***
«Крузак» подъезжает к дому, когда часы начинают отсчитывать пятый час. Предвкушение вечера разливается по телу тёплой волной уюта и комфорта. Усталость потихоньку отступает, хоть и сил в затёкших ногах хватает лишь на то, чтобы поставить машину рядом с воротами — заедет внутрь потом. Куроо пару раз сигналит, оповещая Кенму о своём прибытии. Повторяет этот, своего рода, ритуал каждый раз по приезде, умирая от осознания, что наконец-то увидится с любимым. И Кенма, тоже этого момента еле дожидаясь, отрывается от игр и всегда спешит его встретить. Даже если занят на стриме. Куроо, забирая из бардачка ключи, пачку «Винстона» и кое-какие документы, выходит из машины, замечая, что следы от колёс не совпадают с теми, что были накатаны здесь годами. Сейчас они кажутся новыми, будто бы за последние пять лет парень вовсе приезжает сюда впервые. Он спешно подходит к воротам, что должны быть обклеены картинками с котами, и морщит от удивления лоб: ни наклеек, ни корявых сердечек, ни попытки Бокуто нарисовать внутри одного из них член. Только чужая фамилия — Араки — высечена аккуратным почерком на дереве. Собственно, её-то Куроо с Кенмой и пытались спрятать за наклейками, как бы обозначая себя в качестве новых жильцов. Но… что-то тут явно не чисто. И сейчас Куроо не может сосредоточиться ни на чём. Лишь страх, паника и боязнь сковывают тело шипованной проволокой, мешая пошевелиться. Кенма бросил его, уничтожил всё, что связывало их столько лет, и уехал, оставив в прошлом те корявые сердечки, с которых всегда невольно смущался, когда возвращался домой с головного офиса «Bouncing ball», — первая мысль. И вторая. И третья. Ключи с глухим звуком падают из рук на землю. Куроо торопливо подбирает их и, вспоминая о том, как правильно ими пользоваться, забегает внутрь в надежде найти хоть какой-то ответ. Однако намерение снести от злости и неопределённости сёдзи нахер быстро обрывается, когда на пороге показывается пожилая женщина, держащая в руках нож для разделки мяса. — Ты кто такой? — спрашивает она угрожающим тоном. — Я здесь живу! — отвечает Куроо. — А вы кто такая? — Ты что, смеёшься, малец? А ну, иди отсюда, пока полицию не вызвала! — Какого чёрта? Это наш дом! Козуме Кенма — владелец. — Не знаю я никаких Кенм. Убирайся! Бригаду вызову! — Подождите… — Помогите! Вор! Женщина начинает истошно орать, заставляя Куроо развести руками и послушно убраться. Ряд вопросов выстраивается в сознании недопониманием. Парень выходит за ворота, тут же набирая номер Кенмы, и умоляет всех Богов надоумить парня взять трубку. Гудки тягучими, изводящими звуками синхронно следуют друг за другом. Бесят. Почему Куроо должен ждать? Почему это происходит за четыре дня до свадьбы? — Алло? — наконец-то слышится в трубке. — Кенма! Что происходит? Ты где? — пытаясь одной рукой достать сигарету, спрашивает Куроо. — Эм… дома? — с небольшой долей предвзятости отвечает парень. — Нет, дома тебя нет. Там какая-то бабка с ножом орёт, что я её граблю. — Какая бабка, Куро? Ты со скалы упал? Или вы с Бокуто не те грибы жарили, когда потерялись в лесу? — О чём ты… Слова моментально испаряются с языка. Скала, жареные грибы, в лесу потерялись… Куроо вспоминает что-то подобное, происходящее девять лет назад на турслёте, куда отправляли самых активных первокурсников. Народу тогда собралось — жесть, не на одном автобусе уезжали, но, боги, это был так давно, что всего уже и не вспомнишь. — С голосом что? — выдохнув в трубку, спрашивает Кенма. — Простыл? — Не знаю, в Саппоро, вроде, не холодно было, — отвечает на автомате, продолжая гнуть свою линию: то есть, недопонимать в надежде, что сейчас кто-нибудь скажет, что это пранк, а камера — там, рядом. — Каком Саппоро, Куро, господи… — В таком! Ездил к крутым дядькам от Ассоциации. В свой, между прочим, отпуск! Приезжаю, а тебя дома нет, дома нет тоже, ты наговариваешь на меня всякие гадости… — У, всё, пока. Как отойдёшь от бреда — позвони, — сдаётся Кенма, вешая трубку. — Да ёбаный… Куроо злится. Набирает давно выученный наизусть номер ещё раз, но Кенма не берёт. Ни опять, ни снова. Пять пропущенных вызовов отдают злостью, сигарета истлевает меньше, чем за минуту, а новую закурить терпения не находится. Куроо топчется на одном месте, оглядывая забор, и садится в машину, решая отправиться на поиски ответов в отчий дом. Вернее, в дом напротив отчего.***
