Непослушный

Юнги чувствовал себя плохо уже на протяжении недели. Резкие вспышки агрессии, усталости и страха возгорались несколько раз на дню. Домашний психолог сказал о сильной нервозности, и что лучше будет, если Юнги пропьет курс антидепрессантов или проведет хотя бы две сессии. К сожалению, у Мина не было возможности реализовать второй вариант. Небольшой дом для него и Чонгука встречал привычной теплотой, безопасностью и уютом. Правда одеяло и кофе уже не спасало от слез усталости и отчаяния. — Гуки, — Юнги постучался прежде, чем войти. Чонгук читал книгу, хмуря брови и пытаясь что-то отмечать текстовыделителем. — Я могу взять парочку твоих толстовок, футболок и возможно штанов? — скромно попросил старший. Чонгук был ближайшим к нему доминантом, поэтому его одежда, вероятно, принесет больше спокойствия, чем одежда самого Юнги. Младший был крупным, поэтому объятия с ним — пока что лучшее, что Мин может почувствовать. — Конечно, хен! — Чонгук подрывается к шкафу, вытаскивая из него несколько чистых вещей и передавая их брату. Юнги благодарственно улыбнулся. — Тебе с каждым днем хуже, солнце. Иди ко мне. Младший протягивает руки, а Мин буквально падает в них, прижимается ближе, выпуская из рук всю одежду на пол. Чонгук укачивает его в своих руках, гладит по голове. — Тебе нужен доминант, хен, — шепчет он и слабо оттягивает светлые волосы саба. — Я знаю! Но будто бы у меня есть хоть какие-то варианты, — недовольно бурчит Юнги. Он маленький и слабый, отстаньте от него. Чонгук недовольно вздыхает, выпуская брата из рук. — А как же Чимин-хен? — приподнимает вопрошающе бровь. Юнги тушуется, опускает взгляд и скрещивает руки. — Вы с ним хорошо же общались. Я знаю, что ты влюблен в него. — Общались и общались! Уже нет! — психует старший. Чонгук понимает, что он пытается защититься, но дом не позволит состоянию хена ухудшиться. — Поговори с ним. Выясните всё. Что за недомолвки? — младший грубеет, Мин слабеет и сильнее прячется в себе. — Не буду. Это ни к чему не приведет! У него вроде уже и саба есть! — Юнги уже хочет уйти, подобрав одежду, но Чонгук перехватывает его руки и сажает на кровать и приземляется рядом. Юнги понимает, что разговор так просто не окончить, и устало откидывает голову на плечо брата. Младший снова вздыхает. — Тебе это нужно, солнце. Не будь трусом, — мягко говорит он. По крайней мере, старается, хотя саб отчетливо слышит нотки указаний. — Я не против быть трусом. Я же не дом, чтобы быть бесстрашным, — голос тускнеет, силы заканчиваются. Есть ли смысл продолжать этот диалог, когда Юнги бескомпромиссно отказывается каждый раз. — Нет уж, хен. Завтра ты идешь к Чимину и, как минимум, говоришь о своей проблеме. И как доминант, временно ответственный за тебя, я приказываю это, — Чонгук придает голосу жесткой уверенности. Юнги резко поднимает голову и смотрит таким обиженным и разочарованным взглядом, что младший почти жалеет. — Я не сделаю этого. У саба дрожит голос. Противиться четкому приказу практически нет сил, но собственные чувства и сохранность души нужно защитить любыми способами. — И пожалеешь об этом, — негромко отвечает Чонгук, после чего Юнги уходит. Ночь предвещалась тяжелая, вина из-за непокорности приказу давила на горло, душила, заставляла слезы скапливаться в уголках глаз. Воспоминания о Чимине, его мягких ладошках, нежных объятиях и теплой улыбки заставляли эти слезы скатываться вниз. Но сон всё же пришел, очень тревожный, усталый. Конечно же, Юнги не подойдет к Паку. Подыхать будет от недостатка внимания, но не подойдет. Их дружба оборвалась слишком резко, и Мин понимает, что сам был главным виновником этого. Он в один момент стал отстраненным, закрытым, защищающимся сабом, как будто перестал доверять Чимину. Он больше не шел в объятия, не позволял гладить