Joy Division — Disorder
Ноябрь за ночь в комнату проник. Мелко подрагивал в замерзших ногах и постукивал зубами. В городских легендах на Хэллоуин влезли бы ведьмы и призраки, но в жизни, наверное, их не интересовал. Билл — в джинсах, свитере — укрылся одеялом. Лихорадило. Перед тем как глотать таблетки, нужно было хоть окном хлопнуть. Интересно, а от передоза снотворным трясет? Роберт мог бы рассказать. Кто мог бы? Билл сдернул одеяло и сел на кровати. Не приснилось же ему. Не бывает таких снов — какими бы вытканными, точно на полотне кинотеатра, они ни казались, утром хватаешь сплошные нити-обрывки сюжета. А он все помнил. Только откуда на Ниболт — плато сорной травы, игл и битых бутылок, протянувшееся от церковной школы до заброшенного грузового двора — холм? И откуда в Дерри замок? Такие возводят лишь в своем воображении одиночки, которые раз в два месяца пересматривают «Ворона». А что еще смотреть, впрочем? В школе траффик хорроров на горелых дисках шел мимо него. В прокате все замусолено. Патрик как-то (с сигаретой между средним и безымянным — да кто так курит, Пат?), разговорчивый после отсоса, хвалился, что у него есть снафф. Могу, мол, предложить, если хорошо попросишь. Билл уточнил (че это?), вытер губы — рефлекс выработал после полугода не-свиданий — и просить не стал. Он поднялся. Закрыл окно и продрожал до душа. Грелся там, пока не вылечил горячку в коленях, локтях и шее. Готовый идти на улицу, чтобы времени не терять, спустился в гостиную. Даже лишние носки натянул. С кедами не собирался расставаться до снега, а там — как пойдет. Мама кивнула — выглянула из-под утренней фликсовской киношки. Он выдавил привет-мам и пошел на кухню. Есть холодеющие панкейки, поливать сиропом и запихивать в себя вместе с кофе. Фильм шептался с комнатой вполголоса. И Билл знал, что мама слышит — слушает? — звон тарелок, чашек, дверцы, щелканье микроволновки, крышки на банке с соусом. Его шаги. Любое ругательство, сказанное под нос. Шум — Билл, ну ты выключишь или нет? пять минут течет — воды. К-а-ж-д-у-ю-м-е-л-о-ч-ь. Субботние утра всегда так тянулись. Ползли-и-и и подворачивали ногу, и волочились, как бездомный с тяжелым рюкзаком на плечах, толкающий перед собой тележку. Они редко говорили. Почти не попадались друг другу на глаза, хотя, бывало, мама проходила мимо кухни, когда он завтракал, и он попросту выбрасывал остатки еды и сбегал. Сегодня не стал бы. Но даже если для него за ночь что-то изменилось, для матери с отцом — нет. Он доел, вымыл посуду и направился к выходу. В гостиной остановился. — Сп-пасибо за завтрак, мам, — проговорил он. — Очень вкусно. — Они были бы вкуснее, если бы ты встал до десяти. — Ну да. Все равно спасибо. — Пожалуйста. — Я пошел. До вечера. Она подняла бровь. Наверное, решила, что сейчас будет просить денег. Иначе не отчитывался бы. — Ладно. Не мерзни там. — Не буду. И… — Билл потер ладони друг о друга, не зная, говорить или нет. — Хорошего дня. Пока. И вылетел из дома. Стараясь не думать о том, что матери самой стоило пойти ему навстречу. Причем очень давно. День смурнел. Словно за ночь теплая мэнская осень сдала границы зиме. Листва с деревьев сползла — парковые дорожки шаркали под ногами. И хэллоуинские декорации у домов — как послепраздничное похмелье. Ветер носил за собой мусор. Но тоска осени не беспокоила. Улыбка хитрела на лице. Жизнь становится немного лучше, когда тебе есть куда идти. А можно считать, что у него тоже