viola tricolor

как было известно многим советским гражданам, выходные — это такая себе маленькая жизнь, потому что именно эти несчастные два дня проходят так же быстро. в этот период можно было, казалось, свернуть горы, но сил после тяжёлой работы оставалось только на сворачивание собственного тела в ненагретую постель после тяжёлых дней — больше всех о ней мечтал затерявшийся в гуще вечерней улицы лейтенант кгб олег судаков, идущий домой с "беломорканалом" в руке и усталостью в теле. он остановился у ближайшей к подъезду лавочки, аккуратно затушил о её край сигарету и бросил окурок в мусорный бак, моля всех, кого можно о том, чтобы в холодильнике осталось хотя бы сливочное масло: он забывал сходить в магазин уже второй день подряд — заработался человек. поправив вечно сбивающуюся фуражку привычным кротким движением, олег подошёл к парадному и его чуткий нос успел уловить очень яркий запах эмали. "видать, покрасили" — подумалось ему перед тем, как он аккуратно ступил в открытый проход к лестничной клетке. стены подъезда действительно обновились: всё тот же привычный больнично-зелёный цвет, но уже более отчётливый, чем до этого, но олегу и без них забот хватало с головой. даже когда он осторожно поднимался ступенями на второй этаж, ноги ужасно гудели и просили горизонтальной разрядки даже при том, что работа у судакова в основном была в сидячем положении. тем не менее, находиться в одном состоянии полдня и после этого резко проходить два километра до дома было и не очень-то приятно. привычный, немного сладковатый, если можно сказать, советский запах собственной квартиры мгновенно утолил олеговы печали. на улице буяла ранним апрелем весна, но темнело всё ещё достаточно рано, хотя лейтенант даже и не пытался включить свет. всё потому, что с нижнего этажа опять доносился адский шум. что в этот раз выкинули эти горе-музыканты? олег осуждающе покачал головой сам себе и принялся закрывать входную дверь на ключ обратно, тихонько прислушиваясь. судя по звукам, у парней лопнули барабаны и они решили заменить их кастрюлями. прямо ноу-хау, а не инфантильное хулиганство. пару лестничных пролётов, и кгбист уже вовсю стучался к своим безалаберным знакомым... олег уже полгода как задавался вопросом, почему он их до сих пор не посадил, и ответ всегда находился сам собой — они просто не дадутся, звучит глупо, но правдиво: этих двоих ничем не убьёшь и не наебёшь. дверь открылась, противные, лязгающие звуки жестянок стали громче, а перед лейтенантом выросла остроугольная фигурка летова. взъерошенный юноша почти развернулся, но был бесстыдно схвачен олегом за спрятанное за отросшими патлами ухо. кастрюли утихли, но вместо них заорал егор: — блять, лейтёх, ты же не чмо позорное, так чего за уши, как дрысню какую-то, хватаешь? ану пусти! — а против вас больше никак не попрёшь, — строго ответил судаков, как к пойманному егору подбежал кузьма, — о, и тебе не хворать, на выход давай, в милицию вас поведу... как только он услышал слово "милиция", кузины глаза даже за очками стали походить на пятаки. он, пихнув ногой дверь и побежавший за уже держащим курс на участок олегом, затарахтел: — ну ты чего, как не свой, а? ну михалыч... ну не надо! раз поиграли, да и чего с этого случится? марс с неба упадёт? — не знаю, как марс, но у меня голова скоро в валун превратится с вашей самодеятельностью, раз даже в единственный выходной отдохнуть как следует не могу, — гнул своё судаков, ведя летова уже за ворот футболки, — мне это надоело. я терпел, в положение входил, думал, что вы успокоитесь... — а хуй тебе, не успоко... — вставил свои пять копеек егор и тут же получил смачный подзатыльник, — ай! ну ты силу не применяй, а?!.. — а, может, мозги вам вправлю, — ядовито усмехнулся олег и завернул в переулок, где возвышалось двухэтажное здание отделения милиции. — о, пришли! теперь будете знать, куда сдаваться сразу... кузьма, будь добр, открой дверь, не вертись хвостом вокруг меня, всё равно в обезьяннике