Зеркало души

Удивительно, как все-таки правильная мотивация меняет людей к лучшему! Только что цитадель Дрезена была полна никчемных, ленивых, праздных дармоедов, по недоразумению называемых слугами. Но стоило выйти на середину коридора и громко поинтересоваться, кто хочет двадцать золотых, – как в этой толпе бездельников обнаружились трудолюбивые – или хотя бы в достаточной степени корыстные индивиды. Со стороны, наверное, может показаться, будто Дейран так стремится поправить свое мнение о людях, что готов за это даже доплатить.       Однако его мнение по данному вопросу вполне сформировано и вовсе не нуждается в исправлениях: люди, считает граф Арендей, нерадивы и безынициативны по своей природе. Причем это касается не только слуг – и даже не только людей – а вообще всех разумных, занятых чем-то не по призванию, а по работе.       Вот заниматься бесполезной ерундой по велению души – убивая уйму времени и сил, часто еще в ущерб своим прямым обязанностям – это запросто, завсегда и с большим энтузиазмом. Но в случае с выполнением каких-то дел за деньги – большинство вменяемых моментально начинают искать способ саботировать. Разумеется, увильнув при этом от наказания.       Дейран ничуть их не осуждает, напротив, он и сам наверняка избегал бы всякой унылой рутины – если бы на него обрушилась такая неприятность, как необходимость работать. Никто, будучи в здравом уме, не захочет совершать трудовые – и еще какие угодно – подвиги просто так. А между тем, кто-то должен тащить по лестнице эту демонову ванну! Потому что, к сожалению, из любого правила есть исключения. И рыцарь-командор Пятого крестового похода как раз являет собой одно из них – то есть рвется совершать подвиги именно что просто так. На невменяемого он не похож, на одержимого тщеславными мечтами – тоже; фанатиком его называть преждевременно, а чувство долга он понимает настолько своеобразно, что можно уже сказать «превратно»... А все же почему-то он ввязался в почти безнадежную борьбу с демонами – и теперь временами та даже не кажется такой уж безнадежной. Но при всех своих бесспорных талантах, Аурен действительно – совершенно, абсолютно, категорически! – не умеет отдыхать. И это вовсе не завуалированная похвала его трудолюбию. Трудолюбие Дейран полагает страшно скучным – хуже только скромность – и едва ли стал бы отвешивать комплименты столь пресной «добродетели». А командора иной раз хочется огреть уже чем-нибудь по голове и, например, похитить, раз нет никакого другого способа прекратить этот разгул самоотверженного рвения во все вникать, во всем разбираться лично, все отслеживать и все держать на контроле.       «Можно подумать, тебя не учили делегировать полномочия!» – возмущается Дейран про себя, в очередной раз замечая, что в ставке командор выглядит хуже, чем во время тяжелой вылазки к демонам за официальную линию фронта. Может быть и правда – не учили. Или, что более вероятно, он не помнит. Но с остальными-то навыками нет таких проблем! С другой стороны, делегировать здесь особо некому. Кто-то, пусть и старается быть полезным, как Аневия, но примерно так же ненадежен – ведь нет никаких гарантий, что проспавшая Кенабрес разведка в Дрезене сработает результативнее. Кто-то – ставленник Голфри, и этой характеристикой исчерпывается, не имея ни усердия, ни талантов к делу, которым занимается. Кто-то примкнул к Крестовому походу из неких личных побуждений, и вообще непонятно чем руководствуется, например, тот же Хоргус Гверм...       Фанатики вроде Халрана и Деренге на этом фоне смотрятся почти выигрышно – хотя Дейран с огромным удовольствием выслал бы обоих куда подальше и вообще забыл об их существовании. В общем, поразмыслив, граф Арендей вынужден признать: будь он заинтересован в успехе какого-то мероприятия – и окажись у него только такие вот... помощнички – он бы тоже доверил им разве что сторожить ночную вазу. Но и результат командорского самоотречения и прочих жертв во имя долга, на взгляд Дейрана, совершенно неутешительный. Аурен вязнет в бесконечных заботах и почти теряет привычную эффективность – не настолько, чтобы это стало всем заметно, но Дейран видит разницу. Утрачивается легкость, исчезает кураж, все вырождается в череду нудных проблем, и почему рыцарь-командор все еще не саботирует свои обязанности – вопрос открытый. Дейран бы на его месте...       