был первый раз на Хэллоуин? Да еще и с таким партнером. Че-е-ерт. Когда представлял, как это будет — если будет, конечно — себя не обнадеживал. Говорят, самое главное — обсуждать, мол, что нравится, что нет, как лучше. Чего ему ждать? Он-то в болтовне не силен. А с Робертом, странно, молчать не хотелось. Он умел прислушиваться. Больновато, конечно, было. Но с ним — со всеми его нормально? прекратить? так хорошо? — с большими теплыми руками на плечах и бедрах — чувствовал себя… Нет, «в безопасности» не подходит. Он ведь не боялся. Нужным? Как называется ощущение, когда ты кому-то дорог? Бывает же. Человек, с которым знаком несколько часов, знает его едва ли не лучше всех. Единственный, кому — пусть и невольно — доверил, что произошло в тот день между ним и Джорджем. Да и не только это. Вспомнить не мог, когда в последний раз так много говорил без необходимости. Удивительно. Навык не потерял. Нужно хотя бы сделать вид, что не влюбился в видение из сна. Он помешкал перед дверью — субботним утром возле больницы тоже по-послепраздничному неуютно и пустовато. Поправил отражению в стекле воротник и вошел в холл. У стойки приема прочистил горло, чтобы голос звучал смелее. — Я хотел бы навестить пациента, — даже не запнулся. — Его зовут Роберт Грей. Женщина — за волосами бейдж с именем не разглядеть — посмотрела на него. Ну что, проверку прошел? — Родственник? — Нет. Мой друг. — Если нет восемнадцати, тебя обязаны сопровождать. Не прошел. — А вы можете сказать, что с ним? — Не имею права. Прости. — А-а-а… — сжал-разжал кулаки — вдруг нашелся с ответом. — А здесь есть кто-нибудь из его р-родственников или друзей? Прошу вас, вы м-можете уточнить? И попытался изобразить очаровательнейшую улыбку, которой не откажешь. У Роберта ей научился. — Ладно. Женщина поднесла трубку к уху. После пары фраз подняла взгляд. Были бы у него когти, проломил бы от волнения стойку — так сильно сжимал край стола. — Как тебя зовут? — Билл. Билл Денбро. Опустила взгляд — еще пара слов. Посмотрела вновь. — Его сестра здесь. Но тебя не знает. Беверли здесь? Значит, все правда. Значит… — Попросите ее прийти! — улыбка сменилась на ну-пожалуйста-я-тут-ничего-не-испорчу. — Пожалуйста! — Все, — она подняла руку. — Разбирайтесь. Через минуту — нервного потирания ладоней о куртку и джинсы, ожидания около стены и запыленной пальмы в огромной кадке — в холл вышла Беверли. За ней появился Ник. Видел его раз, но запомнил по татуировкам. Оба держались напряженно. Чуть касаясь плечами друг друга, будто потерянные. Беверли сложила руки на груди в подобии объятий для самой себя. Они подошли к стойке. Женщина указала на него. Билл нервно сглотнул. Сейчас эти двое — двое взрослых! — начнут задавать ему вопросы. Они захотят узнать, какого черта он сюда притащился, захотят правдоподобных ответов, или, возможно, послать его на хер. А кто бы не послал на их месте? Пятки зачесались удрать. — Билл? Я — Беверли, — она протянула руку. — Мне сказали, ты пришел к Роберту. Он пожал руки ей и Нику. Подошвы уже пылали. И он точно знал, что язык снова собирается предать его, устроить бунт и вздернуть на рее. — Да. Мы п-познакомились не-недавно. Он… — Эй. Не нервничай так, — Беверли улыбнулась одними губами. — Я пр-росто заикаюсь. — Ой, извини. Ник его разглядывал. Дошло — изучает глаза. Проверяет, не сидят ли они с Робертом на одной игле. Или сейчас ему устроят урок о вреде того, чтобы водиться с торчком. Может, за