Подозрения о том, что всё это — вовсе не вышедший из-под контроля пранк, теряются в толпах незнакомцев, которых как всегда бессчётное количество. Особенно вечером. Особенно возле станций метро, которые парень никак не может преодолеть быстро — машин слишком много, пробки. Билборды пестрят яркими цветами, но что-то в них сильно отличается. Например, информация, изображения, реклама, с которых Куроо с Кенмой смеялись, когда гуляли по Токио после недель разлуки: учёба в разных городах и непредсказуемость преподавателей часто мешали их планам. Куроо, обращая внимание на баннер с афишей «Третьего лишнего», вспоминает, как уговаривал Кенму сходить на этот фильм перед отъездом. Степень охуевания в следующий момент достигает неебических размеров. А на смену тёплой уютной ностальгии приходит шок — «Третий лишний» вышел в две тысячи двенадцатом. Куроо судорожно бегает глазами по машинам, по вывескам магазинов и кафе, примечая разницу. Его любимой кофейни на перекрёстке Шибуя нет, билбордов с брендом «Bouncing boll'а» близ Сумиды — нет, деревья в Уэно — значительно меньше в размерах. И чем больше районов Токио Куроо объезжает, тем твёрже становится убеждение, что он сходит с ума. Даже пробки кажутся удивительными: не такими длинными, как обычно, а машины — нихера не «Бехи», «Мерсы» и всевозможные «Тойоты», как у него самого. Даже «Крузаки» все в старом кузове и вообще не вызывают желания все деньги за такое авто отдать. Да, Куроо всё-таки уверен, что сходит с ума. И факт, заставляющий безумие в голове плясать под «Skyfall» чёртовой Адель, вполне себе мог бы стать причиной самоубийства: отец курит в шортах с надписью «Bad ass». И не дома где-нибудь, спрятавшись за шторкой, чтобы потом всё табаком провоняло, а на улице. Напротив дома Кенмы. У его, блять, дома! И в дверь звонит, чтобы Козуме-сан вышел ему компанию составить. «Пиздец», — думает про себя Куроо, продумывая план, чтобы его не заметили. Продолжает сидеть в машине, достаёт телефон и тут же снижает яркость до минимума: мало ли что. Вдруг батя родную душу даже за метров тридцать прочувствует. Время, конечно, удивляет — около десяти, а почти пять часов разъездов по Токио не дали практически никакого результата, кроме уверенности, что это реально две тысячи двенадцатый год. По отцу определил. По его шортам, которые, к счастью, к двадцать первому году сменились спортивками с буковкой «B». Сам он ни капли не изменился. Разве что, причёска другая. Куроо судорожно залезает в «Контакты», набирая номер Кенмы. Параллельно с ожиданием подъезжает чуточку ближе, чтобы из окон быть более заметным. Козуме-сан, успевший выйти из дома, кивает в сторону «Крузака», что-то говоря отцу, но Куроо очень даже рад, что нет возможности их услышать. — Отошёл? — спрашивает Кенма, поднимая трубку после четвёртого гудка. — Кенма, пожалуйста, посмотри в окно, — просит Куроо, начиная трясти ногой от нервов. — Ну? — безучастно протягивает парень. Куроо аж дар речи теряет. Кенма… в окне его маленький семнадцатилетний Кенма с заспанным видом, в чёрной футболочке, в которой явно тонет, потому что она — не его, с забавной розовой заколочкой на волосах. Куроо её даже ни разу на нём не видел, хоть и подарил невзначай, когда на какой-то из выходных удалось вырваться в Токио. И, боги, этот мальчик