Белый шелк любой покорен краске

Вэй Усянь медленно и неохотно выплывает из полудремы, лениво отмечая горячее тело, навалившееся на него сзади и чьи-то (он прекрасно знает, чьи) длинные наглые пальцы, бесстыдно пробравшиеся во все еще раскрытый с ночи вход. На мочке уха смыкаются зубы, — несильно, но ощутимо, именно так, как ему нравится, — и Вэй Усянь довольно выдыхает, безмолвно на все соглашаясь, если только от него не потребуют просыпаться прямо сейчас. Чужие пальцы, потеряв всякий стыд, теперь хозяйничают внутри него, то намеренно потирая ту самую точку, то усиленно ее избегая, вместо этого сгибаясь под разными углами. Чужой язык выводит на его шее какие-то узоры, а зубы несколько раз слегка задевают кожу — не кусая и даже не выражая намерения, лишь дразня. Вэй Усянь снова лишь довольно выдыхает, слегка поворачивая шею, подставляя более чувствительное место, но все еще не желая отказываться от сладких объятий сна даже ради столь приятных ощущений. Чужой смешок теплым воздухом щекочет влажную от слюны кожу, пуская мурашки вдоль позвоночника. К наглым захватчикам присоединяется еще один палец. Этого пока недостаточно, чтобы вызвать боль, но достаточно, чтобы ощутить легкое жжение в перетруженных ночью мышцах, и все же Вэй Усяню слишком лень и слишком хорошо, чтобы как-то протестовать. Пальцы — сколько их там уже? Три? — толкаются раз, другой, с хлюпающим звуком выходят, чтобы нежно огладить края ануса и снова погрузиться внутрь — так медленно и в то же время неумолимо, что это кажется почти невыносимым. Чужие губы поцелуями спускаются с шеи вниз на плечи, а потом на лопатке смыкаются зубы, на этот раз сильно, резко прикусывая, и одновременно с этим чужие пальцы требовательно давят на ту самую точку, массируют, безжалостно не останавливаясь ни на секунду. Вэй Усянь хнычет самым бесстыжим образом и пытается откатиться в сторону — это слишком хорошо, это слишком много. Необдуманное движение делает все еще хуже: он лишь раскрывается еще больше, и с новым толчком чужие пальцы погружаются в него еще глубже, еще сладостнее; а сверху наваливается чужое пышащее жаром тело, придавливая Вэй Усяня к кровати и не позволяя сбежать от этой прекрасной пытки удовольствием. Вэй Усянь снова хнычет, умоляя сделать уже хоть что-нибудь и прекратить терзать его, пользуясь утренней слабостью. Вместо этого чужие зубы вновь смыкаются на его мочке, горячее дыхание щекочет чувствительное место возле уха, а чужие пальцы покидают его тело, только чтобы, невесомо огладив распухшие края ануса, вернуться обратно. Кажется, их стало больше. Этого так много! Вэй Усянь пытается потереться членом о кровать, но на него лишь наваливаются еще сильнее, а чужие пальцы в наказание безжалостно терзают его внутри, непрестанно с силой толкаясь в то самое место. Ноги Вэй Усяня от подобного напора беспомощно разъезжаются еще сильнее, а сам он не может удержать полузадушенный вскрик. Это... Это... Вэй Усянь больше не может сдерживать дрожь, пробивающую все его тело. Ему так хорошо, так сладко, его наполнили до краев удовольствием, он возбужден до предела и болезненно открыт, не способен связно мыслить и даже понимать, где сейчас находится. Ему так хочется, чтобы все это закончилось и, одновременно, чтобы никогда не заканчивалось. С его губ срываются бессвязные мольбы вперемешку со стонами удовольствия и позорным хныканьем — Вэй Усянь сам не понимает, о чем просит, чего хочет, он просто не может больше сдерживать в себе всю эту лавину чувств. По его лицу текут слезы, но он замечает это, лишь когда чужие губы невесомыми поцелуями прослеживают соленые дорожки. Контраст этих нежных прикосновений и безжалостно терзающих его пальцев делает все только хуже — Вэй Усянь отчаянно мотает головой, хнычет, снова и снова умоляет о чем-то, но сладкая пытка все никак не заканчивается и не заканчивается, время