Дарëному коню в зубы не смотрят

№1. Родительская. PG-13 — Вот и вали играть свои концерты! — игрушечный медведь примерно с метр ростом летит в Юру и тот инстинктивно прикрывается, словно мешок плюша мог нанести вред, — и подачки эти мне не нужны! — Ишь какое слово выучила — «подачки», может ещё взяткой мои подарки назовёшь? — становится обидно, действительно обидно, что родная дочь настолько уходит в крайности и теперь не признаёт любые знаки внимания. А изначально ведь всё дело во внимании и было, точнее — в его отсутствии. — Может и назову! — девочка топает худощавой ногой по ворсу ковра и глаза её карие наполняются влагой только от мыслей о том, что следом захотелось озвучить, — надоело смотреть в зал на школьных выступлениях и видеть только маму, надоело ходить по музеям с бабушкой, она вообще ничего не понимает в искусстве! Надоело постоянно сидеть с Дашей и слушать её рассказы про новых женихов! Я с тобой хочу, а не с ними! Только тут Юра действительно осознаёт глубину её обиды, когда узкие ладошки закрывают уже мокрые щëки и Лиза пулей вылетает из комнаты, громко хлопая дверью в ванной. Плохой отец. Аня говорила ведь, предупреждала, что возраст у их маленькой копии подходит к переходному и любое слово, действие или бездействие теперь воспринимается остро и за личное оскорбление. А он не придал значения, мол, да что может пойти не так в отработанной схеме? Тур, общение по видеосвязи, на месяц или около того домой, если повезёт и не вырвут на съëмки и снова гастроли, возможно, в пару городов вместе с Лизой из-за её школьных каникул… И будь Юрина воля, брал бы её с собой постоянно, но как же учёба и хобби, друзья и любимый дом? Да и видеть тот угар, что порой происходит после концертов молоденькой девочке совсем не обязательно, только психику расшатывать картинами пьяных родителей, матов, редких драк, пошлых шуток и тому подобным. Получается, ради её же блага оберегали от нежелательных воспоминаний детских лет, но в то же время лишали такого необходимого и важного живого общения. Совещались с Аней по этому поводу не раз, перебирали оптимальные варианты, старались даже подгонять даты выступлений под каникулы, но исключить долгую разлуку не представлялось возможным в любом из исходов. Турне — один из самых прибыльных доходов, от которого отказаться было подобно добровольному переходу на чёрный хлеб и Юра, как глава семейства, ни под каким предлогом отменять бы его не стал. Мировые неурядицы однажды уже пошатнули их концертный график и возвращаться к тому состоянию отнюдь не хотелось. Некоторое время назад, на семейном совете в составе двух человек, Аня предложила неоднозначное решение проблемы — не посещать, на правах менее важного звена коллектива, концерты в некоторых особенно далёких городах, куда нужно было мотаться одним днём, в пользу Лизы. И Юра согласился, даже охотно поддержал авантюру, всеми силами стараясь обыгрывать отсутствие перкуссии и сглаживать эффект от сокращённого состава. Но не получилось. Комментарии с вопросом где Анна Серговна стремительно заполонили социальные сети группы и если по началу Музыченко ссылался на уважительную причину «по семейным обстоятельствам», то слишком долго тянуть с этим было бы уже не уважением к зрителю и Аню пришлось вновь выдергивать из гнездышка, поближе к мужу и публике… Да и что греха таить — Юра и сам пребывал не в своё тарелке когда не ощущал присутствия жены по левую руку от себя, когда не ловил её озорные взгляды посреди песен, когда не крал живительные поцелуи. Кажется, ему разлуку с женой было пережить в сотню раз труднее чем с дочерью и стыдно было даже самому себе в этом признаться, ведь девчонок своих обожал всей душой, казалось, одинаково. Сердце кольнуло. Нужно было что-то решать сейчас же, а не стоять растерянно посреди детской комнаты и абсолютным слухом вылавливать жалобные всхлипы через включённую воду. Звонить теперь Ане, отвлекать от подготовки к спектаклю? До её выхода на сцену оставались какие-то полчаса да и что она сделает по телефону, только весь настрой себе собъëт, будет переживать и стараться сбежать поскорее домой… Не вариант. Конечно нет, ведь Лиза ясно дала понять — надоели все, хочет папу рядом, а не на втором плане. Ничего не оставалось, как собрать всю волю в кулак, которая при виде женских слëз вечно куда-то испарялась и решать всё самому. — Лизонька, открой пожалуйста, — стучит костяшками пальцев по белому полотну двери, стараясь не повышать слишком голос, только чтобы расслышала через собственный плачь, — давай поговорим спокойно, не нужно так расстраиваться. — Не желаю с тобой говорить, предатель! — а вот это уже совсем за зря, Юра даже плечи опускает, поникнув от такого звания. Разве то, что он вкалывает как проклятый для блага их же семьи делает его врагом? Объясняли ведь, договаривались с дочерью ещё перед накатившей популярностью, да и после этого много раз. Уверены были, что пришли к компромиссу, поняли друг друга, а оно вон как — предатель. — Елизавета, прекрати вымещать на мне злость, открывай дверь и поговорим с глазу на глаз! Я как щенок тут ждать не собираюсь, — стучит кулаком, пусть и не сильно, только припугнуть громким звуком, чтобы дошла вся серьёзность отцовских слов и это срабатывает моментально. Девочка затихает, следом за всхлипами прекращает течь вода — секунда-две и дверь тихонько открывается во внутрь, словно её просто потянули за ручку. Совсем не хотелось доводить родителя до белого каления, знала прекрасно какой бывает отец в гневе, как отдаётся главенствующей эмоции и могут полететь щепки, что даже мама их потом помирить не сможет — только время. Поэтому то и сдаётся, хочет выслушать ответные аргументы, оправдания или даже извинения — хоть что-нибудь, только бы стало полегче на душе. — Спасибо, — мужчина шагает в ярко освещённое помещение и снова колит где-то