поклонника примут. Господи, было бы ему хотя бы восемнадцать. — Ладно, — ответила Беверли. — Если подождешь минут десять, он выйдет. Билл улыбнулся. — С ним все в порядке? — Ну, жить будет. Она закусила ноготь. Потом словно опомнилась и отдернула руку от лица. — Если это можно так назвать, конечно. — Бев, — Ник положил ладонь ей на плечо. — Что? Ну что? Думаешь, он будет выполнять указания? Он просто закроется дома и сам знаешь, что будет делать. Как он меня задолбал, блин! — Беверли на выдохе провела пальцами по волосам. — Я просто устала, ладно? Я высплюсь и приду в себя. Я… Мне нужен кофе. — Поискать? — Я уже представляю, как буду звонить маме. Нет, знаешь что? Пускай сам ей звонит. «С вами пытается связаться заключенный из пенитенциарного учреждения. Желаете пр…» — Да хватит, — Ник не дал ей договорить. — Никто его не посадит. Она замолчала и потерла покрасневший нос рукавом. Потом глянула на него — Билла. — Прости. Тяжелая ночь. Билл неловко кивнул — понимаю, у самого не легче. Словно вновь прилепился к чужому воспоминанию, как шпионский жучок. Хотя что нового? Откуда в жизни Роберта место для него? Сколько у него таких парней? Беверли вон даже не стала расспрашивать, кто он и что здесь забыл. Наверное, вокруг Роберта полно фанатов-подпевал, которые даже уговаривают его а-если-я-сделаю-тебе-минет-ты-уколешь-меня-я-сам-боюсь-хочу-с-тобой-ну-давай-прошу. И еще… Посадят? О чем это они? — Вы познакомились с моим упыренком? Вы п-з-зн-кми-сь с м-им п-ренком? Втроем повернулись на голос. Роберт шел в сопровождении медсестры. Склонив голову и прижимая руку к виску, словно боялся, что иначе там что-то развалится. В джинсах, толстовке и кроссовках вместо своего крутого наряда. Скулы ярко выдавались. Кожа будто побледнела и стала тоньше, прозрачнее — на веках, как от бесконечной бессонницы, краснели капилляры. И одежда на нем висела. Беверли подошла, чтобы взять его под руку. — Я в порядке, — сказал он. — До машины дойду. — Да. Мы все знаем, что на это ты способен. — Прости, Бев, — пр-сти-Бев. Билл поднял руку. И Роберт — совершенно естественно — положил ладонь ему на плечо. Он приник. Ладно в воспоминаниях, но здесь, рядом с его другом и сестрой. Все стало таким реальным. Главное, что он жив и в сознании. И что он с ними. С ним? С Робертом удивительно легко. Один жест, и они словно не расставались. Огонь под подошвами унялся. Бежать больше не хотел. — Это — мой друг. Билл, — Роберт слегка улыбнулся. — Вы… — Я нашла тебе квартиру, — не дослушала Беверли. — Там тебе будет лучше, чем в отеле. И ближе к больнице. Твои вещи привезет Ник. — Спасибо. — Пойдем. — Прости меня. Хорошо? — Да пошли уже. Она повела его под руку. Ладонь соскользнула с плеча. То есть вот так? Все? — Эй, п-подожди, — Роберт остановил ее. — Я еще… Билл, ты поедешь? — Да пойдем уже, — прогнусавила Беверли. Билл шагнул вслед за ними. — Я п-поеду с вами. Если вы не пр-ротив. — Против, — отрезала она. — Слушай, не хочу грубить, но оставь нас в покое, ладно? — Но я… — Да какая разница? — перебил Ник. — Пусть едет. Давайте уже просто свалим отсюда? Она постояла, закрыв глаза и — по напрягшимся щекам видно — сцепив зубы. Потом махнула рукой — мол, хрен с вами. И они направились на парковку вчетвером. Беверли завела двигатель и ждала, пока Ник поможет Роберту залезть на заднее сиденье — осторожнее, наклонись, башку не ударь. Билл сел рядом с ним. Притихнув, пока они не выедут на улицу — там-то его