Злая Сила, или могила Миранды Браун

— Чувак, тебе подрочить, что ли, или отсосать? — без доли смущения спросил огненно-рыжий мальчишка, тряхнув головой, чтобы убрать надоедливую отросшую чёлку с глаз. Приняв молчание за согласие, он привычным для себя жестом потянулся к ширинке брюк мулата, сидящего за рулём чёрного «Империала» (который, к слову, пытался вскрыть с помощью веревочной петли десятью минутами ранее). Но не успел он дотронуться до бедра мужчины, как на его кисти, будто браслет наручника, сомкнулись толстые длинные пальцы. — Не сегодня. Под твоими ногтями можно картошку сажать. Водитель улыбнулся, обнажив щербинку между передними зубами. В его запредельно низком, но на удивление звонком голосе отчётливо слышались металлические нотки, но при этом он был глубоким, обволакивающим и завораживающим. Его хотелось слушать ещё и ещё. Впрочем, и в самом замечании мальчик не заметил ни осуждения, ни брезгливости. Незнакомец умудрился произнести эту фразу по-родительски мягко, с такой интонацией, с какой к несостоявшемуся угонщику никто никогда не обращался. Ему стало неожиданно уютно рядом с этим человеком, несмотря на то, что он видел его впервые в жизни — и вместе с тем неимоверно стыдно. Нет, не за недельную грязь под ногтями, не за непристойное предложение, и даже не за попытку угона автомобиля. Честно говоря, он и сам не до конца понимал, за что. Поэтому, вжавшись в переднее сиденье, парнишка уставился на собеседника. Как кролик на удава. Тип, стоит отметить, и впрямь был необычный. Очень худой, и, судя по тому, как упирались его острые колени в приборную панель, — высоченный. Но при этом он ни разу не походил на подавляющее большинство обитателей Скид Роу*, измученных непрерывным курением крэка и ежедневными героиновыми инъекциями. Да и его новёхонький чёрный костюм (вероятно, из самой что ни на есть натуральной шерсти) явно был сшит на заказ или куплен где-нибудь в бутике, вроде тех, что на Родео-Драйв**. Местные такого тряпья не носили — не по карману, да и никуда в этом районе в нём не пойдёшь. Стащат с мясом, не успеешь порог переступить. Кожа мужчины, чуть светлее молочного какао, была совершенно чистой: без нарывов, язв и пигментных пятен (по крайней мере — на лице, а это уже говорило о многом), да и зубы, вроде бы, все были на месте, хотя навскидку ему смело можно было дать лет тридцать пять, если не все сорок***, что для этих мест — большая редкость! Лицо незнакомца врезалось в память мгновенно. Скуластое, широкое, с вздёрнутым, как у летучей мыши, носом-пятачком, большим ртом, и круглыми, глубоко посаженными, с тонкой паутинкой морщин вокруг, глазами ярко-фисташкового цвета, делавшими его обладателя похожим на сову. Создавалось странное впечатление, будто все части этого лица украдены у абсолютно разных людей, но тем не менее, всё вместе выглядело демонически-красиво. Длинные дреды разной толщины, собранные в гигантский пучок на затылке походили на змеиный клубок, дополняя образ. Поскольку все темнокожие Лос-Анджелеса, хотя бы те, которых мальчишка знал лично, предпочитали носить афро по последней моде, он сделал вывод, что его новый знакомый — из приезжих. «Наверняка из Нью-Йорка. Ишь какой напомаженный! Голубок, как пить дать!», — заключил он про себя. Длинная шея мужчины была увешана цепями, амулетами с клыками и белыми черепушками мелких зверьков и птиц. И, как ни странно, всё вместе: и дорогой, неуместный для прогулок по Скид Роу, костюм, и дреды, и вся бижутерия, — не делало образ карикатурным и китчевым. «Приезжий» походил на волшебника или шамана. Парнишка внимательнее разглядел его жилистые огромные ладони и пальцы в серебряных массивных кольцах, расписанных какими-то символами. Ручищи, надо сказать, были как у фермера, но судя по мягкости кожи и ухоженным блестящим ногтям, незнакомец видел поля или пастбища разве что из окна собственной машины. Это наводило на весьма неприятные мысли: что забыл в неблагополучных трущобах презентабельный богач, — но тем не менее, паренёк не хотел высвобождать руку из пальцев