под рёбрами, когда застаёт своего ребёнка сидящим на бортике ванны в абсолютно заплаканном виде. Её руки висят вдоль тела тонкими плетями, в глазах нет привычного блеска, только глубокая тоска и кончики коротких волос завиваются от влажности, обрамляя ещё с детской припухлостью щёчки. Виноват, сам довёл до такого состояния, видела бы Аня — дала бы по шапке и выгнала ночевать на дачу. Да и что там — сам всё понимал, даже бы не обиделся на такое наказание. Только вот Лизе от этого будет не легче — туров меньше не станет и папы рядом больше тоже не станет. С губ тяжёлый вздох и садится на корточки, не слишком близко, чтобы не оттолкнула и касаться пока не спешит, сначала пусть выпустит пар. — Солнышко, давай по-взрослому. Что ты хочешь чтобы я сделал для твоего спокойствия? — заглядывает в покрасневшие глаза и максимальную мягкость тону придаёт. Она привыкла к таким беседам, знает, что родители не будут сюсюкать, а с детства ждут взвешенных решений и аргументов. Может, они бы и рады были поиграть с Лизой в ляльку, кормить с ложки до первого класса и трясти погремушками, только вот на это с самого начала не было никакого времени и пришлось в ускоренном порядке воспитывать человека разумного и самостоятельного. — Хочу чаще тебя видеть, — хлюпает носом, всё ещё с неохотой озвучивая пожелание, — мама приезжает на выходные, а ты нет. — Маме не обязательно быть на саундчеках, да и когда Даня с нами не ездит я за главного, ты же знаешь… А Мустаев не посещал туры уже хрен знает сколько времени, решая все вопросы дистанционно и в случае форс-мажора оперативно помочь бы не смог. Размещение в гостинице, переговоры с площадками и водителями, проверка райдеров и звука перед концертом… Для этого, конечно, был Бабурин, но оставлять группу на него означало ещё большее фиаско чем оставлять группу без лидера в принципе. И Юра, как человек с повышенным чувством ответственности, провожал жену в аэропорт и был спокоен на пару дней, зная, что семейная составляющая сейчас на Ане, а рабочая часть жизни под его чутким надзором. Это если оставить эгоизм и тот факт, что едва из поля зрения пропадала верная спутница, априори чего-то не хватало. — А чекать дочь видимо не обязательно тебе, да? — Лиза демонстративно складывает на груди руки и отворачивается, хлестнув себя по лицу волосами. — Нет Лизон, ну что же ты, ну… — не находит даже слов, с досадой поджимая губы, — конечно это тоже важно, просто когда мама с тобой — я спокоен. — Так давай теперь вообще не видеться?! Просто всегда отправляй ко мне её, а сам живи на студии со своими этими… — Не перегибай, — в голос стальных нот, отрезая её поток эмоций. Не хватало ещё усугублять, переходя на личности, — ты уверена, что нам нужно тратить из семейного бюджета в два раза больше денег на билеты, чтобы я приезжал к тебе от силы на пару дней и снова мчался на другой конец страны играть концерты? — Уверена, папа, — специально смотрит ему в глаза, подтверждая стойкость своей позиции в этом вопросе. — Хорошо, дочь, теперь будем делать так, — поднимается, выпрямляя затëкшие колени и хочет уже выйти в коридор, ощущая на душе явный осадок ссоры между ними и ничуть не решённого вопроса, но Лиза вдруг подкидывает: — Если тебе не сложно, конечно, для родного ребёнка потратить на пару тысяч больше. — Я не понял, ты хочешь ругаться? — на тон выше, резко разворачиваясь к язвительной собеседнице, — или напомнить где и сколько тысяч мы тратим на любые твои прихоти? — Отстань от меня, не надо ничего напоминать, — поднимается следом, ловко проскальзывая мимо отца и стремительно к себе в комнату. Но новую преграду захлопнуть не получается — Юра не позволяет откатываться к тому, с чего начали и упирается рукой в дверь. — Будешь мне свои психи показывать?! — Когда мама приедет?! — Ты же не хотела с мамой! Так будь добра теперь уважительно со мной разговаривать! — А я забыла какого это, говорить с тобой! Колкая фраза попадает в цель — Юра делает шаг назад, опуская руку и позволяя захлопнуть дверь перед самым носом. Это бесполезно. Спорить с ней, что-то доказывать, извиняться или обещать — её валюта сейчас поступки и никакие слова ситуацию не сгладят. Больно, чисто по-отечески больно слышать подобное от своей дочери, от той, кого растил с пелёнок, за чьими шагами по жизни следил так внимательно, о ком заботился и переживал, ради кого остепенился и стал осторожнее… Действительно настолько редко они общаются? Или всё это юношеский максимализм в самом прямом его проявлении? Юра не понимал, забыл себя молодого и как общался с родителями на том же уровне, порою хуже. Просто упустил момент когда абсолютная гармония в их отношениях перешла в то, во что перешла. — Блядство, — тихо выругивается, растерев ладонями лицо и уходит в их с супругой комнату не солоно хлебавши. Кажется, помирить их в состоянии лишь время. Снова оно и никакие переговоры — видимо теперь только так, пока Лиза не выйдет из своего бурного возраста. На часах без двадцати минут конец спектакля — сколько же они ругались? Хотя разумнее вопрос — сколько Юра выкурил после? Просто зарыл свои противоречивые эмоции в табаке, так, что с пальцев не вымывался резкий запах, а на языке уже горчило. Успел насчитать одиннадцать белых машин, шесть красных и две зелёные, пока торчал на балконе и запрещал себе обмозговывать конфликт. Там без рюмки водки было уже не разобраться, ну или без Ани… Что более вероятно и эффективно, ведь жена с охотой и умением в случае чего запал загасит, а вот спирт совсем наоборот. Оттого и обращался сейчас лишь к сигаретам, ожидая, буквально отсчитывая минуты и представляя у себя в голове действия, что разворачивались сейчас на сцене Лицедеев. Свет выключат на сорок секунд чтобы все артисты успели выйти, поклон продлится минут пять с учётом цветов, подарков и возможных фото. Хорошо, что в этот раз Аня решила