голову и не говорил, как раньше, о своих переживаниях и проблемах. Пак терпел это полгода, после чего тоже стал отстраняться. Мину было сложно тогда объяснить своему брату и Чимину, что чувства очень ослабляли и пугали его, как алкоголь на шумной тусовке. Он не знал, как вести себя и как доверить свою душу другому человеку. Здесь бы помощь от самого Пака, его поддержка, мягкий, заботливый голос, который объяснил бы, что это нормально, что чувства это прекрасно, но дом не смог понять. Хотя кто сказал, что он смог бы ответить взаимностью? А Чонгук узнал о чувствах брата слишком поздно. Пары шли медленно, Юнги пытался хоть что-то запомнить или понять, но тревога наполняла его. И когда его неожиданно вызвали отвечать, он запаниковал. Слова не вязались, хотя он всё знал и готовил. Преподаватель был недоволен, задавал ещё больше вопросов, не кричал, конечно, но заметно давил голосом и статусом. Мина наконец отпустили, поставив «слабую тройку». До окончания пары Юнги дрожал. Мин не знал, как действовать, ведь до дома он в таком состоянии не дойдет. Нужно было в срочном порядке звонить Чонгуку и просить забрать. Мин встал у окна, чтобы немного проветриться, но вдохи были прерывистыми и нервными. — Боже, Юни, как ты себя чувствуешь? — Мину кажется, что сзади него фантом любимого теплого тела. Фантом нагло прижался к спине и запустил руку в мягкие локоны саба. — Ужасно, Минни, — всхлипывает Мин, откидываясь назад, надеясь грохнуться на пол и провалиться в небытие. Но удара не случается, сзади действительно крепкое тело, которое словило и подняло на руки. — Мой хороший, я рядом. Слышишь? — Пак неразборчиво целует лоб и макушку, надеясь унять пугающую дрожь. Юнги всегда был хрупким, а сейчас он почти разбит, сохраняя состояние мыльного пузыря. — Я… Извини меня, прошу. Я глупый и трусливый, — Юнги жмется, прячет лицо в груди дома. — И сейчас мне очень не хватает доминанта, сессий. Ещё и переживания, приближающаяся сессия. Всё это накопилось, сейчас я на антидепрессантах и сплю в одежде Чонгука, — Мин всё же не смог воспротивиться данному приказу и, поймав момент, выполнил его. — Юни, — Чимин строго зовет. Всё это так ему напоминает последние месяца их дружбы, когда Мин был почти также уязвлен. — У тебя всегда была, есть и будет возможность попросить меня о гребанной сессии. Разве я не достаточно часто показывал это? — Пак несет его до своей машины. Юнги остается лишь молчаливо кивать и пугливо сжиматься, пока его усаживают в сидение и пристегивают. Все движения Чимина сквозят недовольством. — Непослушный саб, — рычит Пак, заводя машину. — Я… Я послушный, — совсем тихо возражает Юнги. — То есть ты слушался меня, когда я просил следить за здоровьем? Послушался, когда я просил не ходить в незнакомые места с незнакомыми людьми бухать? Слушался, когда я просил не грубить на мою заботу или когда просил поговорить? — Чимин выруливает с территории универа, направляясь к дому Минов. Юнги жевал губу, нервничая. Страх и дрожь прошли, но благодарность сменялась виной, что всё большим грузом давила на плечи. Кажется, ещё немного и Юнги снова будет огрызаться, пытаться понести на себе все свои волнения и тревоги самостоятельно. — Извини, — шепчет, сжимая руками коленную чашечку. Чимин наконец подъезжает к месту назначения, прикрывает глаза и глубоко дышит. Мин не двигается, хотя казалось бы, вставай и иди в безопасный, наполненный уютом дом. — Это всё, что ты скажешь? — спустя время спрашивает Пак. Голос звучит глухо, он прочищает горло и, не дождавшись ответа, выходит из машины, чтобы открыть дверь Юнги. Но Мин всё ещё не двигается, сидит, сгорбившись, и мотает головой. Чимин взвывает, прикладывается лбом о дверь машины. — Юнги, иди домой, — с грубой интонацией просит. — Будь послушным, малыш, хотя бы