незнакомца. Почему-то он абсолютно не чувствовал себя в опасности. «Музыкант, что ли? Руки сами за себя говорят. Не гитарист, это точно, с такими-то лопатами один пердёж от струн. А вот пианист или басист из него вышел бы первоклассный! Наверное, поигрывает где-нибудь в джазовом ансамбле, а потом, набухавшись каким-нибудь Далмором****, трахается всласть!» — рассудил он. — «Но чем, интересно, на такое корыто заработал? Явно барыжит, да по-крупному! Биржевые магнаты по нашему району не шатаются!» — Нет? Мужик, если ты хочешь поехать в отель, то я знаю парочку, где не будут задавать лишних вопросов, но учти, цена будет другой! — Дэйв, предложение, конечно, было бы очень заманчивым, будь ты лет на пять старше. Я не по малолеткам, — услышав свое имя, подросток тут же начал воровато оглядываться по сторонам и инстинктивно пригнул голову, придвинувшись ближе к водителю. — Так ты за… конфетами? ***** — прошептал он. Дэйва совершенно не удивило, что таинственный незнакомец знает его имя. В определённых кругах от Лос-Анджелеса до Ла-Месы, что в округе Сан-Диего, многие знали «Опасного Дэйва». А раз этот хлыщ — тоже, значит он в курсе о товаре. — Фух… Я думал, уже не предложишь! А какие у тебя есть? Шоколадные? Помадки? Монпансье? Лакричные? А может, леденцы?! — с каким-то неподдельным детским восторгом и оживлением затараторил модник. У него даже глаза заблестели. — Ты ебанутый?! — рявкнул Дэйв, насупившись. Он не хотел грубить, но не знал, как по-другому среагировать на такую ситуацию. Он по-настоящему напугался. Чего этому типу вообще надо? Ни «конфеты», ни интим его не интересовали, а значит он — сто процентов легавый! Надо же было так вляпаться! Теперь ему точно светит колония! И сдался же ему этот чёртов «Империал»! — Я?! — искренне изумился незнакомец, — Ты предложил мне конфеты, я захотел купить! Признаться, сладкое люблю, а у тебя этого добра полны карманы. — Подмигнул он Дэйву. — Чё? — растерялся мальчик, и не сводя глаз с чудака, похлопал себя по карманам джинсов. И действительно! Они вдруг стали тяжёлыми и пузатыми, хотя в автомобиль он залез с пустыми. Товар он прятал тщательнее. Округлив глаза, Дэйв принялся доставать из них разноцветные леденцы на палочках в слюдяных прозрачных обертках, карамельки, плитки шоколада разных размеров, степени горькости и пористости, тянучки, расписанные вручную жестяные шкатулочки монпансье, печенье с нугой, баночки желеек «Джелли-Белли» и бесконечные горсти разноцветного шоколадного драже. Челюсть Дэйва отвисла чуть ли не до пола! — Беру всё! — Мужчина залился странным кашляющим хохотом, а в его увитых кольцами пальцах откуда-то из воздуха материализовалась увесистая стопка стодолларовых купюр. — А если серьёзно, Дэвид Скотт Мастейн, то, что ты спортом занялся — похвально, но бросай-ка ты лучше свои «конфеты» и возвращайся в музыкальную школу, тогда, глядишь, чего и добьёшься! Еврейским Пабло Эскобаром тебе всё равно не стать, — серьёзным и холодным тоном произнёс чудак, проведя пальцем по зелёной стопке, отчего купюры громко зашелестели. — Мужик, ты… ты следил за мной что ли?! — еле выговорил дрожащим, тихим голосом Дэвид, не прекращая выгребать сладости из карманов. Допустим, он узнал его уличное погоняло, допустим — даже выведал полное имя и то, что Дэйв записался в школьную бейсбольную команду в прошлом месяце, но вот о том, что тот занимался музыкой аж три года назад, до их с матерью и сёстрами переезда в Лос-Анджелес к тётке Сюзанне, знали очень немногие. Хоть он и старался отгородиться от реальности происходящего, даже бездонные карманы конфет удивили его меньше. — Да, — спокойно ответил тот. — Ты хочешь меня… убить? — сглотнув комок в горле, спросил Дэвид. Других вариантов насчёт этого психа у него не оставалось: следил, сорит деньгами, ничего не требуя взамен, явно же не по доброте душевной! — Совсем наоборот. — В каком, сука, смысле?! — не выдержал мальчишка, хватаясь за ручку двери. — Видишь ли, ты уже умер, Дэйв. Тебя застрелили где-то полчаса назад, — равнодушно отозвался мужчина, глядя