***
Как ни странно, после возвращения из Зимнего Солнца ничего особенно не меняется. Командор явно не торопится на поиски загадочной Костяной ложи. Вместо этого он возится с монгрелами, которых по просьбе Ланна приволок из Кенабреса, собирает по кускам какие-то артефакты для старого Сказителя, лично ездит принимать возводимые в фортах оборонительные сооружения, собирает в Дрезене целый конгресс жрецов и магов для изучения изменившегося Ковра доблести, уйму времени и сил посвящает военным советам и армейскому обеспечению, сутками не спит и к концу недели напоминает свой неплохо сохранившийся труп. Но даже в этом состоянии – умудряется найти желание бегать ночью по кладбищу за воспылавшим нездоровой страстью к азартным играм Зосиэлем, а днем сопровождать Сиилу в ее внезапном вояже по ювелирным лавкам Дрезена. Единственный, на кого Аурену не хватает времени – это Дейран. За это даже хочется обидеться, но память услужливо подсовывает воспоминание из недавнего прошлого – как, сидя в саду Порога Небес, кое-кто злился, негодовал и тщетно надеялся на появление командора. Командор, что характерно, не пришел. По зрелом размышлении затею с обидой Дейран признает бесперспективной и отметает, решив на этот раз не ждать, а действовать. Тем более, что повод навестить Аурена у него есть – гравер наконец закончил заказ, и пора вручать подарок. Впрочем, можно было бы обойтись вовсе без повода – кто запретит графу Арендею посещать деятельное до неутомимости и очень занятое начальство, к которому он, вообще-то, приписан советником? Правда, Дейрану, как никому другому, известно, что официальной дипломатии в ближайшее время не будет точно. Кономи ждет инструкций из Неросиана, но пока не знает, что ее патрон уехал на богомолье с молоденькими богомолками и, как сообщают с мест, «переусердствовал в религиозном рвении» – так что ко двору благочестивый Лорд-инквизитор Касори вернется не раньше, чем через неделю. Что же до внутренней политики – если местную возню вообще можно так назвать – то к очередному ставленнику королевы капитану Харматану еще только предстоит присмотреться. В их грешном мире за подходящую сумму легко купить любые сведения о ком угодно, но гарундиец скучен до зевоты, а потому за ним едва ли водятся какие-то серьезные грехи. С другой стороны, можно спросить у Аневии, не хранит ли этот праведник портрет Голфри в своей прикроватной тумбочке. Будет уморительно, если и впрямь хранит. Как бы там ни было, никаких советов, совещаний, собраний, съездов и симпозиумов у графа Арендея не запланировано, а потому приходится вламываться к досточтимому командованию экспромтом, без предупреждения. Командование, надо думать, этот произвол как-нибудь переживет. Удивительно, но командора удается застать в одиночестве – видимо, по случаю вечернего времени. Хотя обычно просителей такие мелочи не останавливают – Аурена буквально заваливают всевозможными докладными, предложениями, проектами и ходатайствами. Возможно, жаждущие командорского внимания ломились бы к нему даже по ночам, если бы знали, где его искать. «Так вот почему ты спишь на постоялом дворе!» – веселится про себя Дейран; и все же он рад отсутствию лишних глаз и ушей. Внутри вполне уютно. Потрескиваю поленья в камине, едва заметно мерцает магическая завеса, не позволяющая холоду проникнуть в помещение. Освещение – неяркое, мягкое, комфортное для глаз, а над столами сумрак разгоняют золотящиеся в массивных канделябрах свечи. Отдельно приятно видеть, что зал по-прежнему заставлен букетами роз. Магия сохраняет их свежесть, но если бы Аурен злился, он бы вряд ли оставил здесь цветы, даже самые неувядающие. А пахнет вокруг так, что издевательские пояснения Дейрана насчет несомненной