Декабрь не для праздников

Вечер начинается в двух кварталах от жилья Данилы, когда Андрей выходит из такси, не добравшись до места, но расплатившись по-полной. Это именно вечер. С красновато-серыми закатными проблесками в туманной пелене, наброшенной на крыши зданий. Андрей сказал бы, что город пахнет сумерками, смутным и тоскливым ожиданием тишины, ночной, а лучше праздничной, но до неё ещё добрых три недели. Дождь со снегом в прогнозе, кажется, и правда обещали, но сознание счастливо подтерло эту информацию из памяти, послушно руководствуясь принципом "чем хуже, тем лучше". У капель дождя химический городской привкус, Андрей задумчиво пробует их на язык, потом раздраженно взъерошивает мокрые волосы. Они все равно ложатся обратно слипшимися перьями. Развернуться и уйти в таком виде уже довольно глупо, так что он стучит в дверь. Щелкает не меньше пяти замков, прежде чем в дверном проёме показывается Данила, сосредоточенно вытирающий руки полотенцем. – Что, все-таки началась паранойя, и тебя тоже не миновало? – Андрей удивляется собственному голосу, неожиданно охрипшему, хотя вроде как протащился под дождем не больше пятнадцати минут, слишком мало, чтоб так легко и скоропостижно простыть. – Нет, тут это... Яна жила, ей так почему-то спокойнее. Ну-ка зайди. На секунду Андрею кажется, что этим же полотенцем, которым только что тщательно вытер руки, Данила начнет вытирать его и ещё выскажет за мокрые следы на придверном коврике. Конечно, этого не происходит. – Вали в ванную, я тебе свитер принесу. Всë сугубо по делу. Никакого "хрена ли ты не взял машину, чтобы доехать, или не явился через свой, как он там делается, портал?". От этого становится вроде как спокойнее, но ещё паршивее. – Так твои дома? Яна? – Андрей спрашивает, прекрасно зная, что никого дома нет. Но нужно хотя бы попытаться изобразить завесу приличия. Он зашел просто так, вполне ожидая, что дома будет вся компания. – Никого. Я же тебе рассказывал, что они умотали на дачу, но ты слушаешь через раз, – ладонь Данилы придает ему верное направление движения тычком между лопаток. Андрей всегда хорошо его слушает. В зеркале отражается что-то несуразное, похожее на мокрую, пришибленную дождем птицу. Андрей сосредоточенно умывается теплой водой. С полминуты стоит, наблюдая, как с джинсов натекает лужа, а потом решает, что по-настоящему простудиться все-таки хреновый план. Данила возится в комнате довольно долго. Достаточно, чтобы успеть залезть в душ, настроить воду, наглотаться её, хлористой на вкус, и начать испытывать экзистенциальный кризис. – Полотенце, свитер и джинсы, – объявляет Данила. – Если что-то окажется коротким, то потерпишь, или могу предложить Янино худи, жуткий оверсайз, если его ещё никто не сожрал. Андрей издает неопределённое "угу", не уточняя, кто в этом доме мог сожрать худи: моль, демоны, сами жильцы... Сквозь шторку душевой Данила кажется расплывчатым силуэтом, но Андрей все равно машинально дергается прикрыть ладонью пах. – Я на кухне, – напоследок информирует Данила и уходит, затворив дверь. Андрей наклоняет голову, позволяя воде литься на загривок. Хуже уже все равно не будет. У Даниного шампуня неопределённо химический аромат, а может быть, это тоже шампунь девочки, но озонисто-бензиновый запах улицы и долгой поездки в машине смывает неплохо. Плохая была идея. Но, кажется, хорошие в голову к Андрею и вовсе не заглядывают, так что пора уже смириться. Волосы удаётся причесать пальцами, чтобы они не торчали совсем уж во все стороны. Свитеру приходится немного закатать рукава, в остальном все более чем прилично. Рассохшийся деревянный пол холодный и по нему безбожно сквозит. Андрей идет за этим сквозняком на кухню, совмещенную с гостиной. Данила вопросительно косится на него и, не дождавшись комментария, захлопывает форточку. – Залезай, не