***
Нельзя сказать, будто их дальнейшие похождения в агонизирующем Кенабресе неимоверно увлекательны – даже Дейран, со всем своим богатым опытом по части развлечений, поначалу теряется. Пейзажи разрушений и разорения удручающе однообразны, окружающие преимущественно мрачны или унылы, а единственное занятие, которое не навевает тоску, – наблюдать за полуэльфом. Его Дейрану, по крайней мере, не жаль, и о нем можно размышлять, не рискуя скатиться в непристойную сентиментальность, переживания за «город своей юности» и прочий обывательский вздор. Как ни странно, в качестве одного из командиров сопротивления Аурен оказывается вполне на своем месте. Он очень неплох – умеет без видимых усилий решать насущные проблемы, нести ответственность, а при необходимости с одинаковым успехом и вдохновлять, и вразумлять. Дейран быстро подмечает закономерность – то, что поначалу кажется бессистемными метаниями, является элементами странного, подвижного и гибкого, но все же – плана. Удивительно другое: плана этого, известного ему одному, Аурен явно придерживается, последовательно и неуклонно гнет свою линию – а нравится почти всем. Кому считает нужным понравится. Может быть, причина в том, что чаще всего он невозмутимо молчит, предоставляя другим думать на его счет все, что им заблагорассудится. Фанатику Халрану демонстрирует некий якобы божественный свет и спокойно убеждает не пороть горячку, а отвернувшись, треплет по плечу обгоревшую в инквизиторском костре девчонку-ведьму, к которой относится с заметным участием. И идет помогать дезнитам сбежать от Инквизиции, попутно резко отчитав очаровательно смущенного Рамьена за безответственность. Как подобные противоречия сочетаются в его внутреннем мире – сам дьявол не разберет, но и Халран, и ведьма, и угрюмые остатки крестоносцев, и выжившее уличное ворье ему отчего-то верят, а он, в свою очередь, к каждому находит подход и каждого пристраивает к полезному делу. Даже его отряд – точнее сказать, шайка персонажей, показавшихся бы в мирное время подозрительными любому вменяемому человеку – собраны им будто из соображений пользы, а не по близости взглядов и интересов. Как ни странно, сами члены этой шайки вовсе так не думают. Каждый из них отчего-то считает, что вот именно его Аурен понимает лучше прочих. Даже безумная ученая Нэнио не помнит его имени, зато уверена, что он важный для нее спутник, пусть и считает его своим последователем. Даже претенциозная стерва Камелия находит для него нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Аутсайдеров вроде монгрела Ланна – того лучника с ассиметричным рогом – или блаженной дурочки Уголек еще можно понять. Таких личностей вообще тянет к любому, кто не бьет их сразу по лицу – там многого не надо, чтобы понравится. Но вполне устроенная в жизни паладин Сиила? Ушлый тифлинг-ворюга Вольжиф? А они ведь тоже каким-то непонятным образом находят командира достойным доверия и уважения. Что самое смешное – каждый их них видит в Аурене что-то свое, понятное и близкое, будто не удивляясь, как в нем должны уживаться столько диаметрально противоположных черт. Или, что еще невероятнее, – признавая его право от себя отличаться – а ведь это то, чего никому обычно не прощают! Дейран прекрасно знает, по какому шаблону работают всевозможные харизматичные лидеры, и заметив сходство, быстро бы заскучал. Поэтому он присматривается к их «командиру» несколько дней – имеет смысл уточнить, это несколько дней в декорациях руин и пожарищ, заполненных пришлой нечистью, а также вполне местными глупостью и подлостью, после столкновения с которыми Дейрана натурально мутит, хотя он очень старается держать лицо. В отличие от него, Аурену на свою репутацию явно плевать, он не пытается быть невозмутимым и совсем не изображает безупречную стойкость. Как и все в погибающем городе, он устает и срывается, однако даже это умудряется делать к собственной выгоде – взять