Впрочем, Дейран не на его месте. Вообще-то логика рассуждений графа Арендея была выверенной и стройной. Как лицо, некоторым образом заинтересованное в успехе крестового похода, советник командора должен заботиться о том, чтобы упомянутый командор не начал испытывать отвращения к собственной деятельности.       Или – как представитель знатного рода, к тому же аазимарских кровей, Дейран испытывает естественную тягу к благотворительности, а потому его снисходительное стремление облегчить жизнь ближнего своего вполне объяснимо.       Или – как отъявленный эгоист, привыкший получать только лучшее, он не может допустить, чтобы его любовник из-за какой-то нелепой усталости вышел из образа безупречного победителя, которому все всегда и без мучительных усилий удается.       Или – как натуре, склонной к тонкому восприятию прекрасного, ему тошно видеть серую от недостатка сна и избытка дел физиономию командора, а потому из одних только эстетических устремлений он обязан как-то исправить сие безобразное зрелище.       Или – как искушенный знаток и ценитель развлечений, граф Арендей должен отвратить досточтимое командование от удручающей привычки постоянно трудиться, пока они здесь все не погрязли в скуке и переутомлении.       Или – как обладатель неописуемо раздутого самомнения, Дейран не намерен мириться с тем фактом, что какие-то ничтожные заботы смеют отвлекать Аурена от его восхитительной персоны и отнимать время, которое должно быть посвящено ему! Или... еще с десяток различных причин разной степени правдоподобия, которые Дейран придумал за последние несколько дней и которые теперь категорически запрещает себе вспоминать. Если ему хочется позаботиться об Аурене, то он вовсе не обязан перед кем-то – даже перед самим собой – за это оправдываться! А значит, и причин никаких не нужно. Впрочем, причина есть и без его фантазий. Потому что это непривычное, нехарактерное для графа Арендея желание причинять добро возникло не спонтанно и не имеет к похвальному человеколюбию ровным счетом никакого отношения. Просто вечером третьего дня Аурен спешно умчался на какую-то очередную стройку – или встречу, или куда там его понесло на ночь глядя, – проигнорировав, между прочим, Дейрана, который всем собой напрашивался на прогулку и даже нашел подходящий случаю костюм. Командор его словно не видит, торопится через внутренний двор крепости – справа от него идет Аневия, слева какой-то высокопоставленный вояка, а со всех остальных сторон Аурена окружает свита тех, кому опять от него что-то надо. В общем, не подойти – да и присоединяться к просителям граф Арендей, разумеется, не намерен.       Обижаться глупо, и все-таки Дейрану именно обидно, а потом уже он наспех сочиняет себе возмущение и злость, которым предается до самого утра с перерывом на ужин и сон. Утром вернувшееся командование ловит его на одной из улиц – «подстерегает в те моменты, когда и без него тошно!» – и все раздражение пропадает при первом же внимательном взгляде на Аурена. Тот прекрасно выглядит, если не учитывать темные круги вокруг глаз, и одет по своим меркам почти торжественно, хоть и небрежно. Его плащ распахнут, будто на улице не кружит ранний снегопад, а в разрезе расстегнутого чужого воротника Дейран замечает хорошо знакомую цепочку и верхний край кулона, чуть прикрытый аскетичным черным кружевом. Почему-то понимание, что Аурен носит эту безделушку под рубашкой, тепло толкает в сердце и почти заставляет улыбнуться – Дейран едва успевает себя одернуть.       Вот Аурена одернуть явно некому. - Я нашел твою записку, - просто сообщает он и улыбается одновременно коротко, счастливо и совершенно ослепительно. «Так вот куда ты ездил!»       