точно не прогонят. Ситуация отдавала сюрреализмом даже сильнее, чем путешествие по дороге памяти. Он едет куда-то с тремя незнакомыми людьми. Словно без приглашения вошел в чужой дом и сел за стол, накрытый к обеду. А разве в своем доме себя чужаком не чувствовал? Роберт поддерживал голову правой рукой. Билл по привычке — неужели за ночь вырабатываются привычки? — потянулся взять его за левую, что лежала на колене, но не стал. И при Нике и Бев не рискнешь. И тронуть боялся — а вдруг заденет ушиб или ссадину? — Ник, адрес, — сказала Беверли, выруливая с парковки. — Достань, пожалуйста. Он вытащил записку из кармана. — Как будто я знаю, где эта долбаная Бангор-стрит. — Я могу помочь, — вмешался Билл. — Здесь напр-раво и до знака на Мэйн. — Ладно. Спасибо. Не зря позвали? Беверли повернула и встроилась в ряд. Билл, будто околдованный, следил за ней. Если задержится в компании Роберта, придется найти способ ее к себе расположить. — Итак, — начала Беверли спокойным тоном. — Роберт, ты тут? — Да. Я слушаю. — Я пообщалась с адвокатом. Ты еще с ним познакомишься. Он сказал, что водительские права тебе приостановят минимум на год. — Это к лучшему, — прошептал Роберт. — Заплатишь штраф. Плюс то, что не покроет страховка. Со всеми отягчающими тебе светит до двух лет, но… — она выдержала паузу. — Но ты у нас везучий. Билл следил за лицом Роберта. Тот сидел молча, с закрытыми глазами. — Второй водитель тоже превысил скорость. К тому же он был пьян и проехал на красный. Считай, что тебе дошел подарок от судьбы на день рождения. Или хэллоуинские духи любят тебя из-за названия вашей группы. Кто знает? И, конечно, не забываем, что тюрьмы и без того переполнены желающими стирать простыни и драить толчки. Боже, благослови эту страну. Так что если обвинение будет настаивать на сроке, адвокат уверен, что мы сойдемся на пребывании в рехабе. Роберт не ответил. Только опустил голову еще ниже. Билл слушал, затаив дыхание. Несправедливо ведь, если Роберт отправится в тюрьму после всего, через что они прошли. Он этого не заслуживал. Разве там ему помогут избавиться от зависимости? И представить только Роберта среди заключенных. Это ведь невозможно. Ну как он там? Но слова Бев успокоили. Похоже, о подобных вещах она без уверенности не трепалась. — Если после восстановления прав, ты попадешься за рулем в нетрезвом виде, — продолжила она, — с большей вероятностью сядешь. Можешь получить до десяти лет. И то если не устроишь аварию. Ты меня слушаешь? Десять лет в каком-нибудь ебаном Шоушенке. Ник — очень осторожно — положил ладонь поверх ее руки на руле. — Дай ему оклематься. Я с тобой согласен, но у меня самого башка трещит. — Я все понимаю, Бев, — пробубнил Роберт. — Здесь налево, — вставил Билл. Повернула Беверли медленно — скорость едва ощущалась. Роберт наверняка был ей благодарен. И за то, что прислушалась к просьбе Ника и не стала продолжать разговор, тоже. На Бангор-стрит остановились у четырехэтажки — Билл всегда называл эти краснокирпичные дома бостонскими. Теперь побывал в одном из них. Узнал, что там есть лифты с дребезжащими решетками-дверьми и молчаливой неловкостью. Пока поднимались, держался в стороне, касаясь плечом рукава Роберта. Ну не выгоняют и не выгоняют. Сейчас был и этому рад. В квартире все сочилось арендованностью. Безликая мебель, затертое пятно на ковре, запах дыма и освежителя. Полотно шкафов на кухне — серое. Тянуло хоть одну живую мелочь — куртку, пачку