пользы розового аромата становятся похожи на чистейшую правду. Только топят отчего-то очень... экономно. Командор обнаруживается в дальнем углу, у собственного письменного стола. Он предсказуемо занят: стоит, игнорируя удобное глубокое кресло, и вымеряет что-то линейкой на большой карте, сверяясь со старинным фолиантом и картой поменьше. Судя по его виду, дело это довольно заунывное. Или он не выспался. «Или и то, и другое». Он опять в чем-то простом и темном – глядя на распахнутый ворот и закатанные рукава его рубахи, Дейран представляет себе, как час за часом торчит посреди здешней свежести, и зябко поводит плечами. Но сразу же отметает все идиотские мысли о сочувствии – зачем сочувствовать кому-то, кто сам себя загнал в капкан? – и улыбается как можно более жизнерадостно. – Доброй ночи, Аурен. Как твои командорские дела? Стал ли сегодня наш Крестовый поход более героическим, нежели был вчера? – бодро интересуется он, предчувствуя встречу с непроницаемым взглядом, немым упреком и, разумеется, совершенно бесстрастным ответом. – «Наш» поход? – командор отвлекается от своих бумаг и смотрит с веселым любопытством; приходится признать – степень его изможденности Дейран переоценил. – Ты, помнится, был не в восторге от перспективы участвовать в главной крестоносной забаве сезона. «Крестоносная забава сезона» – определенно, прекрасная формулировка! Дейрану даже жаль, что автор – не он. – Конечно, я был не в восторге! Но человек, попав в неблагоприятные обстоятельства, может бесконечно страдать и предаваться унынию. А может найти в случившемся светлые стороны и изменить обстоятельства, насколько возможно. Я вот уверен, что смогу устроить праздник, даже если окажусь в жерле извергающегося вулкана. И даже – если меня туда кинут связанным! – Учту на будущее. И обязательно предупрежу всех, кто соберется кидать тебя в жерло вулкана, чтобы кидали следом бутылку кьонинского, – серьезно кивает командор. И сразу, не давая продолжить шутку, интересуется: – Так что тебя ко мне привело? Дейран давит вздох – к легким беседам ни о чем и обо всем Аурен, кажется, не расположен. Возможно, он даже именует их «пустой болтовней», как все истинные зануды. – О, сущая безделица. Хочу сделать пожертвование на благо крестового похода. Это показалось мне разумным, поскольку мое собственное благо теперь неразрывно с ним связано. Объяснение не слишком точное, но не станешь же в ответ на это сухое «что тебя привело?» расписывать, как мечтаешь подарить что-то личное, от себя – причем даже не рыцарю-командору, а просто Аурену. Хорошо, что Дейран предполагал подобное развитие событий и подготовился заранее. С собой у него неплохое магическое кольцо, жезлы исцеления и воскрешения, разнообразные свитки... С какой стороны ни посмотри – совершенно безукоризненный набор для пользы общего дела. Он выкладывает дары на стол, подсунув туда же кулон – хотя теперь ему кажется, что затея с подарком в принципе, изначально была провальной. «Что ж, – успокаивает Дейран сам себя, – скорее всего, командор просто не обратит внимания на лишнюю безделушку». Правда, от этой мысли ему не спокойно, а обидно, и улыбаться он перестает. Взгляд темно-серых глаз, только что искрящийся лукавством и радостью, почти мгновенно становится глухим и тусклым. – Спасибо. Нам это пригодится, – безо всякого выражения произносит Аурен и возвращается к своей карте. Дейран хмурится – не такого эффекта он ждал. – Вот и славно, – ничего славного на самом деле нет, но отвечать что-то надо. – Рад был поучаствовать. Пора откланиваться – все прошло не по плану и вообще по-дурацки, но это точно не повод стоять столбом посреди скверно отапливаемой комнаты. – Постой, – неожиданно говорит