куда-то вдаль. В последних лучах красного, заваливающегося за океан Солнца, в которое будто бы тоже кто-то выстрелил, окропив кровью всё небо, Дэйву показалось, что один из мягких шнурков-дредов на голове волшебника (теперь-то в этом точно не было сомнений!) вдруг зашевелился, и медленно извиваясь, пополз прямо по его плечу, с каждым плавным движением обрастая чешуйками. Это же гадюка! Самая настоящая гадюка! — Ш-ш-ш! Он зажмурился, в надежде, что когда вновь откроет глаза, всё исчезнет: и мужик со змеями на голове, и его треклятый Крайслер «Империал-ЛеБарон», и конфеты, и даже «котлета» баксов пусть катится ко всем чертям! Но, открыв глаза, он понял, что всё так же сидит в салоне напротив «хлыща из Нью-Йорка», в его же чёрном «Империале», разве что его дреды снова были из волос. Но мальчик вдруг почувствовал пронзительную, парализующую боль где-то в районе лёгкого, и что его футболка вместе с клетчатой рубашкой поверх неё полностью намокли. Он коснулся солнечного сплетения трясущейся ладонью — влажно и тепло. Чёрт, так быть не должно. Он взглянул на неё — кровь! — А-а-а! Выпусти меня! Выпусти, урод! Пожалуйста, нахуй! — забился он в истерике, барабаня то в переднее стекло, то в дверь, то по предплечью колдуна. Слёзы сами хлынули из глаз. Шаман, не обращая никакого внимания на состояние Дэйва, заговорил: — Ты не помнишь, как оказался в салоне, Дэвид? — его голос подействовал на мальчика, как успокоительное, и он затих, уставившись на незнакомца. — Ты пытался вскрыть машину, а тут — копы, подоспевшие по твою, Дэвид, душеньку. А как ты думаешь, почему они там оказались? — Я хотел угнать… — А вот и нет. Мой «Империал» тут ни при чём. Поставщик тебя сдал — ты малолетка, тебя надолго не посадят. А посадят — не велика потеря! Он найдёт ещё десять таких же доморощенных Майклов Карлеоне*******. Итак, полицейские приказали тебе сдаться, но ты продолжал копошиться в двери, и тогда… — …они решили стрелять на поражение. — Ага. Того, кто тебя «обезвредил», зовут Билл Брукс, если тебе это интересно. С этими словами колдун уставился за спину Дейва, в окно автомобиля, и тот развернулся, понимая, что тоже должен это увидеть. На тротуаре лежала распластанная в неестественной позе угловатая фигурка худенького подростка в красной клетчатой рубахе, что была велика ему на несколько размеров. Её ткань уже успела полностью пропитаться кровью. И без того бледная кожа бедняги сейчас стала мраморно-белой, почти слившись с футболкой, которую так старательно кипятила в ведре всё утро тётка Сюзанна (в этот день должна была нагрянуть социальная работница с проверкой). Рыжие волосы напоминали пламенеющий нимб, а оранжевые конопушки — слёзы такого же умирающего солнца. Вот только солнце завтра воскреснет, а он… уже нет. Распахнутые в немом удивлении и испуге карие глаза казались кусочками янтаря, в которых, словно древнее насекомое, навечно застыл закат. Дэвид напоминал сам себе сломанную и выброшенную марионетку. Где-то вдали, в переулке, плакали полицейские сирены. — Кр-расивая смер-рть, вер-рно? — То ли ехидно, то ли с восхищением произнёс из-за его спины шаман. — Сейчас приедет судмед, фотограф, тебя заснимут, и ты станешь второй Эвелин МакХейл******! Готовься проснуться звездой! Точнее, не проснуться, но теперь-то уже какая разница. Ты же мечтал о славе, так вот, любуйся! — Нет, нет, мне… мне ещё рано! Что, что я должен сделать, скажи! Только скажи, я готов на всё! В музыкалку вернуться? Вернусь! Хоть завтра! Честно-честно! Мне рано Туда… Правда рано! Мама, сестрёнки одни останутся… — Дэвид в отчаянии вцепился в лацканы пиджака колдуна, а тот с ухмылкой отбросил его руки. — Э-э-э, нет, Лисёнок, одной музыки уже маловато будет! Сослужишь мне службу… — Что угодно! — перебил его Дэйв. — Ну, вот и умница, сразу бы так! — похвалил шаман и выхватил из воздуха, как и стопку банкнот ранее, посох с вороньим черепом вместо набалдашника. Стоило только коснуться им Дэйва, как кровавые пятна тут же высохли и испарились, а мальчик шумно втянул в себя воздух, согнулся