хотя бы тот случай с культистом, задохнувшимся в попытке сожрать секретную корреспонденцию. Сцена нелепая, страшная и... неудачная – что ни сделай, все будет плохо. Благородному герою стоило бы незадачливого идиота спасти, в то же время, спасать пособника врага в сложившихся обстоятельствах – сходный идиотизм. Однако даже идеальный, безупречный паладин не упрекнет благородного героя, что тот оборвал мучения задыхающегося кретина мечом. Как говорится, нет кретина – нет проблемы, но ведь и своеобразный акт милосердия, получается, налицо. Дейран совсем не жалеет, что навязался полуэльфу в спутники. Во-первых, это любопытное приключение. Во-вторых, свалить на кого-то скучное фехтование и заниматься единственно исцелением гораздо спокойнее, чем оказаться лицом к лицу с демонами – и последующей необходимостью сочинять, как он снова выжил один из толпы гостей. А в-третьих, Дейрану, разумеется, очень нравится отличаться от бессильных что бы то ни было исправить святош. Увы, сам Аурен разочаровывает – у него удивительно красивые для человека его профессии кисти рук и неожиданно богатый лексический запас, однако он оказывается удручающе серьезным типом. Как объект наблюдений – небезынтересен, как командир импровизированного отряда – эффективен и подозрительно удачлив, как собеседник – образован и неглуп, но как нечто большее... Без перспектив. Даже обидно, ведь Дейран почти распланировал легкое романтическое увлечение. Однако увлечься не позволяют ни обстоятельства, ни сам кандидат в лирические герои. Уж слишком он... нелирический. Главное его преступление – разумеется, безобразная незаинтересованность в Дейране. Когда они остаются в Сердце защитника – таверне, из которой самоназначенная комендантом города Ирабет сделала нечто среднее между лагерем беженцев и военным штабом, – он уделяет графу Арендею не больше времени, чем другим, и даже не пытается расспросить о нем окружающих. А ведь те могли бы припомнить множество впечатляющих историй! Впрочем, возможно, они и припомнили – и в этом вся проблема. Что ж, увлекаться кем-то, кто верит досужим сплетням, Дейран точно не собирается. С другой стороны, доверие Аурена к чужим словам явно невелико. Он, похоже, не слишком уважает устный способ передачи информации – зато любовь к чтению в его случае граничит с чем-то маниакальным. Доходит до смешного: по всему городу он подбирает чудом сохранившиеся книги – они часто потрепаны, порваны, обожжены или вовсе измазаны кровью, но Аурена это не останавливает, если текст все еще можно прочесть. Дейран даже опасается грядущего визита в библиотеку – там командира-книголюба может и вовсе заклинить... Тем внезапнее и уморительнее выходит импровизация в Черном Крыле – от пресного героя, уже практически собранного Дейраном из подсмотренных тут и там поступков и слов, не остается камня на камне. Этот неожиданно проснувшийся гений экспромта слишком красноречив для того, кто чаще всего молчит, и слишком весел для сурового, чтобы не сказать занудного спасителя разнообразных невинных душ. Когда становится совершенно очевидно, что Аурену и самому нравится устроенное представление, Дейран пробует поддержать игривый тон – и сразу обнаруживает себя на тонком льду, а это ощущение не из приятных. Конечно, в его словах крылась небольшая провокация, но ведь это не повод сразу молча плечами пожимать! Дейран почти обижается, однако быстро приходит в себя – много чести на такого внимание обращать. Хотя какого именно «такого», он сам точно не знает. Ведь только что показалось, будто из-под скучной маски проступило, наконец, подлинное лицо... Видимо, просто показалось. Разгадать чужой характер не удается, да и была бы нужда! Дейран не любит слишком сложных задач, он готов сдаться и пересмотреть свои планы на самое ближайшее будущее, когда оказывается, что они и так пересмотрены: на одной из улиц они натыкаются на посланника Ирабет. Новости так себе: Сердце защитника практически в осаде, а Аурена с отрядом срочно требуют в штаб, присоединиться к оборонным маневрам. Так что становится немного не до того, чтобы подыскать симпатичную или симпатичного – главное, заинтересованного в Дейране спутника на остаток вечера и хотя бы часть ночи. К таверне и впрямь стягиваются культисты, но все представляется не таким уж мрачным – помимо стражи, в числе защитников инквизиторы Халрана, да и спасенные в Черном Крыле рыцари рвутся в бой. Укрепления выглядят, на вкус Дейрана, простовато, однако вполне надежно. И вообще, предчувствие неминуемой гибели его не беспокоит. Дар молчит. Хотя в какой-то момент вокруг таверны становится жарко – культисты тащат прямо-таки неподъемные запасы жидкого огня, и кажется, будто его постепенно становится все больше. От летающего всюду пепла и удушающего запаха гари трудно дышать, но с пожарами успешно справляются, да и с первой волной нападающих тоже, хотя, стоит признать, бой получается напряженный. Сначала приходится встречать демонопоклонников слишком близко к воротам во двор, там, где снаряд с зажигательной смесью может легко разорваться и вспыхнуть прямо под ногами. Дейрану в этом отношении везет, Аурену – не слишком, но атака все же захлебывается. Ланн занимает удачную позицию на крыше с другими стрелками, а улица прекрасно освещена пламенем – и весьма жаль, что культисты оказываются не настолько скудоумными, чтобы ломиться туда, где их встречают стрелами еще на подходе. Вместо этого они стараются убрать лучников, штурмуют крышу с упорством одержимых, даже лестницы где-то находят – не с собой же приволокли? Драка перетекает на навес – Аурен успевает метнуться туда, прикрывать Ланна, а Дейран – просто потому что не лезет бестолково в самую гущу схватки – задерживается внизу. И теперь, проклиная все на свете, пытается пробиться к своим, но на единственной лестнице тесно, а на ступенях слишком много раненых или мертвых, чтобы по ней можно было куда-нибудь подняться. В сумерках не особенно понятно, что происходит наверху, однако кажется, его помощь там не требуется – зато она очень нужна Уголек. Последний раз Дейран видел ее ближе ко входу в таверну, между Нэнио и Камелией, и потому решил, что девчонке вряд ли что-то грозит, кроме глупых вопросов или испорченного настроения – а это не смертельно. Сейчас же она вдруг обнаруживается рядом со вторыми, еще сохранившимися воротами – пытается оттащить упавшего, припорошенного пеплом и измазанного в грязи рыцаря куда-то в сторону. «Чтобы его не затоптали, что ли?» Это нелепо – парень в доспехе, у нее, разумеется, не хватает сил особенно сдвинуть его. Ворота трещат от ударов снаружи, но отгонять Уголек словами бестолку, и Дейран вынужден подхватить раненого – так будет быстрее. В этот момент слышится жуткий грохот, Дейран успевает поднять голову, заметить сминаемую, словно бумага, створку ворот, а за ней минотавра – минотавра?! – и оттолкнуть Уголек к солдатам... Дальше его сметает к стене конюшни чудовищным ударом. Арбалет отлетает куда-то прочь, простой выдох взрывается звенящей болью в груди и пенится кровью во рту, никакая кольчуга не спасла – в лучшем случае, у него просто переломаны ребра. Подняться на ноги он может, только цепляясь за оказавшуюся справа телегу. И еще может обхватить себя рукой и попытаться протащить разом ставшую непослушной целительную энергию сквозь собственное тело – к несчастью, на это нужно время. А времени нет: минотавр разворачивается, его налитые кровью маленькие глаза упираются в Дейрана... Аурен спрыгивает с навеса, из темноты, как-то очень быстро оказывается рядом. Обжигает лихорадочно-тревожным взглядом – так не смотрят, никогда не смотрят на подчиненных, какими бы ценными для дела они ни были – и, задвигая Дейрана себе за спину, встречает минотавра клинком. Один против чудища втрое его выше, с игрушечно-тонким дуэльным мечом и рапирой, которая, кажется, переломится