обойтись без автограф-сессии, иначе дело бы знатно затянулось. Дальше на общение с коллегами, снятие грима и душ Юра отвёл бы плюс-минус час. Дорога сквозь вечерние пробки, толкучка в центре, ещё и дождь собирается… В итоге, по подсчётам звонить можно уже совсем скоро, а вот непосредственно перейти к серьëзному обсуждению поведения их дочери — совсем нет. И как себя занять на это время Музыченко не представляет, но с кухни, от греха подальше, уходит. — Юр, ты чего там устроил пока меня нет? — и она объявляется сама, стоит только задремать под историческую передачу. Да сразу с предъявой, тоном строгой учительницы, чтобы с первых же слов у мужа совесть пробудить и хотелось не спорить, а безропотно каяться. — А что? — сначала не доходит к чему претензии и кто проинформировал. Неужели Лиза первая успела нажаловаться и перековеркать конфликт в свою пользу, выставляя отца виноватым? №2. Производственная травма. R Перед глазами мелькали потолочные лампочки гостиницы в самом центре не самого большого города. После парочки зайчиков перед глазами, Аня старалась на них не смотреть, подтянувшись за шею мужа и фокусируя всё своё внимание на его густых, сведëнных к переносице, бровях. И мимика эта вовсе не от злости, Аня знала, что он просто переживает. Очень переживает. Как и всегда воспринимает любую её травму слишком впечатлительно — и пусть то был хоть перелом, хоть просто содранная кожа, сердце кровью обливалось, когда его девочке больно. Корил себя каждый такой раз, что не уследил, позволил ей влипнуть в неприятность и всячески потом свою выдуманную вину заглаживал. И сегодня был именно тот случай — Аня проявила всю свою грацию, не рассчитав расстояние до сценической платформы, и разодрала себе всю голень в мясо прямо под завершение концерта на тысячную публику. Группа, выступление, конечно, как истинные профессионалы своего дела, не прервала, но Музыченко настойчиво не позволял жене активно танцевать и даже унёс со сцены на руках, прямо как сейчас несёт её по коридору в их номер. Завтра утром самолёт обратно в Петербург, назначенная операция уже на Юрину ногу, а тут такое. Желал всеми фибрами своей души окружить Аню заботой и вниманием хотя бы на этот вечер, чтобы она чувствовала, что ему глубоко не всё равно и что он действительно переживает. Поэтому-то и решил побаловать, совсем не разрешая давать нагрузку на раненую ногу. А часом ранее настоял на вызове скорой помощи, чтобы Ане грамотно всё обработали и после зажило как надо, красивые ножки дабы её не портить. И Аня всю эту заботу охотно принимала, улыбаясь и даже иногда краснея от того, как аккуратно целовал её в губы, выражая свою поддержку и обозначая участие. Несмотря на взгляды толпы, на вечное присутствие ребят из группы — обхаживал свою женщину не стесняясь показать эмоции, вытеснить немного личного на обозрение. И она ценила это больше всего на свете. — Ну это ж как надо было умудриться, зай, — снова причитает, поудобнее перехватывая жену под коленками и, завидев нужные золотые циферки, ускоряет шаг. Очень уже хотелось вернуться в комфортные условия, и если не собственного дома, то хотя бы номера в отеле. Наградить наконец жену покоем и отдыхом, хотя она и делала старательно вид, что всё в порядке и она совсем не утомилась и вовсе ей не больно… Юра то прекрасно знал повадки этой сильной женщины, как умело она порой скрывает за улыбкой то, что чувствует по-настоящему и именно поэтому так уверенно тянул её отдыхать. — Я сама испугалась сначала, если честно, — прячет лицо в его шее, вдыхая привычный тонкий запах из смеси духов, пота и сигарет. Именно так Юра пах после концертов и это пробуждало каждый раз яркие ассоциации и воспоминания. Когда обнимал её в порыве радости или прижимал к себе со всей страстью, когда просто ехали рядом в машине довольные и усталые или стояли слишком близко в кругу друзей, выпивая за успех. Всё это стало родным и привычным, без чего невозможно. Поэтому целует мягко в уголок челюсти и готова спорить, что ощущает мелкие мурашки в ответ на этот жест. — Не удивительно, Ань, я то как испугался, когда кровь на тебе увидел! — абсолютно искренне решает поделиться и своими чувствами по этому поводу, аккуратно опуская жену на мягкий пол. Ведь правда первая реакция, когда увидел её с задранной штаниной и Витей, что как медсестра вился вокруг, был страх, что там что-то серьёзное и придётся на время лишиться верной перкуссии и доброй части нервных клеток. Но всё обошлось и Юре лишь оставалось просить жену об аккуратности, — давай договоримся, что ты будешь внимательней в следующий раз? — Очень бы хотелось верить, но ты меня знаешь, — разводит руками с улыбкой, мол, не зря пару раз женщиной-катострофой самолично называл. Чего только стоило её прошлогоднее неудачное падение на лыжах, когда отделалась растянутыми связками да испугом. Юра когда увидел как мимо него через сальто пролетает жена, растягиваясь по белому ковру снега, сам чуть не отдал душу Богу, бросая всё и всех и срываясь на помощь. Потом терпение его испытывала дома, когда из-за боли повысилась чувствительность и любящему мужчине приходилось выполнять все прихоти с закрытыми глазами. А там ведь всё равно невольно в начале лета поквитались, поменявшись ролями, и настала Анина очередь быть грушей для битья. — Знаю, поэтому прошу, — Юра смотрит на неё со странной смесью укоризны и грусти и открывает дверь в номер, жестом пропуская даму вперёд. Действительно переживал за неё, не любил до жути когда ей плохо, на себя её настроение моментально проецируя. Ходил потом как в воду опущенный, загоняясь всевозможными мыслями о том, что всё из-за него и о том, что не имеет право веселиться, когда ей плохо, и так далее и тому подобное, очень не радужное. Привыкли за такое большое количество лет брака перенимать волну друг друга, а так просто уже не