выглядит так мило, что взрослый, почётный и уважаемый сотрудник Ассоциации, принципиальный и серьёзный вне дома и встреч с Бокуто, мать его, мужик — почти плачет. — В-видишь «Тойоту» слева от тебя? — собираясь с мыслями, справляясь с эмоциями, спрашивает Куроо. — Если я отвечу «нет», мне можно пойти играть дальше? — собирается уходить от окна, но водитель сигналит, заставляя остаться. — Ладно, вижу. — В это сложно поверить, но там, в машине, я. Я не знаю, как, но, блять… — хочет попросить любимого выйти, но боится, что прозвучит слишком грубо, что Кенма пошлёт его навсегда и что по итогу они вообще тут, в прошлом, расстанутся, а будущего, которое для Куроо настоящее, никогда не случится. — Тебя выгнали с турслёта, и ты приехал домой на четыре дня раньше? — произносит скептично. Даже демонстративно зевает. — А ты что, дни до моего возвращения считаешь? — не сдерживается Куроо, тут же тихонько чертыхаясь. Рефлексо-инстинктовая привычка. — Считаю, сколько дней спокойной жизни у меня осталось до твоего приезда. Ах… слова Кенмы почти убивают. В них столько холода, что ветры Арктики по сравнению с ними — курорт, онсены с горячей водой. Куроо поджимает губы, напрягается со всей силы, потому что от подобного отвык, но тут же приходит в себя, вспоминая, что Кенма всегда пиздец как ждал его. — Спокойной жизни тебе не видать, малыш, — грозит пальцем, будто бы из окна его видно. — Я приехал из будущего. Бросает резко, пафосно, даже откидывается назад, разваливаясь в сидении, и отчего-то резко начинает паниковать: опять не соизмерил две реальности. — Понятно, — произносит Кенма. — Можно я уже пойду? — Нет! — резко выпаливает Куроо. — Короче, слушай. Я серьёзно. Пожалуйста, выйди ко мне. — Эм… Куро, ты мне только что написал, что заебался собирать палатку. — Что? — …и что Бокуто обожрался гороха, а тебе с ним ночь спать. — Боже… — А ещё, что скучаешь. Куро, ты охерел писать мне, что скучаешь, после сообщения про Бокуто? Куроо становится стыдно. И смешно. Но стыдно всё-таки больше. Нет, смешно. Он закрывает лицо рукой, трёт лоб, скользит по носу к подбородку и думает, как выбраться из этого тупика, в который зашла ситуация. — Слушай, я был глупым подростком. Не читай мои сообщения. Не отвечай на них. Просто дождись, когда наши отцы разойдутся и, умоляю, спустись ко мне. — Это какая-то шутка? — Я тоже так думал, когда приехал в наш дом, а там какая-то конченная бабка. — Какой «наш» дом? — Ну… просто спустись ко мне. — Не буду я никуда спускаться. Ты рофлишь меня. Звонишь мне и пишешь одновременно, чтобы я думал, что это правда. — Но это правда! Куроо повышает голос, будто бы это точно убедит Кенму поверить ему. Но парень в ответ лишь тяжело вздыхает, отходит от окна, поступая очень несправедливо, и вредничает, произнося: — Тебе надо — ты и поднимайся. Папа тебя впустит. — Нельзя, чтобы меня видели! — А ты по стелсу. И, Господи, блять, Боже, перестань мне писать, что у тебя чешутся яйца. Мне сложно сдержаться от шутки про лобковых вшей. — Только ты напиши, когда на первом этаже никого не будет. И встреть меня. — Да… Да-да… Кенма предательски сбрасывает трубку, оставляя Куроо в этой неловкой тишине, где прямо по курсу — двое родных, любимых мужчин обсматривают новенький белый «Крузак» двадцать первого года. Номера — со старой машины, и если вдруг у них произойдет обострение ночного зрения, то парня настигнет пиздец, потому что и отец, и Козуме-сан их наизусть знают. Куроо нервно курит электронку, создавая завесу дыма во имя конспирации и успокоения нервов. Но это нихера не помогает. Только пробивает на кашель, а давиться в руку — удовольствия приносит мало. Ещё и телефон садится, но потратить последние проценты парень решает на сообщения:Сегодня, 22:06
Блин, можно как-то побыстрее
Отвлеки их блииииннннн
Они на меня смотрят
Кенма
Кен
?