после первого же удара. Впридачу правое плечо у него в крови, щека и волосы опалены, а уворачиваться от тяжелой палицы в замкнутом пространстве между стеной и телегой почти невозможно – и все же Аурен держится. Дерется, как бешеный, ежесекундно рискует в отчаянных выпадах, но справляется с напором монстра и останавливает его неумолимое, казалось бы, продвижение. Дейран спешно заращивает свои раны, стараясь ни на что не отвлекаться, а немногие оставшиеся силы вкладывает в благословляющее заклятье – все, чем он может сейчас помочь. Долго так не продержаться, Аурен не мог этого не понимать, когда полез в безнадежную драку, – и все же... полез. Только идиот не поймет, почему, а Дейрана сложно назвать идиотом. К страху примешивается злость – и даже затмевает его. «Неужели нельзя было как-то иначе проявить свое отношение, а не разыгрывать в лицах спасение беспомощной жертвы благородным героем?» Злость эта встряхивает, собирает, но арбалет слишком далеко под телегой, лезть туда сейчас – мешать Аурену, который и так чудом удерживает равновесие на мокрых от крови камнях мостовой. Как ни странно, они оба еще живы, когда на происходящее, наконец, обращают внимание прочие доблестные защитники – сбоку на минотавра кидаются инквизиторы, с крыши летят рукотворные молнии. Улучив момент, Дейран ныряет за оружием, а когда распрямляется и, наконец, стреляет – монстр рушится на землю с затухающим ревом. Аурен оборачивается и салютует левой рукой – правая у него совсем плоха. Быстрая злая улыбка сверкает на его черном от копоти обожженном лице, в ярких сейчас глазах – почему-то гордость и азарт, и все это так заразительно, что Дейран улыбается в ответ. Не остается ни беспомощной жертвы, ни благородного героя, ни иных дурацких ролей из глупых социальных игр – будто этот короткий обмен взглядами открывает взаимодействие принципиально другого уровня. Дейрану странно хорошо, что довольно неадекватно окружающей среде – право слово, что хорошего можно найти в заваленной трупами горящей баррикаде? Так или иначе, ситуация не располагает к размышлениям, и Дейрана быстро отвлекают неотложные дела. Но даже через час, после благополучно выбитой у демонопоклонников победы, ему хочется разыскать Аурена – он сам не вполне понимает, зачем, и не планирует особо задумываться. Граф Арендей может себе позволить потворствовать собственным желаниям без лишней рефлексии. Аурен обнаруживается во временном лазарете – кое-как умытый, без доспеха, в наполовину накинутой рубахе он сидит на перевернутом бочонке, и старый жрец занимается его плечом в неровном свете подвесного фонаря. Рядом с загадочной раной, которая сейчас выглядит, как обычный старый шрам, чернеет устрашающего вида кровоподтек, но, очевидно, там ничего серьезного. Отсветы огня рельефно обрисовывают мышцы – фигура у Аурена хороша, только вот лицо теперь... Дейран не особенно восстановил силы, но в своей благости он даже снисходит до того, чтобы залечить этот жуткий, уродующий щеку полуэльфа ожог. В его прямые обязанности, конечно, не входит забота о чужом внешнем виде, но он, во-первых, не чужд благодарности, а во-вторых, не уверен, будто Уголек – идеальный эстетический эталон для подражания. Аурен скребет скулу – новая кожа, будь она хоть десять раз магически нарощенной, всегда зверски чешется, – поднимает глаза и кивает внезапно элегантно, словно на придворном рауте – где только понабрался? Дейран некстати соображает, что крайне мало знает о нем и что совершенно в этом не одинок – об Аурене вообще никто ничего толком не знает. – Что ты больше всего ненавидишь? – спрашивает тот, и похоже, его это и впрямь интересует. Дейран усмехается краем губ и мысленно аплодирует. Ради своего интереса можно проигнорировать и такт, и формальности, и все эти «как ты?» и «рад, что ты цел», верно? Столь непринужденно низвести присутствующего здесь же жреца до состояния мебели, неспособной