словно растягивается, и секунда кажется вечностью. Тишину комнаты разрывают лишь позорные звуки, издаваемые Вэй Усянем. Ему должно быть стыдно, должно быть неловко: он, конечно, всегда громкий, никогда не стесняется высказать вслух все, что приходит в голову, и уж тем более не стесняется рассказывать о своем удовольствии, но никогда еще не издавал звуков настолько бесстыдных, настолько громких и беспомощных. Ему должно быть стыдно, но в голове блаженная пустота, он не в силах думать о чем-то, кроме чужого тела, так тесно прижавшегося к нему, кроме чужого тяжелого дыхания, жаром расходящегося по коже, кроме чужих пальцев, заполняющих его до предела, бесстыдно раскрывая на всеобщее обозрение. — А-Ин, — выдыхает ему на ухо его самый любимый голос, и Вэй Усяня прошивает дрожь от того, как порочно-прекрасно звучит его имя в чужих устах, — ты ведь будешь хорошим мальчиком? — Вэй Усянь не сразу понимает вопрос — сначала кивает, не в силах отказать обладателю этого голоса, точно зная, что ему никогда не предложат ничего плохого. А потом до уплывшего в грезы сознания доходит, наконец, смысл вопроса, и Вэй Усянь стонет в голос, крепче сжимаясь вокруг внезапно остановшихся пальцев, и ему почти — почти наконец удается... Чужие пальцы рывком выходят из него. Он вскрикивает, сжимается, чувствуя, как пульсирует бесстыдно раскрытый вход. Его трясет дрожь почти полученного оргазма, почти полученного облегчения, отнятого в последний момент. Теперь он точно знает, что плачет, шмыгает носом, тихо скуля, не понимая, за что с ним обошлись так жестоко. Чужие пальцы ласково обводят припухшие края входа; Вэй Усянь недовольно шипит, ощущая на них неприятно прохладное масло, но покорно терпит, лишь слегка хмурясь под невесомыми поцелуями, собирающими слезы с его лица. — Ты такой прекрасный, А-Ин, — нежно шепчут ему на ухо, и Вэй Усянь беспомощно стонет, не в силах противостоять этому голосу. Пальцы, только-только начавшие вновь двигаться внутри, снова исчезают, а потом возвращаются с новой порцией масла, и Вэй Усянь недовольно думает о том, как потом будет все это вымывать. Зачем вообще столько масла? — Ты ведь примешь все, что я захочу тебе дать? Что за глупый вопрос? — невольно возмущается про себя Вэй Усянь, достаточно отойдя от болезненного возбуждения, чтобы мыслить хоть немного рационально. Отказываясь признавать весь тот огонь, что разжигают в нем чужие слова. Он не собирается отвечать на этот глупый вопрос, — потому что положительный ответ абсолютно очевиден и явно не требует озвучивания, — но спустя несколько мгновений тишины пальцы внутри него вдруг замедляются, а потом и вовсе исчезают, оставляя его распаленным и неудовлетворенным. Вэй Усянь недовольно сопит, ожидая, что сейчас пальцы вновь вернутся обратно, чтобы до краев заполнить его маслом, — и, к его удивлению, это звучит не так ужасно, как должно звучать, — но вместо этого ладонь ласково скользит по груди Вэй Усяня, обводит один сосок за другим, пока наконец не добирается до подбородка. Повинуясь властному давлению руки, Вэй Усянь покорно поворачивает голову, получая в награду легкий, невинный поцелуй — но это совершенно не то, чего он сейчас так желает! — А-Ин, — оторвавшись от его губ едва ли на несколько цуней, тихо шепчет ему самый соблазнительный голос в мире. — Мой послушный мальчик, ты ведь примешь все, что я захочу тебе дать? — нестерпимо хочется кивнуть, угодить обладателю этого прекрасного голоса, но Вэй Усянь слишком рассержен этой внезапной паузой, чтобы поддаваться на эту провокацию. — Ну же, А-Ин, — явно прочитав по его лицу все его мысли об этом вопросе, насмешливо шепчет в ответ голос, — я не буду продолжать, если ты еще не готов к этому, — чужие губы прижимаются к его губам в очередном невинном касании, пока рука снисходительно-ласково гладит его по волосам — и хотя действия не несут в себе ни