Дейран вынужден напоминать себе, что никакой заметной радости он по упомянутому поводу испытывать не может, а наоборот, должен сохранять загадочный непроницаемо-лукавый вид. - Какую записку? – он опускает глаза; нетрудно сделать так, чтобы это выглядело неоднозначно. – Спрятанную в тайнике, ключ от которого я тебе подарил? Ну конечно же, это совпадение. Просто какой-то хлам завалялся, а я не успел его выкинуть! – нахально, демонстративно врет Дейран и чутко следит за реакцией. - Конечно, - кивает командор. - Как скажешь. И продолжает мечтательно улыбаться; при этом каким-то чудом не становится похож на полного кретина. Почему-то хочется взять его за руку, или шутливо тронуть уголок его губ, или вовсе прижаться щекой к его плечу... Откуда берутся эти дикие фантазии, Дейран не знает, но торопливо отворачивается, чтобы не выкинуть что-нибудь неадекватное и идиотское. - Ты извини, но у меня тоже куча дел, - получается сносно, без карикатурной язвительности, но все же с явной издевкой. – А вечером еще и это унылое сборище, то есть, прости, очередное собрание твоего дипломатического совета... - Не думал, что ты к ним заранее готовишься, - обманчиво простодушно удивляется Аурен, и Дейран мысленно отвешивает себе пинка за невнимательность. - О, еще как, - преувеличенно серьезно отвечает он. – Полирую ногти, принимаю ванну и выпиваю полторы-две бутылки игристого. Первое и второе я делаю из уважения к этой важной и нужной совещательной структуре, а третье – чтобы суметь называть ее таковой.       Командор смеется, но при слове «ванна» в темно-серых глазах мелькает какое-то тоскливое, почти завистливое выражение, и это решает дело.

***

Уже в процессе подготовки к благодеянию выясняются изумительные вещи. Например, в покоях коменданта города не предусмотрено ванны. Ни ванны, ни ванной – что отдельно шокирует. Даже у Дейрана апартаменты на четыре комнаты, а это... На целую башню только скромная спальня, совмещенная, видимо, с кабинетом! «Неудивительно, что он здесь не живет», - в который раз думает Дейран и требует подробный план помещений и архитектора. Не может же быть, чтобы главные жилые помещения дрезенской цитадели возводили, взяв за образец домик нищего фермера – это просто какой-то абсурд.       В итоге все оказывается не так мрачно – по уверениям специалиста, примыкающие к «спальне коменданта» помещения в башне есть, только вход в них почему-то замурован и прикрыт книжным шкафом. К нему, в свою очередь, приставлена тумбочка, припертая для надежности тяжеленной кроватью, к которой, кстати, можно подойти только с одной стороны – с другой все место занимает огромный, смахивающий размерами на полноценный саркофаг сундук. Так что пользоваться шкафом по назначению точно не получится, и Дейран с чистой совестью приказывает разобрать этот мебельный склад. Пока – хотя бы просто убрать нагромождение в углу комнаты.       Все равно ломать стену еще рано – сначала нужно выяснить, что там внутри, почему заложили проход, выписать рабочих и магов, чтобы привести все это безобразие в приемлемый вид... Анфилады комнаты и других излишеств вовсе не требуется, но даже Аурен со всей умеренностью своих притязаний едва ли любит умываться в кровати или завтракать на сундуке. Дейран даже не ожидал, что ему позволят вот так спокойно распоряжаться казенным имуществом и недвижимостью. Но всем, похоже, наплевать, чем советник рыцаря-командора по ненаправленным коммуникациям занимается в цитадели, что собирается сносить, а что пристраивать. Складывается впечатление, будто он мог бы даже полностью перестроить замок изнутри – никому не было бы до этого дела, пока башни, ворота и внешние стены остаются на своих местах.       Вообще, граф Арендей, будь он хоть немного более впечатлительным, имел бы все шансы прийти в непритворный ужас, уточняя подробности обустройства быта драгоценного командования. Если во всех делах Аурена и торжествует безупречный порядок, то область собственного комфорта командор, видимо, своим делом не считает – никак иначе объяснить творящийся бардак невозможно. Во-первых, не существует отдельной кухни – хотя в замке кормят прислугу, охрану, советников, гостей – но все от случая к случаю, безо всякой системы, с какими-то приходящими поварами и даже заказами ужинов в тавернах. «Настоящая мечта отравителя, удивительно, что никто еще не помер стараниями своих тайных врагов!»       