ночь проведёте. как только вход стал доступен благодаря виноватой рябиновской руке, олег вошёл в помещение и принялся искать глазами дежурного, но, несмотря на то, что было только восемь часов, на положенном месте не было никого. жилка на виске лейтенанта опасно запульсировала, предвещая вспышку гнева. он понёсся на второй этаж, таща за собой не менее злого егора и кузьму, но и там не было никого... лишь от одной приоткрытой двери неизвестного кабинета исходила чёткая полоска света. олег злобно подтолкнул дверь ногой: — и почему я за вас, милицейских, всю работу делать должен?! мне и так забот хвата... — и застыл на месте в диком смущении, да в таком, что даже отпустил егора из крепкой хватки. — ой... причиной его немого стыда послужили двое сидящих над кроссвордами милиционеров. одно лицо он знал: прапорщик димка, его хороший знакомец, которого он лелеял и даже помогал с училищем, но его больше интересовал второй человек, точнее, вторая. напротив кузьмина, осторожно склонившись над газетой, сидела ещё одна работница милиции. осторожные вихри на её голове говорили о её буйном молодом нраве, а сама она даже на клочок бумаги глядела со всей строгостью. судаков не помнил, чтобы среди прапорщиков была такая девушка, и он очень сильно замялся, когда понял, что подмочил свою репутацию своими же покрикиваниями перед новым лицом, да ещё и таким. у олега так стремительно перехватило дыхание, что он даже не обратил внимание на решение головоломок на рабочем месте, а лишь просто стоял в проходе возле двух затасканных провинившихся приятелей: — я... э... — он ещё больше растерялся, когда увидел, что взор холодных карих глаз метнулся прямиком на него, но вдруг юная участковая начала смеяться. или вид неожиданно растерянного гэбиста, или смеющихся над ним дебоширов заставили её почти залиться, как звонкий колокольчик, но она тут ж попыталась взять себя в руки. — простите, я, это... ну... кузя, видимо, тоже знатно засмущался, но вовсе не от вида милиционерши — он неприлично внимательно рассматривал её напарника с задорными, мушкетёрскими усами и тихо втягивал ноздрями воздух, будто его не хватало. это должно было смутить многих в этом кабинете, но каждый был увлечён своим: олег — участковой, кузьма — знакомым лейтенанта, а летову просто было не до этого и он очень злобно впился глазами в переносицу лейтенанта. — о... — хохотнул кузьма, поглядев на олега с очень жирной подковыркой, — поплыл михалыч! — здравствуйте, олег михайлович! что у вас, беда какая? — складывалось ощущение, что он говорил это не самому лейтенанту, а рябинову, потому что он смотрел именно на этого неуклюжего юношу, заливая его румянцем ещё больше. олег наконец собрался на ответ, но выдавил из себя только: — да вот... ну... э-э... тишина, царившая в сию минуту, давила на уши больше криков егора в его собственных песнях. видимо, находиться в ней музыканту пришлось сложнее всех, и именно поэтому он решительно встал в позу — руки на груди и сердитый взгляд исподлобья на судакова: — сколько ты ещё здесь топтаться будешь, лейтёх? не еби вола, пошли давай... — сидеть, — напыщенный монолог прервала возмущённая сквернословием егора блюстительница порядка, — никто никуда не пойдёт. вы, гражданин, коль пришли и сказать ничего не можете — садитесь и пишите. а вы, — она метнула холодный взгляд на двух оболдуев, — не вздумайте мешать. "с характером..." — пронеслось в затуманенной голове олега, когда он осторожно брал с её рук авторучку и пытался что-то написать. буквы плыли перед глазами и страшно скакали, а заявление не шло только потому, что вместо слов у него в разуме проносились тяжёлые миндалевидные, чем-то манящие глаза. тем не менее, он уже в участке и привёл в него причину своей сегодняшней раздражительности, так что писать поневоле пришлось. пока лейтенант справлялся со внезапным порывом дофамина за листом бумаги, егор уселся на какой-то табурет в углу, протянув вперёд ноги в неизменных кедах и хмуро