Про логиков, лис и алгоритмы

Прошло чуть больше двух недель. Робеспьер и Есенина, окончательно наладив отношения, перестали играть друг с другом в прятки и снова наслаждались открытым и спокойным счастьем, как раньше. Разговор Лирика с доктором Гюго прошёл, конечно, не слишком легко, но в итоге директриса института поняла, что вопрос со стажировкой для этой студентки закрыт. Теперь Аналитик всячески помогал ей в поисках дистанционных конкурсов и образовательных проектов – так он меньше чувствовал вину за то, что помешал любимой реализовывать научные планы. С последним, однако, Еся не была согласна, полагаясь на всеобъемлющую народную мудрость «что ни делается – всё к лучшему». Так или иначе, больше конфликтов и недомолвок у заказчиков не возникало, чему оба безмерно радовались. Габен сдержал слово и помог своей ненаглядной Досточке устроиться в НИИ прикладной экологии лаборантом. Впрочем, для этого ему и не пришлось делать ничего особенного – необходимость в младшем инженерном персонале действительно обострилась, и Горький вздохнул с облегчением, узнав, что студентка-химик из соседнего института так и рвётся к ним работать. Обвыкшись на новом месте, Гуманистка постепенно освоилась в коллективе и даже почти подружилась с Донной, которая, хоть поначалу и путая её по инерции с робеспьеровским Лириком, больше не держала на неё никакого зла. Мастер, тем не менее, на полудуалку поглядывал с опаской и старался как можно реже попадаться ей на глаза, а ещё стал поневоле замечать, что к нему и к Аналитику Ламанчская дурында действительно относится как-то по разному… Впрочем, решив, что это не его компетенция, в дела этой чокнутой он больше не лез. Сама же Донна ощущала себя то всесильной супервумен, обязанной закрывать по два дедлайна за неделю, то бесполезным куском паники, не способным нормально функционировать без успокоительных, то всем этим сразу. Поняв, что в проверке и продвижении её последней статьи Штирлиц не слишком-то заинтересован, Искательница решила взять дело в свои руки и, рискуя отхватить по голове за самодеятельность, начала искать источники для публикации сама. А тут ещё и как снег на голову свалившиеся личные проблемы чуть не вывели её из строя… С осознанием своих иррациональных и бесперспективных чувств к Робеспьеру она уже более-менее училась существовать, но к тому, что в её дела в сотый уже, наверное, раз полезет надоевший хуже горькой редьки иногородний конфликтёр, готова не была точно. То самое напугавшее её пару недель сообщение логик получила именно от него, и написанная им мерзость так её шокировала, что она всю ночь тряслась в истерике, глотая лекарства и кутаясь во все возможные тёплые вещи. Наутро ей пришлось, конечно, взять себя в руки, ехать в НИИ, заниматься аспирантскими делами и бежать к Аналитику, предостерегая его от возможной вредоносной драйзерской корреспонденции. К счастью, зеркальщик оказался понимающим и порядочным человеком и в который раз пообещал Донне не связываться с неугомонными гаммийскими агрессорами. Тогда это её успокоило. Сейчас же она трясётся в плацкартном вагоне, движущемся к северной столице и везущем её и доцента Гамлета на место проведения конференции. Ехать аспирантке и преподавательнице пришлось в разных вагонах – нижнего места рядом с Датской Искательнице не хватило, а лезть наверх с её-то паникой она отказалась наотрез. Сейчас, впрочем, данный факт её только радует – по крайней мере, старшая коллега не станет свидетелем в очередной раз разбудившего её кошмара. Чёрт бы побрал всех этих Инспекторов, Гуманистов, Хранителей и прочие стрессовые факторы – не прекращают её мучить даже во сне! Дрожащими руками откопав на дне дорожной сумки лекарство и маленькую бутылочку воды, она торопливо глотает спасительную таблетку и всеми силами пытается согреться под плохоньким поездным одеялом. -Пшёл куда подальше, этик проклятый, - шепчет одними губами. Сегодняшним её кошмаром в очередной раз стал Достоевский. Вернее, скверные воспоминания о нём и семи годах с трудом излечимой эмоциональной зависимости, от которой с грехом пополам удалось избавиться. Наполеон, Гамлет, Гюго, Драйзер, общение через вечных посредников, «ваш ревизор объявил вам бойкот», бесконечные попытки узнать, за что с ней так поступили, и, в конце концов, окончательный уход Доста из НИИ, после которого она взаправду опасалась загреметь в какую-нибудь психоневрологическую лечебницу. К счастью, тогда всё обошлось. Только вот сейчас… «Только вот