Во-вторых, стража выполняет разве что декоративные функции – ведь у них нет ни графика дежурств, ни даже перечня всех постов. «Заходи, кто хочет, бери, что хочешь». А ведь раньше в лагере такого не было! Да и сейчас в городе все дозоры подчинены четкому распорядку – Дрезен, если отвлечься от его местоположения, можно, не покривив душой, назвать вполне безопасным.       В-третьих, финансовая сторона вопроса вовсе окутана таким мраком, что разобраться, кто платит жалование слугам или, например, закупает дрова, – в принципе не представляется возможным. «На этом замке кто-нибудь сколотит состояние, достаточное для того, чтобы возвести и обустроить еще пару таких же...» Не то чтобы Дейран когда-либо мечтал хоть где-нибудь устроить аудит – но в это царство хаоса, в котором никто и ни за что не отвечает, даже ему хочется привнести некое подобие порядка. Страшный сумбур во всем, что касается хозяйственных вопросов, конечно, объясняет, почему командор ночует на постоялом дворе и старается убраться из Дрезена при любой удобной возможности. Но ничто – ничто! – не объясняет, почему виновники этого сумбура все еще не гнут спину на исправительных работах под неусыпным надзором Регилла Деренге.       Конечно, Дейран даже в кошмарном сне не подумал бы забивать себе голову организацией жизни в отдельно взятом замке – у него нет для этого ни навыков, ни охоты утруждаться. Однако он твердо намерен вселить командование в полагающиеся ему покои, причем еще и вернуть этим покоям относительное удобство. «Понятия не имею, зачем, - мысленно отмахивается он от собственного отстраненного недоумения. – Может, мне неприятно думать, что я числюсь советником какого-то бездомного!»       Но на самом деле неприятно Дейрану другое: что всем, кроме него, совершенно безразлично, как устроился рыцарь-командор. Или, перефразируя, – что его это почему-то беспокоит. Как бы там ни было, ванну приходится пока установить в еще толком не разобранной комнате. Ждать, пока произведут ремонт, пробьют дверь и обустроят все в лучшем виде, нет времени – слишком малы шансы сохранить все в тайне, поймать Аурена, пока он почти ничем не занят, и, что немаловажно, самому не увлечься какой-нибудь другой затеей.       Пока местные слуги волокут по лестнице тяжеленную каменную купель – это почти небольшой бассейн, отделанный золотистым кварцем, – а графские слуги греют воду и готовят нужные травы, Дейран высчитывает время. Теоретически, Аурен должен освободиться после заунывного заседания по вопросам снабжения – или какой-то еще тягомотины – через полчаса. На вечер у него планов вроде бы нет, а завтра с утра, насколько Дейрану известно, их ждет охота на дракона, которую командор едва ли станет откладывать и перед которой вряд ли кинется загружать себя делами. Остается только – как бы двусмысленно это ни звучало – заманить его в спальню, которой он обычно избегает.       Впрочем, Дейрану хорошо известно, что в обществе своего разлюбезного демона – тот теперь шляется по замку в личине смазливого смертного красавца – Аурена видели неоднократно входящим в эту дверь и часами из-за нее не выходящим. Но почему-то на сей счет Дейран странно спокоен: всерьез связаться с демоном в том смысле, к которому можно было бы ревновать, – это слишком нарочито, очевидно и... совсем не в стиле Аурена. Проще поверить, что их связывают какие-то общие дела. Хотя поверить в наличие общих дел у лорда демонов и рыцаря-командора Пятого крестового похода способен разве что Дейран с его непредвзятым мышлением и крайне богатой – чтобы не сказать больной – фантазией.       