мерзни, – Андрея бесцеремонно разворачивают к диванчику, символически разграничивающему комнаты. Сверху падает плед с узором в цветочек. К цветочкам пририсованы какие-то загадочные стволы, больше напоминающие осминожьи щупальца, но Андрей решает, что лучше не вникать в их природу. Полезнее для психики. – Креативно, – сдержанно оценивает Андрей. Данила в ответ угрожающе демонстрирует ему столовую ложку. – Страшно. Что ты делаешь вообще? – Вообще, глинтвейн, но тебя уже явно не спасет. После недолгой возни в настенном шкафу Данила выставляет на столик перед диваном початую бутылку коньяка и стакан. Граненый, советский. – Я к вам как в музей... – Кто бы жаловался, экспонат. Данила возвращается к своему занятию. Остро пахнет порезанными апельсинами. Андрей наливает себе коньяк в стакан. Выпивает залпом. Наливает ещё раз. Сосредоточенно закручивает крышку. Не переборщить. Развозит и так моментально. От усталости, тепла, нервного напряжения, алкоголя, всего оптом. Пристально глядя в спину Данилы, он оттягивает ворот свитера, прижимаясь к нему кончиком носа. Пахнет коньяком и апельсинами. Принадлежит ли свитер Даниле – непонятно. Ткань колючая, жесткая, постоянным прикосновением усугубляющая душевный раздрай. Андрей подтягивает к себе плед, засунув под него ноги по колено, и устраивается щекой на подлокотнике. – Тебя уже списывать со счетов или приготовить что-нибудь? Андрей понимает, что почти уснул, и обнаружив прямо перед собой лицо усевшегося на корточки Данилы, откровенно не соображает, чего от него хотят. – Надежда русского народа хочет кушать или баиньки? – переформулирует Данила. – Да пошел ты. – Такой опции не предусмотрено. Данила взъерошивает ему ещё влажные волосы на макушке коротким движением руки. Андрей от такой неожиданной подлости резко садится, чуть не столкнувшись с Данилой нос к носу. – Красивый, красивый, чего ты спохватился, – Данила отстраняется, поднявшись в полный рост. Все это слишком неожиданно. Вот только что Андрей был на грани того, чтобы уснуть, а теперь у него перед лицом маячит ремень Данилы, тоже почти музейный, с дурацкой советской звездой. – Чушь несешь, – Андрей отворачивается от этой тускло блестящей звезды, делая вид, что приглаживает челку. – А то тебе с детства не говорят, что красивый? – Данила возвращает только что зачесанную набок челку обратно на глаза, кажется, испытывая от этой игры искреннее удовольствие. – У тебя там... что-то, – Андрей неопределённо кивает в сторону плиты. – Я выключил. Данила подцепляет пальцами его подбородок, заставляя посмотреть на себя снизу вверх. – Я ведь серьезно спросил, Андрей. Сделать тебе поесть? Или будешь спать? Или что-то случилось? Случилось, ага. Приспичило потрахаться. Так, что притащился с другого конца света. – Неа, – упрямо отвечает Андрей. – Неа – ничего не случилось? Неа – не собираешься со мной ужинать? Или неа – ты не пытался только что вырубиться? – Первое. И второе, и третье. И неа – не красивый. – Зараза, а не человек, – пальцы Данилы разглаживают его брови, обводят скулу – шершавые, покрытые мозолями. Проводят линию от переносицы до кончика носа. Андрей жмурится, запрокинув лицо. Когда они касаются губ, торопливо прихватывает зубами, но тут же отпускает. – Точно хочешь? – Данила трахает его в рот двумя пальцами, согнув остальные. Андрей позволяет, сам двигается навстречу, прижимает их языком к нëбу. Стыдно. Возбуждение тупое и всеобъемлющее, не сосредоточенное только в паху, а как будто разлитое по всему телу, которому дискомфортно в чужой одежде. Между лопаток щекотно сползает капля пота. – Ответ, – требует Данила, вынимая пальцы. Они мокрые от слюны, и он небрежно вытирает их о штанину. – Точно, – огрызается Андрей, чувствуя, что перегибает. Перепсиховал. Его нервирует эта поза подчинения, но одновременно возбуждает. У Дани