переключиться. — Наверное, в душ сходить надо, — Аня проходит в прихожую, тут же разувается, опираясь о стенку и на царапину свою гигантскую стараясь не смотреть. Очень кстати, что у неё есть пристрастие к платьям и юбкам, которое сейчас сыграло на руку и позволяло коже дышать, а не болезненно тереться о ткань. Дело оставалось за малым — стереть подтëки крови из-под бинта, что уже успели засохнуть и заново всё обработать. Ещё бы не мешало отписать маме с Лизой, что всё в порядке и горе-танцовщица уже в номере, под надёжной защитой Юрия Юрьевича. — Иди первая, я покурю пока, — подходит сзади, привлекая в кольцо своих рук, вынуждая Аню так и зависнуть с одним босоножком и дурацкой улыбкой от порыва нежности, — только осторожнее там, прошу тебя. Уже и в душ одну отпускать боялся, скоро охрану ей наймёт, чтобы ходили следом и маты сзади стелили и то не поможет. Любил в ней эту хрупкость, привык из-за этого обращаться с ней крайне осторожно, словно с ребёнком, лишь иногда в порыве страсти действуя решительнее, но никак не жëстче. Так и сейчас — пальцами по рёбрам пробегается, вызывая тихий смешок и оставив у виска поцелуй, отходит. Хотелось закончить с этим поскорее и лечь в кровать, оставляя все переживания в этом дне. Свежий воздух тут же позволил вздохнуть полной грудью, но Юра поспешил перебить это ощущение сигаретным дымом. Сбился со счёта какая эта была за день, но оно и не важно, ведь нужно было всё срочно загосить и так как алкоголь сейчас был бы неуместен, хотя бы по тому, что подгашивал чувство повышенной заботы, приходилось использовать менее действующие способы и оставаться с трезвой головой. Вид с балкона был не самый впечатляющий, но жёлтый свет фонарей, шелест листвы и тëмные вкрапления облаков в ночном небе, были знакомы с самого детства, оттого и внушали чувство спокойствия и чего-то родного, безобидного. Юра задумался. Атмосфера располагала и пустой взгляд смотрел теперь куда-то вдаль, не за что не цепляясь. Одна мысль сменяла другую — планы, проекты, финансы, отношения… Поэтому и не любил оставаться наедине с собой в такой тишине, сразу находилась парочка поводов для волнения. И Юра плюëт на эту затею — сигарету щелчком в полёт, и входит обратно в лëгкую духоту номера, в котором пахло Аниными духами и чем-то токсичным, будто новой мебелью. В ванной комнате шумит вода и ничего больше. Очень надеялся, что Аня справляется сама, но что-то внутри так и подмывало зайти и проверить… Телефон на тумбочку у кровати, стягивает не первой свежести носки, бросая их рядом, и футболку, что пропахла бензином из такси. Всё равно придётся раздеваться, чтобы идти в душ, а Аня наверняка уже устроила там баню, вот и действует наперёд. Самому уже не терпелось снять с себя груз дня и просто расслабиться под упругими струями горячей воды. — Зай, я войду? — вежливо стучит два раза в дверь из тёмного дерева и опирается на косяк. Сам иногда не понимал своей привычки стучаться к своей же жене, но мало ли что она делает и вдруг не хочет, чтобы он застал её за каким-то занятием. Хотя за ту половину своей жизни, что они вместе, казалось, их уже ничего не удивит. — Да, — позволяет, перекрикивая шум и мужчина спокойно проходит в парную обитель, плотно закрывая за собой всякую возможность выйти влажному воздуху. Зеркало запотевшее, на крючках висит платье с нижним бельём, а сама жена представляет собой только силуэт за белоснежной шторкой. Очень заманчивый, к слову. Если бы не настроение, упавшее из-за случившегося, Юра бы обязательно применил свои чары обольщения и в номере их ждал бы не только здоровый сон, а вполне себе бурная ночка. Насмотрелся на жену в её обтягивающем комбинезоне, что блестел как диско-шар и идеально очерчивал достоинства, а теперь только чувство проëбанного долга на уме — не уберëг, а значит и удовольствия не заслужил. — Всё хорошо у тебя? — Щиплет неприятно, но я ещё не трогала. — Может и не надо? — решает времени зря не терять и включает воду у раковины, чтобы смыть с лица жирный блеск. Всё же не комильфо, если Анечка будет вся намытая, а он как грязнуля хлопотать вокруг неё. Всегда старался к девочке своей грязными руками и нечищенными зубами не лезть, не говоря уже о большем. — Да там наверное пыль налипла, мы ж где только не были уже, — и это абсолютная правда, за такой короткий срок после завершения концерта успели уже съездить и в аптеку за заживляющей мазью, что посоветовали в скорой, и в ближайший ресторан на ужин, и параллельно сообщать об этом друзьям, подписчикам и дочке с тëщей. Закружились, одним словом. Вот Аня и не могла оставить всё как есть, планируя хотя бы вокруг раны да пройтись. — Помочь? — спрашивает сквозь ладони, намыливая лицо какой-то Аниной пенкой и умудряясь попробовать её на вкус, тут же отплëвываясь белыми пузырьками. Не особо любил эти приблуды изначально, но за то время, что всё чаще стал светиться на больших экранах, уже так привык за собой ухаживать, что и не представлял какого это — не использовать для банных процедур кучу баночек и скляночек. Только вот пока ни одной своей не обзавёлся, всё разделяя с женой. А она и не была против, когда от мужа пахло чайной розой или ещё какой сладостью. — Не, я сама, — только произносит и тут же с губ болезненное шипение срывается. Коснулась неудачно самого края и ещё хорошо, что Юра не слышал как она взвизнула, стоило горячей воде туда попасть — вообще бы её за шкирку вытащил из этой ванной. — Слышу, блять, как ты сама, — с характерным звуком кран закрывает и быстро обмакнув лицо полотенцем, дёргает шторку в сторону, чтобы у жены и секунды не было на возражение. Лучше уж самолично ей займётся, чем будет выслушивать звуки боли. — Юр, да ну что ты делаешь, — зажимается инстинктивно, прикрывая ладошками пах как в комичном фильме. А Музыченко на это только ухмыляется, глазами по её мокрому телу стреляя. Причём