капли насмешки, Вэй Усянь чувствует злость. К чему все эти вопросы?! Он же ясно дал понять, что не против! Несмотря на глупую ситуацию, его член по-прежнему болезненно напряжен — он так жаждет разрядки, так хочет, чтобы все продолжилось! Не зная, как выразить свои чувства, Вэй Усянь с силой сжимает зубы на чужой губе. В ответ он получает лишь позабавленный смешок и легкий шлепок по попе — опасно близко ко все еще пульсирующему анусу. — Не шали, А-Ин, — с притворной строгостью шепчут ему в ответ. Прежде чем Вэй Усянь успевает придумать достаточно гневную тираду, голос продолжает: — Если ты чего-то хочешь, скажи вслух. — Вэй Усянь достаточно изучил уже этот голос, чтобы слышать в нем сейчас едва заметный намек на поддразнивание: на самом деле его желание как всегда прекрасно поняли, но из принципа не продолжат, пока не получат ответ. — Да, — недовольно бормочет Вэй Усянь, пытаясь одновременно потереться о постель и выпутать из сбившихся простыней руку. — Что — да? — довольно переспрашивают у него, ловко перехватывая его руку и заводя ее вверх к изголовью. — Ответ на вопрос, — напряженно отвечает Вэй Усянь, извиваясь под навалившимся на него телом, скорее из принципа обозначая сопротивление, чем действительно сопротивляясь. — Какой вопрос? — насмешливо выдыхают ему прямо в ухо, с возбуждающей легкостью пресекая любые его попытки вырваться и даже успевая привязать плененную руку лентой к изголовью. Вэй Усянь еще несколько раз дергается, а потом с недовольным вздохом покорно расслабляется, сдаваясь на милость победителю. Он пытается спрятать лицо, отвернувшись, но сильные пальцы безжалостно сжимаются у него на подбородке, не позволяя скрыть смущенный румянец, расцветающий на щеках. — Я приму все, что гэгэ захочет мне дать, — отчаянно жмурясь, наконец послушно произносит Вэй Усянь, отказываясь признавать, что смущен тем, насколько сильно его возбудило их противостояние и его собственные слова. Он снова слышит тот самый довольный смешок, всякий раз посылающий по его спине табуны мурашек, а потом его целуют, пресекая любые другие слова — на этот раз сильно, страстно, буквально трахая языком, и Вэй Усянь настолько погружается в этот поцелуй, что лишь сдавленно стонет, ощутив, как в него вновь врываются смазанные маслом пальцы. — Хороший мальчик, — ласково шепчут ему прямо в ухо, едва оторвавшись от его губ, и Вэй Усянь беспомощно стонет, не в силах справиться с внезапным приливом возбуждения. Он чувствует, как горят уши от непрошенного смущения, особенно когда слышится еще один довольный смешок, и чужие зубы снова прикусывают его мочку. — Мой сладкий А-Ин, — явно специально шепчет голос, во всю пользуясь его реакцией. — Тебе так идет румянец, ты такой красивый. Прекрати, — отчаянно думает Вэй Усянь, вновь и вновь неосознанно сжимаясь на чужих пальцах, чувствуя просто запредельное возбуждение от одних лишь слов. Так не должно быть! Это... слишком! — Мой послушный А-Ин, — все не умолкает голос, но Вэй Усянь не способен сейчас возмутиться и потребовать просто наконец трахнуть его. Не в силах связать и пары слов, он может лишь беспомощно стонать, бесстыдно извиваясь под чужим телом. — Ты ведь хочешь, чтобы я дал тебе еще больше, А-Ин? Больше? — рассеянно думает Вэй Усянь, больше сосредоточенный на том, как чужие пальцы вновь и вновь вонзаются в него настолько идеально, что нет сил больше терпеть — но и до черты не хватает какой-то малости, чего-то... Чего-то большего. — Да, — покорно стонет Вэй Усянь, больше всего на свете желая наконец кончить, не в силах и дальше терпеть эту пытку удовольствием. — Хочу. Пожалуйста. Еще, — раз начав говорить, Вэй Усянь больше не способен молчать. Он так хочет этого. Чего-нибудь! Еще, больше, прямо сейчас! — Подними руку, — довольно приказывает ему ставший еще более низким и оттого более возбуждающим голос. Одновременно с этим