Правда крови

      Тройка вороных коней копытами отбивает главную дорогу, позади скрипящего от каждой неровности экипажа остаётся пыльный след. Осенний, сковывающий кости холод пробирается внутрь через каждую щёлочку разваливающейся повозки, вынуждая путешественников сильнее кутаться в дорожные сюртуки и потирать околевшие руки.       — Это просто возмутительно! — который раз за последние двенадцать часов повторяет юноша, щипая мочки ушей, чтобы хотя бы немного их согреть. — Как он мог с Вами так поступить, господин Мин? — поцелованный южным солнцем молодой человек не унимается. Его глаза почти стреляют молниями, так сильно возмущён. — Вы согласились взяться за это дело, согласились отправиться в другой город, буквально смилостивились над графом, а он даже не соизволил предоставить Вам в благодарность достойный транспорт.       — Тэхён, пожалуйста, умерь свой пыл, — устало вторит излишне активному альфе герцог, внимательнее вчитываясь в письмо. — Если его сиятельство прознает, какими славными прозвищами ты его одарил, и велит отправиться домой, позабыв об учёбе, помогать не стану! — мужчина прищуривается, чтобы размашистый почерк разобрать, но тряска в повозке настолько сильная, что он забрасывает затею. Всё же сорок семь лет — возраст серьёзный, это не юность, когда читать получалось и в сумраке ночи, и в дороге.       — Граф должен Вам ноги целовать, раз попросил заняться делом его подопечного. И вообще, я не особо понимаю, отчего Вы взялись за подобную авантюру. Отправиться в другой город для чего? Расследование почти завершено, свидетели найдены, доказательства — тоже, не вижу смысла в Вашем там пребывании. Мы приедем, чтобы всё подтвердить, сядем в повозку и вернёмся?       — Да, дорогой, мы так и поступим, — тяжко вздыхает Мин. — А за это дело я взялся по одной простой причине: мой глубокоуважаемый наставник занимался расследованием, но скоропостижно скончался, не успев завершить начатое. И он был бы слишком расстроен, если бы узнал, что дело так и не закрыли. Он слишком любил справедливость… — мужчина вспоминает седовласого старичка, протеже которого он когда-то являлся, бегал за ним, как за мессией, и старался запомнить каждое слово наставника. Именно у него когда-то ещё юный герцог научился всему, что знает сейчас и пытается вбить в голову сидящего рядом с ним юнца. — Убедимся, что все преступники получат наказание, и поедем домой. Так уж и быть, на обратном пути арендуем другую повозку, в этой действительно слишком холодно, — он морщится и всё старается упрятать нос поглубже в тёплый ворот.       Альфам предстоит воистину долгая дорога: ещё двое суток с нечастыми остановками, чтобы сменить лошадей и самим подкрепиться да отдохнуть — и после снова в путь. Их ждут в здании королевского суда к первому понедельнику октября, и времени имеется предостаточно, чтобы наизусть выучить письмо, присланное графом Ким Намджуном. Речь в послании идёт о внезапной кончине Маркиза Дольского. Здесь также есть приглашение герцога Мина в столицу и причина, по которой потребовался столь скорый визит. Как оказалось, граф Ким являлся покровителем овдовевшего долгие годы назад некоего графа Пак Чимина — мужчины, погрязшего в крови. На графа Пака было подано заявление в суд: за грубое обращение с собственными крестьянами, за многократные, непостижимо жестокие убийства, за бесовщину и еретичество. Граф Ким просит скорее приехать, закрыть дело и покарать грешного убийцу. Более в письме ничего не указывается. Доступ к информации и доказательствам, собранным Дольским, герцог получит уже по приезде.       К вечеру воскресенья герцог и его протеже прибывают в столицу, а утром понедельника являются ко двору здания суда. Граф Ким собственной персоной встречает гостей с распростёртыми объятиями:       — Ваша светлость, рад видеть в добром здравии, — альфа средних лет, высокий и статный, сверкает широкой улыбкой и голову склоняет в знак приветствия. Однако наряжен он в нелепый своей цветастостью кафтан. — Как добрались? Надеюсь, без происшествий?       — Дорога была нелёгкой, — стоящий рядом с герцогом юноша только фыркает, совершенно не скрывая недовольства, — но мы сейчас здесь, и это главное.       — Примите мои соболезнования, — пусть в голосе графа грусть, но с лица он улыбки не снимает. — Ваш наставник слишком рано нас покинул.       — Пару месяцев назад в письме я справлялся о здоровье маркиза. Он был здоровее быка. Что же случилось? — смерть близкого человека отражается в глазах герцога нестерпимой болью.       — Я наверняка знать не могу, но поговаривают, что сердечная болезнь забрала Карла в мир иной.       — Это слишком неожиданно, — герцог губы в сожалении поджимает.       — Отчего же? Маркизу не иначе как восьмой десяток должен был по зиме пойти. Он прожил долгую жизнь и много добрых дел совершил, пришло время его отпустить.       — Пусть земля ему будет пухом.       — Аминь…       Лишь знакомство с Дольским объединяло мужчин, и дальше разговор не вязался. Герцог Мин решил представить графу своего протеже. Он постарался заверить альфу, что молодой человек не станет мешать, а лишь понаблюдает за работой, дабы поднабраться опыта. И пусть Ким ясно дал понять, что не одобряет присутствие и участие посторонних, против весомого слова герцога он ничего сказать не смог, а потому смирился и лично провёл господ к кабинету бывшего следователя.       — Смерть Маркиза стала для нас потрясением, кабинет тогда заперли, чтобы предотвратить всякую утечку информации. Сюда никого не впускали, — рассказывает Ким, проворачивая резной ключ в замочной скважине. — Потому всё, что Вы там обнаружите, лежит так же, как и при Карле, — тяжёлая дубовая дверь отворяется, впуская гостей.       Солнечный свет почти не поступает в помещение из-за тёмных туч, заполонивших небо, потому попятам за господами следует пара слуг с наборами новых свечей. В комнате приличных масштабов сплошь и рядом высятся стопки книг, сборники рукописей и горы свитков, которые уже успели покрыться толстым слоем пыли. Шкафы и подвесные полки утопают в обилии безымянных документов, дополняющих всеобщий хаос, а над стылым камином развевается от любого дуновения плотная разросшаяся паутина. Дождавшись, когда лишние уши покинут комнату, альфы запирают дверь изнутри.       — Я правильно понимаю, Ваше сиятельство, все доказательства вины того человека сейчас находятся именно здесь? — Мин окидывает взглядом рабочий стол бывшего наставника. Если в самой комнате бардак такой, что чёрт ногу сломит — и это совершенно не удивляет альфу — то относительный порядок на столе невольно бросается в глаза.       — Вы абсолютно правы, — Намджун не церемонится, в отличии от Тэхёна, который хвостиком ходит за наставником: граф разваливается в кресле, ногу на ногу закидывая, и осматривается. — Если, конечно, вдруг Карл не решил что-нибудь невероятно важное скрыть от следствия, в чём я сомневаюсь… — сохранность всех улик является прямой дорогой к справедливому решению суда.       — Простите мне мою вольность, — что-то настораживает Юнги в новом знакомом, — но долг перед службой спросить обязывает… В письме Вы говорили, что связаны некими узами с подсудимым…       — Да-да, я должен был покровительствовать Пак Чимину, — раздражение на лице альфы не спутать ни с чем, даже если его пытаются выдать за скорбь. Мин слишком хорошо разбирается в человеческих чувствах и понимает, что надавил на больное. — Это сложная история, и я её уже рассказывал дорогому Карлу. Вероятно, Вы у него найдёте документ, подтверждающий правоту моих слов. Я находился в хороших отношениях с покойным супругом Чимина, мы воевали вместе, — альфа показательно раскачивает бокал с бордовым напитком, оставленный ушедшей прислугой. — И перед смертью мой друг просил, чтобы я позаботился о его омеге, об этом наглеце.       — Вы находитесь в ссоре с подсудимым?       — Ах, нет, что Вы! — принимается отрицать граф. — Чимин просто оказался излишне горделив, он отвергал все мои попытки помочь. Ему в наследство от мужа достались и замок Чахтице, и три поместья, и земли необъятных масштабов. И этим всем ведь нужно управлять, а это слишком тяжкий груз для омежьих плеч, согласитесь. Граф Пак возомнил, что сам справится с этим бременем, сказал, что достаточно образован и в меру силён, он отказался от моей помощи. И только посмотрите, к чему всё привело: кажется, бедняжка рассудком тронулся от свалившихся на него забот.       — Вы нарушили обещание другу?       — К сожалению… — Ким громко сёрбает вино. — И теперь всё никак не могу заглушить голос совести. Следовало тогда настоять на своём, а не отворачиваться от наивного омеги, но, к несчастью, он родом из более знатной семьи, и мои слова для него особого веса не имели. Я, когда пару месяцев тому назад письмо от его величества получил с предложением найти доказательства против господина Пака, чуть сам с сердечной хворью не слёг. Сперва думал, что все обвинения — глупости, клевета в сторону милого Чимина, но чем дальше продвигалось расследование, тем больше я убеждался в виновности графа.       — Я Вас понял… — услышанное герцогу не очень нравится, а особенно то, что Ким всё-таки имеет прямую связь и с подсудимым, и со следствием. — Ваше сиятельство, скажу прямо, меня слишком удивляет то, что Вы, будучи ответственным за благосостояние его сиятельства, вызвали меня сюда. Какие цели Вы преследуете? — Мин на оппонента глядит и старается считать с лица каждую эмоцию.       — Самые благие, господин, — Ким бокал на быльце кресла ставит и к альфе подходит. — Да, я покровитель графа, но законы соблюдаю и непотребств терпеть не стану. К тому же сам король велел мне лично заняться этим делом. И если Вы докажете вину моего подопечного, а суд вынесет приговор… — последнее слово он особенно выделяет интонацией и усмехается, — то так тому и быть! И кто я, чтобы ослушаться? — они всё не отводят друг от друга взор. — Если Вам интересно, господин, то я лично неделю тому назад со своими солдатами штурмовал замок Чахтице и привёз его сиятельство к зданию суда.       — Значит ли это, что суд может рассчитывать на Вашу помощь и дальше? — напряжение между мужчинами росло.       — Конечно, — граф склоняется, прощаясь. — А сейчас, видимо, мне стоит Вас оставить, чтобы не отвлекать от расследования, — он натягивает притворно вежливую улыбку.       — Ступайте, граф… — альфа покидает кабинет, хлопнув тяжёлой дверью и пустив волну воздуха, колыхнувшего пламя свечей.       — Господин Мин, этот человек мне однозначно не нравится! — наконец произносит Тэхён, прежде что-то тихо чиркавший в записной книге. — Слишком уж он скользкий! — на это герцог может только промолчать и подозвать юнца поближе к рабочему столу.       — Мне он тоже не понравился, — поправляя невзрачный серый камзол, совершенно не соответствующий статусу, герцог кряхтя опускается в кресло. — Давай начнём потихоньку перебирать документы, а там уже разберёмся.       Время течёт безмерно медленно, так, что луна успевает сменить холодное осеннее солнце на небосклоне. Кабинет погружается в тишину, а гости — в немой ужас. Они переворошили все записи покойного следователя, вчитываясь в каждую строчку. Волосы на теле не раз поднимались дыбом. Всматриваясь в одну из бумаг, молодой альфа едва сдерживает сытный обед в желудке, настолько отвратительны ему описания, предоставленные маркизом.       — Нет… — нервно выдыхая, герцог галстук на шее ослабляет. — На сегодня достаточно! — он на стрелки часов глядит — давно за полночь — а после на подопечного, который скоро белее миновой седины будет. — Давай подытожим всё, что имеем на данный момент, — голова от напряжённой работы раскалывается на части, потому мужчина виски массирует, чтобы хоть как-то выворачивающую наизнанку боль унять.       — Это… страшный человек… — потрясённо шепчет Ким. Он слишком юн и неопытен, ещё не знает, что бывают поступки в разы страшнее, но в основном прав: беспредел, совершённый Паком, потрясает.       — Граф Пак Чимин из семейства Пак: омега сорока трёх лет от роду, вдовец, отец шестерых детей, законный владелец западных земель, по вероисповеданию — протестант, от католической церкви отрёкся. С детства страдает от припадков…       — Это всё лишнее, в первую очередь он… сумасшедший убийца!       — Не спеши, Тэхён-а, солнце из-за горизонта поднимать, успеется… — герцог мысленно собирает мозаику из прочитанного. — Граф обучался на юридическом факультете Болонского университета, что весьма удивительно для омеги, даже из знатного рода. С супругом отношения имел прохладные. Слуги семейства — по крайней мере те, которых удалось допросить — рассказывали, что покойный граф дома времени проводил немного, постоянно в бой рвался, а если оставался в замке, то ночи без стеснения с омегами коротал.       — И его можно понять! Я бы тоже с таким чудовищем не горел желанием ложе делить! — молодой альфа никогда не стесняется в выражениях.       — Отнюдь, мой друг, отнюдь, скажу, что ты не прав. Неписаной красотой граф прославился равно так же, как и жестокостью, и тайных воздыхателей у него безмерное множество. Слуги, все как один, твердили об этом на допросах, — Мин пробегает взглядом по ровной чернильной строчке, выведенной на желтоватой бумаге. Отчего-то почерк кажется альфе другим, слишком чистым.       — Ох, Вы топчетесь на месте, ваша светлость! — вскакивает Тэхён. — Красив или уродлив — всё это не имеет значения, важно лишь то, что граф зверски убил около шестисот человек и за содеянное должен быть наказан.       — Обязательно, — по сравнению с младшим, герцог донельзя спокоен, старается рассуждать вдумчиво, здраво. — Он обязательно получит по заслугам.       — Не получит! — нервничает молодой человек. — Вы даже не сможете добиться казни, в лучшем случае ему присудят пожизненное заточение. Ведь даже сейчас, вместо того, чтобы страдать под пытками в подземельях, граф посиживает спокойно в личных покоях с прислугой и охраной. И это после всего содеянного? — он прав и насчёт приговора, и насчёт временного заточения графа, но, к сожалению, других вариантов и быть не может. Граф Пак принадлежит к знатному, богатому, уважаемому роду, одному из могущественных семейств, на которых держатся казна королевства и власть короны. И если с головы его сиятельства упадёт хотя бы волосок, король тотчас же лишится надёжной опоры. Этого допустить нельзя.       Дело, которое поначалу казалось пустяковым, набрало обороты, стоило только чуть поглубже в него окунуться. Как выяснилось из документов, оставленных покойным Карлом, заявление в суд на Пак Чимина подал служитель католической церкви Чон Хосок. Он обвинил графа в занятии оккультными науками и проведении дьявольских обрядов. Позже обнаружились куда более любопытные детали. Так как омега принадлежит к знатному роду, что веками верно служил короне и был правой рукой монархов, его судебное дело дошло до самого короля. Его величество, не раздумывая, привлёк к ответственности покровителя Пак Чимина и велел тому глаз не спускать с расследования.       Граф, как уверяют свидетели, — кровожадный человек. Он измывался над слугами, позабыв, что такое совесть, и особенно «любил» невинных омег. Он мог отрезать им уши в качестве забавы, мог облить кипятком и хохотать в голос над истошно орущим телом; мог привязать ненароком провинившегося слугу к дереву в саду и оставить несчастного там долго и мучительно умирать; мог самолично засунуть раскалённый утюг прямо в рот страдальцу, а после избить до смерти, если после первой пытки тот ещё мог дышать. Граф любил летом сажать голых, связанных по рукам и ногам омег на муравейники и наслаждаться дикими визгами, а зимой обливал бедняг водой и оставлял на морозе, пока те не сгинут от холода. Он раскалёнными щипцами с лёгкостью, будто страницы книг, вырывал языки и пальцы.       Это лишь немногие из особо изощрённых пыток, которые отложились в памяти после прочтения некоторых документов и описания которых достаточно, чтобы вызвать у Тэхёна отвращение: слишком уж он неопытен да впечатлителен. И самое интересное: от пыток кровавого графа, по словам свидетелей, спастись не удавалось никому. Невозможно было избежать издевательств, невозможно было предупредить наказания, невозможно было не провиниться. Даже если ты громко дышал, всё равно предавался пыткам. Так, одну девицу задушили шёлковой рубахой, чтобы была тише… А за пределы замка каждый божий день, иногда по несколько раз, верный слуга Пака на собственном горбу в огромных, пропитанных кровью мешках выносил изуродованные трупы.       — Тогда почему он ещё жив, а его сообщников казнили? — и то правда. Трёх приспешников графа уже нет в живых. Пытками добившись признания от двух девиц, их предали огню на городской площади, а горбуна казнили, не дождавшись вынесения приговора. К чему такая спешка, вот что действительно интересно.       — Вероятно, мы смогли бы добиться для него более серьёзного наказания, но проблема заключается в том, что все жертвы — это омеги, так ещё и простые крестьяне…       — И их жизни почти ничего не значат, как для властей, так и для графа! — губы юноши расплываются в раздражённом оскале.       — Во-первых, умерь тон, — шипит Мин. — Ты не граф, любое неосторожное слово — и тут же окажешься вздёрнутым на дыбе, — после он переходит на шёпот. — Во-вторых, жизни пары сотен действительно ничего не значат, пока это не волнует массы.       — Он даже не знал их имён… — руки альфы обессиленно повисают от жгучего чувства несправедливости. — Жертвы в его записной книге удостаивались лишь счётного номера и пары слов, описывающих внешность…       — К месту спрошу… — герцог сводит чуть седые брови к переносице. — В показаниях одного из свидетелей шла речь о той самой книге, но как улика она не была предоставлена. Почему? Где она сейчас? — молодой человек в ответ только плечами пожимает. — Я обыскал здесь всё, но даже намёка на неё не обнаружил.       — Получается, у нас нет главного вещественного доказательства? — Ким глаза широко от шока открывает. Усталость и чувство безнадёжности в миг рассеиваются. — У нас нет ничего, кроме свидетельствований обычных крестьян против особы благородных кровей? — заоблачная надежда на то, что преступника накажут, грозит раствориться в любой момент.       — Не стоит так паниковать, Тэхён, у нас по-прежнему на руках жалоба священника, показания свидетелей и самое важное — предсмертные признания близких графу слуг, задокументированные и заверенные печатями. Эти люди, пусть и под пытками, всё же выдали своего покровителя с потрохами. Поэтому волноваться не нужно: отсутствие блокнота не освободит графа от наказания, но вот его наличие стало бы неоспоримым фактом совершения бесчисленных преступлений.       — Стоит ли провести обыск в замке Чахтице? — оживляется альфа, вдыхая сумеречный призрак ускользающей из рук надежды.       — Я думаю, его там уже проводили, — мысли крутятся, как шестерёнки в часовом шкафу. — А после смерти маркиза обыск провели и в этом кабинете… — мужчина ломано усмехается. Его покойный наставник наверняка пытался сделать всё возможное, чтобы справедливость восторжествовала, но, к сожалению, слишком несвоевременно покинул этот свет.       — Вы думаете?..       — Да, Тэхён, книга была здесь, но кто-то его благополучно прибрал к рукам. Мне с самого начала показалось, что в кабинете что-то не так, — поясняет герцог. — Порядка на рабочем столе Карла не было отродясь, здесь явно кто-то что-то искал, а после пытался замести следы, но не учёл определённую особенность моего учителя…       — И Вы, ваша светлость, знаете, кто это был? — с юношеской наивностью Ким из кресла вскакивает и колышет ненароком пламя свечей.       — Не знаю, но могу предположить, — мужчина долго не тянет с ответом, готовый утолить трепещущее любопытство. — Граф… Ким.       — Нет, быть того не может! — Тэхён восклицает ярко, но тут же переходит на удивлённый шёпот. — Зачем ему это? Разве Вы, господин, не видели раздражения в глазах графа, когда он об этом человеке говорил? — вопросы так и льются из уст обескураженного юноши. — Зачем ему спасать того, кого он недолюбливает?       — Ах, мой юный наивный друг, — ласково улыбается Мин, — я видел раздражение, но породила его вовсе не неприязнь, как ты говоришь, а невзаимная влюблённость, — сколькому же ещё юноше стоит научиться. Юнги становится смешно. — Вероятно, его сиятельство рассчитывает получить благосклонность со стороны возлюбленного, представ перед ним в роли прекрасного спасителя.       — Пресвятая Мария… — юноша обратно в кресло скрипнувшее падает, переосмысливая услышанное. — Что же Вы теперь делать собираетесь, господин? — обескураженно вопрошает он и надеется, что наставник уже разметил в голове план действий. — Вы ведь не позволите преступнику обрести свободу? — юноша наблюдает, как хмурятся брови и морщины на лбу герцога от мыслей собираются.       — Я сделаю всё возможное, дорогой, но не сейчас. Слишком поздно, и мы устали, — герцог щёлкая суставами медленно к выходу из кабинета плетётся. — Пора отдохнуть, поужинать наконец, а завтра со свежей головой решать проблемы постепенно.       — Но ваша светлость…       — Ничего за пару часов нашего сна не произойдёт! — Мин юнца из помещения выгоняет и дверь на ключ запирает. — Всё завтра, Тэхён, завтра.       Герцог оказывается настроен решительно, после даже и словечка не отпускает о деле. Только приказ отдаёт слугам покои подготовить в дальнем крыле замка да ужин в них подать поздний. Молодой альфа, в отличие от наставника, ни единого кусочка в рот положить не может, пища тут же просится наружу. Он, измученный воспоминаниями о страшных пытках, перины мягкие ночью мнёт, бодрствуя, зная, что где-то в комнатах этого замка сейчас спокойно спит граф, безмерно жадный до крови невинных.