сигарет, ключи — бросить. Беверли стала напротив Роберта. — Тебе нужно поесть. Я принесу нам что-нибудь, — и повернулась к нему — Билли-мушке-на-стене. — Тебе взять? Не сразу поверил, что речь о нем. — Э-э-э… Да. Спасибо. Что угодно. — Хорошо. Вернулась к Роберту. Постояла, глядя ему в лицо. А затем вдруг обняла. Почти невесомо, бережно. Погладила по затылку и забормотала: — Я так испугалась. Когда Ник сказал, что ты в больнице, я думала, что не успею приехать. — Да ладно тебе, — Роберт обнял ее одной рукой. — Мы ведь переживаем. Он промолчал. Ник почесал лоб, отходя на шаг и присоединяясь к подглядыванию из клейкой мухоловки. А Билл представил себе этот звонок. Такое деликатно не преподнесешь. Особенно человеку, который ждет, что рано или поздно ей позвонят — вечером, ночью, возможно, во вполне приятный рабочий полдень — и скажут, что ее брат в больнице с передозировкой. И он в это ввязывался. Но подошвы кед — сбежать-куда-подальше — не загорелись. Наоборот. Знал ведь настоящего Роберта. Подбил его вернуться. Вроде как теперь связал себя с ним. Читал о подобной китайской традиции — если спасаешь кому-то жизнь, становишься за него ответственным. До этого утра считал ее полнейшей глупостью. А теперь отчасти понимал. Может, если получится приятеля-музыканта вытащить, и в себя поверит. Беверли погладила Роберта по виску. Рану чуть выше закрывал бинт, по-больничному аккуратно приклеенный пластырем. — Сильно болит? — Терпимо. — Отдыхай. Хорошо? Он моргнул в ответ с легким кивком, и она убрала волосы, упавшие ему на лицо. — Я могу оставить тебя на час? — Иди. Мы с Биллом тебя подождем. Беверли покосилась на него. — Точно? — спросила у Роберта. — Точно. — Я с телефоном. Звоните. — Спасибо тебе. Он обнял ее. Все еще будто в тумане, но теперь обеими руками. Беверли улыбнулась теплее — у обоих улыбки открытые, располагающие. Везет, если они предназначены тебе. С такими веришь, что все получится. — Ник тоже скоро вернется с лекарствами и твоими вещами. — Прости меня, Бев, — повторил Роберт. Она промолчала, кивая самой себе. И Билл понял — словно вдруг стал проницательнее, что словами ее прощение не заслужить. Для нее, как и для его родителей, за ночь ничего не изменилось. Разве что в худшую сторону. Но кое-что радовало. Возвращало хитрую улыбку на лицо и притупляло неловкость и страхи. Они с Робертом вновь останутся одни. Этого он ждал. А жизнь становится немного лучше, когда тебе есть чего ждать и есть куда идти.***
The Cure — The Lovecats
— Как ты? Билл перебирал ему волосы. Избегая ушиба, переспрашивая, не больно ли. Другую руку положил на грудь — словно отпечаток их сновидческой близости. Голова какая-то глупая, медленная, оглохшая. Большего, чем кровать в сумеречной тишине, сбившееся одеяло под спиной и касания пальцев осмыслить не мог. К горлу привкусом медикаментов подкатывала тошнота. Как если уверен, что блевать не будешь, но и поесть не получится. Нервы еще плескались в больничном метадоне. Ко встрече с новым обезболивающим готовились. Ничего из «реальности» со столкновения до утра не помнил. Когда стал расспрашивать, медсестра сообщила, что в больницу его привезли в сознании. И позже он не отключался, только реагировал не сразу. Задавал ей утром столько вопросов, едва способных слетать с языка, что она, наверное, решила, что у него приступ. Хорошо хоть, галоперидол не вкололи. — Роберт? — тихо позвал Билл. — Ты как? — Бывало и хуже. — А Беверли… Ты