командор, поднимает голову и смотрит с каким-то непонятным выражением. – Поговори со мной. – О чем? – Дейран упускает роскошный повод съязвить, но даже не сразу это осознает – настолько он озадачен внезапной просьбой. «Как будто тебе поговорить не с кем! Полный город собеседников – включая твоих любимых Деренге, Сказителя и того подозрительного кобольда. Иомедай даже целого ангела прислала для разговоров, а тебе все мало?» Аурен неуловимо усмехается краем губ: – О чем угодно, кроме законов древнего Саркориса и срочных дел, с которыми тебе немедленно надо помочь. – У меня, – возвращает ему ухмылку Дейран, – нет никаких дел, с которыми я бы не справился сам, – уже договаривая, он понимает, что лжет, и предпочитает сменить тему. - Но я всегда готов обсудить с тобой улучшение условий проживания в этом каменном каземате, по недоразумению именуемом городом. В конце концов, армия чихающих сопливых крестоносцев едва ли кого-то победит, тем более, во главе с чихающим сопливым командором. А потому позволь задать тебе один простой вопрос: не думал подкинуть дров в камин? Аурен сначала хмурится, выслушивая эту ахинею, – «хотя сам напросился!» – а потом замученно улыбается и качает головой. – На самом деле, прохлада меня бодрит. Мысленно выругав самого себя идиотом, Дейран подходит ближе: – Ты поэтому и в кресло не садишься? – «Чтобы не заснуть?» Он не дает Аурену времени ответить и быстро договаривает: – Впрочем, согласен, кресло – сущий кошмар. Одна эта обивка заставляет меня содрогаться от ужаса! Поэтому давай обсудим что-то более приятное. Например, кровать, – Дейран медленно идет вдоль стола, непринужденно жестикулирует, словно читает лекцию, и на командора почти не смотрит. – Просторную широкую кровать со взбитой периной, несколькими подушками, мягким одеялом... Расположенную, прошу заметить, в теплой и тихой комнате. Я могу даже рассказать тебе про такой предмет, как грелка для постели, – и я сейчас имею в виду металлическую, может быть, даже магическую грелку, а не то, о чем ты подумал. К счастью, Аурен начинает хохотать раньше, чем Дейрану надоедает валять дурака. – Где-то сейчас плачет один несчастный суккуб, у которого ты только что отобрал его хлеб, – сообщает командор, отсмеявшись и наконец развернувшись от проклятой карты. – Прими мое восхищение, ты был безмерно соблазнителен. «Ты правда только что сравнил меня с демоном?» – Даже не пытался, – отмахивается Дейран. – Просто я не могу смотреть, как ты занимаешься самоистязанием... совсем не умея этого делать. Аурен подходит ближе и протягивает свой взятый со стула роскошный плащ: – Если ты замерз. – Не надейся уйти от темы, – строгим менторским тоном отвечает Дейран, но плащ принимает – отчасти потому что ему просто нравится кутаться в этот серебристый, едва заметно отдающий грозой и дымом мех. – Так объясни мне, что мешает тебе воссоединиться с кроватью? Тем более, что она совсем рядом. – Мне еще в тюрьму нужно... – Ты к себе излишне строг. За отказ от нормального сна в Мендеве пока не сажают. Командор снова смеется – коротко и, кажется, искренне. – Там обосновалась Арушалай, – поясняет он. – А мне нужно убедить ее выйти. – Кстати, почему ты ей вообще веришь? – Дейран прикидывает, что Аурен все равно останется стоять, и без зазрения совести оккупирует командорское кресло. – Потому что она – демон, разумеется. – Тебя не затруднит развернуть эту, вне всякий сомнений, новаторскую мысль? Не уверен, что понимаю, когда именно демоны стали вызывать у тебя безоговорочное доверие. – Прости, – Аурен трет ладонями виски и, взъерошив волосы, отступает на шаг; теперь можно смотреть ему в лицо, не задирая голову. – Я скверно формулирую. Конечно, я не доверяю демонам. Но