сейчас ты опять связалась с болевым сенсориком, идиотка ты Ламанчская,» - Донна в очередной раз не знает, смеяться ей или рыдать от собственной невообразимой тупости, - «Ничему тебя жизнь не учит». Действительно, куда она лезет? Хватит ей бегать со всеми своими проблемами к Аналитику – и его отвлекает от реальных забот, и самой себе хуже делает, привыкая ещё больше. К кому? Снова к чужому счастью? Она и так поневоле постоянно вмешивалась в их с Есей дела… Как это зеркальное чудо в перьях её вообще до сих пор терпит, не выставляя из лаборатории вон? «Скоро выставит,» - мрачно усмехается, вспомнив последнее письмо Драйзера. Уставший от попыток достучаться до неё конфликтёр теперь не брезговал ничем и открытым текстом припоминал ей Достоевского. Мол, «считаешь, что я тебя преследую – а сама-то в прошлом чем занималась?». От одного чтения этого безобразия на неё тогда накатил озноб с тошнотой пополам. Гадость. Какая гадость… Видимо, о своих наездах в её город, попытках выклянчить её контакты у знакомых и бесконечных телефонных ночных звонках ещё в студенчестве Хранитель предпочёл тактично умолчать. Но Гуманист и вправду считал её тогда «персоной нон грата» и угрозой их с Гамлетом счастью… «Вот и Робеспьер будет думать точно так же,» - навязчивым мотивом крутится в несчастной замученной Ламанчской голове, - «Зная меня, по-другому иначе невозможно…» В памяти сами собой всплывают фрагменты из позапрошлого года. Вот ей сообщают о приёме на работу в НИИ – как она тогда ликовала. Вот она терпит аварию на дороге по вине какого-то тмутороканского болвана, грохнувшего зеркало на проезжей части. Вот узнаёт, чьих это рук дело. Её тогдашняя злость на Аналитика привела к тому, что досталось ни в чём не виноватой Есе. Вот они разговаривают о причинённых друг другу проблемах и мирятся. Вот её обвиняют в некомпетентности и истеричности и она первый раз идёт изливать душу – именно ему, постороннему зеркальщику, а не собственному научному Штирлицу, что было бы логичнее… «Дура. Как будто не знала, чем это может кончиться,» - в который раз за эту трудную ночь ругает себя Донна. Как уж тут заснуть или хотя бы успокоиться? Мысли, эмоции и прочее этическое безобразие так и продолжает сидеть внутри – даже попытайся она убежать от всего этого хоть на край света. Но вдруг она вспоминает о своей давней привычке, находит за неимением ручки и блокнота под подушкой телефон и начинает облекать терзающие душу страхи в слова, набирая на незамысловатой клавиатуре: «Расскажи мне, как перелётные любят лето, двигаются на юг за мечтами вслед, оставляя до осени холод и страх. Расскажи, как, в фотоальбомы собрав счастье, тепло, уют, согреваются и зимой, от промозглых будней устав. Как дороги становятся чьим-то домом, солнечный луч – в пути маяком, а ветра неизменно попутные и не сбивают с ног. Расскажи, как в ладу со временем, не урывками, не бегом, страхом не засоряя пустых поисковых строк, живут только мигом – без «завтра» и без «вчера». Как, теряя, учатся обрести. Как с буддийским спокойствием вырастают из прошлых ран, ни в часах, ни в календаре не видя зла во плоти. Ведь в моём-то мире, где время – чуть ли не худший враг, да с моим-то прошлым, где что ни лето – в жертву календарям, в любом повороте секундной стрелки видится знак, что ещё вот совсем немного – и снова придётся терять. Может, глупо утратам иллюзий вести учёт – да привычку за столько лет не так-то просто изжить. А ведь так хотелось бы просто верить, не стремясь заглянуть вперёд… Только как? Если знаешь – хоть в паре слов расскажи, как любить эту осень, где в новостях – сплошь кошмар и вода, и стократ сильнее пугают календари. Расскажи – я умею слушать, чуточку меньше – ждать и совсем немного – покой и надежду нести внутри» «Просто блеск! Сопливые записочки пятиклассников отдыхают,» - недовольно морщится, вчитываясь в получившееся, - «Ещё только какого-нибудь дурацкого посвящения «недосягаемому Аналитику» не хватает, тогда можно будет с чистой совестью вызывать по мою честь бригаду санитаров». Тем не менее, любительское стихосложительство Ламанчскую успокоило – кошмары хотя бы временно перенеслись из её головы в бесчувственный механический гаджет. Искательница механически смотрит на часы – без четверти три ночи. До пункта назначения ещё несколько часов. Хорошо бы успеть хоть немного подремать… С этими размышлениями логик проваливается в глубокий сон – такие эмоциональные качели, в конце концов, вымотают все нервы кому угодно.