пополам, закашлялся, и громко, часто задышал, словно только что вынырнул с большой глубины. Чтобы убедиться, что ещё не сошёл с ума, Дэвид кинулся к окну машины: ни его окровавленного тела, ни полицейских машин с каретой «Скорой помощи», ни столпившихся над ним легавых больше не было. И почему-то он почувствовал облегчение от мысли, что младший сержант Брукс не попадёт через год в психбольницу из-за попытки суицида, не в силах вынести обвиняющий взгляд мёртвых янтарных глаз, следящих за ним в каждом кошмаре. Хотя понятия не имел, откуда всё это ему известно. Дэвид принялся ощупывать себя, щипать, шлёпать по собственным щекам и коленям — живой! (Хотя и тёплая кровь на футболке пять минут назад была такой же реальной). Живот неприлично громко заурчал. — Голоден? — прервал молчание маг. — Нет… — соврал Дэйв. — Не обманывай, ты далеко не первый воскрешённый на моём веку. Поехали — накормлю! — Угу… — Машинально кивнул мальчик, не понимая, чего теперь ожидать. Раздался рёв мотора, и автомобиль полетел прочь из трущоб, оставляя позади покосившиеся дома и сливающиеся в одно разноцветное пятно туристические палатки, выставленные вдоль бульвара. Некоторое время оба молчали, а потом Дэйв решился спросить: — Так… а что мне делать-то надо? — А, да сущие пустяки, на самом деле! Не переживай. Так — проследить кое за кем, а потом привести этого самого кое-кого ко мне. Справишься, Лисёнок, я даже не сомневаюсь! — непринуждённо подбадривал водитель, будто речь шла о покупке молока в супермаркете. — М-м-м… понятно! — съязвил Дэйв. — Приятно иметь дело с таким клиентом. — О, сарказм! Совсем ожил, стало быть! Дэвид рассчитывал, что его сейчас повезут в какую-нибудь забегаловку вроде «МакДональдса» или «Бургер-Кинга», но «Империал» чёрной молнией проносился мимо каждой из таких вывесок. И почему-то от этого становилось тоскливо. В привычной обстановке закусочной, пропитанной запахом дешёвого мяса и горелого масла, Дэвид чувствовал бы себя увереннее. Они ехали молча до тех пор, пока автомобиль не промчался по бульвару Сансет и не вывернул прямиком на Беверли-Хиллз! Миновав череду чистых улиц, вдоль которых, вместо палаток, цвели белые азалии, автомобиль наконец припарковался возле Е-образной громадины «Беверли Уилшир», отчего Дэйв чуть не умер второй раз за день! Пару лет назад мальчику уже довелось побывать здесь. Он видел так же близко, как сейчас, этот оплетенный изящными каменными лозами фасад, и бело-зелёные круглые козырьки над панорамными окнами, разделёнными колоннами, и будто связанные крючком кружевные кованные фонарики под каждым из них. Так же развевались флаги США и Канады над центральной аркой. Только вот внутрь Дэвид не заходил — да и не рвался. Он, как и сегодня, пытался угнать припаркованный поблизости автомобиль на спор. Его приятели, заключая шуточное пари на желание, и думать не могли, что Дэйв действительно отправится в Беверли-Хиллз. Но ради того, чтобы не выполнять разные идиотские требования вроде поцелуя с Бетти — вонючей слюнявой собакой-поводырём его слепой соседки мисс Томпсон, — или пробежки голышом по кварталу, тот отправился бы даже к Сатане. Спортивный «Корвет» семидесятого года выпуска, цвета зелёной майской бронзовки, был пределом мечтаний не только мальчишек, но и вообще, наверное, всех! Когда мальчик увидел его, переливающийся всеми цветами радуги на солнце, он начисто забыл о жалком споре. Ему захотелось завладеть этим красавцем! И даром, что тринадцатилетний Дэйв за рулём был один-единственный раз, и то в фордовском фургончике одного из его несостоявшихся отчимов. Поездка окончилась столбом и синей, в тон авто, пятой точкой. Но «Корвет» — совсем другое дело! Главное — оказаться за рулём, а там видно будет! Дэйв был почти уверен, что эта машина волшебная, потому и повезёт его чуть ли не сама. Не успел он просунуть скользящий узелок в тонированное окно, как его кто-то больно цапнул за ухо. Это был хозяин так и не сбывшейся мечты Дэйва. Он грозил полицией, связями, благодаря которым мальчишку должны были «упечь, несмотря