делает это тоже совершенно на автомате, словно проверяет всё ли так, как он видел в последний раз. И да — вид был самый заманчивый из всех возможных для него, но он не за этим здесь, а потому командует, чтобы поставила больную ножку на бортик и дала ему самому всё сделать, пока ещё больше не покалечилась. — Всё помыла, что хотела? — смотрит на Аню снизу вверх своими глубокими карими и осторожно проводит ватным диском, вытянутым из рук супруги, по застывшему подтëку крови. Зрелище было не для слабонервных, на царапине даже кожи не было, так глубоко получилось ободрать всё о железный порожек. Но Юра в свою бурную молодость видел и не такое, поэтому страхом крови не страдал, разве что страхом случайно сделать больно супруге. — Не паясничай, — бурчит в ответ, одной рукой ненавязчиво прикрывая грудь, а вторую уложив на бедро правой ноги, что была поднята и наверняка открывала Юре заманчивый ракурс. Сама не понимала откуда в ней это стеснение, свой же мужчина, родной, что только с ним не делали, а какая-то внутренняя кокетка не позволяла так просто стоять абсолютно раскрытой, без пелены возбуждения и даже намëка. Хотя, она уверена, ещё не вечер. — Анечка, чего я там не видел? — улыбается добродушно в усы и тут же невесомый поцелуй на внутренней стороне её коленки оставляет. Одной рукой, что придерживал её ножку, ведёт выше, тут же прижимаясь щекой к тому месту, что секундой ранее целовал. Такая нежная, бархатная, с игривыми капельками воды и лëгким румянцем на щеках. Удивительно притягательная женщина. — Юр, пойдём в постель, — совсем её лужицей растечься заставил, что даже про боевое ранение своё позабыла, принимая его ненавязчивую ласку, что граничила с простым желанием успокоить, но взрывала в ней тысячи искорок искренней любви. — И что мы там будем делать? — томно спрашивает ей в коленку, скорее для того, чтобы подыграть ситуации. Знал ведь прекрасно, что сначала надо мазью её намазать, потом под одеяло уложить и тогда уже что-нибудь вкусное в номер заказать, если ей вдруг захочется. А тут вдруг эти игривые нотки в воздухе появились, против которых Юра, конечно, ничего не имел, но уже на них и не рассчитывал. — А что бы ты хотел? — чуть-чуть мокрыми пальцами его по волосам гладит, аккуратно касаясь кожи головы ногтями и ненавязчиво массируя. Знала, как нравится ему такое, и ведь сама абсолютно ни на что не претендовала, но эта близость любимого мужчины, когда она стоит под струйками воды абсолютно нагая, туманила разум. Он ещё смотрит так глазами своими бездонными, касается широкими и тëплыми ладонями ласково, мышцы под загорелой кожей перекатываются и всё это множится на великое количество раз, когда мягкие губы граничат с колкими усами там, где касались не так и часто, вызывая волну тепла по каждой клеточке организма. — Чтобы тебе хорошо было, — ладонью по внутренней части бедра и вниз, к голени, целуя аккуратно недалеко от царапины и тут же чуть-чуть на неё дует, — чтобы не болела ножка твоя. И после этой фразы всё обрывается, Аня распахивает прикрытые от удовольствия глаза и ищет контакт с мужем. Видимо, он очень серьёзно воспринял её пожелание переместиться в спальню и решил не медлить, снимая с крючка большое розовое полотенце и раскрывая его для жены. Заметил, что никакой сменной одежды с собой она не взяла, да и смысла в ней, кажется, никакого уже не было. Натянет трусики и лягут под одеяло, всё-таки лето на дворе, а от Юры всегда жар исходил как от печки — даже в самые промозглые дни в Санкт-Петербурге Аня не могла с ним замёрзнуть, причём как физически, так и морально. Поддерживали огонёк внутри друг друга и уже не знали как иначе. — Осторожно! — хихикает и тут же за его плечо хватается, буквально вываливаясь из ванны прямиком к мужу в объятия. Всё слишком быстро, Юра только и успевает обхватить ойкнувшую девушку руками, в которых держал полотенце. И теперь между ними только эта махровая преграда и буквально сантиметр от поцелуя. Аня не сомневалась, что он поймает, доверяла ему себя целиком и полностью и то, что он ни разу это её доверие не пошатнул, вызывало невероятные чувства. От гордости до возбуждения. Их отношения уже перешли на ту стадию, когда может возбудить верность и оставалось надеяться, что это не признак старости, а лишь доказательство любви. — Убиться решила? — как бы ни пытался голосу строгости придать — ничего не вышло, разве можно было злиться, когда она такая мягкая и тёплая в него самолично вжимается? Да так, что дыхание учащается и непонятно из-за её близости или пара вокруг… Очень уж любил и смущался, когда Аня первая проявляла какие-либо знаки внимания с вполне очевидными намёками, и не всегда даже реагировать правильно успевал, ломаясь, только сильнее дров подкидывая, а не действуя по принципу «дают — бери». Вот и сейчас видел прекрасно огоньки в её карих глазах, чувствовал и руки, которые под полотенце просунула и его бëдра накрыла, пылко к себе прижимая, но не решил пока, как реагировать. — Поцелуй меня, — обдаëт горячим дыханием его губы, не решаясь коснуться первой, желая чтобы именно его это был порыв, чтобы завладел её ртом и отвлёк этим от всех переживаний, от всех мыслей и боли… Иногда казалось, что Юра умеет излечивать и работает это только с ней, когда обращался осторожно, когда проявлял заботу, сразу всё сходило на нет, оставляя только влюблëнность и благодарность. Хотелось этой терапии и сейчас, может даже без эротического продолжения, просто лишь бы рядом был и дальше, лишь бы не убирал руки с её талии, удерживая полотенце, смазанно дышал поверх губ, принимая её порыв. Аня совсем теряется в этом, себя забывает. Или же это всё же малого количества кислорода в комнате… — Тебе нужен покой, не забыла? — снисходительно улыбается, оставляя всё же в уголке её губ быстрый чмок и отстраняется, передавая Ане розовое прикрытие. Всё же