помешать откровенному диалогу – это нужно обладать почти его, Дейрана, умением! Раньше он за Ауреном подобного не замечал, но поддержать игру, будто они – одни, пусть даже окружены толпой, Дейран никогда не откажется. Толпу он искренне не переносит, только если это не толпа зрителей тогда и там, когда и где она нужна. Конкретно сейчас зрители его не заботят – ему плевать на всех, кроме этого постоянно обнаруживающего неожиданные таланты и никак не желающего укладываться в понятные рамки полуэльфа. Дейран чувствует в нем не то чтобы сходство с собой. Скорее, определенную склонность избегать стереотипного мышления, а это их в какой-то степени сближает. Поэтому – и еще отчасти потому, что наконец-то проявленное внимание к его вкусам заслуживает поощрения – он отвечает вполне серьезно: – Чувство беспомощности. Отсутствие контроля за своей жизнью, – Дейран замечает, как косится на него жрец, и язвительно добавляет какую-то чушь про луковые кольца, которые он якобы ненавидит гораздо сильнее. Впрочем, луковые кольца – и правда дрянь. Аурен выглядит сосредоточенным, словно тщательно запоминает все сказанное – и про беспомощность, и про лук, не делая особой разницы. А после поворачивается к жрецу – даже кузина Голфри могла бы позавидовать этому прямо-таки царственному движению – и коротко благодарит за помощь. Старик растроганно улыбается, отнекивается от похвалы, но сам будто гордится возможностью вылечить ничем не примечательного полуэльфа без званий и титулов. «Да что ж за наваждение, как он вообще это делает с людьми?!» Дейран вспыхивает моментально – кому-то кажется, будто настала его очередь изображать бессловесную свиту? – Твое стремление к прогрессу в сфере этикета поистине впечатляет. Жаль, я старомоден и не могу получить удовольствия от твоей новаторской манеры вести разговор затылком к собеседнику. – Тебе нравится оскорблять всех подряд? – это вовсе не реакция на его выпад, который явно предпочли проигнорировать, но так еще хуже. – Да, – коротко сообщает Дейран. Беседа резко перестает казаться ему занимательной. – А я уже почти решил, будто ты говоришь гадости случайно, – непринужденно шутит Аурен – правда, понять, что он шутит, можно только по глазам, ведь лицо и голос его совершенно невозмутимы. Дейран мягко смеется – его тоже не так просто вывести из себя, и предсказуемо злиться он не станет: – Что полагалось бы сказать, если бы я хотел произвести хорошее впечатление? Что-нибудь вроде «я не злоязыкий, я просто честен с собой и другими»? Кажется, так говорят все, кто хочет продолжать говорить гадости, но считаться при этом приличным человеком. – А ты хочешь? – заданный странным тоном вопрос и пристальный взгляд вдруг потемневших чужих глаз ломают изысканную стройность риторики. Дейран чуть не сбивается, потому что, сказанные так, эти простые слова теряют всякую связь с предметом разговора и превращаются в неприкрытый, почти непристойный намек на совсем другие желания. Если бы Дейрану было лет на пять поменьше, он бы, возможно, даже смутился. Но ему ровно столько, сколько есть, и даже признавая безусловное изящество провокации – фраза идеально уместна в контексте – он все же не собирается поддаваться так легко. – Это не про меня, – вворачивает он ответную двусмысленность и тонко улыбается. – Я ровно такой мерзавец, каким кажусь. Если мне хочется кого-то оскорбить – я так и поступаю. На большинство же мне попросту плевать, их обиды несущественны, и нет никакого смысла прикладывать усилия, дабы их избежать. Аурен вдруг ловит его за руку, сжимает пальцы. Жест немного непонятный, но совершенно невинный – а Дейран едва не вздрагивает и только благодаря своему выдающемуся самообладанию не отдергивает руку и не выдыхает пошло-изумленное «ах». Неожиданно. – Ты меня чудовищно сегодня напугал, – просто признается Аурен, глядя ему в глаза, и отпускает. Кожа словно запоминает тепло прикосновения, и Дейрану