на возраст, куда следует», вычислить родителей и заставить платить, если он что-то вдруг повредил. Мальчик испугался не на шутку: ведь они тогда только переехали в Лос-Анджелес, а он уже успел встрять в неприятности! Но, в отличие от владельца чёрного «Империала», хозяина зелёного «Шевроле» не смутили ни грязные ногти Дэвида, ни его возраст. Всё произошло там же, за тонированными стёклами спорткара. Дэйва даже милостиво подбросили до его остановки! Соседские мальчишки, увидев Дэвида выходящим из дорогого авто, были в шоке. Он наплёл им, что когда попался, то, чтоб не загреметь в участок, лично починил симпатичной владелице сцепление с помощью её же чулка, а после она буквально набросилась на него и «отполировала стержень» в благодарность! Поскольку стёкла у машины были тонированными, и она тут же скрылась, стоило Дэйву вылезти, проверить его слова и настоящий пол владельца было нельзя. Да и плёл эту басню он так убедительно, что пацаны со двора сразу же поверили ему на слово! Пари: приехать на крутой тачке прямиком в Скид Роу, — было выиграно, а потому Дэйву был обеспечен железный авторитет во всём квартале и угрожающая приставка к имени — «Опасный»! А ещё Опасный Дэйв собрал около сотни долларов со спорщиков. Позже он не раз уходил таким же образом от полиции за продажу «конфет» и безрезультатные попытки угона люксовых автомобилей, но вечером того дня он долго не выходил из ванной, полосуя тощие бедра одноразовым лезвием, которым обычно правил отметки в школьном табеле, будто желая и себя стереть, как плохую оценку. — Сука, всё-таки в гостиницу приволок! И стоило воскресать ради этого?!.. — от нахлынувших воспоминаний и разочарования в «нью-йоркце» Дэйв готов был заплакать. — Конечно, приволок! Тут подают лучшее каре ягненка с кровью в штате! Рекомендую! Тебе сейчас особенно полезно мясо. Только вот в этих лохмотьях тебя вряд ли пустят дальше порога, — с этими словами, мёртвая птица с посоха волшебника вновь клюнула Дэйва в плечо, и вместо обносков старшего сына тётки Сюзанны, на нём уже, как влитой, сидел мягкий костюм тёмно-бутылочного цвета: не колючий, не выцветший, не большой, а точно по фигуре! А на ногах красовались совершенно новые коричневые замшевые туфли. В таком виде Дэйв не чувствовал себя голодранцем, войдя в роскошный холл отеля. Да что уж! Перед ним и его новым знакомым швейцар сам раскрыл двери, заискивающе улыбаясь. Подмигнув девушке-хостес, колдун направился в сторону ресторана, стуча своей причудливой тростью, а Дэйв, продолжая не верить в происходящее, плёлся за ним. — Мсьё Самеди! Лессэ муа ву кондуир а вотр тэйбл! ******** — у тяжёлой кедровой двери их уже встречал метрдотель и, любезничая с шаманом на ломаном французском, указывал рукой в сторону зарезервированного столика. Когда они оказались внутри, Дэйв отстал от «месьё Самеди», озираясь по сторонам, будто он попал не в ресторан, а как минимум, в Лувр. Усмехнувшись, волшебник мягко потянул его за рукав, увлекая за собой. Ароматы изысканных блюд сводили с ума. Дэйву вдруг показалось, что он может разобрать содержимое каждой тарелки, с которыми туда-сюда сновали официанты. Желудок, казалось, вот-вот свернётся морским узлом от нечеловеческого голода! Наконец они уселись. А судя по тому, что меню никто не принёс, заказ был сделан заранее. Тем лучше — ждать осталось не так долго! — И что вы от меня всё-таки хотите, «мсьё Самеди»? — в своей привычной язвительной манере повторил Дэвид. — Тринадцать лет назад некий индивидуум несанкционированно прибег к магии за денежное вознаграждение. Как удалось выяснить, это была так называемая медицина-пашо, древнейшая и очень опасная, но весьма эффективная практика, — равнодушным, канцелярским и непривычным для такого, как он, тоном принялся объяснять Самеди. — К ней в основном обращаются, чтобы зачать. А поскольку перед тобой именно я — Барон Суббота, то нетрудно догадаться, с какой магией мы имеем дело. — Да, наслышан. Поехавшая миссис Робин, ещё в Ла-Месе, как-то сделала мою куклу-вуду, не помню, правда, за что. Вас