?
?
Кенма Козуме, нахуй, без четырех дней Кенма Куроо, ответь мне блять!!!
Да подожди Почему тебя два в моих диалогах? Как ты это сделал?С удовольствием, блять
Быстрее!
У меня 9% осталось
Лол Удачи братанКенма, блять, умоляю, пожалуйста, твой юношеский максимализм грозит моим вратам зада неплохое, такое, раскрытие с проникновением внутрь
Ты должен мне помочь!!!
Вернее, только ты можешь мне помочь
Пришли мне фотоЧто?
Фото, что ты действительно сидишь перед моим домомЗачем?
Блин, Кен, уже 7%
Сделай хоть что-нибудь
Так и знал, чувак Ты врёшь Ты не можешь прислать мне фото, потому что специально купил себе кнопочный телефон на миллион ампер, чтобы писать мне Но знаешь, что я тебе скажу Что ты придурок, Куро, лучше бы ты себе мозги купил И пусть этот уебок из машины уезжает. Реально стремно «Чёрт!» — ругается Куроо, ударяя кулаком по рулю. Конечно, у него с собой зарядка, только провод вставь, куда нужно, но добраться до неё никак — сразу отцы спалят. Он включает камеру, позирует, так, основательно, как модель, быстро понимая, что фотографировать лицо нельзя, а потому, ловя фокус на окне, в котором на счастье горит свет, парень делает «чик». Отправляет доказательство в диалоге и пытается придумать, как ещё убедить Кенму в правдивости ситуации. Надеется, что фотография своё дело сделать сможет, но вновь оказывается чемпионом по поражениям, когда приходит ответ.Сегодня, 22:11
Короче, мне надоело Дважды я повторять не стану, поэтому слушай Я пошел спать, цирк этот, пожалуйста, давай закончимКенма, подожди!!!
!!!!!!!!!!
Я не в настроении Приятной ночи с БокутоЭто не шутка, Кен, блять…
Я поднимусь
И завтра, пожалуйста, не пиши мнеОтцы вон расходятся
Только пусти
Кенма!
Кен
?
?
Кенма активно игнорирует. Куроо сидит не то что на иголках — на пиках точёных. Ждёт, когда отец с Козуме-саном напиздятся: покурить — покурили, осталось только воздержаться от второго захода. Вроде как, успех настигает. На улицу выходит соседский мужик, которого недолюбливают во всём районе из-за пристрастия к звукам птиц, а потому что отец, что Козуме-сан разбегаются по домам, чтобы лишний раз с ним не пересекаться. Куроо с облегчением вздыхает. Расслабляется, но на всякий случай вцепляется в руль. Сатанинские проделки судьбы слегка вымораживают, и лучше бы просто отправиться искать ответы дальше, найти Акааши в конце концов, на крайняк — заехать ко Льву, ведь однажды он что-то про путешествие во времени вкинул, но Куроо остаётся. Компенсация в виде семнадцатилетнего Кенмы более чем устраивает. К тому же парень слишком устал, чтобы что-то в этой жизни делать, а потому, «по стелсу» выйдя из машины и достав из багажника рюкзак с вещами, он садится обратно в салон: пока свет на первом этаже дома Козуме горит, лучше не двигаться. Куроо достаёт провод, чтобы хоть немного зарядить телефон, и мимикрирует под сталкера, внимательно рассматривая силуэты за шторами. Отчего-то решает взглянуть и на свой дом. Предаётся ностальгии и вспоминает, что примерно в это время отец встретил любовь всей своей жизни, а в две тысячи шестнадцатом у Куроо появился брат. Пиздюк, коих поискать, но Кенма с ним как назло так сладился, что парень решил дать этому мелкому манипулятору шанс. В конце концов опыт сидения с детьми никогда не помешает. Даже если выходишь замуж, а не женишься. К тому моменту, как Куроо дожидается темноты в окнах первого этажа дома Козуме, телефон успевает зарядиться до двадцати трёх процентов. Вполне себе успешно. Парень, немного ослабляя галстук, выходит из машины, осматривается и крадётся по улице по чётко выстроенному маршруту. Поднимает голову, чтобы убедиться в том, что Кенма не спит, и, пробираясь ко входной двери, аки ниндзя, снова строчит ему сообщения.Сегодня, 22:39
