Не место для сказки

      Померкло зарево над лесом, в бледных огнях небес проступили силуэты чёрных башен. Где-то в прежнем мире падали снежные хлопья, мерцали звёзды, и шло воинство через широкие поля, подо льдом замёрзших рек, по звериным тропам дремучих лесов, пить истощённые земли, вороньём глодать трупы городов и добывать славу немёртвому, бессмертному царю. Те вороны-колдуны, что прилетели к ним по отцовской просьбе, были предвестниками огромной стаи.       Рука вела по заговорённому клинку, просила у того смелости исполнить задуманное. Рядом Василиса всё подвязывала ремешки у пояса, онучи и, напоследок, платок натуго под подбородком, после чего поднялась, оправила юбки.       — Пошли со мной, царевич, — предложила осторожно, точно знала, какой у него сейчас на сердце мрак.       Он помотал головой, глядя за пелену ночи. Сколько раз смотрел на стылую темноту её из окна высокой башни, сколького в ней не замечал. И холода этого, до костей пробирающего, и голода леса снежного, навьего, когда не заметишь средь деревьев проблеск людского огня, — одни лишь глаза, тьмою горящие. Так бестолку и влачить нежизнь на этой стороне, ждать чего-то несбыточного… Только идти на поклон к колдуну вечной зимы в чернокаменный терем в надежде хоть с его рук тёплой крови напиться, пускай и под хохот, и с цепью на горле. Пустая, голодная эта земля. А и не будет тут весны на его веку. Как прибрал к рукам Кощей ванино царство, так и погрузился мир в вечную стужу.       Василиса сокрушённо вздохнула, двинулась прочь. Снег скрипел под её ногами, но недолго.       — Вань, передай ему… в общем, как всё на самом деле было.       — Что я не смог его убить, потому как не руки слабы, но то человеческое во мне ещё не выгорело, что Вольгу ему удалось убить темницей без стен, что ты видела всё это, потому и рассказала про Иглу…       — Что я не предавала. Что Морана оставила мне знание, но не выбор. И с каждым твоим делом это подтверждала.       Ваня смерил её долгим взглядом, тонкую фигурку, жавшуюся и от холода, и от тягости будущего в одиночестве на востоке своём. Только и была у неё, что надежда на колдовскую силу. Так значит, ей Морана пожаловала знание. Великий дар, должно быть, Вася хотела его на благо использовать, а вышло что…       — Если станет слушать.       Василиса кивнула и, помедлив, повернулась прочь. Ваня вернулся к мечу, смотрясь в отражение клинка, пока её шаги не стихли. Затем вдохнул стылый ветер и медленно обратился дымом, исчезая по ветру. Что-что, а делать ему всё надо самому, ни на кого не надеясь и ничего не ожидая. Ведь, пока жив, второй шанс ещё есть.       Вокруг тьма обрисовала стены тронной залы, холодный ковёр хлюпал под ногами, не от истаявшего льда, но от тел тех, что висели вдоль стен, поднятые к потолочным балкам за босые ноги. Скалились клыками, блестели кровью страшные крюки, пронзившие нагую плоть. Недалеко убежали вороны, не смогли покинуть стен терема. Быть может, немногие уцелевшие ещё прятались по углам, но участь их была предрешена. Их бывшие братья по несчастью теперь вмерзали в лёд вечным украшением Терема. Ваня огляделся, пытаясь различить тени среди отсветов металлических витых колонн и густого мрака. Не верил, что могут эти залы простаивать без хозяина.       В очередной тени почудилась ему высокая фигура, и рука нашла рукоять. Тут же темнота хмыкнула за спиной, заставила отступить в полоску тусклого света, отыскать взглядом источник звука. Как давно следил, стоя так близко…       — Я уж было думал, что ты безоружным придёшь, прощения просить, — с ноткой обиды протянул Кощей, выступая на свет. — Я тебе бы, конечно, не простил, но хоть бы полюбовался. А ты снова меня разочаровываешь.       — Нужно мне твоё прощение. Не для того меч ношу, чтобы унижаться на твоём ковре.       Взгляд его скользнул по Ване, но зацепился за ранку на ухе.       — Я им наказывал тебе голову снять, а не калечить, — прошипел он, приближаясь.       — Где ж тут разница…       — Что мне стоит голову на место-то вернуть, — рука его протянулась к ранке, огладила челюсть, поворачивая к свету. — Даже следа бы не осталось. Ослушались меня, забрали. Что ж они, не знают, что вскоре стены ими украшу…       — Прекрати, — отскочил Ваня, кладя руку на меч. Знал ли тот, что клинок зачарован, оттого ли ещё не кинулся… — Обходишься со мной так, будто я ничего против тебя не стою. Мы на равных с тобой, так слушай меня, говори со мной. Я тебе уж доказал, что могу тебе противопоставить.       Кощей усмехнулся, и Ваня попятился, так нехорошо и подозрительно мягко это вышло.       — Я знал, что однажды ты решишься. Такой светлый парень, как ты, не мог долго утаивать Иглу, не давая клинку завладеть твоей волей. Не стоял вопрос, когда. Стоял вопрос, как. Всё, что я мог сделать, это заставить дрогнуть твою руку. Так и случилось. Победа осталась за мной.       — Я тоже стал колдуном, — выпалил Ваня, будто это могло придать ему храбрости. Кощей и так это знал. Он это видел.       — Колдовские силы никогда не просыпались от тихой безмятежной жизни. Сперва я хотел тебя помучить на дыбе, но испытание твоими чувствами оправдало все ожидания. Победа снова осталась за мной.       — Но мне казалось, ты разозлился, — смешался он. — Я ведь едва не убил тебя…       — Вот поэтому я хотел говорить с твоей головой, а не с тобой, — процедил тот сквозь зубы. — На моей практике, без этой белой груди, полной возмущения да воздуха, ты бы так резво мне не отвечал. Видишь ли, в моменты своей меланхолии я тяготею к монологу. Да, признаю, это малодушие, но так легче восстановить силы.       — Ты… — выдохнул Ваня, — ты убийца, лжец…       — Отстань, царевич, — отмахнулся Кощей. — Я ещё и безоружный, если не заметил. Отведи душу, что ли.       — Этот меч Вольга заговорил, — вытащил Ваня отцовский клинок. — Он не хуже Иглы, он точно тебя насквозь пронзит.       — Да, знаю, давай.       Но Ваня медлил. Будто проще было бить в спину, не смотря в глаза, будто сейчас он не получит встречного удара, и будто не упадут они вдвоём. Так будет честно и в какой-то мере правильно. Один удар, и конец мёртвой зиме. Но он не мог. Ни переступить через себя, ни пересилить, настолько это невозможно. Кощей вздохнул, протянул руку, и Ваня вложил в неё рукоять отцовского меча, уверенный, что в тот же миг почувствует холодную сталь в своей груди.       — Вот так, — отвёл тот его руку, выцепил из пальцев рукоять. Ваня закрыл глаза, отпуская.       Меч коснулся пола, вошёл в лёд. Слова пытались вырваться из него, да спертое горло держало. Колдун притянул его к себе, и он уткнулся лицом в жесткую черную мантию, которой уж не надеялся коснуться, сжал ткань над твёрдыми обнажёнными рёбрами под ней.       Он оказался слаб. Как и с прочими отроками, ошиблась с ним Морана, даруя свою избранность проклятую и обрекая на муки метаний. После всех смертей, его рука не окрепла. И сейчас единственное, что могла, это держаться за мантию смерти своей, источника страданий всего царства, нежити тёмной, которая, как назло, единственная смогла заползти под сердце и остановить руку его с Иглой.       — Ненавижу, — прошептал Ваня.       Но, подняв голову, понял, что тот улыбается. Нахмурившись, Ваня сжал кулак, как его потрепали по голове, открывая лицо от распушенных, потемневших от гари прядок.       — Грозный стал, — промурлыкал Кощей. — Я понимаю, тебе после всего хочется стать наравне со мной, но предложить я могу лишь роль такой же смерти. Видишь ли, не правитель я, а, как ты выразился, убийца. Таким всегда был, таким и останусь. Надо ли тебе быть таким же, как я, а то и хуже…       — Хуже тебя я не стану.       — Честно, не верю. Я всё же старею, как выяснилось, и нервы мои становятся мягче. Близок миг, когда ты сменишь меня на навьем троне, или хоть на день подменишь.       Ваня фыркнул, начиная злиться. Уж чего он точно не сделает, так это не уподобится ему. Не допустит такого ужаса, а и попытается этот прекратить, настолько, насколько хватит его влияния.       — Вот и третья зима, — произнёс тот, поднимая голову к высоким сводам. — Войско стоит под стенами, ждёт моего приказа. Пойдёшь со мной, царевич, или здесь отсидишься?       — Уже и третья… — это значило, что войско стоит под его стенами, и что скоро им брать его город. Ваня решительно кивнул. — Пойду.       — Ну так колдуй, как умеешь, моего-то коня цыгане украли.       Ваня смерил его взглядом, пытаясь понять, шутит ли он, но колдун заткнул меч ему в ножны и обнял, подговаривая: «Давай, давай». Ваня сперва вспыхнул, пробубнил что-то недовольное ему в воротник, а затем растворил обоих в дыме. Не перестал краснеть и когда ступил на скрипучие мёрзлые доски своего домашнего терема. Это что ему теперь, ещё и конём кощеевым служить… Надо сыскать этот табор и забрать коня, не всю ж нежизнь пожинать плоды своей глупости.       Они оказались на самой вышке, из окна которой он в прежней жизни высмотрел столетний дуб в лесной чаще. Теперь очаг был потушен, а вокруг стояла ночь, освещаемая лишь огнями города внизу. Предместья за стенами были такими же тёмными, как дальний лес. Видно, все спасшиеся от нежити люди укрылись здесь, за последними выстоявшими стенами. И под этими же стенами в эту ночь собралось кощеево войско. Не знал бы, не увидел бы. А и не нужны мертвецам огни, не жгут они костров, ни в тепле не нуждаясь, ни в свете. Лишь в тёплой крови.       Кощей отворил скрипучую дверь, кивнул ему выйти первым. С каждым разом собственный дом казался ему всё более чужим. Пустым, неприглядным и вовсе не похожим на терем пустотой своей и бедностью. Отчего-то Ваня знал, что отец не спит. Редкая стража, замечая их, замирала от страха. И правда, не привыкли люди видеть то, что шло по их души. Царевич бледный и не по годам решительный и статный, а с ним, точно тень, укутанный в чёрное костяной колдун. Таких и при свете дня испугаешься.       Отец был в зале совета, под чадом масляных лампад склонившийся над столом с планами и картами. Выходит, он не только знал о нежити за стенами, но и готовился отражать атаку, пусть и малыми силами. Когда они вошли, отец точно очнулся ото сна, вздрогнул от металлического лязга кощеевых сапог.       — Вы… — прошептал царь, провожая взглядом колдуна, что неспешно обогнул стол, ведя рукой по бумагам, со скрипом притянул тяжёлый стул, опустился со всей важностью, закинув ногу на ногу. — Вас я увидеть и не надеялся. Чем обязан вашему появлению?       Кощей кивнул на Ваню, и отец недоверчиво глянул на младшего сына.       — Скажем так, — Кощей пробарабанил когтями по столу. — От того, что он скажет, будет зависеть, выстоит ли ваш город. Ну, Вань?       Ваня сжал губы, приблизился к столу, делая вид, что понимает в тактических картах. И что его слова зависят не от прихоти, хотя бы в глазах отца.       — В моих силах отозвать войско, — продолжил Кощей. — Это довольно сложно, но мои твари уже выпили крови на десяток зим вперёд, и, в целом, уничтожать жизнь на корню не то чтобы целесообразно.       — А если я попрошусь остаться дома, — сказал Ваня.       — Тогда я скомандую наступление, — нахохлился тот. — Ты что, меня совсем не любишь?       — Какой остаться, Ваня, ты разве не в учениках ходишь, аль уже закончил… — пролепетал отец, переводя на него оторопелый взгляд.       — Учениках?! — шикнул Ваня. — Ты ему сказал, что в ученики меня берёшь?!       — Ну, или подмастерье, или кто там у колдунов… — отец, похоже, начал что-то подозревать, и оттого чувствовал себя неловко. — Так было написано в контракте, я, правда, не найду его сейчас, но подписывался я под этими словами.       — Кхм, ну, в контракте правда так, — Кощей скребнул по столу, отвернулся. — Боги, да их что, кто-то читает, контракты эти. Мало ли что я там когда-то написал. К тому же, ты ведь правда ко мне в ученики пошёл.       — Да?! Когда это?..       — Да с сего дня… то есть, ночи. И вообще, Вань, прекращай. Дома обсудим.       — Мой дом здесь, — медленно выговорил тот, поставил руки на стол.       — Сейчас как снесу вам эту чудесную башенку, — указал колдун за окно, но голос, похоже, начал его предавать, дыхание сбилось.       — Я законный наследник этих земель, — напомнил Ваня. — Терем и всё царство за мной, и отбирать у меня его ты права не имеешь. Я от них не отказывался и домом твою Навь не называл.       — Ты же умер, наследничек.       — Но я здесь. И отец мой здесь, — пожал он плечами. — Так что ты отзовёшь свои войска от стен и перестанешь кошмарить наше царство.       — Но ты не останешься? — прищурился Кощей.       — Я буду навещать отца, и возьму бразды правления, когда его выкупленные у тебя годы закончатся. В твоих интересах дать ему побольше этих лет.       Кощей обречённо вздохнул, похоже, начавший сознавать, что теперь Ваня действительно равен ему, уж в наглости точно.       — Ладно, будь по-твоему, — откинулся он на спинку, провернул в воздухе сложный символ. — К утру моих тварей здесь не будет.       — Здесь, и во всём царстве, — подсказал Ваня.       — Наглеешь, царевич, — поморщился тот, но, наткнувшись на его взгляд, страдальчески уронил голову. — Три дня. На третий день исчезнут.       Ваня улыбнулся уголками губ, накрыл его руку ладонью, чувствуя уже не голые кости под маской морока, но сталь мышц и холод колец. Колдун восстанавливался, а значит, вскоре к нему вернутся прежний, приятный глазу облик. Царевич поднял голову к отцу, хранившему молчание, точно боявшемуся спугнуть внезапную перемену в войне. Тот смотрел на них, стоящих рядом, сознавая всё. Чему был и не был виной. И, соглашаясь с положением вещей или нет, но смиряясь.       На сердце Вани приходило степенное, лёгкое спокойствие, будто он в кои-то веки сделал нечто значимое. Ведь победа всё-таки осталась за ним, ведь на исходе третьего дня война прекратится, и его царство выстоит. Он сжимал холодную руку колдуна, и знал, что с этим касанием, таким обычным и таким по-новому уверенным что-то начиналось. Его верный путь, который был начертан изначально, и на котором его не ждали ни боль, ни беды.       Где-то за покровом сумрака, должно быть, радовалась Морана, что наконец нашла своего избранника. Что после стольких отроков нашла того, кто пришёл ко Злу не с мечом, но с открытым сердцем. Победа осталась за ней, а цена победы не волновала богиню смерти.       Для прочих же людей история была довольно обыденной. Ведь часто после войны человеческой на запустение и разруху приходит война другая. Оборачивается она мором, смутой или ожившими мертвецами, не суть. Царства жили и будут существовать не в спокойствии светлых детских историй, но в жизни, в которой никогда нет места для сказки. Почти никогда.