со спины пропадает такое желанное давление чужого тела. С громким хлюпаньем выходят пальцы, вызывая у Вэй Усяня очередной недовольный стон. Чужое присутствие по-прежнему ощущается за спиной, но больше ничего не происходит. Вэй Усянь не сразу, но все же догадывается, чего от него ждут, и поднимает вторую, все еще свободную руку к изголовью, устраивая ее рядом с первой. Лента плотно обвивает подставленное запястье. Вэй Усянь на пробу дергает руками — как и предполагалось, путы не удается порвать так просто. Не то чтобы он действительно этого желал. — Не шали, А-Ин, — притворно грозят ему из-за спины, но Вэй Усянь лишь дергает вновь, призывая поскорее уже покончить с разговорами. На правую ягодицу обрушивается удар раскрытой ладони — звонкий шлепок звучит оглушительно громко в тишине комнаты, но прежде чем Вэй Усянь успевает возмутиться подобному обращению, его крепко хватают за бедра и поднимают в коленно-локтевую. От этой небрежной демонстрации силы и власти Вэй Усяня ведет, к тому же поза обещает скорую разрядку — ну или хотя бы хоть какое-то разнообразие, потому что Вэй Усянь больше не в силах терпеть лишь пальцы — ему мало, так бесконечно мало, что он готов на что угодно, лишь бы наконец освободиться от невыносимо прекрасных оков удовольствия. Вэй Усянь с нетерпением ждет, что вот сейчас чужой член безжалостно ворвется в него, с ходу беря до сладкой боли быстрый темп — но вместо этого вновь ощущает лишь пальцы, обильно покрытые маслом. Вэй Усянь недовольно стонет, нарочно с силой сжимаясь на хозяйничающих внутри пальцах, одновременно пытаясь соскользнуть с них — абсолютно бесполезное занятие, заранее обреченное на провал. Все его действия приводят лишь к тому, что на левую ягодицу обрушивают еще несколько ленивых шлепков, и от всего этого пальцы внутри сдвигаются как-то особенно удачно, вырывая из горла Вэй Усяня удивленный вскрик. — Ну же, А-Ин, не вертись, — с ласковым укором произносит голос. Вэй Усянь бы, может, и послушался, вот только чужие пальцы — в противовес голосу — ну совсем не ласковы, погружаются так глубоко, двигаются так сильно! Чужие зубы ласково прикусывают его за загривок, — легко-легко, скорее дразня и намекая, — и Вэй Усянь снова стонет, с силой насаживаясь на терзающие его пальцы, твердо решив хоть как-нибудь, но заполучить оргазм. Слышится еще один смешок, и пальцы вдруг покидают его, чтобы тут же вернуться. Вэй Усянь чувствует, что что-то изменилось, но он слишком поглощен попытками поймать все время ускользающий оргазм, чтобы размышлять о том, что сейчас принимает его бедное тело. Именно в этот момент пальцы внутри вдруг начинают расходиться в стороны — слишком сильно, чтобы это было возможно, будь они на одной руке. Пальцы все расходятся и расходятся, упираются в стенки ануса и тянут их дальше, болезненно-сильно раскрывая его на всеобщее обозрение. — А-Ин прекрасен, — тихо выдыхают у него за спиной; чужое дыхание щекочет припухшие края ануса, и Вэй Усянь вздрагивает всем телом, осознав, как близко к его бесстыдно раскрытому, растраханному входу сейчас расположено чужое лицо. — Не надо, — всхлипывает Вэй Усянь, прежде чем успевает себя остановить. Его лицо просто горит, и он благодарен за возможность скрыть это от чужого пристального взгляда, но это не спасает от мысли о том, куда тот сейчас направлен. Вэй Усянь отчаянно сжимается, тщетно стараясь скрыться от этого взгляда — от неловкого движения масло выплескивается из него, и Вэй Усянь болезненно-ярко чувствует, как оно медленно вытекает из его распахнутого входа вниз. Это... до слез унизительно, но почему-то лишь еще больше его возбуждает. Чужой язык вдруг прикасается к его коже там, слизывая масло, прослеживая его дорожку вверх, а потом... Вэй Усянь вскрикивает и отчаянно дергается в своих путах, чувствуя, как разъезжаются вмиг онемевшие от удовольствия ноги, а из горла