скучая, а рябинов уже вовсю помогал решать кроссворд миловидному прапорщику — вот так туниядцам умственный труд и прививают. наконец олег закончил и, вовсю пытаясь запомнить вид очаровательной участковой, отдал ей заявление, легко дотронувшись к её строгим кистям рук. она кротко кивнула и принялась читать написанное, внимательно вглядываясь в бережный, узловатый и мягкий почерк лейтенанта. судаков невольно засмотрелся на её налитые уста и сосредоточенную морщинку между бровями, когда девушка читала. спустя минуты она одним движением отложила бумагу в сторону и снова пронзила олега своим упрекающим взглядом: — ну, ясно, больно буйные: не вы первый, не вы последний с такой проблемой пришли. и чего вы добиваетесь по отношению к ним? чего хотите? олег, вслушиваясь в каждое сказанное ею слово, опять выдал то, что было у него на уме: — вас... то есть, вас... на кофе пригласить... ну, попить, знаете... — уже поуверенней предложения составляете, продолжайте в том же духе, — милицейская саркастично дёрнула бровью. — а на счёт предложения я подумаю, может быть, вы сами тот ещё преступник. — да какой же он преступник, если он лейтенант кгб, дорогая? — дима осторожно обернулся к ней, ударив по слуху олега дружеским обращением, — мы с ним с моего десятого коридора знакомы... — в таком случае... ладно, расскажете мне про этих двух, — она кивнула головой в бок музыкантов, — а ты, дима, будь добр их закрыть, пусть посидят, над жизнью подумают часик-другой, за ум, может, возьмутся. большего разочарования ничьё лицо, кроме диминого в этот момент, кажется, не излучало. он тяжело вздохнул и тихо спросил: — как это, "закрыть"? может, предупреждением отделаемся, а?.. — эх, димитрий, нельзя тебе в милиции работать! — участковая встала из-за стола, и, потрепав прапорщика за локоны и при этом зачем-то прихватив свою сумку, упёрлась руками в стол у всё такого же потерянного олега, — а вы чего сидите? неужто не пойдём никуда? — а ты куда собралась-то, незабудка? — да вот, с бдительным гражданином кофе попью, и сам помнишь... тут неожиданно очнулся уже начинающий дремать летов: — с ним-то, и кофе пить?! да он больше пиздит, чем пьё... — а вы почему до сих пор не в обезьяннике? или вам особое приглашение нужно? — резко оборвала его милиционерша, и так, что здесь замялся даже егор и просто молча уставился в пол, сморщив от злобы крючковатый нос. — идёмте скорей... дима, проследи за ними, я тебя прошу! — всё сделаем в лучшем виде! — юноша добродушно и шутливо отдал честь перед тем, как дверь в кабинет закрылась с небольшим щелчком, а за ней послышалось приглушённое: — итак, товарищи, третья по счёту планета солнечной системы, пять букв... — ой, ну вас с вашими ас-астрологиями... — это астрономия, товарищ рябинов. — да хоть космонавтика, не знаю я! а, земля... точно... *** так, как многие общественные учреждения закрывались достаточно рано, вариантов на то, где можно было попить чего кофейного вприкуску с чем-то сладким, было крайне мало, если только не один: олег решил повести стражницу порядка через квартал к единственной работающей до десяти булочной, где заодно разливали вкусный чай и пиво, если везло. многие булочные в больших городах имели при себе высокие столики без стульев, что позволяли есть стоя и тратить меньше места, и пока лейтенант угощал свою "коллегу по цеху" крепким кофе и провожал к закусочной, у него немного развязался язык и он даже смог обрести некую уверенность в себе, что позволило олегу спокойно стоять напротив этой милицейской нимфы и непринуждённо болтать с ней о том и о сём вместо положенных анархистов, боясь сделать что-то лишнее: — вы знаете... вы мне напоминаете фемиду. знаете, кто это? — отчего ж не знаю? — девушка отпила немного кофе из чашки и выразительно посмотрела на судакова, слегка приподняв подбородок, — греческая богиня правосудия. крайне польщена тем, что вы смогли меня сравнить с ней, спасибо, но мы же не за этим сюда пришли, правда? — а за чем же? у меня