остается лишь мысленно выругаться. «Каков стервец!» А ведь стервец и разговор строит так же, как план своих действий: из вроде бы не связанных друг с другом элементов, которые в итоге сложатся и приведут к нужному результату. Странным образом это напоминает одну технику фехтования из рассказов того мастера Алдори. Как же его звали? Забавно, Дейран отлично помнит родинку у него на пояснице, но совершенно не помнит имени... – Ты учился фехтовать в Ростланде? – вопрос внезапен, но внезапность соответствует правилам этой игры. Хотя Аурен не слишком-то похож на типичного владыку мечей, одержимого личным кодексом чести... – Я же не помню, – обезоруживающе-открыто улыбается тот и разводит руками. – Школа, ты прав, очень близкая, но точно я не знаю. И не хочу тебе врать. Дейран мысленно смеется. «Не хочу тебе врать», о, какой дивный выбор слов! Боги упаси им всерьез поверить – но как хочется обмануться... Даже Дейрану со всем его богатым опытом, пусть на мгновение – а хочется. Быть уникальным, быть единственным, быть тем, кому доверяют и от кого закономерно ждут доверия... «Ловко». Определенно, у этого проходимца талант выражаться с подвохом и выбивать у людей почву из-под ног. Окажись на месте Дейрана кто-то другой, ему оставалось бы лишь посочувствовать, но обществу неимоверно повезло, что на месте графа Арендея именно граф Арендей. Общество может спать спокойно, пока есть кому принять за него этот удар. Ему начинает нравится их негласный вербальный спарринг – похоже, нашелся достойный партнер и для этой забавы. Если, конечно, Дейран не выдумал сам себе все эти намеки и подтексты. Хотелось бы проверить наверняка, но как назло, Аурена срочно просят к Ирабет. Он прощается и уходит, а обернувшись, посылает Дейрану извиняющийся взгляд – кажется, полный аналогичного сожаления, что их прервали. И остается совершенно недоказанным, действительно ли он выделяет Дейрана среди прочих по личным причинам – или это лишь иллюзия, поверить в которую Дейрана заставляет собственное самолюбие. Увы, до штурма Серого Бастиона поговорить им так и не удается.Увертюра
23 сентября 2021 г. в 21:16
У рыцаря-командора Пятого крестового похода ужасное, ужаснейшее имя.
Во-первых, оно обманчиво простое: всего два слога – три гласных. И при этом его никак не сократишь.
Первая половина – дифтонг: получится, будто ты наступил на попавший в сапог камешек или ушиб мизинец, но не окликаешь кого-то по имени, непринужденно сократив ради собственного удобства. А вторая половина категорически, до отторжения командору не подходит, на него никто и не подумает, зато к тебе на этот обрубок обернется добрый десяток крестоносцев из ребят... попроще.
И словно этого мало! Неладное имя, во-вторых, созвучно нескольким обыкновенным, но не самым распространенным словам одновременно. Услышав его, начинаешь сходу перебирать, припоминать эти слова, ломая голову – на что похоже, ведь похоже же! Можно, конечно, волевым усилием от этой ерунды отстраниться, а все-таки: не слишком ли много внимания одному простому имени?
Да и было бы хоть какое-то красивое, а то – «Аурен» – ничего даже оригинального или необычного!
Впрочем, нужно уточнить, что он – рыцарь-командор Пятого крестового похода – весь такой, имя ему подходит изумительно. Ведь ничего в его образе нет сверхъестественного, эдакого, ничего резкого, ничего контрастного. А цепляет внимание, как веревкой вяжет, тащит к себе чужой взгляд, ввинчивается в голову, будто сверло.
Что-то в его фигуре заставляет сбиться с привычного равнодушия, присмотреться – то есть немедленно, срочно отвлечья от того, чем или кем занят. Именно заставляет, потому что вариантов всего два. Поддаться порыву и пялиться – по-другому не сказать – во все глаза на командора, что само по себе унизительно и нелепо. Или усилием воли в себе этот порыв задавить и начать старательно рассматривать собеседника, стену, небо, свои же руки – да что угодно!