призывала, а потом помочилась к нам на крыльцо. Наверное, с тех самых пор всё по пизде и покатилось, — прыснул Мастейн. — А что, выходит, есть санкционированная что ли, магия-то? — Конечно! — Барон вытаращился на Дэйва так, будто тот с Луны свалился, раз спрашивает то, что известно и младенцу. — Чтоб ты знал, Лисёнок, ни одна бабулька, обладающая хотя бы мало-мальским даром, ну, скажем — к ясновидению, не имеет права даже на кофейной гуще соседке погадать без специального разрешения и инвентаризации используемых для колдовства предметов, заверенной Советом в порядке очереди! А тут такой ритуал!.. — Это получается… миссис Робин отправилась в какой-то там Совет, чтобы дождаться разрешения на золотой дождь у нашей входной двери? Не многовато ли возни? — Я сказал, «дар»! А у твоей миссис Робин был дебют шизофрении и прогрессирующий Альцгеймер! И ещё раз перебьёшь — убью, только теперь уже насовсем! — Дэйв притих, вновь уставившись на Субботу, и тот продолжил: — Во время того самого несанкционированного сеанса тринадцатилетней давности, я не присутствовал, потому как проводящий этот самый ритуал не обращался в Совет, а следовательно, не призывал меня, потому контролем за последствиями никто не занимался. Судя по аномальным вспышкам на нашей карте магической активности, ритуал прошёл более чем успешно. Значит, проводил его настоящий волшебник или волшебница, личность которого нам предстоит установить, а тебе нужно найти ребёнка, который родился от этого самого колдовства, и привести его ко мне. — Да уж, бюрократия у вас лютует! — ухмыльнулся Дэйв. — В очередь встань, разрешение получи, со всеми договорись, тьфу! А инвентаризация у вас как проходит, мне интересно: «Метла для полётов — одна штука, котёл для зелья — три штуки, жабьи кишки — триста грамм», так, что ли? А это только у вуду так? — Типа того, — кисло процедил Суббота. — Всё это выдают на складе, если надо, в аренду на определённый срок — и колдуй себе на здоровье. Но за отклонение от установленного порядка следует наказание. С теми, кто обладает врождённой силой, проще — им инструменты не требуются. Но контролируют абсолютно всех. Любое колдовство протоколируется и фиксируется, иначе представь, какой бардак кругом наступит! — Ну и дурдом!.. — Присвистнул Дэйв. — Это получается, что все эти гадалки из магических салонов и на сельских ярмарках тоже у вас разрешения берут? — Мы на их запросы не отвечаем. Зачем? У них и дара-то нет, обычные шарлатаны. Да и все эти самопальные спиритические доски и хрустальные шары никакого отношения к настоящей магии не имеют. Не каждая кастрюля годится для оборотного зелья, мой дорогой друг. — И всё-таки, как вы себе представляете эту картину: живёт себе пацан или девчонка спокойно, никого не трогает. В школу ходит, на скейте гоняет, а тут я такой: «Здарова! Слышь, чувак или чувиха, а мамка-то твоя по колдунам ходила с контрабандными котлами!..» Так, что ли? — «Так, что ли?» — передразнил шаман, но в его голосе слышалась настоящая свирепость, поэтому Дэйв вжался в стул. — Видишь ли, за многовековую историю это — не первая попытка обдурить Совет. Да, нарушение, но не эксклюзив. И детишки такие нормальной жизнью не живут. Это или живые куклы-вуду, или телекинетики, или пироманы, или ещё что-нибудь. Дело в том, что в них, ещё во время зачатия после ритуала, вселяется сущность, которая просыпается как раз в тринадцать, а к семнадцати набирает полную силу. И догадайся, что случится, если Совет вовремя не найдёт носителя и не научит его жить с этой сущностью и контролировать её? Она сожрёт его изнутри, оставив вместо человека пустую оболочку. Но главное — через носителя мы сможем выйти на того, кто провёл ритуал! — А я тогда вам зачем?! Вы, например, — вроде божество, насколько я слышал; у вас там карта какой-то активности — что вам самому мешает вычислить носителя? — Регламент. По закону, поскольку меня никто не призывал в тот раз, то и на ход вещей повлиять я не могу. И взять на себя операцию по поиску ребёнка — тоже. — А я, блядь, могу?! — Не выдержал