именно благодаря своей демонической природе Арушалай никогда не отступится от мечты по собственной воле. Просто не сможет. Ведь она перепробовала все развлечения и «удовольствия», которые только смогли предоставить ей и Бездна, и мир смертных. Ей все знакомо, все постыло... Ее натура, самая суть ее естества требует новых наслаждений – а их нет. И тут – просто представь – появляется Дезна и показывает ей нечто прекрасное, неизведанное, нечто такое, чего она еще не испытывала. – То есть ее стремление к добру ты считаешь ненадежным самообманом? – Дейрану становится любопытно. – Я не рискну полагаться на чьи угодно благие стремления. Однако быть «доброй» для Арушалай – единственный способ получить желаемое. Не помню, у кого я об этом читал, но демоны чрезвычайно хорошо адаптируются, а потому наша суккуба, инстинктивно приспособившись к новым условиям задачи, оказалась склонна к злодейству куда меньше, чем ты или я. – Командор заглядывает в темный проем балконной арки – за черными зубцами крепостной стены светится россыпью окон и фонарей ночной город – и уважительно кивает куда-то в небо: – Полагаю, Дезне не требуется мое одобрение, но не могу не восхититься, насколько изящный, парадоксальный и беспроигрышный способ вывернуть демона наизнанку она придумала. – Занятная точка зрения. А ведь ты, пожалуй, способен переубедить Арушалай и изменить эту схему... – Если бы мне зачем-нибудь понадобился очередной лживый и порочный демон, – соглашается Аурен. – Да, – Дейран не может удержаться от сарказма, – совсем забыл, что такой у тебя уже есть. Командор переводит на него удивленный взгляд, вскидывает бровь – скорее не сдержавшись, чем сознательно, – но все же догадывается промолчать. – А чем тебе не угодили законы древнего Саркориса? – нельзя сказать, что этот вопрос Дейрана живо интересует, но от обсуждения своего мнения о Сокотбеноте он хотел бы держаться как можно дальше. Аурен оглядывается на карту и кривится, словно от приступа зубной боли: – Древний Саркорис мне в целом не нравится. По совокупности большинства своих проявлений. Он поднимает руку и растирает ладонь – на коже отпечатался край столешницы. О, Дейран прекрасно знает, как неудобно стоять, вот так опираясь на этот проклятый стол! Воспоминание заставляет его мечтательно улыбнуться и внезапно – понять, как сильно он по Аурену скучает. Вернее – как сильно скучает по Аурену его тело. – Не любишь архаические культуры? – безмятежно спрашивает он, но вдыхает чуть глубже и плечом поправляет плащ так, чтобы меховой воротник касался щеки. – Не одобряю эту конкретную. Командор переступает с ноги на ногу, обхватывает себя за локти, но тут же распрямляется, расслабляет руки, вскидывает голову. «Вот же упрямый!» Дейран ловит себя на странной мысли – что хочет его обнять, укутать в его же собственный плащ. Уговорить сесть, потребовать у слуг вина, нормально растопить камин... А лучше – загнать Аурена в предназначенные для командора покои и там запереть. Дня на два. «Причем замок закрыть изнутри», – иронизирует Дейран над собственными непредвиденными желаниями; но что-то притягательное в этой идее все-таки есть. И от вина он бы точно не отказался. Увы, совершенно очевидно – стоит лишь напомнить о существовании реального мира, о котором командор, похоже, забыл, как на первый план выйдут очередные неотложные дела. А Дейран почему-то отчаянно не хочет, чтобы Аурен от него отвлекался. – Значит, музея саркорианских древностей в Дрезене не будет? – неискренне сокрушается он и сбрасывает насмешливый тон, как змея кожу. – Совершенно не жаль. – Да ты, я вижу, тоже не страстный поклонник «архаической культуры». Дейран пожимает плечами: – Не вижу смысла ценить что-то просто за