с-сейчас на чем-то? Я имею в виду, что ломка в таком состоянии, наверное, п-плохая идея. Уже начинал разбираться в его проблемах. — Бев и Ник в курсе. Не будут же они меня пытать. Я надеюсь. Билл усмехнулся. Он положил ладонь ему на запястье. — А ты все помнишь? — спросил Билл. — Вроде да. — Ну а то, что мы… — Тоже. Достижение торчка. Помнил каждый раз, когда с кем-то спал. Билл погладил его по шее. Задерживался пальцами — наверняка нашел свежие воронки. Конечно, он ведь знал другого Роберта. — Не то, что ты ждал, а? — Ничего. Ты п-поправишься, и все будет хорошо. — Я рад, что ты пришел, — сонно признался он. — Не мог не прийти! Говорил негромко, но казалось, будто Билла подключили к полному стэку и ударили им — самим стэком — по голове. Он поднес руку к губам. — Т-с-с-с. Я обожаю твой голос. Но т-с-с-с. — Прости. — Я брошу, — пообещал он. — Точно. Клиника. «Двенадцать шагов». — Бросишь, — подтвердил Билл. — Нет. Нет. Не «Шаги». Забудь. Только не эта религиозщина. Он же засмеется на втором шаге про «высшую» силу и испортит всем встречу. Да и слушать других не хотел. Наслушался уже и наподдерживался — у самого-то в окружении тоже одни торчки. Прекрасно понимал Ника и Бев. Те тревожились, что после травмы станет хуже. Привыкнет к новым таблеткам, и боль в голове и плече не уйдет. Тогда шансов слезть никаких. Сам переживал. Если не получится сейчас, наверное, никогда бросить не сможет. Да и будет ли смысл? На последнем отходняке не выбирался из квартиры неделю. Три дня не ел. На второй день отнялась рука. Минут десять не чувствовал ничего ниже локтя — страшно, как первый увиденный вживую метовый рот. Был у него один знакомый. Звали Макс. Фамилию не помнил. С диабетом. И из тех, что с кличкой (сам хоть наркотским прозвищем не обзавелся) — Зомби. Шатался все время угашенный. Стремался, что руку ампутируют, вот и колол под колени. Лишился ноги. Через год — второй. Спустя неделю умер от заражения. И из земли не восстал. Сам боялся однажды так проснуться без руки на больничной койке. Задрачивался по чистоте игл, чтобы не занести инфекцию или еще какое дерьмо. Успокаивал себя — ну у Зомби ведь был (было имя) диабет, а я здоров. Да-а-а. Чувствовал себя здоровым? Любому, конечно, хреново потерять руку, но музыканту — хреново вдвойне. Гитаристом без рук не побетховенишь — тут не получится слушать звуки фортепиано через какую-то херь в зубах. В детстве видел программу про Бетховена. Другие дети, наверное, представляли себе в кошмарах монстров — аллигатора в канализации или что из унитаза вылезет змея и укусит за задницу. А он до ужаса боялся оглохнуть. Каждый вечер в тишине прислушивался к звукам океана, чтобы проверить, не ухудшился ли слух. В программе еще и говорили, что Бетховен думал покончить с собой из-за глухоты. У самого ведь тоже вроде как глухота. Только иная. Представлял, как будет вести обычную жизнь, планировать дела, концерты. А потом вколет себе смертельную дозу, от которой не выдержит сердце. И никто не догадается. И не переживет даже доли того, что было с ним после смерти Энди. Единственное, чего боялся — просчитаться и только покалечить себя. — Роберт? Голос обеспокоенный. Билл сжал его руку. — Не переживай. Все нормально. Я просто на опиумном обезболе. Жаль, что не мог сейчас быть с ним. У пацана свои проблемы. От родителей, наверное, к нему сбежал. Не в прямом смысле, но иначе не назовешь. И Бев, и Ник наверняка посчитают Билла очередной