Дэйв, всплеснув руками. На него начали оборачиваться люди. — Да, потому что я тебя обратил, — с этими словами волшебник достал из-под столика лисью шкурку и накинул на голову и плечи Дэйва так, что мордочка свесилась прямо ему на глаза. — В кого? В сутенёра? — засмеялся тот, разглядывая меховой хвост на своем плече. — Какой же ты пошлый мальчик! — С театральным сожалением покачал головой Самеди. — Нет, Лисёнок. Я обратил тебя, и поскольку ты теперь, так сказать, моё творение, то и отслеживать твои действия я могу вполне легально, а значит, с помощью карты магической активности, мы выйдем на кого надо. Я буду давать тебе задания, а ты — отчитываться мне каждый месяц о проделанной работе. — Почему я? — Ты восприимчив к магии, в твоём роду были потомки Финварры — моего коллеги, но с ирландцами я договорился. В Совете будут думать, что сегодняшняя вспышка произошла из-за их фейри. Оборот прошёл успешно… да и потом, Лисёнок, ты всё равно должен был умереть сегодня, так почему бы вместо этого ещё не пожить? Имя предка ни о чём Дэвиду не сказало, его больше заинтересовало другое обстоятельство: — Так, стоп. Оборот? Когда?! — Когда я оживил тебя. Наконец, к их столику подошёл официант, толкая перед собой гремящую тележку, гружёную металлическими подносами, накрытыми полукруглыми колпаками и ведёрки со льдом, в которых охлаждались бутылки дорогого рома. Когда парень выставил всё это на стол, то на нём практически не осталось свободного места. Дэйв слышал аромат, тянувшийся из-под крышек, и его рот наполнялся слюной. Также, повернувшись в сторону удаляющегося официанта, он понял, что у него вторая отрицательная группа крови, и в ней остро не достаёт красных телец. Бедняге срочно нужно к врачу! — Эй! — одёрнул его Суббота, щёлкнув пальцами. — Не о том думаешь! Налетай давай! — и Дэйв послушно принялся открывать крышки. На первом подносе лежал огромный, напоминающий круглую диванную подушку, бургер с выжженным клеймом «Беверли-Уилшир» на румяной, проткнутой изящной шпажкой горячей сдобной булке. Судя по тому, что щедро наложенная начинка подтекала по краям, это был «Неряха Джо» — любимый бургер Дэйва. Он, не долго думая, накинулся на лакомство, забыв и о столовых приборах, и о манерах, пачкая руки и лицо. С первого укуса он понял, что фарш в сэндвиче абсолютно сырой. Но это ничуть его не смутило. Напротив — его, как никогда возбуждённые, вкусовые рецепторы прочувствовали каждое перекрученное в мясорубке мышечное волокно и каждый кристалл соли и специй, замешанные в начинку вместе с луком, орегано, томатной пастой и вустерским соусом. Его зрачки расширились до невероятных размеров, и он шумно замурчал. Наконец, когда от сандвича осталась лишь скрепляющая серебристая шпажка, а нечеловеческий голод перестал сводить с ума, Дэйв снова задал вопрос Самеди: — Я, конечно, без предрассудков… Да и сам я — еврей по матери, то есть самый настоящий, мне ли о них не знать, да? К тому же, у меня полно друзей-афроамериканцев… Так вот… — пытался подобрать правильные слова Дэвид. — Ваш культ, насколько я знаю, как раз — часть чёрной культуры, так? Потому мне интересно, почему вы выбрали меня, вместо такого же чёрного мелкого барыги, погибающего в перестрелке? Ну или не барыги… Типа, нужен умирающий? Подкатили бы к больнице или лучше — к хоспису, воскресили бы кого-нибудь, обратили — и вуаля! Почему я? — Пока я искал бы чёрного с такими же показателями восприимчивости к магии, чтобы соответствовать стереотипам смертных, то носителя уже давно поглотила бы сущность, а волшебник успел бы устроить конец света. Если бы я попытался обратить невосприимчивого, его ждала бы настолько мучительная смерть, что шальная полицейская пуля показалась бы благословением. К тому же, цвет кожи никогда не являлся повесткой дня в Совете. Видишь ли, Дэйв: у нас не только чёрные, но и зелёные есть, и вообще невидимые. Если бы мы из-за этого конфликтовали, контролировать смертных было бы некогда и некому. Это во-первых. Во-вторых, не каждый из умирающих подростков — потомок Короля Царства