Увы, без участия демонов завлечь командора в эту комнату не так-то легко. Дейран, к своему сожалению, прекрасно помнит, как в свое время просил Аурена здесь остаться – и что из этого вышло. Вернее, он прекрасно помнит, что ничего не вышло. Но на сей раз Дейран твердо намерен добиться желаемого результата, а потому подходит к задаче вполне рассудочно и даже отчасти коварно. По его заказу в Дрезен на имя Аурена доставляют редчайшее издание «истории Мировой язвы» – версию практически без цензуры, во многом чуть не крамольную по отношению к официальной позиции властей. Эту занимательную литературу курьер передает, разумеется, в личные покои командора – куда ему еще ее девать, если сам командор занят, а местное недоразумение, именуемое канцелярией, не занимается личной корреспонденцией? Аурену доложат об этом по завершении все еще длящейся говорильни, а не явиться за такой книгой он точно не сможет. «Если не придет, значит, впору поднимать панику насчет того, что командора подменили». Что ж, через полчаса у Дейрана появляется возможность констатировать – никто Аурена не подменял. Удивленным он, конечно, не кажется – даже обнаружив в формально своей спальне графа Арендея, который легкомысленно устроился на краю невесть откуда взявшейся, исходящей ароматным паром ванны. Но Дейран достаточно насмотрелся на светлый лик командования, в девяноста пяти случаях из ста хранящий вот это невозмутимо-доброжелательное выражение, чтобы им уже не обмануться. - А, дорогой командор. Ты вовремя! – как ни в чем не бывало, даже с оттенком одобрения произносит он, не оставляя Аурену возможности забрать книгу и слинять. - Я взял на себя смелость позаботиться о твоем благополучии и приготовить все необходимое для водных процедур. Оздоравливающих, способствующих отдыху и сну, - невольный акцент на последних словах получается как-то сам собой. Отдых и сон явно не станут лишними – выглядит Аурен скверно.       Дейран украдкой стряхивает с пальцев заклинание, особо не задумываясь. Может, тут и не полноценная мигрень, но заметно вздувшиеся на висках сосуды, пыльная матовая бледность и посветлевшие по контуру губы редко свидетельствует о завидном самочувствии. Аурен как будто полностью игнорирует свое физическое состояние – не обращает внимания на усталость и боль, но и улучшения тоже не замечает. Он неспешно осматривается, останавливает взгляд на Дейране и чуть вскидывает бровь – едва заметно, коротко. Улыбка не трогает выражение его лица, но бесстыдно светится в глазах, когда самым сердечным тоном он заявляет внезапное: - Твои попытки сделать мне приятное достойны похвалы. Можешь так и продолжать. Дейран ждал чего угодно – возмущения по поводу вторжения в личные покои, предсказуемого удивления, пресной благодарности. Но уж точно не такой... ласковой иронии – это ведь и не ядовитая насмешка, и не сентиментальная шутка, а что-то иное, непонятное, искристое и веселое, словно новогодний андоранский огонь.       Аурен, как всегда, мастерски сбивает собеседника с толку буквально парой фраз. Но Дейран уже усвоил, что лучший ответ на все эти внезапные выверты – сходу принимать меняющиеся правила игры и говорить правду. Ее он и озвучивает, поднимаясь с бортика ванны и подходя к командору на расстояние вытянутой руки. - Ты удивительнейшее создание. Открыто, без малейшего стеснения Дейран разглядывает Аурена несколько долгих секунд.       Рассеянный теплый свет ровно горящих свечей все окружающее делает спокойным и странно уютным; стирает с невозмутимого лица успевшее сделаться обыденным и оттого едва заметное утомление, мягкими бликами оседает на прядях черных волос, высвечивает кончики густых коротких ресниц и мазками сухой позолоты тонко обрисовывает скулу, челюсть, кадык... «Красивый, – суммирует Дейран свои наблюдения. – Все-таки красивый».       Дело не только и не столько в правильных чертах или хорошей фигуре – хотя и этого не отнять – дело в другом. В мимике, в выражении глаз, в привычке расслаблять сжатые было губы или чуть хмуриться от сосредоточенности... В том, что он упрямый, опасный, сложный, интересный, – Дейрана тянет к нему, как на аркане. И будто всегда тянуло: совсем не получается отследить, когда это вдруг началось. Зато получается вовремя распознать и купировать внезапное сусальное самокопание. Дейран мягко усмехается и возвращает в голос насмешливую прохладу: - Я имею в виду – ты умудряешься обставить меня на поле самовлюбленности и самолюбования, а это мало кому удавалось сделать. Я нахожу это... очаровательным.       