злость на себя, абсолютная и съедающая изнутри. Он никак не мог помочь Валентину, но уже столько наобещал. Он себе-то не мог помочь.       Сначала он думал, что ему показалось, но нет. Саша пристально рассматривал фигуру, сидящую на скамейке, хотя перед глазами все расплывалось в пьяном бреду. Он опустил пустую бутылку в мусорное ведро, пошатнувшись, когда хотел выпрямиться, и сосредоточенно смотрел в сторону аллеи. Это был Кир, лениво щиплющий откусанную булку, а потом бросавший кусочки в толпу голубей, которых становилось все больше. Те только под ногами прохожих путались, не боясь людей, спешно проходящих мимо. Такой гомон стоял: и визг детей, и смех, гул разговоров, но даже они не заглушали пробки на центральной улице и шум в голове. А пробки без остановки с утра до поздней ночи, особенно в будни, только сегодня еще больше. День города все-таки. Саша чуть нахмурился, осторожно подходя к тому, стараясь найти в голове причины не делать этого и не мог найти. «Ты будешь жалеть об этом», — единственное, что крутилось в голове, пока ноги сами вели их владельца к уставшему и изможденному на вид Кире. В одной футболке и драных джинсах, хотя вечером после короткого дождя похолодало сильно. Саша скосил глаза на других людей, пытаясь найти хоть в одном полное осуждение его желаний снова и снова возвращаться к нему.       Кирилл сразу же поднял голову, когда Саша сел рядом ни мертвый, ни живой. Ни в силах ничего вымолвить, а от него явно ждали хоть чего-то. Кир выглядел ужасно: бледный, блестящий от пота и дрожащий от усталости. Саша прикусил губу, сжимая пальцами ткань брюк на коленях, не давая себе снова обернуться, чувствуя себя куда более нервно, сбитым с толку. Кирилл любопытно рассматривал его, подперев рукой лицо. А Саша ведь чувствовал его скользящий взгляд, даже не нужно было поворачиваться, чтобы понимать этого.       Кир заметно поморщился:       — От тебя несет, как от запойного алкаша… — решил первым заговорить и звучал очень сипло. Голос был похож на что-то скрипящее, совершенно неприятно, но слушать его сейчас Саша хотел. — Ты искал меня для чего-то?       — Нет, — тихо ответил, а потом чуть нахмурился. — Как ты?       — Хм?       — Все хорошо? Как ты себя чувствуешь?       — О? Ты беспокоишься обо мне? Бывало и хуже, Мышонок, сам понимаешь. Прогулки на свежем воздухе должны мне помочь, — неоднозначно ответил Кирилл, отвернувшись на толпу, проходящую здесь чуть ли не рука об руку, задевая, потому что город был большим, но таким маленьким до стольких людей, не давая места никому. Ветер трепетал флажки и украшения, и в последних алых закатных красках горели повсюду огни гирлянд и вывесок. Кир прикрыл веки, заметно втягивая воздух ноздрями, а потом глотнул питьевого йогурта, который сладко пах, после начал рассматривать его состав, словно их разговор был настолько скучным, что этот мелко написанный текст был самым увлекательным делом в его жизни. — Не жалуюсь, если ты об этом.       — Нет ничего зазорного в том, чтобы жаловаться, — начал он, но замолчал, когда Кирилл глухо усмехнулся, но значительнее расслабился, оторвавшись от йогурта.       Саша чуть улыбнулся, усаживаясь на скамейке в позу лотоса, когда снял туфли, словно так и говорил, что просто так не уйдет, как бы тот не пытался быстрее закончить разговор. И это почему-то заставило Киру только сильнее рассмеяться. Он выпрямился, закинул ногу на ногу и постукивал пальцами по колену, а потом уставился на него, словно на совсем глупого, снисходительно улыбаясь:       — Тебе так хочется послушать меня? У тебя других дел нет?       — А, ну, не то чтобы много, но…       — Но?       — Что ты тут сидишь в этой тонкой футболке? — Саша спрятал взволнованный взгляд, прищурился, видя на тонких бледных руках, изуродованных синяками, как стали отчетливее мурашки после очередного потока ветра. Кирилл осторожно поежился, нахмурившись от очередного визга детей рядом. — Тебе не холодно?       — Если только слегка, — ответил и тут же притих, потупившись, потому что Саша, сняв с явным трудом с себя ветровку, накрыл его плечи, после чего Кир, сморщив концы губ, тяжело вздохнул, отвернувшись, смотря вперед, разглядывая что-то. — Не понимаю я тебя.       — О чем ты?       — Напрасно все ты это делаешь, — он покачал головой. — Неважно. Я здесь, Саша, не потому, что мне нужно, чтобы кое-кто нарушил мой покой своей пьяной рожей, а потому что на день города в аллее очень красиво. Народу, конечно, стало больше, и вот этих двух зданий не было. Жаль, видно было бы колесо обозрения. Вечером он сияет, а еще салют отсюда видно хорошо. Я всегда любил этот день. Хорошо, что я могу увидеть все это снова.       — Город за одиннадцать лет изменился. Тебе не нравится?       — Нет, почему же? — задумчиво заявил Кир, поднимая глаза на алые краски неба, иногда щурясь, если солнце выглядывало из-за зданий. — Он такой же, каким я его запомнил. Может… Чуточку больше, что ли? Некоторые районы я впервые вижу, это же интересно. Да и старые можно все осмотреть, так много всего появилось за одиннадцать лет.       — А ты бывал в западном районе? — более оживленно спросил Саша. — Помнишь, там был большой кинотеатр?       — Помню, мы туда ходили на пару спектаклей. Он все еще там или тоже снесли на небоскребы?       — К сожалению, но, думаю, они бы так и так закрылись. Три раза в месяц его поджигали, когда митинг был. Погорелый театр какой-то, — Кирилл громко фыркнул, и Саша глупо улыбнулся, пытаясь незаметно сесть чуть ближе, делая вид, что поправляет одежду. Выходило у него плохо, но Кир не спешил говорить ему об этом. — А еще семь торговых центров и только один музей, где какая-то абстрактная херня от художников.       — Оу, я видел их перформансы в апреле. Странное это искусство, но почему бы не посмотреть?       — Фу, — ответил на это Саша, специально морщась, и Кир пихнул его локтем. — Ну… Скажи правду. Что здесь делаешь?       Улыбка Киры пропала, вместо нее пришло очевидное отвращение, и Саша понял, что не смог подгадать нужный момент. Тот злобно оскалился:       — Тебе-то какое дело, сердобольный нашелся, — Кирилл странно выдохнул, почесав переносицу, сморщенную в раздражении. — Спасибо за куртку, приятно и все такое, но не нужно делать вид, чтобы ты самый заботливый. Тебе что-то нужно от меня? Что?       Саша сжал челюсти, и, хотя он был недостаточно пьяным, все же не понимал, почему злится, почему чертовски ненавидел, когда Кирилл не давал хоть малейшего шанса помочь ему. Сблизиться, понять его, узнать хоть что-то, кроме этой полностью фальшивой улыбки. Заглянуть под ребра и узнать, что на самом деле творится в его сердце. Кир резко встал, не дождавшись ответа, отряхнувшись и засунув руки в карманы, направился куда-то вперед таким быстрым шагом, что Саше показалось, что он уйдет так далеко, где его нельзя будет достать. Только не снова. И ладони его стали дрожать, а сердцебиение участилось, пока фигура расплывалась перед глазами. Саша хотел пойти с ним, ему хотелось быть рядом, остановить и остаться с ним, но слишком резко вскочил, отчего, успев повернуться, он проблевался в мусорный бачок, закашлявшись в конце оттого, что подавился воздухом. В голове потемнело, звон в ушах заставил скривиться, упасть больно на колени и согнуться. Желчь в горле была невыносимой, кислой и горькой, и глаза заслезились, но явно не от этих чувств. Саша аккуратно поднялся, кое-как опираясь о скамейку, присел обратно, прикрывая испачканный рот в едко пахнущей жидкости, что потихоньку стекала с подбородка, задушено хватал воздух в болящие легкие. Кирилл смотрел на него все это время. С какой-то жалостью, от которой только становилось хуже. Саша скривил губы, морща подбородок, и только потом понял, что заплакал. Кир уставился на плитку под ногами, пока хныканье становилось все громче, иногда привлекая внимание прохожих, но те просто проходили мимо. Кирилл остался, выглядел так, словно был виноватым, тяжело вздохнул, провел рукой по волосам, стараясь успокоиться, а потом все-таки подошел, присаживаясь на корточки возле него. Саша поднял голову, которую держал в ладонях, чтобы закрыться от чужих глаз. Он был весь в соплях, слюнях и слезах, шумно шмыгая и всхлипывая, такой ничтожный и беспомощный без него, и Кир ничего не мог сделать с этим, чтобы избавиться от скребущего чувства жалости.       — Ты пьян, Саша, — заявил он, хотя всем это было понятно. — Я провожу тебя домой, ты поспишь, успокоишься и перестанешь пить так много, потому что это может плохо закончится. Твое сердце может не справиться с еще одним инфарктом.       — А ты?..       — Тебя не должно это волновать.       — Но я хочу с тобой. Можно мне с тобой? — жалобно протянул Саша, хватаясь за ткань ветровки на плечах, словно это последнее, что у него было, а потом, не дождавшись ответа, сгорбился, уткнувшись мокрым носом в шею. Кирилл устало прикрыл веки, осторожно похлопав по спине. — Я хочу с тобой, Кир…       Кир остановился, прижав полностью ладонь к лопаткам, задумавшись, аккуратно встал, поднимая за собой Сашино лицо, что все горело, а губы соленые и блестящие от слез, что все еще скатывались по щекам, и глаза такие красные и молящие. Это заставляло почувствовать себя горько, Кирилл старательно вытер капельки, пока Саша все еще смотрел на него из-под мокрых ресниц и тяжело дышал.       — Пожалуйста… — снова повторил он, прижался мокрой щекой в чужому животу, крепко-крепко схватившись за ткань, словно боялся, что Кирилл исчезнет без этой хватки. Саша зажмурился, когда к кудрям прикоснулись, поглаживая их, а где-то сверху раздался еще один вздох. — Прошу… Я не хочу, чтобы ты уходил. Только не снова.       — Я здесь, Саша, я не ухожу.