его причудой. Не нужно Биллу в жизни такого. Мальчишка ведь просто так не отвяжется, когда поймет, что все плохо. Ради брата рисковал жизнью. Теперь собирался испортить ее ради торчка. Он постарается этого не допустить. Не манипулировать им — такими легко манипулировать, давить на чувство вины, ответственности, привязывать к себе. Слишком легко. Иногда сам не осознаешь, что перешел черту. С Биллом нужно осторожнее. Хотя бы ради него постарается бросить. — Билл? — позвал он. Тот сел ближе к нему и наклонился. — Что? — Я вообще-то очень верный. Если позволишь, меня в твоей жизни будет очень много. — Это опиумный обезбол в твоей голове говорит? — М-г. — А без него? — То же самое. — Тогда мне все нравится. Он улыбнулся, чувствуя дыхание Билла на губах. — Н-надеюсь, наш следующий Хэллоуин будет лучше, чем этот. — Куда уж лучше? Билл хохотнул. Щекоча его губы и подбородок. И перелез через него, чтобы лечь рядом с той стороны, которая не болела. Хотел сказать ему, что пока он останется в Дерри. Расследование аварии какое-то время займет. И что Билл может уйти в любую минуту — он всегда должен об этом помнить. А если Билл сам захочет, они вместе отпразднуют Рождество. Поедут в Портленд. Слушать океан у маяка и ломать брызги льда на поручнях. Гулять под пледом по пляжу в топком песке, пока щеки не онемеют от холода. А потом долго греться у огня. И Билл должен пообещать, что никогда в жизни не попробует никакой дряни. Знал же, насколько подростки впечатлительные. Особенно если будет ездить с ним на выступления. А к следующему лету ему станет лучше. Беверли когда-нибудь его простит. И он будет писать музыку, вытащив свои продрогшие кости на солнце. Биллу придется катать их — надеялся, что их с Биллом, а не кости, конечно, — по городу, когда получит права. Наверное, упрямый вампиреныш устроится на подработку — продавать мороженое у пирса или сладкую вату. Ему ведь нужны будут деньги. Ему всегда будет нужен запасной план — со временем научится не доверять наркоманам. Но он постарается Билла не обманывать. И они будут гулять все вечера и выходные. Спать на полу и целоваться, когда лиловато-голубой морской рассвет делает лица в памяти особенными. А если станет хреново, можно попросить Билла, чтобы он — шепотом, на ухо — почитал ему стихи. На концерты тоже станут ходить вдвоем. В алой темноте — так близко, как только можно в одежде. Его подбородок у Билла на макушке, руки Билла — под пиджаком. Подкалывать друг друга по пути домой. Смеяться, обнимаясь и шикая — ш-ш-ш! всех в квартале разбудишь — сам ш-ш-ш! И снова хохотать, за полночь вваливаясь в круглосуточный магазин с атмосферой, как в мистическом триллере, чтобы купить что-нибудь на ужин. А через год Биллу исполнится восемнадцать, и они съедутся. В тесной квартире на последнем этаже. Чтобы воздух накалялся, когда он будет раздевать своего любимого вампира до одного лишь черно-алого плаща на тонких плечах, а тот будет вибрировать под его пальцами, точно струны электрогитары. Жмуриться в подушку. Выгибать спину под жаркое дыхание. Будут засыпать обнаженные, с мокрыми волосами после душа. И просыпаться ночью, чтобы подтянуть запутавшееся в ногах одеяло или если в объятиях онемеет рука. Целовать в висок, прежде чем уснуть вновь. Утром спорить, кто заваривает кофе, а кто делает завтрак. Вот так все будет. Хотел сказать ему это, но медленно уплывал в сон на нотах тихих гитарных проигрышей. Скажет еще. Биллу понравится.