спокойное лицо, на котором отражается только пристальное внимание. Ни издевки, ни удовольствия от своего превосходства. Это было бы унизительно с кем-то другим, но сейчас просто... Будоражит. – Как чесать языком, так "красивый", а к делу мы, видимо, никогда не приступим? Издевка звучит ненатурально. Не в духе Андрея. И Данила тоже мимолетно хмурится в ответ на неё. Но звякает проклятый ремень, свешиваясь на сторону и скрывая от глаз раздражающую симметрию октябрятской звездочки. Данила пахнет Данилой. Теперь уже не апельсинами, а знакомо и отчетливо, возбуждением и мужчиной. Андрей лижет его пальцы, сжавшиеся на члене, длинной полосой, без разбора касаясь костяшек и... кожи. – Ну. Потерпи, – Данила мягко отталкивает его другой ладонью, продолжая себе дрочить, заставляя член подняться во всю длину. Андрей бездумно рассматривает его пальцы вблизи, татуировки, смазывающиеся от резких движений, не разглядеть рисунка в точности. Это позволяет не задумываться о том, что должно происходить дальше. Данила добивается какого-то приемлемого по его меркам результата и останавливается, придерживая член у основания. Он большой. Не то чтоб Андрей вообще трогал дохрена чужих членов, но определенно большой. Наверное, нормальный член должен спокойно помещаться во рту. Андрей старается не касаться кожи зубами, но в полной мере это все равно не удаётся. Даня шумно вздыхает и зачесывает ему челку пятерней с лица к макушке, никак не комментируя процесс. Который, впрочем, и ступорится на попытке затолкать член до самой глотки. – Тихо. Дыши медленно, – Данила удерживает его за нижнюю челюсть, сжав двумя пальцами. – Слишком стараешься. Андрей дышит. Данила на удивление не толкается вперёд, а отстраняется. Вместе с этим пропадает неприятное давление на горло. Движения и продолжаются в этом же ритме, медленно и неглубоко. Андрей издает протестующий возмущённый звук, когда вместе с членом во рту оказывается палец. Оттягивает уголок рта, позволяя вытянуться по подбородку ниточке слюны, ощупывает изнутри щеку, оттягивает нижнюю губу. – Обнаглел? – хрипит Андрей, когда его рот наконец освобождают от всего, что побывало внутри. – Дать попить? – А есть водка? – Ещё чего, – скептично комментирует Данила. Видимо, ходить по кухне с торчащим из ширинки стояком оказывается неудобно даже по его жизненным стандартам, и он возвращается уже без одежды, но со стаканом. – Как-то не так я себе представлял безбедную старость со стаканом воды. – Разденешься? – Данила успевает засунуть ладонь в ворот свитера и погладить его по хребту, пока Андрей давится водой. – Раздень, – Андрей покорно протягивает ему раскатавшиеся слишком длинные рукава свитера. Данила тянет за них. Эта игра в беспомощность почему-то возбуждает. Хотя должна пугать, если вдуматься в весь бэкграунд их с Данилой знакомства. Джинсы тоже подвергаются небрежному стягиванию за штанины. – Иди сюда, – Данила сталкивает его ноги с диванчика, усаживаясь на освободившееся место сам. Андрей медлит. Он не любит конкретно эту диспозицию, где от него требуется принимать какие-то решения и рулить процессом, а не просто воспринимать происходящее как данность (не без внутреннего усилия). Но формально возразить нечего, и он перекидывает колено через бедра Данилы. – Давно у тебя не было? – теперь Данила заглядывает ему в лицо снизу вверх, но почему-то это ничего не меняет во внутреннем ощущении и не придает уверенности. – Не особо, – уклоняется от ответа Андрей. По-хорошему, можно язвительно ответить "Примерно с тех пор, как мы с тобой же трахались последний раз". Но это значит бы вслух предъявить какие-то обязательства. Кому из них двоих будет от этого легче. Данила на удивление не настаивает на ответе, каким-то извиняющимся жестом потершись носом о плечо Андрея. Проводит ребром ладони вдоль хребта, размазывая капли