древность. Это как держать в цирковой труппе престарелую парализованную гимнастку лишь из уважения к ее былым заслугам. – Надеюсь, нас никто не подслушивает, и о твоих словах не донесут в Королевский совет, – хмыкает Аурен. – А то ведь от них всего шаг до попытки опорочить честь мендевской короны. Ирония точна и внезапна, как быстрый укол рапирой, – Дейран даже не успевает возмутиться, когда понимает, что уже смеется. Метафора и правда... красноречивая. Но это, конечно, очень зло – и снимает все вопросы об отношении Аурена к Голфри. – Вернемся в Саркорис. Мендев я, как вероятный – а точнее, совершенно невероятный наследник этой самой короны, предпочту пока оставить в покое, – мягко предлагает Дейран. Кузина, разумеется, не настолько бесполезна, ее даже можно в определенном смысле уважать. Но защищать ее после того, как сам же рассмеялся, – нелепо. – Как пожелаешь, – наклоняет голову Аурен, голос его звучит так бархатно, заманчиво и томно, что Дейран стискивает подлокотник кресла и едва не кусает губу. «Нет, все-таки изумительно опасный сукин сын! Даже когда невыспавшийся», – мысль окрашена невольным восхищением: зная толк в провокациях, граф Арендей не может не оценить чужой талант. Не всякий сумеет уловить подходящий момент и найти подходящий способ, чтобы вот так одним выпадом растрепать самообладание собеседника, отвлечь его и остаться при этом неуязвимым для любых упреков. – И все же, что не так с Саркорисом? – в который раз интересуется Дейран, будто его и впрямь волнует именно это, а не собственные реакции на командора, о которых тот, похоже, прекрасно осведомлен. – Помимо того, что он пал жертвой демонического вторжения и более не существует? Дейран фыркает: – Я серьезно. – Цель и средства вообще часто ломают друг друга, – пространно начинает командор. – Но применительно к Саркорису я вижу определенную – нездоровую – тенденцию. Морвег пытался добыть себе оружие против демонов, и в итоге принес себя в жертву, ничего не добившись. Соана хотела уберечь священный лес – а в итоге принесла его в жертву, ничего не добившись. Мархевок стремился защитить свою деревню – в итоге пожертвовал и собой, и деревней, добившись примерно тех же результатов. Мне продолжать? Интересно, откуда Аурен вычитал эту фразу про цель и средства? Не сам же придумал. Хотя цитату Дейран не узнает. Он собирается спросить напрямую – кажется, с командором проще всего разговаривать открыто, если хочешь от него чего-то добиться, – и слышит самый отвратительный звук во вселенной. Стук в дверь. Это стражник. Он принес какие-то письма – и напрочь разрушил все волшебство застывшего времени, в котором они с Ауреном были как будто одни. Или почти одни. – Не представляю, как, а главное, зачем ты запоминаешь все эти имена мертвых или пропавших людей, – надменно произносит Дейран и, освободившись от плаща, поднимается на ноги. – Хотя, может, навык тебе пригодится, если захочешь сам сочинять похоронки. Настроение портится с катастрофической скоростью, но о причинах Дейран задумываться не желает. Просто приятно видеть, как после его слов командор хмурится и опускает глаза. – Этим и займусь, – а вот и ожидавшийся в самом начале беседы «совершенно бесстрастный ответ». – Спасибо, что напомнил. Губить себе вечер Дейран не хочет. И оставаться здесь – тоже. Но вместо того, чтобы гордо удалиться, на полпути к дверям он останавливается рядом с Ауреном и замирает, будто не знает, что говорить. Хотя почему «будто»?.. Холодные пальцы уверенно накрывают его ладонь – руки у командора ледяные, и это по необъяснимой причине жутко злит. – Мне правда жаль, что нас прервали, – без тени смущения признает Аурен, и похоже, действительно чувствует себя виноватым. – Прости, пожалуйста. Я