Вот только внимание при этом остается приковано к Аурену все равно – думаешь-то о реакции на него, а не о чем-то своем.
Самое паршивое, что этот... рыцарь-командор – не прикладывает ровным счетом никаких усилий к тому, чтобы подобным образом воздействовать на окружающих. Он просто существует. Вот такой, какой есть, и с этим можно только смириться. Или не смиряться, но ему, очевидно, чужие метания насчет своей персоны неизвестны, а поэтому безразличны.
Честно говоря, Дейран даже не знает, изменилось бы что-нибудь, если бы Аурен знал, как его светлый образ вгрызается в чужое восприятие, – или нет.
Ну и вишенка на торт: рыцарь-командор еще никаким рыцарем-командором не был, вообще не был никем, кроме себя самого, – а этого оказалось достаточно, чтобы выжечь из памяти Дейрана практически все лишнее, что сопутствовало их знакомству.
Нет, конечно, Дейран помнит вечеринку, скуку, нападение демонов – это в его жизни вообще такой... избитый, но не теряющий актуальности сюжет. Безусловно, Дейран помнит. Как если бы на картине увидел – хотя он редко давал себе труд запоминать подробности живописных полотен.
И вот на этом полотне, среди высохших мазков краски – штор, гостей, ковров, свечей, мертвых демонов, искр заклятий и неаккуратного потека вина на стенке бокала – возникает взгляд. Цвет глаз Дейран не распознает. Сейчас конечно, знает – темно-серые. А там и тогда – замечает только странное выражение, которое царапает, затягивает и возмутительно не поддается расшифровке.
Дейран не успевает узнать эмоцию, но успевает оценить, насколько бесследно она пропадает, смытая сдержанной уверенностью, доброжелательной твердостью и прочей заурядной шелухой, уместной в ситуации «герой спасает недостойных и благородно игнорирует их духовное убожество».
Все это не ново. Занавес обыденности смыкается, и Дейран даже не вполне понимает, что ему вдруг примерещилось в незнакомце. Тот занят раненым – наполовину чешуйчатым, наполовину рогатым лучником из своего отряда – и дает возможность себя рассмотреть.
Высокий черноволосый полуэльф с выдающей аристократическое воспитание осанкой – зрелище не отвратительное, но и не примечательное. Кому-то мог бы показаться красивым, Дейрану кажется обыкновенным – мало ли на свете сухощавых мужиков с правильными чертами лица?
Двигается быстро, жесты выверенные и четкие, оружие в идеальном порядке, снаряжение подогнано явно привычной рукой, рану перевязывает умело... Совершенно точно – военный, но на рыцаря похож примерно так же, как Дейран на благочестивого отца семейства. У крестоносцев не бывает такой пластики, у разбойников – таких манер, и те, и другие могут с натугой что-то подобное изображать, вот только незнакомец не изображает ничего.
Больше всего он похож на... Дейран щурится и перебирает в уме образы: подходят многие – авантюрист из благородных, бретер на королевской службе, бастард высокородного аристократа... Не подходит ни один!
Вопрос, почему на эти размышления не пойми о ком уходит несколько драгоценнейших минут жизни графа Арендея, возникает не сразу, но раздражает с неожиданной силой. В это же мгновение не пойми кто поднимает голову, прямо смотрит в глаза, спокойно кивает – и Дейран усмехается, сообразив, что минутами, потраченными на внимание к этому полуэльфу, стоит признать все время с момента его появления.
Раздражение сменяется любопытством, которому – так и быть – Дейран не препятствует. Заезжий офицер показался занятным? Случается, и отчего бы не развлечь себя очередным капризом...
Внутренний голос переходит на скучающий тон, уводя от лишних мыслей, что и не «офицер», и не «занятным». А главное – подальше от неуместной эмоциональной вовлеченности. Не столь важно, что за эмоция – радость или досада.
Дейран Кейл Невис Арендей не желает эмоционально вовлекаться ни во что, кроме увеселения собственной особы, и на этом точка.