Now or never

Что есть боль? С точки зрения науки и медицины, боль есть реакция. Но если на минуту забыть, что есть наука, и подумать о том, что испытывает человек во время этой самой реакции, думаю испытывает он страх за себя и свою жизнь, стресс, возможно отчаяние. Но, мне кажется, что последнее о чем думают люди в такие моменты, так это науки и реакции. Пока  не испытаешь боль, можно остаться беспристрастным, но сам Накахара сейчас беспристрастным быть не может. Боль острыми кинжалами режет плоть и душу и хочется кричать, но голос пропал, а сознание до сих пор не пришло до конца, но знакомые голоса слышны чётко, и все они просят очнуться, но Чуя не может открыть голубых глаз, потому что они будто склеены меж собой болью и усталостью. — Чуя! Очнись, прошу! — кричит истошно шатен, его глаза влажные, но он не плачет, рядом с ним люди, а он не из тех, кто проронит слезу в присутствии посторонних. Чуя. Чуя. Чуя. Он слышит свое имя, но ответить не может. Ему хочется встать и обнять Осаму, хочется встать и закричать от дикой и душераздирающей боли, но голоса нет, а возможно и не только голоса? В одну секунду к Накахаре пришла мысль, что он умер и теперь собственное бездыханное тело лежит где-то рядом, а душа все слышит и хочет очнуться. Паника уже начинала накрывать с головой, но в одно мгновенье болезненные и усталые глаза открылись. На что все рядом стоящие закричали от радости, а Осаму лишь взглянул с секундной, но невероятной нежностью глаз и вышел, кажется в его руках была сигарета. Не так уж и часто он курил, но видимо обстоятельства могут вынуждать. Чуя лежал словно рыба в прибрежной грязи и не мог говорить, лишь открывал и закрывал рот, в попытке до конца вдохнуть воздух. Ретивое болело и стучало через раз, о ровном сердцебиении и речи идти не могло. Весь бледный, а на лице отпечаток самой смерти, так выглядел некогда прекрасный и активный танцор Накахара Чуя. Он не мог говорить, но молча, будто бы мёртвая выброшенная на берег рыба, открывал рот и звал. Звал одного единственного человека по имени Осаму Дазай.

***

Шатен стоял с сигаретой в зубах и вдыхал в себя убивающий дым. Есть столько вещей на этом свете о которых можно думать целыми сутками, но Дазай думал лишь о нем, рыжем и  упрямом парне, который сейчас лежит в медпункте и только что пришёл в сознание. Почему он ушёл? Почему бросил там одного? Почему не остался? Почему? Много вопросов, но ни одного ответа. Однако решение было прямо перед носом. Страх. Да, Осаму Дазай испугался. Испугался того, что не сдержится и напрыгнет на Чую с объятиями в перемешку с собственными слезами… он боялся этого, боялся показать свою привязанность к человеку, который стал ему очень дорог за это время. Боялся и боится до сих пор. Страх внутри сжирает его, пока он стоит и курит напротив выхода, рядом с табличкой «курить запрещено» и глотает свои горькие слезы молча. 

***

Прошёл час, может быть два, времени никто не засекал, но суть была в том, что второй тур приближался и участнику «Танидзаки Джуничиро» нужно было выходить, он конечно мог сослаться на плохое самочувствие, но это было явно не в его духе. И когда Чуя смог самостоятельно встать, он заявил, что пойдёт участвовать. Это уже отдельная ситуация и отдельная реакция. — Ты совсем больной на голову, Чуя? –спросила Акико, покрутив пальцем у виска. — Я выступлю и все нормально будет. Может в тройку попаду. — Ты никуда не пойдёшь! Да ты стоишь еле-еле! Какое танцевать?! — Это не тебе решать, Акико. — огрызнулся Чуя. В светлую комнату медпункта вошёл Осаму. — Чуя? Ты уже стоишь? Тебе лучше? — спросил Дазай с наигранным пофигизмом. — Твоими молитвами,  котик. — сказал Чуя оскалившись и сплюнув куда-то в сторону. Там была кровь, и это увидел Чуя, но благо не успели остальные. — Ах, как мило. А, куда это ты намылился? — А тебя трогает? — было видно, что Накахара хотел нецензурно выразиться, но рядом была Коё-сан и воспитание не позволяло, поэтому пришлось заменить брань на культурный синоним. — Да, попрошу заметить ты в мои руки упал. — К черту иди, умник бл… блин. — Я никуда не пойду как и ты. — Отстань ты от меня уже! — психанул рыжий и оттолкнул от себя Осаму. Тот схватил его, несильно, но ощутимо, и прекратил попытки сопротивления. — Пусти! Отстань от меня! — Прекрати истерику. — Нахуй иди, ублюдок! Отпусти меня! Я пойду! Отъебись! Слышишь, утырок?! Отъебись от меня! Что ты ко мне пристал?! Отстань ты от меня уже наконец, ебанутый псих! — Хватит, Чуя. Здесь есть и другие, выяснение отношений оставим на потом. Спокойно, все будет хорошо. — ДА ОТЪЕБИСЬ! ПУСТИ МЕНЯ, ОСАМУ! ЕБАННЫЙ ЛЖЕЦ И ПСИХ! — срывая свой собственный голос, кричал Чуя, этот крик был не столь громким, сколь душераздирающим… в уголках глаз виднелись слезы, но он не давал им выйти, держался будто бы солдат и уже был готов вырваться, как вдруг… его отпустили сильные руки. Дазай больше не держал, он лишь поднял голову так, что глаза его мог видеть только Чуя. — Иди, иди куда хочешь, Накахара. Ебнутый псих и лжец тебя больше не держит. — Осаму улыбнулся и вышел из медпункта, перебирая в руках очередную сигарету. Чуя не долго думая, развернулся и убежал в другую сторону. Из носа хлестала кровь, но это было уже привычно, стало непривычным другое, слезы лились из глаз, будто ручей, и он впервые понял, что Дазай улыбнулся искренне и как-то слишком понимающе, будто бы он заранее знал исход всех событий…