просто не умею вовремя скрываться от служебных донесений и... – Ты, – резко перебивает его Дейран, – просто не умеешь отдыхать! – а в мире графа Арендея это одно из самых страшных преступлений, у которого нет срока давности или смягчающих обстоятельств. Что еще хуже – он с запозданием понимает, что Аурен почти дословно вернул ему его же собственные слова: Дейран примерно тем же тоном говорил примерно то же самое после победы в Кенабресе, когда еще верил в свой скорый отъезд. Самое отвратительное – он совершенно не помнит, всерьез ему тогда было жаль оставлять Аурена, или то была тонкая издевка. Он даже не уверен, не совпадение ли это – ведь признавать себя мнительным параноиком, которому могут быть важны подобные глупости, попросту позорно. «Все это, – думает Дейран, – безнадежно». Он так и будет болезненно цепляться к любой ерунде и срываться на командора, а тот продолжит с индифферентным видом стоически терпеть его выходки... пока им обоим не надоест. Ощущение, что он сам себя завел в тупик, раздражает с новой силой – и возвращает к начальной точке в этом постылом замкнутом кругу. Но все негодование Дейрана, вся его желчь и злость перегорают в одно мгновение, когда Аурен вдруг улыбается: азартно и одновременно ласково – будто приглашает на танец или предлагает пари. – Что ж, тогда вся надежда на вас, граф. Сценарий сломан, но командор не тащит Дейрана силком к «светлому будущему» всеобщего взаимопонимания, как пытались многие до него. Он словно отходит в сторону, предоставляет свободу действовать самому, – и кажется, что из тупика на самом деле есть выход.Акт III, сцена пятая
10 ноября 2022 г. в 18:15
– И она, по-твоему, будет их защищать, что ли, после вот этого всего?
Вольжиф сидит в высоком деревянном кресле, украшенном неплохой резьбой и символизирующем трон правителя Зимнего Солнца, – боком, устроив коленки на подлокотнике и болтая ногами. Странно, но обыскивать трупы он, против обыкновения, не торопится. То ли считает, что Ланн справится самостоятельно, то ли не ожидает найти что-нибудь ценное, а может, не хочет отвлекаться от своих попыток вывести командора на диалог.
Аурен коротко пожимает плечом:
– По-моему, это не наша печаль.
Он тщательно вытирает оружие и на диалог явно не настроен, однако Вольжиф не сдается:
– Это почему? Они же тут жители, получается, подвластных Дрезену земель, а их перебьют. Типа несправедливо, нет?
Дейран даже не думал, что когда-нибудь будет скучать по Региллу Деренге, но сейчас ему кажется, уж лучше бы злобный старикан оказался поблизости и пояснил насчет «несправедливости» в своей неповторимой манере. Однако Деренге остался в Дрезене писать очередной рапорт, и вместо него приходится отдуваться командору.
– Эти «жители подвластных Дрезену земель» угробили, по самым скромным подсчетам, несколько десятков крестоносцев, и справедливость по отношению к ним – развесить всю деревню на окрестных осинах, – усмехается Аурен, но взгляд у него невеселый.
– Да они ж не знали! – не унимается тифлинг. – Ты не подумай, что я спорю, командир, но ты вроде не из тех, кто любит повторять ту ерунду – ну, про незнание закона, которое не освобождает от ответственности, и все такое.
С чего Вольжифа вдруг потянуло философствовать, Дейран не знает и думать об этом не планирует, но ему почти нравится проскользнувшая в голосе тифлинга неуверенность.
– Так и селяне по округе не висят, – спокойно отвечает командор, придирчиво осматривает свою рапиру, убирает ее в ножны и принимается чистить меч. – Впрочем, раз тебе так интересно, то считай, что потенциальная гибель от рук демонов – когда Йеррибез надоест ее игрушка, чего, полагаю, ждать недолго – это такой... Хм. Щадящий аналог виселицы.