Кенма, я у двери
Пожалуйста, выйди
Пупсик, пусти меня
Умоляю
Тебя там нетЕсть
НетЕсли меня там нет, то я вставлю себе в жопу фломастер и нарисую на бумаге карту «Варкрафта»
Нет, если я выйду, и тебя там не окажется, ты вставишь себе в жопу фонарик, и мы устроим театр тенейХорошо, что меня там окажется
Только это, не пались, тихонько иди
Иииииииии
У Куроо залипает палец на клавише. Он даже не понимает, как в принципе отправил последнее сообщение, потому что паника от встречи с Кенмой, когда он открывает дверь, начинает зашкаливать. — П-привет, — произносит Куроо шёпотом. Однако Кенма подобного не оценивает. Удивляется до такой степени, что и без того большие глаза кажутся супер огромными. Он поджимает губы в испуге и каком-то детском смущении, резко закрывая дверь, чтобы больше всего этого не видеть и попытаться забыть, как кошмарный сон, но Куроо вовремя подставляет ногу, мешая ему это сделать. — Стой, подожди! — всё так же шёпотом просит парень. — Не оставляй меня! — Ты не Куро! — заявляет Кенма, вовсе сомневаясь в сказанном. — Куроо. — Нет. — Да. — Нет. — Я даже спорю, как Куроо. Какие ещё могут быть сомнения? Кенма тяжело вздыхает. Морщится, отводя взгляд. Явно что-то обдумывает, но по итогу просто отказывается соглашаться, вновь отвечая: — Нет. — Ды как нет, когда да? — Не знаю… Кенма мешкает, вовсе не понимая, что ему делать, но Козуме-сан ускоряет процесс раздумий, когда из спальни слышится: «Кто-то пришёл?» — Быстро, наверх! Парень буквально затаскивает Куроо в дом, теша его рвение побыстрее оказаться внутри, а сам отвечает отцу, что тот просто плохо закрыл дверь. Срабатывает. Мама смеётся с какой-то комедии по телеку, что орёт на весь первый этаж, играя на руку: шагов гостя, когда он махом поднимается по лестнице на второй этаж, практически не слышно. Куроо забегает в комнату Кенмы, останавливаясь в проходе. Замирает. Место, с чего началась их маленькая история, обязавшаяся протянуться в жизнь. Когда Куроо был здесь последний раз? Лет шесть назад? Семь? Запах уюта ударяет в голову воспоминаниями о бессонных ночах, бесконечных объяснений химии, играх, разговорах о волейболе, первом объятии, первом поцелуе, первой близости, первом возвращении домой спустя месяц учёбы в другой префектуре. Здесь всё такое невинное, нетронутое. Постеры на стенах, фотографии, что аккуратно приклеены на шкаф, нелепые рисунки, старенький компьютер и небольшой телевизор, незаправленная кровать, небрежно разложенные по столу тетрадки, игрушка плюшевого кота на подушке… Куроо жадно цепляется взглядом за всё, что попадается на глаза, но Кенма, толкая его и резко запирая дверь, мешает утонуть в этой атмосфере. — Господи, тебя что, в лагере консервами для свиней кормили? — спрашивает он, рассматривая парня с головы до ног. — Ну, вообще, мы с тобой довольно неплохо питаемся, — задумывается Куроо, улыбаясь чужому удивлению. — Такого не может быть… Кенма будто бы обессиливает. Садится на кровать, отодвигая от себя приставку, и сцепляет пальцы на бёдрах. Не сводит глаз с Куроо, примечая каждое изменение в его внешнем виде, и покрывается оттенками смущения, даже этого не осознавая, не прячась за волосами, как делал это раньше, за шутками, недовольным ворчанием. И как же он, чёрт возьми, прекрасен… Куроо влюбляется в него каждый раз всё сильнее. Каждый день на протяжении всех десяти лет, что они вместе. А сколько до этого… И даже сейчас, когда их вдруг разделили года, но зачем-то свели в этот день вместе, Кенма смотрит на него теми же глазами, что и всегда — влюблёнными. С сияющим изумлением, но влюблёнными, восхищёнными. Куроо млеет. Становится так жарко, невыносимо тесно в самом себе, что хочется кожу снять, оголиться, но вместо этого лишь пиджак небрежно