выбрал тактику воздержания, да и сам здравый смысл трубил о том, что необходимо сначала подумать о здоровье, а потом и об удовольствии. Так или иначе они люди публичные, часто бывают на виду за раз у тысяч человек и нежелательно чтобы на красивом женском теле оставались шрамы. №3. Ночные интимности. Nc-17 Аккуратно кладёт ладонь на талию, выдыхая ей в открытую шею. Как приятно было наконец держать жену в руках, ощущать её дыхание и тепло, вдыхать запах волос и кожи, таять самому от близости. Пожалуй, никого на свете он не любил больше, чем её. Даже родители и дочь стояли на втором месте после этой невероятной женщины, овладевшей его сердцем и душой. Готов был терпеть сколько понадобиться, ждать встречи сколько угодно, чтобы в конце концов напиваться ею сполна, прямо как сейчас. — Знаешь, невыносимо было ездить без тебя, — шепчет это откровение и тут же нежно проводит кончиком носа за её ушком. Помнил, что ей нравится когда он касается именно там, даже без намёков на продолжение, а искренне и любовно. — А я думала, ты отдыхаешь от меня, — Аня с улыбкой прогибается ненавязчиво ближе к горячему, словно печка, телу мужа и бëдра её мягко притираются к его, прямо как они любят. — Это я так выëбываюсь, зай, когда говорю, что разлука нам на пользу, — отчего-то понесло на откровения и непонятно виной тому тёмная ночь или долгожданна супруга рядом, но слова сами отрываются от души, — на деле возвращаюсь в пустой номер и волком вою от одиночества. — Зайчик, ну ты чего такое говоришь, — тут девушка не выдерживает надрывного шёпота мужа, который, как на мгновение показалось, дрогнул, и поворачивается к нему лицом, — я всегда с тобой, ты же знаешь? Почти в полной темноте из-за зашторенного окна трудно было разглядеть черты лица, но блестящие глаза находятся сразу и они замирают, утонув в этом контакте. Его руки осторожно, но крепко держат осиную талию, скрытую тоненькой ночнушкой — Юра выжидает, не решаясь сделать первый шаг. И Аня спасает его — от дурных мыслей, от одиночества, от потребности в её губах. Поцелуй получается какой-то детский поначалу, совсем никто не спешит набирать обороты, просто касание в адрес поддержки, немое «я с тобой». — Что-то я совсем поплыл, — Юра отстраняется первый, тут же облизнув губы, чтобы скрыть неловкую улыбку. Сам от себя не ожидал, что свернёт беседу в такое русло. Не любил копаться в себе, но Аня должна была знать какого ему без неё. — Ну, ну, Юрочка, — прижимается к его обнажённой груди, обвивая руками плечи. Под гостиничным одеялом, ещё и в такой близости, становилось совсем жарко, но ей это нравилось. Нигде больше не было так хорошо, как в объятиях мужа. А его внезапное признание только ещё больше заставило сердце облиться мёдом, мысленно в очередной раз отмечая бесприкословную их связь, — ты у меня самый лучший, а я всегда жду тебя со съëмок… — Времени совсем нет, — целует жену в макушку, невольно втягивая родной запах смешанный с привычным шампунем, приглаживая ладонью её длинные волосы, мешающие сполна насладиться ощущением тела, но лаская своим шёлком. Обожал в ней всё — от кончиков пальцев до последней волосинки, — я уже и не уверен, что популярность эта так нам нужна… Тут Аня поднимает голову, с удивлением глядя на мужа, благо глаза успели привыкнуть к отсутствию света и распознать на его лице странную смесь эмоций, с морщиной между бровей и скривившимися губами. Непременно захотелось его успокоить, переубедить, наконец заверить, что всё не зря. Что не стоит тяжело выдыхать в чуть прохладный воздух номера. — Мы же так долго к этому шли, Юронька, — ладошку на его небритую щëку, чтобы посмотрел на неё в ответ, а у него только сильнее пальцы от напряжения ей в районе рёбер врезаются, — ты такой у меня молодец, как же ты сомневаешься? — На семью времени не остаётся, на вас с Лизоном, — голос какой-то глухой становится, хватка резко ослабевает, когда Аня кончиками пальцев по его линии скул ведёт, когда осторожно проходится по нижней губе, цепляя колечко пирсинга, — она правильно ведь сказала, совсем на неё забил… — Не говори ерунды, ты обалденный папа, — короткий чмок в уголок губ, с улицы доносится звук сирены, тут же растворяясь в шуме вечно живого города, — Лиза взболтнула не подумав, а ты… — Нет, она как раз таки подумала, — перебивает, уворачиваясь от вездесущих уст супруги и спускает правую руку пониже, уложив её на изгиб поясницы. — Ты сам всё знаешь, Юр, — всё-таки тянется ближе, ныряя пальчиками во влажные после душа волосы, — она так не думает на самом деле. Такого папу как ты — ещё поискать. — Дождь пошёл? — тише обычного спрашивает мужчина, тут же прислушиваясь к редким ударам тяжёлых капель о карниз. Им был необходим этот разговор, иначе со временем совесть, или ещё какое навязчивое чувство, съело бы изнутри. — Наверное, — и снова тягучий поцелуй. Аня обхватывает двумя руками его лицо, когда он жадно вдыхает воздух и позволяет себе наконец лизнуть её пухлые губы. Как же Юра скучал по такой жене — тёплой и податливой, тихой, что слышно как моросит дождь, нежной. Их ноги запутались между собой, её бёдра слишком тесно прижаты к его и ничего не стоит в одно движение подмять под себя, но Музыченко не позволяет себе этого. Лишь невольно спускается к округлой попе, оглаживая любимые формы ненавязчиво и с чувством. — Ты хочешь…? — выдыхает в поцелуй, тут же обхватывая губами пирсинг на нижней и тихонечко оттягивая его на себя. Как нравилось в супруге эта панковская натура, прущая их всех щелей, но утихающая рядом с ней. — Анька, — дыхание перехватывает где-то в груди, когда прогибается в его руках, ластится ближе и играет, играет, играет… Забыл сейчас обо всех тягостях лежащих на душе. Она вновь загасила его переживания, вновь заверила, что жизнь проходит не зря и рядом они могут быть с таким же успехом, что и раньше. — Я так скучала, Юрочка, — и