вырываются лишь беспомощные всхлипы. Чужой язык неспешно обводит края его входа, то и дело, дразнясь, проникая внутрь, чужие пальцы все еще болезненно-сильно раскрывают его для чужого взгляда, и это много, слишком много — определенно больше, чем Вэй Усянь способен выдержать, но от этого так хорошо, что... Чужие руки и язык вдруг исчезают, вновь лишая его удовольствия, но на этот раз Вэй Усянь ждет этого и не собирается так просто сдаваться. Он хочет получить оргазм — прямо сейчас, потому что больше нет никаких сил терпеть, потому что он больше не может, больше не вынесет этого удовольствия, превращенного в сладостную пытку... Прежде чем Вэй Усянь успевает сделать хоть что-то, чужая рука резко нажимает куда-то между его анусом и членом, и возбуждение внезапно стихает — Вэй Усянь смутно помнит, как ему рассказывали об этом месте, но сейчас он не способен возмутиться подобному обращению даже в мыслях и лишь обиженно скулит, сотрясаясь всем телом от невыносимого желания. Чужая рука успокаивающе гладит его по спине — Вэй Усянь мог бы оскорбиться подобным сочувствием, но ему слишком хорошо, и от этого так плохо, что его все еще бьет неконтролируемая дрожь, а слезы никак не останавливаются. Он давно уже не способен держаться на ногах и сейчас просто обессиленно лежит на кровати. Постепенно дрожь стихает, и Вэй Усянь успокаивается — он все еще возбужден, но сейчас куда больше этого его волнует стыд за устроенное представление: тоже мне, страдалец выискался! Он легко может прекратить это в любую секунду — так к чему эти слезы и мольбы?.. Прежде чем Вэй Усянь успевает окончательно погрузиться в самоуничижительные мысли, сильные руки с легкостью поднимают его над кроватью, возвращая в прежнюю позу. Вэй Усянь покорно пытается не упасть. Его все еще прошивают остатки дрожи, а тело будто совсем лишилось костей, но внутри с каждым мгновением все сильнее разгорается стыд: "я приму все, что гэгэ захочет мне дать", как же! Сам просил о большем и в итоге едва не испортил все в первые же мгновения! — Мой нетерпеливый А-Ин, — ласково шепчет голос, и Вэй Усянь весь сжимается, словно в ожидании приговора. Кровать чуть приминается, а потом сверху к нему прижимается горячее тело — слегка надавливая, но не наваливаясь всем весом. На плечо ложится мягкий, ласковый поцелуй. Вэй Усянь хрипло выдыхает, застигнутый врасплох этой неожиданной нежностью. Слова сожалений и извинений, до этого переполнявшие его мысли, вдруг куда-то исчезают, словно стертые из его сознания этим осторожным прикосновением чужих губ. Всю его спину начинают осыпать поцелуями — такими же невинными, как и первый, такими же легкими, как касание крыла бабочки. Вэй Усянь тонет в этой внезапной нежности так же, как до этого тонул в возбуждении. Ему так хорошо, что снова хочется плакать. — Все хорошо? — тихо шепчут ему в перерывах между поцелуями, ласково стирая со щек дорожки слез. Вэй Усянь судорожно кивает, не в силах сглотнуть ком, вставший в горле, не в силах перестать заполошно глотать ртом воздух или хотя бы остановить стекающие по его лицу слезы. Чужой член входит в него как-то абсолютно незаметно: просто вместо очередного поцелуя на его загривке вдруг смыкаются зубы, а чужая рука с силой скручивает сосок. Вэй Усянь стонет, застигнутый врасплох столь быстрым переходом между нежностью и страстью, и где-то в это же мгновение ощущает внезапный толчок по простате. Ноги Вэй Усяня вновь разъезжаются в стороны, его словно с головой погружают в жерло вулкана, он не способен даже хоть немного приглушить громкий вскрик — не то что помнить о том, что ему нужно стоять смирно. Его мгновенно перехватывают под грудь, прижимая к себе и с силой насаживая на свой член. Вэй Усянь может лишь беспомощно стонать: его руки все еще связаны, а жалкие попытки насадиться еще сильнее мгновенно и безжалостно пресекаются еще в