падает на пол, потому что пальцы не справляются со своей функцией. — Ты ч-что делаешь? — растерянно спрашивает Кенма, вздрагивая. — Раздеваюсь, — невозмутимо отвечает Куроо. — Зачем? — Жарко. — М-м. Кенма опускает взгляд на пальцы, прячет лицо волосами. Куроо хмыкает, наконец-то узнавая своего семнадцатилетнего мальчика, который никогда не мог устоять перед взором янтарных глаз. Всегда сдавался, притворяясь, что не замечает того, что в них отражается. Вдыхая поглубже запах дома, Куроо понимает, насколько за последний день устал. Паника отступает, неопределённость притупляется ощущением счастья, а сомнений в том, что там, в будущем, через четыре дня Кенма станет его мужем — больше не находится. — Мне надо в душ, — произносит парень, вдруг начиная доставать сменную одежду из рюкзака. — Ты же понимаешь, что это невозможно? — испуганным тоном спрашивает Кенма, и Куроо, ухмыляясь уже совсем по-другому, по-взрослому, с особой любовью в глазах, произносит. — Одному — нет. С тобой — да. — Ч-что? — Согласен, будет странно, если в ванной окажется занято, а ты в этот момент даже и пределов комнаты не покинешь. — Нет, чувак, подожди, — рассуждает. — Я не пойду с тобой. Если тебя запалят, я скажу, что вообще не знаю, какого чёрта ты здесь забыл. — Ну… этого допускать нельзя. У нас нет иного выбора, котик. Кенма морщится в причудливой гримасе и складывает руки на груди, будто прижимает к ней лапки. — Фу, больше так не делай. — Но тебе же нравится, когда я называю тебя котиком. А ещё мы такие: «Кис-кис, я котик, ты котик». И вообще, это от тебя пошло! — Пожалуйста, не разочаровывай меня в моей же жизни. Я не хочу знать, что спустя столько лет… Кстати, сколько тебе вообще лет? — Скоро двадцать семь будет. Ты обещал подарить мне игрушечный дробовик, чтобы я выстреливал в себя каждый раз, когда тебя бешу. — Мне надо было подарить тебе его раньше… Куроо хмыкает. Что-то со временем всё-таки остаётся неизменным, и это сейчас умиляет до бесконечности. Будто и самому восемнадцать, не двадцать шесть. Будто не проходило всего того времени с кучей проблем, переживаний, серьёзных ссор, переездов, травм, обид, злости, что сделали их с Кенмой только сильнее, научили многому, научили всему. Но для Куроо — этот этап пройден, а кое-кому слишком родному, любимому, близкому это только предстоит. — Короче, пошли, — произносит парень, тряся футболкой с трусами. — Н-нет! — оказывается категоричным Кенма. — Да! — убеждает Куроо. — Ты просто постоишь рядом. И палева ноль, и времени проведём побольше. — Мне твои слова, вот, ни капли мотивации не дают. — Брось, ты не знаешь, от чего отказываешься. — И от чего? — А вот от того! — сам не зная, от чего отказывается Кенма, отвечает Куроо. — Мы, блин, столько раз принимали душ вместе. — Я же просил не разочаровывать меня… — А я и не про будущее! Помнишь, как мы выпили вина на твоё семнадцатилетие и наяривали друг другу в набранной ванне? О, так это ещё и недавно было! Почти перед моим отъездом на турслёт. Такой голландский штурвал устроили, охуеть просто! Кенма смущается. Сжимается весь, сильно-сильно горбясь, и Куроо отчего-то преисполняется уверенностью, что засосы на его спине до сих пор не прошли. — Ладно. Я схожу с тобой, но ночевать здесь не оставлю. — Оставишь, ещё как. — Иди отца обрадуй. Сын на стероидах вернулся. — Не-а. Я буду ночевать с тобой, а утром мы подумаем, как мне вернуться обратно. Любимый демонстративно хнычет, но больше ничего не говорит — видимо, смирился. Он берёт с собой приставку и просит Куроо вести себя тихо, когда открывает дверь и прислушивается к звукам, доносящимся с первого этажа. Ничего необычного не происходит, если не считать того, что Кенма идёт со своим парнем, которому скоро двадцать семь, в