сразу язычком по нижнему ряду зубов, встречая его тёплый и ловкий язык, необычайно покорный сейчас, не желающий перехватывать инициативу. Сердца бьются в унисон, в коридоре звенит тележка горничной и быстро теряется в длинном холле. Их ничего не могло отвлечь от пряного ощущения друг друга и Аня алеет от жара внизу живота, который расползается по венам, стоило лишь почувствовать твёрдое Юрино возбуждение через стой ткани. — Лиза точно спит? — его хриплый шёпот, крепче к себе за ягодицы и позволяет Ане спустится с поцелуем ниже. По подбородку и кадыку, так, что тяжёлый вздох не заставляет себя ждать и разлетается по тёмной спальне. Что же творила с ним, чертовка, нажимала на все нужные и чувственные точки, проходилась ладошками по соскам и груди, поднимала коленку выше, касаясь нежной кожей его волос на ноге… Творила, что вздумается. Все эрогенные зоны в одну собирала и Юра отвечал охотно, с нарастающим жаром. — Мне пойти проверить? — Нет, не уходи, Анютик, — крепче к себе, обнимая двумя руками и впечатываясь носом ей в щëку. Тонкая грань между желанием и трепетным откровением, не хотел отпускать её от себя ни на секунду, но они ведь приличные родители? — А вдруг не спит, зай, — оба прекрасно понимают к чему идёт дело и что нельзя проколоться, нельзя ни в коем случае расшатать детскую психику своими прерывистыми вздохами. И потому Аня выкручивается из объятий, оставляя успокоительный поцелуй и юркает из-под одеяла, ступая согретыми ступнями на холодный пол номера. Эта прохлада отрезвляет в момент — Аня оборачивается на тяжело дышащего мужа, облокотившегося уже на локти, чтобы наблюдать за её действиями и в груди ёкает. Гостиная, путь к которой лежит через небольшой коридорчик, озарена светом огней ночного города. Лиза пожелала не зашторивать окна и теперь по стенам бегали тени от фар, чем очень поспособствовали Ане. Прекрасно было видно, как девочка спит в обнимку со своей любимой игрушкой, проехавшей с ней не малое количество городов — одеяло натянуто до подбородка, а одна нога свешивается с дивана. В этой большой комнате окно закрыли плотно, чтобы не продуло ребёнка, а потому слышно было даже тихое и ровное сопение. От греха подальше Аня подправлять одеяло или поднимать ногу на довольно просторный диван не стала. Ещё нарушит детский, пусть и крепкий, сон, и не видать им с Юрой продолжения ласк как своих ушей. Возвращается девушка так же тихо, как и уходила, мягко ступая по коврам и ламинату, пока внутри приятно грело предвкушение близости. Но никак не страсть — сейчас было иное настроение, чтобы понежиться с любимым, чтобы обласкал с ног до головы как он умеет, чтобы тихо и трепетно, а не срывая тормоза и выворачивая наружу изнутри. Так, как у них давно не было в силу бесконечной занятости. Без спешки. Юра в это время лежит всё так же на спине, раскинув руки в стороны на манер звёздочки и мысленно прогоняя в голове ощущения Аниного дыхания и тела. Старался поддержать тот огонь, что воспылал в груди и ниже после её смелых поцелуев, но можно было даже не стараться — и без того желание никуда не девалось, а настойчиво рисовало картинки как они наконец воссоединятся. Музыченко всегда довольно возвышенно воспринимал их секс — пошлости отпускал не часто, а вот восхищался красотой своей жены перманентно. И сейчас, стоило только услышать осторожные шаги, как вскидывает голову, натыкаясь тут же глазами на её силуэт. Даже в потёмках Аня умудрялась приковывать к себе взгляд и вызывать слюноотделение — ткань не скрывала пышных бёдер и острых коленок, волосы каскадом падали до копчика и так хотелось запустить ладошки под подол, просто погладить, ощутить… — Всё хорошо, спит как сурок, — Аня прикрывает полностью стеклянную дверь, которая сомнительно выполняла свои функции и спешит нырнуть обратно в постель. Успела замёрзнуть пока ходила на разведку, а теперь мурашки по коже, когда снова попадает в объятия своей личной печки. Юра не ждёт — утягивает сразу к себе, укрывая одеялом почти с головой и облегчëнно выдыхая ей в шею. Ледяные ступни тут же прижимает к его ногам, вызвав у Юры шипение, а затем и смех: — Надо было тапочки надевать, зай, — всё тот же шёпот, чтобы никакого случайного эхо по комнате не разнеслось и только ближе прижимает, переворачивая Аню на бок и тут же впиваясь в улыбающиеся губы жадным поцелуем. Наседает, хоть и был уверен, что пыл сегодня не в почёте, буквально с ходу вылизывает рот, раздвигая языком пухлые губки. Одной рукой уже поднимал её сорочку выше, открывая себе всё больше доступа к нежной коже и так было сладко… Но Аня тормозит мужа, уперев ладошки в его грудь и отстраняется, вжимаясь в пуховую подушку и оставляя между их губами ниточку слюны. — Тише, тише, Юронька, — гладит по щеке, остужает, — давай не так шумно, расслабься, мы никуда не спешим. — Я знаю, знаю, — лбом прижимается к её, чтобы дыхание щекотало, чтобы осознать всю реальность происходящего и сбавить обороты, — всё боюсь опоздать куда-то, не успеть. Аня на это ничего не отвечает, а скользит по его сильной спине, по рельефу мышц и останавливается на плечах, чтобы простыми, но верными движениями помассировать напряжённое тело. Очень хотелось чтобы он перестал думать о всякой ерунде, прекратил загоняться почти без повода. Ведь всё идёт как должно, как они и задумывали и сейчас все вместе проведут время в столице, отработают важные концерты и домой, наконец к очагу спокойной жизни хоть на пару дней. — Как хорошо, — Музыченко выдыхает, расслабляясь по крупице, выравнивая дыхание. Губы беспорядочно целуют её щëки и Аня одной рукой перехватывает его за подбородок, чтобы прекратил, остановился. — Юр, мы уже так привыкли к этому бешеному ритму, — смотрит в глаза насколько позволяет тусклый свет, пробивающийся сквозь шторы, а второй рукой не прекращает осторожно сжимать и гладить плечи и спину, — давай