хлопот с такими товарищами много, а если я буду говорить про этих раздолбаев и здесь, то вообще с ума сойду... и вас тоже сведу, между прочим, — почему-то девушку после этих слов пробило на робкую улыбку: — да я уж понимаю, раз они у вас, как вы написали, и на кастрюлях играли, и пьяные перфомансы во дворе устраивали, — она одним глотком осушила всю чашку и уверенно отставила её в сторону, — но, как вы говорите, не об этом. вы хоть о себе расскажите, а то сколько вместе находимся, а мы всё про меня и про меня. не годится! олега такое заявление поставило в небольшой тупик, ибо он крайне не привык рассказывать о себе кому-либо, да ещё и таким смышлённым девицам. он набрал побольше воздуха в лёгкие и выдал его разом за тяжёлый вздох: — о себе, значит? да что ж тут о себе говорить... я сам из новосибирска, но жил много где. в кемерово, в омск вот переехал, отпахал десять коридоров, высшее получил и в армию ушёл. после армии дослужился до кгб на свою голову: думал, девиантов отлавливать буду, всяких антисоветистов, а по итогу отвешиваю по первое число вот таким вот пассажирам патлатым, которые везде визжат о том, как союз не любят, какие советы плохие... но эти умные хотя бы, с ними потолковать про всякое можно, шумят только. ну и всё... живу один, с котами не дружу, но дружу вместо них с анархистами, а лучше бы с котами! — он тихо засмеялся, и его смех задорно подхватила участковая, согревая его сердце: — это точно... — её глаза перевелись на висящие в булочной часы и тотчас широко раскрылись. — батюшки! мне же на поезд надо!.. олег неслыханно удивился: какой-такой? — поезд? могу ли поинтересоваться, куда путь держать будете? — да так, к маме... она сама в новосибирске живёт, а я вот навещаю время от времени, как раз пару выходных выпали. идея в голову олега пришла сама собой: — у меня "волга" рабочая есть, тут пройтись немного, могу вас подбросить... а чего бы, собственно, такую интеллигентную советскую личность не подвезти, а? — он снова смог вызвать улыбку на лице новой знакомой, и она тут же принялась смело отмахиваться: — скажете тоже, интеллигентная... — да как это, разве нет? вы – первая на моём жизненном пути, кто знает греческих богинь, так что, считайте, что вы в выигрыше, — судаков осмелился положить руку девушке на плечо, но она осторожно выудила его из тёплой ладони и внимательно взглянула на него с небольшим вздором: — а чего вы это вдруг руки распускаете? мы люди советские, приличные, а при первой же встрече чужих девушек за плечи трогать не положено, — олег был приятно шокирован таким обжигающим нравом милицейской, и поэтому, втихую обливаясь румянцем на щеках, вышел из булочной и повёл её сквозь дома, пытаясь сменить тему: — может, чего-нибудь о себе расскажете ещё? о том, что мама в новосибирске живёт, я уже узнал. — да мне так-то и рассказывать больше нечего, ровным счётом так же, как и вам о себе, да и случай не очень подходящий... куда ж в суматохе рассказывать-то? — её горящие тёмным янтарём глаза вновь взглянули на идущего рядом лейтенанта. — давайте уж, когда приеду и проблему с вашими подлецами решим, а? — мне кажется, димыч уже всё вместо нас решил да и отпустил их по-доброму, по-здоровому... или они от него сбежали, с его ребусами-то! — молодые люди снова задорно рассмеялись, даже не заметив, как быстро они дошагали до чёрной, присущей кгбистам "волги". олег смущённо добавил: — вы извините, она немытая немножко, надеюсь, это не проблема... — совсем нет! в темноте не видно, поверьте, — работница милиции уверенно стояла у передней пассажирской двери в идеально ровной стойке и вежливо ждала, пока лейтенант откроет машину. её буря на голове развевалась на ветру и показывала обрамленное волосами у висков бледное лицо с достаточно выразительными скулами и строгими чертами лица. судаков, вновь с упоением засматриваясь на сие чудо, открыл ей дверь и жестом пригласил её сесть. она лишь наклонила голову вбок: — ну что вы, я и сама бы открыла! не