Командор слегка наклоняет голову – будто принимает заслуженную похвалу или подставляет шею под орденскую цепь. До тянущего покалывания в кончиках пальцев мучает неутолимое любопытство: откуда, откуда в нем эта чуть не королевская манера держать себя одновременно и просто, и почти надменно, и безукоризненно естественно! А уже через мгновение сложившийся образ пропадает, словно его никогда не существовало. Аурен расслабленно улыбается, прикрывает глаза, втягивает воздух, потешно водит носом, будто учуявший что-то зверь. - Чем так пряно пахнет? Он умеет изумительно точно считывать контекст любой ситуации, но иногда будто отказывается это делать; чаще – нарочно ломает предписанный здравым смыслом сюжет. И совсем не боится показаться смешным или задать какой-нибудь нелепый вопрос.       Ну вот кто, скажите на милость, после обмена взаимными уколами, изящной фехтовальной игры язвительных замечаний – вдруг переходит к бесхитростной любознательности простака, очарованного подарком? Это безумное сочетание непредсказуемой изменчивости и абсолютной искренности при внешней занудной благопристойности доводит Дейрана до исступления – так хочется любым способом понять, что думает и чувствует этот на самом деле невероятно странный тип. С ним то мучительно сложно, то упоительно легко, и все может измениться несколько раз за один короткий разговор – Дейран постоянно чувствует себя кем-то вроде канатоходца.       Но отчего-то уже совсем не опасается падения. - Травами с горных лугов, - отвечает он и, не задумываясь, пускается в рассуждения. – Знаю, многие любят добавлять в горячую ванну ароматические масла, лепестки роз или пену, но мой выбор – травы. Они просто лучше во всех отношениях. И навевают мысли о свободе. Только сказав все это, Дейран вдруг осознает, что конкретно этот пряный запах лично у него ассоциируется вовсе не со свободой, не с горными лугами и даже не с водными процедурами. Он прямо и беззастенчиво напоминает о масле, которое нашлось в шатре у командора накануне штурма Дрезена. Совпадение вышло случайно – Дейран не планировал никаких таких намеков. И теперь собственная промашка его злит, особенно – когда Аурен открывает глаза и смотрит проницательно, с пониманием. У него очевидно тоже нет никаких мыслей о горных лугах.       Смущаться Дейран, пожалуй, не умеет: без усилий держит лицо, невинно улыбается и отходит на пару шагов. - В любом случае, мне пора. Оставлю тебя наедине с этим вместилищем блаженства. – «Какое еще блаженство, что ты несешь?» – раздражение собственной глупостью – непривычное, полузабытое. Но заставляет моментально придумать, как исправить сомнительную реплику, и Дейран непринужденно продолжает почти без заминки: - Ужасный оборот, я знаю, но как еще назвать горячую ванну посреди мрачной каменной крепости? Внешняя безмятежность дается легко, однако в действительности с Дейраном что-то всерьез не так. В комнате то ли от пара, то ли от чрезмерных стараний истопника довольно жарко, а вездесущий запах навевает неуместные, ненужные сейчас ощущения. Как будто Дейран запомнил ту ночь всем телом, и теперь память вспыхивает прямо на коже, будоражит фантомным возбуждением.       Хочется вдохнуть поглубже и ослабить шейный платок. А за всем этим буйством приказавшего долго жить самоконтроля досадно фонит дурацкая мысль, что после его пьяного загула Аурен ни разу к нему не прикасался. Вернее... Не то чтобы вовсе не прикасался, но явно не стремился к близости. «Смертельно обиделся? Да нет, что за вздор!»       И все-таки Дейран не сумел бы справиться с неприятным – в первую очередь для самолюбия: ведь ему должно быть все равно! – подозрением, если бы Аурен, подойдя к ванне и задумчиво разглядывая воду, продолжил молчать. Но Аурен поднимает голову, смотрит пристально и без улыбки. - Ты мог бы остаться. В его голосе нет просьбы – есть обещание, от которого Дейрана прохватывает горячечным ознобом. Колкие мурашки стекают с загривка до поясницы, и величайшего усилия стоит не поежиться, не обхватить себя за плечи и не прикусить губу. А ведь он столько раз предвкушал именно такого рода фразу в этот момент – и в фантазиях всегда торжествующе возвращал командору его собственное «я здесь все равно не засну», задевшее, оказывается, всерьез и глубоко. Но сейчас Дейрану совсем не до мелочной мести. Сейчас главное – вообще не смотреть на Аурена и, упаси все боги и дьяволы, не представлять его обнаженным в этой проклятой ванне. Не думать про его длинные ноги, узкие бедра, поджарые ягодицы и... Дейран чувствует, как глупо приливает кровь к щекам и торопливо затыкает разбушевавшуюся память. - Мог бы, - он заставляет себя обольстительно улыбнуться, попутно стараясь вообразить что-то максимально невдохновляющее, навроде луковых колец. – Но не останусь. Аурен растерянно трогает рукой воду, вскидывает на Дейрана удивленные глаза: - Горячая, - сообщает он, словно ожидал, что вода будет ледяной, и тянется распахнуть воротник.       Мысленно выругавшись, Дейран сглатывает и отворачивается. Да что ж такое! Еще немного – и он на Аурена просто накинется; неожиданно вскрывшееся жадное нетерпение ошеломляет его самого. А ведь граф Арендей давно не впечатлительный мальчик, изголодавшийся по ласке и удовольствиям, – да и что, право, такого заманчивого может ему предложить эта тривиальная ситуация? Но сердце частит, искушенность теряет всякое значение, а предыдущие увлечения представляются мимолетными и поверхностными – хотя на самом деле далеко не все они были таковы. И все же Дейран их уже не помнит, не желает помнить – воспоминания кажутся истлевшими, душными и бессмысленными. А этот невыносимый полуэльф напротив – живой, настоящий, необъяснимый, возмутительно желанный и безо всяких на то причин до смешного близкий. Отвратительный липкий лед не своего еще-не-опасения-но-уже-внимания Дейран замечает за долю мгновения до его появления – он хорошо научился предугадывать такие вещи. «Нет, нет, не знаю, не вижу, не чувствую ничего особенного, ничего важного, ничего необычного!» - отчаянно отрицает он все сразу, не вдаваясь в детали. Чтобы полностью отстраниться от рискованных эмоций, требуется лишь краткий миг, но этот миг возвращает в реальность отчетливо и неумолимо. В реальности у Дейрана есть проблемы посерьезнее некстати разыгравшейся похоти.       Впрочем, так даже лучше. Для разнообразия он не собирается потакать собственным прихотям – и уж тем более поддаваться на простейшие провокации. Да и Аурену, если быть честным, он планировал подарить именно отдых, а не ночь пылкой страсти. Ведь, похоже, кроме Дейрана, об отдыхе командора не подумает никто, включая его самого. «Так и будет безжалостно загонять себя, пока не свалится», - ворчливая интонация просачивается даже в мысли, и Дейран усмехается. Влюбленного мальчишки из него не получилось, пора примерить столь же фальшивый образ заботливого друга? - Хорошего отдыха, - уже совсем спокойно говорит он, отметая всякую возможность вернуться к той лихорадочной жажде, что терзала его всего минуту назад. – Ты... этого заслуживаешь.       Вот так совсем хорошо. Потому что это чистая правда – и Аурену нечего против нее возразить. Он и не сопротивляется – согласно кивает и отводит глаза. Дейран отвешивает легкий поклон и выходит – как ни странно, он не чувствует никакого напряжения вовсе. Наоборот, ему впервые за очень долгое время кажется, что все сделано в высшей степени правильно. Но долго мусолить собственные впечатления он не намерен. Мимоходом отметив как по волшебству возникшую у дверей стражу, Дейран отправляется к себе.       В конце концов, охота на дракона – не праздный пикник, и неплохо бы тоже выспаться. Жгучего интереса к летающим ящерам Дейран не испытывает – драконы никогда не казались ему ни загадочными, ни привлекательными – но его познаний вполне достаточно, чтобы понимать: тварь может оказаться не на шутку опасной. «Хотя, - мысленно веселится он, - наш отряд состоит из тварей похуже». И негромко смеется вслух. Настроение у него почему-то великолепное – и, против ожиданий, остается таковым надолго. Везет и слугам, которым достается лишняя монетка, и рыжему коту, которого Дейран обнаруживает на своей кровати и от избытка благодушия даже чешет за ухом.       Возможно, изредка причинять добро избранным ближним – все-таки не самая скверная идея.