сегодня займёмся любовью? Под ним жарко, не успевает и понять, когда он полностью нависает сверху, аккуратно вжимая в кровать и удерживая вес на одной руке. Её просьба заняться не сексом, а любовью сотворила в нём огонь. Острое возбуждение смешанное с нежностью и Юра тут же принялся мягко касаться губами её шеи и ключиц, которые она охотно подставляла под ласку. Его волосы, всё ещё влажные, чертят холодные дорожки по Аниной коже, вызывают целые стаи мурашек и вздохи одни за другим. Юра понял прекрасно чего ей хочется, стоило подумать где нужно почувствовать его — как тут же желание это исполнялось, словно муж научился читать мысли. Легонько прикусывал тонкую венку под скулой, проводил рукой по обнажëнному животику, не спеша спускаться к белью. Даже не стягивал ночнушку, просто приподняв её до молочной груди и спустя парочку французских тягучих поцелуев спускался и к ней, обхватывая губами сосочки, дразня нежные зоны своим прохладным пирсингом. Одним словом — заставлял Аню терять дыхание, задыхаясь от нежной прелюдии. Все силы уходили на то, чтобы сдерживать томные вздохи и так и рвущиеся изнутри «ах». Приходилось кусать пальчики, до рези в лёгких втягивать кислород, переполненный Юриным запахом. — Милый, — зовёт, потянувшись ближе, обхватывая рукой за шею и мазнув по загорелой коже языком, — спасибо… Сама не понимала за что и благодарит, наверное — за те чувства внутри, которые бушевали от его размеренных движений и что же будет, когда они соединяться? Соскучилась по этому и теперь, несмотря на все призывы к размеренности, жажда подкатывала, накрывая с головой. Дыхание как по кочкам, когда его ловкие пальцы цепляют резинку трусиков, и ненавязчиво, через поцелуи, Юра решает переступить черту: — Готова, зайка? — вопрос в губы, чтобы слышала только она на всём белом свете и в ответ её пальчики крепче сжимаются под лопатками. Он действительно спрашивает, словно и не столько лет они делали это смело. В темноте, под одеялом, сдерживая любые звуки — даже при всей их ответственности так тщательно не скрывались они давно. Юра не был фанатом таких актов — всегда стремился рассмотреть тело своей женщины и вдоволь потрогать. Да и Аня никогда особой скромностью не отличалась, поэтому теперь игру в приличия можно было считать лишь ролевой. Как если бы решили захватить в постель наручники, которые, к слову, бывали даже чаще одеяла, но под таким соусом любви, что и за развратный атрибут не считались. — Да, — коротко и на выдохе, собирая в кулак его влажные волосы, чтобы перестали щекотать и отвлекать от главного. Знала, что ему это движение понравится, любил когда трогает волосы, мало кому ещё это разрешал. Жарко, возбуждение по венам гонит кровь, Юра не прекращает целовать женщину под собой ни на секунду, а она теряет себя. Шире ножки, подпуская его как можно ближе, оставляя трусики болтаться на левой коленке и воздух застревает в горле, перебиваемый стоном, когда он наконец входит. Плавно и осторожно, занимая рот своим языком, мужественно сдерживая бурю эмоций и возбуждения в себе, передавая всё в дрожь рук и мурашки. Слишком туго, вздрагивают одновременно от натяжения и Аня выдаёт тихое «ай», укусив мужа за верхнюю губу и уколовшись щёткой его усов. Глубже половины никак не получалось, видимо все эти разговоры и хождения из комнаты в комнату загасили острое желание. — Боже, Аня, — звёздочки в глазах от напряжения, понимал, что нужно выйти и намочить супругу как следует, но слишком горячо в ней было и тесно. Медлит. — Мне неприятно, зай, — хнычет еле слышно, опуская ладонь с его спины на тазовую кость и мягко толкая от себя. Несмотря даже на сорванное дыхание и тут же взорвавшееся внутри возбуждение, было правда некомфортно внизу. И Юра не позволяет себе продолжить, а сразу выходит с тихим шипением и мягким «прости». Аня на это только крепче сжимает в пальцах его волосы и лёгкая боль тут же преобразовывается в удовольствие, стоит только Музыченко присосаться с осторожным поцелуем к шее, перед этим развязно лизнув свои два пальца. Картинка эта была не для слабонервных и Аня готова течь только от того, что лишь для неё подобные перфомансы готов устраивать Юра. — Расслабься, — мокро по венкам, к мочке уха, — всё хорошо, я осторожно… И вставляет медленно, как в первый раз, сначала один, а потом сразу добавляя и второй палец. Воздуха уже катастрофически не хватало, в ушах стучал только гул своего пульса и голоса друг друга. Аню выгибает над кроватью, этот темп, совсем медленный, сводил с ума, член упирался прямо в эпицентр её возбуждения, мокро тëрся головкой и соскакивал, проходясь всей длинной. Юра делал это нарочно, игриво покусывая ушко и чуть не рыча в него от отдачи жены. Наконец-то мокрая, испарина появилась даже на висках, рука сползла на затылок и продолжала держать крепко волосы, а вторая беспорядочно шарила по мускулистой спине. Это край, сейчас можно, даже необходимо. И Юра не спрашивает разрешения, а вставляет в последний раз до самого обручального кольца и выскальзывает, технично заполняя пустоту членом. Несдержанный стон слишком громко разлетается по пространству и Юра тут же, молниеносно закрывает ладошкой её рот и шепчет над ухом: — Ш-ш-ш, девочка моя нежная, — у самого голос вибрировал, как хорошо внутри неё было. Теперь всё как по маслу — до самого конца, до похабного шлепка и с задержкой. Сладкой, чтобы привыкнуть, ощутить… Её мычание и к себе ближе прижимает, грудью к груди, распуская его волосы, которые в миг каскадом падают на ключицы и приносят с собой мурашки, что аж передёргивает. — Двигайся, прошу, — первое, что произносит, когда мужчина убирает руку, чтобы держать себя на локтях и исполнить её просьбу моментально. Так, чтобы каждая венка чувствовалась, чтобы стеночки плотно облегали и Аня вздрагивала, покачиваясь как на волнах. Желание своей женщины — закон.