маленькая же. — да уж позвольте поухаживать за вами маленько, — робко усмехнулся лейтенант, закрывая за ней дверь и аккуратно усаживаясь в салон. пару простых движений левой ногой у сцепления и рукой у рычага коробки передач, украшенного какой-то розой, что была залита смолой, и "волга" мягко тронулась с места, постепенно выезжая со дворов на главную дорогу. в отличии от рабочего "бобика" димы, в машине олега не было ничего примечательного: всё строго и со вкусом, а из украшений в автомобиле была только та самая роза на рычаге, но зато сами сидения были оббиты кожей приятного бежевого цвета, да и на саму машину смотреть было очень приятно — видно, что в ней ездит исключительно деловой человек. — второй поворот налево, и проехать ещё километров тридцать... — я знаю, голубушка, — олег осторожно попробовал назвать участковую чем-то, что было похоже на обращения кузьмина – авось, понравится – и, завидев периферийным зрением благоприятную улыбку на её лице, он очень обрадовался, но, конечно, в глубине души, — может, хотя бы сейчас что-нибудь расскажете? — видимо, вам, товарищ лейтенант, нужно два раза разжёвывать, — мягко упрекнула его девушка, отчего тот зарделся ещё баще, — по приезду сходим куда-нибудь, если уж на то пошло, и поболтаем. сердце судакова нежно затрепетало потому, что он понял то, что милицейская, по своей, сути, подумала о ещё одной возможной встрече, и ехать даже стало как-то веселей. остальной путь до вокзала прошёл за рассказами о том, как он в первый раз задержал своих горячо любимых соседей, как случайно застал кузьму за разглядыванием журнала с накаченными бодибилдерами и как он с егором однажды чуть не спалили ему кухню во время исправительных работ, что пошли ему больше на вред, чем на пользу и раззадорили летова и рябинова ещё больше. эти непринуждённые рассказы очень рассмешили девушку и срывающийся на смех голос олега постепенно чередовался с её заливистым хохотом, побуждая судакова на новые истории. дорога, к большому сожалению олега, закончилась крайне быстро и незаметно: впрочем, хорошего понемногу. пришло время выходить, и, когда девушка взяла с собой свой скромный багаж, олег мягко подступился к ней: — на перроне темно, а я на своей работе-то наслышан о всяких нехороших вещах, которые в темноте и совершались. давайте-ка я вас проведу и сумку вашу понесу? если, вы, конечно не против... — я-то не против, но я свои вещи и сама донести способна, иначе зачем мне со слабыми силами в милицию идти? — спокойно отчеканила милиционерша. олег, вновь смутившись от её слов, осторожно зашагал рядом. — мне всё равно недалеко, не беспокойтесь, вон туда... пожалуй, она была первым человеком, при котором судаков отчаянно стеснялся закурить. он поглядывал на пачку "беломора" из раза в раз, но упорно отказывал себе в курении, будто он — мальчишка, которого она звонко отчитает и притянет за ухо к родителям, как он егора в участок милиции этим вечером. впервые за вечер между ними обоими повисла тишина, но она было вовсе не гнетущей, а очень даже приятной и уютной: всё-таки, хорошо, когда с человеком прекрасно не только говорить, а и молчать... когда два силуэта в ночи дошли до нужного перрона, к ним тут же, как по команде, подъехал, постукивая колёсами, поезд с привычно оббитой синей краской и числом "три" на вагоне. — я пробыл с вами только один вечер, а мне совсем не хочется прощаться, и такое бывает, ха-ха... — тихо промурчал олег, когда его симпатия с первого взгляда поднималась по ступеням. — можно узнать хотя бы ваше имя? она на секунду остановилась и, смущённо заправив выбившуюся из буйной копны прядь за ухо, молвила: — я аня, очень приятно. — а я олег... ну, привет! — олег широко махнул ей ладонью на прощанье, перед тем, как его новая знакомая, улыбаясь, исчезла в темноте вагона, а через несколько минут поезд снова тронулся и, всё так же умиротворённо стуча колёсами, вынуждал олега упорно стоять на перроне и провожать себя долгим, долгим взглядом...