душ. Куроо настраивает температуру воды на панели управления. Они запираются изнутри, и осознание того, насколько же в ванной комнате тесно, заставляет парня пораскинуть мозгами. Во-первых, Кенма играть в приставку не сможет в силу того, что это место в принципе для этого не предназначено. Во-вторых, исходя из того, что это место предназначено всё-таки для другого, им придётся принимать душ вместе. Хочет того Кенма или нет. В любом случае намокнет, а от чего именно — новый вопрос. Возможно, только от воды. Возможно, не только. Но факт того, что приставке здесь всё же не место — очевиден запредельно. — Оставь приставку, — как бы ненароком предупреждает Куроо, боясь за сохранность устройства. — Нет, — протестует Кенма, решая остаться в маленьком проходике. — Будь благоразумен. — Куро, будь благоразумен. Если ты соберёшься что-то со мной сделать, тебе пиздец. И в будущем этом твоём уже никаких «нас» не будет. — Если я залью твою приставку водой, не жалуйся. Я тебя предупреждал. Куроо, ухмыляясь, снимает галстук. Вешает его на крючок, принимаясь за рубашку. Пальцы пробегаются по пуговицам, лишая их петель, а вслед за ними — и маленькое невинное убеждение Кенмы в том, что он действительно выдержит находиться с Куроо в ванной. Расстёгнутая рубашка оголяет ключицы, подкаченную грудь и идеальные кубики пресса, на которые был убит не один год в тренажёрке. Чёрные брюки так красиво облегают бёдра, что хочется сойти с ума от осознания, что там, в будущем, Куроо слишком хорош. Пальцы расправляются с ремнём. Куроо будто бы дразнит, специально оттягивая момент со снятием штанов, и Кенме всё тяжелее проявлять безразличие. Интерес берёт своё, приставка отходит на второй план, но парень продолжает удерживать её в руках, стараясь не коситься на Куроо. Выходит плохо. Момент Х наступает, ширинка в два счёта перестаёт обтягивать бёдра так сильно, и Кенма с большим предвкушением смотрит на резинку трусов, которые тут же предстают перед парнем во всей красе, когда штаны сползают к коленям. — «Орган внутренних дел»? Куро, орган внутренних, блять, дел? — читая надпись спереди, негодует. — Ага. Ты, между прочим, подарил. Ещё у меня есть такие с волком, «Если б не мороз, он бы до колен отрос»… — Ты уверен, что я тебя люблю, а не ненавижу? — перебивая, спрашивает Кенма. — Конечно, ты меня любишь. И любишь, когда я делаю так… Куроо махом стягивает с себя трусы, заставляя Кенму прикрыть от смущения рот и резко отвернуться. Перед глазами стоит эта картина, но только ли картина стоит… Блять! Это грязно. Кенма же ещё подросток, только-только ступивший на путь истинного извращения и трущейся о щёки головки; путь языка в каждое непотребное место; путь острой анальной недостаточности при одной только мысли о Куроо. А тут такое. Такое! — Читер ёбаный, — скулит в ладонь Кенма, не выдерживая такой подставы. — А вот там, в будущем, ты бы уже давно на меня набросился, — дразнится Куроо, стягивая с пяточек носочки. — Да ебал я тебя и такое будущее… — Меня — ебал, да. Ух-х, такое было… — Заткнись. Просто… не говори со мной больше. Рот на замок, а ключик — выброси нахуй. — М-м, киса плохо себя ведёт, — приближается со спины. Кенма его чувствует. — Какие слова срываются с твоих губ нехорошие… Куроо касается сгорбленных плеч, начиная вести пальцами к шее. Аккуратно проводит по волосам, укладывая их на одну сторону. Кенма резко выпрямляется, вздрагивая от этих непривычных, особенно нежных касаний, и закрывает глаза. Облизывает пересохшие губы, ожидая чего-то на грани, но Куроо просто кладёт в дрожащую руку часы, ненароком прижимаясь обнажённым телом сзади, и отстраняется. Шум воды слегка заглушает волнение. И Кенма отчего-то вдруг понимает, что ему душ сейчас гораздо нужнее.