зародыше. Чужой член мощными, уверенными движениями входит в него до предела, каждый раз безошибочно попадая ровно в простату. Вэй Усянь отчаянно вскрикивает каждый раз, то и дело срываясь на мольбы, ему так хорошо — но этого мало, мало, мало! Ему нужно больше, но он ничего не может сделать: его руки связаны, его тело удерживает на весу лишь чужая рука, ему не позволяют сдвинуться ни на цунь. Он ничего не сможет сделать, если вдруг гэгэ решит остановиться прямо сейчас. Он может лишь беспомощно умолять о снисхождении, которого не будет. От последней мысли Вэй Усяня прошивает такой сильной волной возбуждения, что он окончательно теряет контроль над своим телом. С беспомощным всхлипом он покорно обмякает в чужих руках, сотрясаясь всем телом и чувствуя, как неистово сокращается вокруг чужого члена его вход. Чужой приглушенный стон звучит музыкой небес, толкая Вэй Усяня еще ближе к краю. Каждая клеточка его тела горит от неистового удовольствия — но даже этого недостаточно, чтобы наконец кончить. По запястью змейкой стекает вниз лента; Вэй Усянь всхлипывает от этого ласкающего прикосновения, не сразу осознавая, что теперь его руки свободны — а потом вокруг него крепко сжимаются стальные объятия, утягивая за собой назад. Вэй Усянь бездумно покоряется этим рукам, уверенный, что его удержат, что бы ни случилось. Теперь Вэй Усянь сидит на чужих коленях — в новой позе член входит в него еще глубже, еще правильнее. Чужие руки ласково гладят его по бокам, не спеша продолжать соитие, и Вэй Усянь тихо скулит, не в силах произнести и двух слов, но отчаянно желая наконец обрести облегчение. Сзади раздается мягкий смешок, а затем Вэй Усяня резко кусают в шею, вырывая еще один стон. Вэй Усянь с силой стискивает руками ткань покрывала, не зная, куда деть руки и что теперь делать. Покорно ждать, пока ему вновь милостиво уделят внимание? Самому довести себя до оргазма? Попросить? Попробовать двигаться самостоятельно? Прежде чем Вэй Усянь успевает сделать выбор, на его талии сжимаются чужие руки, и его без особых усилий поднимают вверх, — все выше и выше, пока наконец внутри не остается одна лишь головка, — а потом вдруг все замирает. Вэй Усянь висит в чужих руках, неуверенно трепыхаясь — этим лишь распаляя себя еще больше, но никак ни на что не влияя. Глупо, но хуже всего Вэй Усяню от того, что он снова не знает, куда деть руки — и в итоге с силой вцепляется в чужие запястья, безмолвно умоляя перестать наконец терзать его. Еще один смешок — и над ним наконец сжаливаются. Руки, до этого без труда удерживающие его на весу, теперь настойчиво тянут его вниз — а потом снова вверх, и вот уже Вэй Усянь больше не способен даже на стоны: он задыхается от каждого толчка, не в силах выдержать переполняющее его удовольствие, ему так хорошо, он уже на грани, почти готов... — Кончи для меня, А-Ин, — властно шепчут ему на ухо, и Вэй Усянь наконец кончает, трясясь от переполняющих его чувств и почти воя от неземного наслаждения. Им продолжают трахать чужой член, ни на секунду не сбиваясь с ритма, небрежно двигая им, будто куклой, пока Вэй Усянь сотрясается в самом умопомрачительном оргазме за всю свою жизнь. Кажется, он даже ненадолго теряет сознание, — какой стыд! — потому что в следующий момент он приходит в себя, уже безвольно лежа на кровати, тщетно пытаясь отдышаться после пережитого удовольствия. Чужая рука ласково отводит прилипшую к лицу челку, пока вторая нежно вытирает с его тела пот и другие следы недавнего удовольствия. Вэй Усяню так хорошо, что он не в силах пошевелить даже пальцем, а потому покорно позволяет ухаживать за собой, не сопротивляясь неумолимо накатывающему сну. Уже почти заснув, Вэй Усянь ощущает ласковый поцелуй в лоб — такой легкий и невесомый, что впору задуматься, не приснился ли он ему. Тихий хлопок закрывающейся двери Вэй Усянь уже совершенно точно не слышит.