сейчас. — Это будет последний раз, когда я ослушаюсь тебя, — всхлипывает Юнги. Пусть родной дом и скроет за безопасными стенами и позволит расслабиться в его пределах, но Юнги знает, что только Чимин сейчас может воздвигнуть в нем ментальные стены. Они не пропустят переживания и страхи к слабому сердцу саба. Они дадут такое нужное укрытие. Юнги знает, что он во всем виноват. Но разум замылен, голова раскалывается, так что практически любая забота со стороны Чимина воспринимается чуть ли не как признание в любви. Мин действительно не может противостоять этому. Последние силы уходят, чтобы не разреветься сейчас, не дать себя жалеть. — Прошу, забери меня. Делай со мной всё, что захочешь, но пожалуйста, дай возможность этот вечер провести с тобой. Прошу, — ноет Юнги, смотря плаксивыми глазами. Чимин так ненавидит этот момент. Он чувствует злость и вину. Он хочет выпороть Юнги за то, что тот так безответственен за свое здоровье. Он винит себя за то, что тогда дал отстраниться, не надавил сильнее, не раскрыл его. Уже поздно думать о прошлом, когда всё происходит здесь и сейчас. Чимин всё же возвращается на водительское сидение. — Напиши Чонгуку и спроси разрешение, — приказывает Пак. Юнги сразу достаёт телефон, хоть и считает это бессмысленной тратой времени. Он уверен, что Чонгук будет согласен. Но вот он выбегает из дома, едва увидев сообщение Юнги. Он беспокоится и боится оставить Мина одного с кем бы то ни было. Но стоило ожидать такого исхода, когда настаивал на их разговоре. Чимин выходит из машины, чтобы поговорить. — Юнги настоял на этом? — удивляется Чонгук. — Это из-за того, что его тело ослабло и нуждается в доминанте, я думаю, — объясняет Чимин, хотя не менее поражён. Спустя столько времени Мин подсознательно доверяет и тянется. — Я буду осторожен. Сессии не будет, он слишком невменяем, но, возможно, у меня получится привести его в себя и подготовить к чему-нибудь небольшому. Чонгук напрягает челюсть от таких слов. Лично он бы разнежил брата, окружил заботой и лаской. Но раз сам Юнги выбрал Чимина, приходится довериться. — Ладно. Хоть я всё ещё не уверен, что Юнги будет лучше с тобой, но я согласен. Не забудь меня обо всем оповещать. Утром я позвоню, — Чонгук пересекается взглядом с братом, и саб смотрит на него очень взволнованно и просяще. Младший вздыхает и, не прощаясь, уходит. Чимин тоже возвращается. Он чувствует тяжелую ношу ответственности, но не сомневается, что справится с ней. Да, он будет строг с разбитым сабом, но Пак всё же не вчера стал доминантом. Он знает меру, знает потребности этого мальчика, что сидит сейчас и неуверенно жует свою губу от волнения. — Рассказывай, всё, что я должен знать, — приказывает Чимин. Он как раз выезжает на дорогу. Юнги теряется. Ему стоит признаться? Или об этом можно умолчать? Потерянность так и виднеется в его движениях, так что Чимин берет инициативу. — Если ты сомневаешься, то точно должен это сказать. — Чимин-и, — хрипит Юнги. Он видит уже как руками сожмет свое сердце. — Послушные мальчики получают всю любовь и ласку, Юнги. А непослушные лишаются мандаринов и спят одни, — немного смягчается Пак. Всё же малыш старается, пусть по-своему. — Тогда ты будешь должен меня полюбить в ответ! — в миг начинает хныкать Юнги. Тут то до Чимина и доходит с чем ему придётся столкнуться. — Юнги! — немного грубее зовет Чимин. — Ты ещё недостаточно сделал, чтобы так нагло капризничать! Мин сразу тушуется, утихает. Чимин старается дышать глубже. После сегодняшнего дня он точно настоит на контракте, а там уже забота, воспитание и много внимания. Как будто завел ребёнка. Но Чимин от таких мыслей только улыбается. Юнги слишком закрытый и равнодушный внешне, из-за чего Чимин всё это время сомневался в его чувствах. Но теперь, благо, они оба обретут счастье.