пота и заставляя выгнуться под движением руки. – Не торопись и не сбивай с толку, – Данила произносит это так, словно собирается решать уравнения или чистить оружие. – Я иногда думаю, ты человек вообще или... Ах, ну да... – Ну да, – соглашается Данила, щелкая крышечкой тюбика. Андрей вздрагивает от этого звука, скорее от неожиданности, чем от страха. Рациональная часть сознания ядовито отмечает, что и Данила не так прост, как хочет казаться, ведь не держал же он смазку на кухне просто, чтобы было. На этом с рациональной частью Андрей прощается. – Так что, и правда ни разу не говорили, что красивый? – Ты меня болтовней отвлекать собрался? – искренне удивляется Андрей. Проникновение все равно ощущается. Влажно, дискомфортно. Не больно. Не первый раз, чтобы так откровенно заморачиваться. – А ты куда-то торопишься или не хочешь рассказывать? Два пальца все еще остаются в пределах отметки "дискомфортно". Андрей перехватывается поудобнее за плечи Данилы, бесцеремонно, понимая, что больно все равно не делает. – Мужики не говорили, – наконец приходит он к приемлемому ответу. Их поза почти статичная. Никаких дерганых движений, имитирующих скольжение члена. Данила едва ощутимо двигает пальцами, с интересом разглядывая его лицо. – Красивый, – с непоколебимой логичностью заключает Данила. С разъезжающимися коленями и выставленный напоказ, Андрей не ощущает себя красивым. Чтобы заткнуть этот нелепый разговор, он тянется целоваться. Поцелуй мягкий, ленивый. Эта неторопливость доводит до желания сделать что-то назло. – Сколько уже? – Три. Андрей делает слабое движение вверх, снимаясь с пальцев, а потом назад. И ещё несколько раз. Цель нормально потрахаться отдаляется, став совсем иллюзорной, в то время, как эти движения приносят ощутимое удовольствие уже сейчас. – Ну? – торопит он. Как будто движения были недостаточно красноречивы. – Ещё нет, – очень ровно одергивает Данила. Пальцы исчезают вообще все, но член тоже остаётся в зоне видимости. Андрей тупо пялится на него, наклонив голову и дыша через раз. – Четыре. И медленно, – объявляет Данила. – Чего? Нахрена? – успевает возмутиться Андрей. Смазка как будто вообще везде. Щекотно стекает по внутренней стороне бедра. Ощущения так и не перешагивают границу между "неприятно" и "больно". Возможно, виной тому эндорфины, уже плеснувшие в кровь. Данила ленивыми движениями дрочит ему. Даже не дрочит, а просто охватывает ладонью, давая возможность толкаться в кулак. Каждое из этих движений сопровождается проникновением пальцев. Вроде бы, все устроено достаточно умно, чтобы Андрей сам трахал себя, контролируя ритм и глубину, и не причинил вреда, но все равно обидно и хочется обвинить Данилу в бессовестной халтуре. – Рано, – Данила успевает зажать член у основания, но продолжает двигать пальцами, подталкивая к оргазму. Андрей мстительно вцепляется ногтями ему в загривок. – Ты не наигрался просто, да? – О тебе же переживаю, – Данила медленно вытаскивает из него пальцы и одновременно выпускает член из ладони. Все тело подрагивает от напряжения, Андрей торопливо смаргивает влагу с ресниц. Не получилось, играем дальше. – Вот здесь, – Данила обхватывает в руку оба их члена и несколько раз оглаживает, как будто даже не дроча, а просто вспоминая рельеф кожи. – Чего "здесь"? Андрей чувствует себя совсем поплывшим, несчастным и все еще не трахнутым, но готовым развалиться на части. – Когда я вставлю, он будет вот здесь, – палец Данилы отмечает на животе Андрея полосу – там, где сейчас находится головка Даниного члена. – Да пошел ты нахрен, – Андрей чувствует, что краснеет не только скулами, а до самой шеи. – Второй раз за вечер? После пальцев с членом все получается удивительно гладко. И на удивление спокойнее. Это уже просто секс, на равных, где кончить хотят оба, а не вдумчивое исследование пальцами, где