– Щадящий – потому что они могут отсюда смыться? – Вольжиф задумывается и умолкает на мгновение, даже ногами болтать перестает. А потом расцветает в догадливой ухмылке: – А если нет, то и за наших получат, и мы вроде как не при делах, комарихе-то нам предъявить нечего, будет сама виновата. Понял. Ловко ты ее обставил! Она-то, небось, думает, что уболтала тебя. Или очаровала, например.
Аурен коротко, жестко смеется; смех этот Дейрану не нравится. Он всматривается в лицо командора, но не видит на нем ничего, кроме вполне уместной легкой усталости. Впрочем, и эту усталость замечает только он один.
Дейран хмурится и отворачивается.
Чертог, который местный вождь с непроизносимым именем Мархевок весьма самонадеянно считал местом своей силы, в данный момент пребывает в определенном... беспорядке. Убитые калавакусы исчезли, но по обеим сторона от «трона» – тела местных рейнджеров. Ланн стягивает с одного из них сапоги, на лице второго застыл предсмертный ужас – кажется, его прикончил запущенный Нэнио фантазм.
Крови в этой части зала почти нет – зато ее предостаточно в центре, где «отопительную» яму с углями прикрывает огромная металлическая решетка. На ней, будто на жаровне, преют куски драконьей туши – отрубленное крыло, когтистая лапа, вывалившиеся из вспоротого брюха кишки.
Глядя на Вольжифа, вольготно расположившегося в кресле, с трудом можно заподозрить его в кровожадности, а ведь это именно он привел дракона в теперешнее состояние. И, возможно, именно такую... эффективность командор сейчас награждает, потворствуя вдруг разыгравшемуся любопытству тифлинга.
– Когда ей наскучит забава с деревней, ей будет уже безразлично, кто в чем виноват и кто за что получит, – скучным тоном сообщает Аурен. – Но мне нужны были сведения о Костяной ложе. Сохранение части иллюзий у местных, к которым я не питаю теплых чувств, – небольшая плата.
– Тебе их не жалко, – присоединяется к разговору Уголек. – Зато теперь люди и демоны здесь не будут убивать друг друга и, может быть, научатся жить в мире. Разве это не хорошо?
По лицу командора проходит тень; он ничего не отвечает.
– Это же обман, Уголек, – оборачивается к ним Ланн.
Эльфийка разводит руками:
– Мархевока тоже обманывали, но он, зная это, все-таки сумел полюбить демона. Жалко только, что она не смогла научиться у него любить других.
Ответа на эту сентенцию у Ланна не находится, и он возвращается к своему занятию – выбирает подходящие стрелы из колчана убитого варвара.
Итак, почти все, кажется, высказались по поводу ситуации, только Нэнио не участвует в задушевной беседе. Зато добавляет аккомпанемент – звенит склянками из своей «передвижной лаборатории», проверяя драконью кровь на какие-то химические реакции. Впервые ее очередной эксперимент оказывается к месту – острый металлический запах реагентов перебивает вонь оставшейся от демонов слизи, паленой драконьей шкуры, свисающих с решетки внутренностей и прочей дряни.
Будто вдруг наговорившись вдоволь, все замолкают, а Дейран чувствует странную потребность нарушить установившуюся тишину.
– Ты мог не отдавать твари этого... влюбленного, – на командора он не смотрит, и слово «влюбленный» произносит максимально издевательским тоном. – Ты же, в отличие от меня, не оценил смелость его душевного порыва, не так ли? Насколько я помню, в твоем кодексе законов Дрезена сердечная привязанность не числится среди смягчающих обстоятельств.
– Думаешь, с Йеррибез его ждет что-то хорошее? – вопросом на вопрос откликается Аурен; яда в его голосе нет, но выхолощенная безмятежность, кажется, скрывает кое-что похуже сарказма.
– Что это с тобой? – как-то торопливо, неловко шутит Ланн. – Где обычное «ненавижу сраных демонов и их подпевал»?