Мёртвых и фейри, Дэвид Скотт Мастейн. Хотя, твои-то предки бросили бы тебя умирать, если бы знали, как бездарно ты прожигаешь свою жизнь и на что тратишь талант! Надеюсь, я удовлетворил твоё любопытство? Дэйв поперхнулся, вытаращившись на Субботу. — Мои предки… по отцу? — По отцу. Веков десять назад старина Финн заманил к себе в Чертоги одну прелестную рыжую кельтку, а ей удалось перехитрить Короля Мёртвых и улизнуть, будучи беременной твоим пращуром. Ну и убивался же он тогда, скажу тебе по секрету! Я буквально не знал, куда себя деть: Финварра не вылезал из моего отдела лет триста! Представляешь, какой штучкой твоя бабка была?! Ой… — мечтательно присвистнул Барон, но тут же опомнился, а Дэйв аж хрюкнул от подступающего хохота. — Что смешного? — Всегда знал, что мой папаша — сказочный долб… персонаж! — Да… это уж точно! — улыбнувшись, согласился Самеди. Дэйв тем временем взялся за следующее блюдо, потому что, несмотря на гигантский бургер, опять почувствовал подступающий голод. Под колпаком, занимая полностью плоскую большую тарелку, расплылась густо посыпанная рубленой зеленью и кольцами красного лука котлета с сырым яичным желтком по центру, отчего это кушанье походило на мясную глазунью. Впрочем, тарелка с говяжьим тартаром также быстро опустела. За ней пришла очередь сырой домашней колбасы в натуральной оболочке, стейка с кровью, кучи куриных ножек. Барон Суббота тем временем только отрезал кусочек от расхваленного им каре ягненка, пахнущего розмарином и имбирём, и пригубил рома, умилённо глядя на прожорливого мальчишку. — Мсьё Самеди, а как же мне вашего носителя вычислять? — В облике, как ты уже понял, — мужчина кивнул на шкурку на плечах Дэвида, о которой тот напрочь забыл, — лиса, чтобы не привлекать внимание, или — наоборот своём, зависит от ситуации, ты будешь появляться в тех местах, в которых будет зафиксирована активность, наблюдать за объектом и докладывать мне обстановку до его семнадцатилетия. Подробности — по ходу дела.  — Четыре года в теле лисы?! — изумился Дэйв. — Я, кажется, ясно сказал, что облик ты не просто можешь, а обязан будешь менять. Как? Инструкцию передадут завтра, в полнолуние. Будь на перекрёстке! Дэйв почувствовал длинные пальцы, почёсывающие за ушами. Всё в мгновение растворилось в туманной дымке: и шикарный ресторан «Беверли-Уилшира», и Барон Самеди, и блюда с угощениями… *** Лис проснулся и понял, что лежит на уже горячих от его же собственного меха, загорелых коленках, что впрочем, ему… нравилось. А их обладатель так приятно чешет его за ушами и холку, что его снова вот-вот разморит! Но в нос тут же ударил запах больницы, беспощадно вернувший зверя в реальность. Его не спутаешь ни с чем. Также он почувствовал, что некогда простреленная лапа полностью онемела: оказалось её только что прооперировали, а на хвост наложили давящую повязку. Всё обошлось. Он приоткрыл глаза: разношёрстная, во всех смыслах, очередь. Маленькая девочка подбежала, чтобы погладить пушистую лисичку, Джеймс был не против, но малютку тут же строго окликнула бабушка в причудливой шляпе с перьями, какие не носят, уже наверное, лет сто. Они привели беременную болонку: бедняжка не могла разродиться. А в основном, в фойе толпились копы с их овчарками и лабрадорами. Лис инстинктивно, из последних сил, попятился выше по бёдрам Джеймса, ненамеренно царапая их, отчего тот дёрнулся. Добравшись почти до края его очень коротких белых шорт, зверёк крепко зажмурился, и, недовольно фыркая, отвернулся. — Ну ты чего, приятель? Бешенства у тебя нет, сейчас выпишут рецепт и пойдём домой! — торжественным шепотом сообщил юноша, будто знал, что его понимают, запустив пальцы глубже в густую шерсть на рыжей макушке, отчего зверёк немного расслабился. Но вдруг в клинику влетела Моника — тоже в форме, как её коллеги, держа на поводке Спайка, который буквально тянул её, будто моторная лодка — водного лыжника. На девушке не было лица, вся очередь резко замолчала, обернувшись на неё. — Алекса Джонсона… нашли… — вполголоса произнесла она, отдышавшись.