ощущаешь себя в роли подопытного объекта. Данила не пытается подобрать удобный угол, он вообще обессиленно откидывается затылком на спинку дивана и закрывает глаза, переместив руки на бедра Андрея. – Сломался, шкет? – сквозь сорванные выдохи выговаривает Андрей. Даня улыбается ему, не открывая глаз. Член не попадает по простате, но ощущается таким большим, таким равномерно давящим изнутри, что Андрею в какой-то момент кажется, что достаточно будет и так. Но сперва он делает мстительно резкое движение, совсем соскальзывая с члена. Данила, коротко охнув, понятливо спускает руку вниз, удерживает член у основания, заставляя его стоять вертикально. – Я иногда забываю, какой паршивый у тебя характер. Выглядишь обманчиво милым... – Взаимно, – Андрей делает ещё одно движение, позволяя в себя войти, а потом снова подаваясь вперёд и снимаясь с члена. Сосредоточенно и с усилием сопящий Данила почему-то развлекает больше, чем все происходящее. – Как ты думаешь, кто-нибудь... может смотреть? Как мы... Вопрос не новый и тщательно загнанный пинками в самый угол сознания, но сейчас снова выплывает максимально некстати. – Деда вспомнил? – как будто даже и не издевается, а просто искренне удивляется Данила. – Угу. Пиздец же. Он знал бы, просто бы порвал нахрен... – Попробуй думать о том, чтобы я тебя не порвал, – Данила резко опрокидывает его на спину, не позволяя понять, разозлился он или просто счел разговор слишком скучным. И входит целиком. Медленно, даже не резким движением. И это ощущение или сказанные слова, от которых стыдно перехватывает дыхание, становятся последней каплей. ...Данила пытается прикрыть ему рот ладонью, беспорядочно касается пальцами губ. Извиняющимся жестом лижет в угол рта, широко, как собака. Целует в переносицу и скулу. – Слезь, – просит Андрей. Невольно издает ещё один слабый стон, когда из него вытаскивают член, ещё не упавший. Данила послушно слезает и даже вообще пропадает из поля зрения. Вместе с этим моментально начинается отходняк. Переборов желание сбежать за дверь, не разыскивая одежду, Андрей до подбородка натягивает на себя плед. Трясти от этого не перестает, и непонятно, больше от холода или от нервов. Неожиданно сверху опускается одеяло, разрешая хотя бы эту неопределенность. – Извини. Тут всегда холодно. Данила наваливается поверх одеяла, ещё раз виновато целует в угол челюсти. – Я сильно перегнул палку в этот раз? Под одеялом становится тепло. Прикосновение сквозь два – три, Даня даже натянул штаны – слоя ткани ощущается максимально безопасным, ни к чему не обязывающим. Одновременно тяжесть чужого тела успокаивает. – Не сильно. "Но перегнул" остаётся непроизнесенным, но вполне понятным. Ощущающий себя виноватым Данила это ещё хуже, чем Данила самоуверенный. Он сопит в шею, мягко кусает за ухо, дергает зубами хрящик, пытается завернуть Андрея в одеяло, почти роняя с узкого диванчика. – Было больно? Сейчас больно? – Не было. Если ты перестанешь возиться и уберешь с меня свой локоть, то и не будет. Из ощущений неприятно затекла разве что спина, и на подкашивающиеся от напряжения ноги Андрей бы побоялся встать. В остальном довольно терпимо. – Прости, – локоть пропадает, Данила ещё раз виновато тычется ему губами в шею. Проходит долгая пара минут прежде, чем Андрей осознает всю глубину и коварство реализованного плана. – Дань? Ты чего, ты спишь? Ты же не собираешься на мне спать? Ты представляешь вообще, какой ты тяжелый мудак? Тело сонно переворачивается на бок, ещё качественнее упаковывая Андрея в одеяле без возможности из него выбраться. Холод, сквозняки, отсутствие покрывала или футболки Данилу явно не смущают. – Плохая была идея, – заключает Андрей, устраивая подбородок ему на макушку. Хорошо бы встать, дойти до торшера в углу и погасить слабый свет, но в общем-то черт с ним. Хорошо и так.