Дейран приподнимает бровь – сам факт вмешательства в его разговор с командором предсказуемо раздражает.
– Я действительно ненавижу сраных демонов и их подпевал. А еще я ценю тех, кто знает, чего хочет. Мархевок попадает в обе категории, такая вот занятная двойственность... – Он зло улыбается и не без удовольствия добавляет: – Тебе-то уж точно должно быть знакомо это понятие.
– Я бы, может, и оценил эту его внутреннюю честность, – медленно произносит Ланн, словно что-то обдумывая. – Если б не то, что он сделал со своим кланом. Пусть любит кого хочет, но доверившихся тебе людей приносить в жертву этой любви? Скотство это.
– Скотство – это то, что та бесноватая карга вытворяла со своим лесом! – неожиданно Дейран почти срывается, но успевает взять себя в руки и вернуться к прохладному насмешливому тону. – А когда у местных селян нет ни мозгов, ни желания применить эти мозги по назначению, то это исключительно их проблемы.
Откуда взялось настолько едкое, жгучее ожесточение, Дейран не знает. В конце концов, шаманка уже скоро сутки как мертва – да и графа Арендея совершенно не волновала судьба одержимого демонами зверья. Все эти бьющиеся рогами в скалы олени, невменяемые смилодоны, страдающие медведи и прочая фауна вызывали разве что брезгливое недоумение. Но то, как легко старая сука распоряжалась чужими жизнями – и корчила из себя мученицу! – похоже, задело его сильнее, чем он сам думал.
Впрочем, объясняться Дейран не планирует – он не нанимался выворачивать душу перед кем бы то ни было. Его все равно никто не поймет: Уголек морщится, как от боли, настороженно поднимает голову Вольжиф...
Похоже, Дейран не вполне справился с голосом. Или с лицом.
Ланн явно собирается что-то ответить, когда внезапно вмешивается Аурен.
– Согласен по существу, хоть и формулирую иначе, – негромко заявляет он и мгновенно приковывает к себе внимание окружающих.
А Дейрану почему-то становится легче – когда на него никто не пялится.
– Гесмерха сумела распознать демонов, – продолжает командор. – Мархевок тоже, хоть и по другой причине. Ничуть его не оправдываю, но странных совпадений, случайностей и зловещих признаков дурного в деревне хватало. Вот только жителям оказалось проще ничего не замечать. Да, иллюзия заставляла их видеть демонов вместо людей – но их слепота кажется мне в первую очередь... слепотой души, – он неприятно усмехается, словно потешаясь над собственными словами. – Или жопы, которой полагается чуять такие вещи.
Дейран кривится: нарочитая грубость режет слух и кажется странно неуместной. С другой стороны, смесь возвышенного пафоса с казарменным юморком в речи командора так контрастирует с его привычной спокойной манерой, что, видимо, обескураживает не только Дейрана. Во всяком случае, желающих возражать и дискутировать больше не находится.
Аурен проводит рукой по лицу, будто хочет утереть усталость, как пот, а потом буднично обращается к Нэнио:
– Ты закончила? Не хочу оставаться здесь дольше необходимого.
Уже в дверях Дейран оборачивается – задерживается взглядом на останках чудовища, вспоминает, как злосчастный Мархевок упал на пол от наведенного безудержного хохота, припоминает корчившегося в огне калавакуса.
Ловушка для их отряда была подготовлена на совесть – еще пару недель назад они бы не вышли из этого зала живыми. А теперь справились с врагами не то чтобы с легкостью, но и без серьезных жертв.
Очевидно, странная сила командора – какой бы природы она ни была – растет, а вместе с ней растут и возможности тех, кто находится рядом.
И если в случае Аурена многое можно объяснить банальным везением – пусть оно и становится уже слишком ощутимым – то собственные резво прогрессирующие способности Дейрана почти тревожат. Последний раз, когда ему просто так достались мистические силы... Они достались ему не просто так.