Гнет Титанов

Мое тело казалось ватным, с одеревенелыми мышцами, словно я всю ночь работала на поле. Не помню. Может быть. Свинцовые веки с трудом поддались. Приглушенный свет ламп-черепов ослепил меня, но, упрямо не желая сдаваться, я не закрыла их, а просто стала ждать, когда моя сетчатка привыкнет к освещению. Шевельнув рукой, что далось мне с некоторым трудом, я приподнялась на локтях, чуть поморщившись от резких движений. Я осмотрела свои запястья. Еще один шрам. Откуда?... На меня накатила ужасная слабость. Я рухнула обратно на подушку. Так странно… В последнее время всегда, когда я просыпаюсь, ничего не помню. В смысле вообще. Словно и снилось что-то, но не можешь вспомнить конкретные вещи. Только холод. Мысли путаются, а когда я пытаюсь вспомнить хоть что-то, сознание простреливает резкая боль. Это для меня не свойственно. Устало зажмурилась. Веки налились свинцом. Сознание поплыло и... – Бьянка ди Анжело! – громко крикнул мальчишечий голос, не узнать который я, к своему глубочайшему сожалению, никогда не смогу. Издав тихий приглушенно-хриплый стон, я, вяло передвигая руками, накрыла себя одеялом, уже заранее зная, что это не поможет. Но к такому я готова не была… – Кайл, какого!.. Я захлебнулась смехом. Скелет крепко держал меня, обернутую в тонкий шерстяной плед, как новорожденную, и не давал упасть. С другой стороны, я вырваться-то не могла. Не особо-то и хотелось. Не смотря на то, что я легко управляла фантомами и тенями, мертвая субстанция давалась мне тяжело. Были, конечно, методы, позволяющие мне использовать первое для подчинения второго, но полусгнившие тела и побеленные временем кости меня не особенно-то и привлекали, а зомби вообще вызывали всегда сдерживаемые рвотные позывы. Зато мой младший братец – та еще хитрая мордашка, хоть и бестолковая – легко управлялся со скелетами, что, наверное, было одной из самых сложных тактик. В итоге это стало его фишкой. Поэтому спастись у меня не было ни малейшей возможности. Вообще-то, этот утренний ритуал был делом привычным. Правда, до этого меня обычно предупреждали. Поскольку домик Аида после масштабной перестройки находился вдалеке от остальных, так еще и в глубине небольшого фруктового сада – подарочек из домика Деметры и Диониса, где мой брат был весьма частым предметом обсуждений среди женской составляющей – в лагере на нас никто уже не обращал внимания. Разве что новенькие, решившие погулять по территории и забредшие по их собственному несчастью сюда. – Чтоб ежик с перманентной диареей жил у тебя под кроватью! Куда ты меня тащишь?! – кое-как нормализовав дыхание, деловито спросила я у моего братца, шествующего впереди. Кайл остановился и, развернувшись на пятках, приказал остановиться марионетке. Он острозубо ухмыльнулся, мгновенно становясь похожим на отца. Та же кривая наглая усмешка, полных, как если бы он был девчонкой, бледных губ и прожигающие искорки в темно-синих глазах кошачьего разреза. – Думаешь, я не знаю, что ничего ты мне не сделаешь, сестренка? Ты же не обидишь своего любимого младшего братика? Мамуля расстроится… – Конечно, не обижу,– легко согласилась я.– Я тебя запросто убью. Кайл заливисто расхохотался, откинув голову назад, как если бы я сказала очень остроумную шутку. Я поджала губы. Вот ведь повезло с братцем! – Дай хотя бы мне одеться! – проворчала я, когда мы уже подходили к павильону. – Твоя сорочка с кровавой надписью смотрится очень... – КАЙЛ! – Ладно, успокойся! – братец, закатив глаза, щелкнул пальцами. Только не… Скелет рассыпался прахом, оставляя после себя запах сладковатой гнили и антикварной лавки. Я с криком повалилась на землю, больно ударившись лопатками. – Вообще-то, я была бы не против, если меня донесли обратно,– раззадорено буркнула я, потирая ушибленное место. Кайл, как всегда! Брат развел руками а-ля «Что поделать?» и заговорщицки подмигнул мне. Терпеть не могу, когда он так делает. Он выглядит настолько умильным, что даже я – чего уж там дочери Афродиты! – не могу на него злиться в такие минуты. Совсем. Хотя, иногда не мешало бы и хорошенько его поколотить. – В следующий раз выражайся точнее, – Кайл нагло ухмыльнулся, насмешливо поглядывая на меня сверху вниз. Учитывая мое положение, это было весьма закономерным. Я резво поднялась с земли, оказавшись лоб в лоб с ним, из-за чего он отшатнулся. Его взгляд стал каким-то… другим. Испуганным. Странно… Я моргнула. Да нет. Все такие же нахальные глаза. Видимо, мозг выдает желаемое за действительное. Но зачем ему меня боятся? – Ну я тебе и устрою на арене! Ремнем! При всех! – моя злорадная улыбка заставила его чуть попятиться. Видимо, совсем забывает о моей силе. – Готовься к личной беседе дедулей! Кайл вдруг вздрогнул и отвел взгляд. Меня это насторожило. С чего вдруг такая реакция? Почему он побледнел, когда я упомянула Аида? Я внимательно осмотрела своего брата. Черные шелковистые волосы цвета воронова крыла пребывают в постоянном хаосе - на то они и вихры. Кривая усмешка, несколько устрашающая, какой и должна быть. Кроме кривого маленького шрама у левого виска – следа первого боя на мечах – никаких новых повреждений на коже, кроме двух-трех царапин на щеке, неумело скрытых под тональным кремом. Все ресницы на месте ( лучше даже не спрашивайте…). Все вроде в порядке. Только... Кожа стала гораздо бледнее. Под глазами залегли синие тени, как от недосыпа. Неужели?.. Я осторожно взяла брата за руку. Он тут же ее отдернул с абсолютно непроницаемым выражением лица, но я оказалась проворнее и перехватила ее вновь, вцепившись в запястье на удивление сильными пальцами. Я вообще в последнее время стала пугающе быстро меняться… Все чаще я стала замечать, что моя физическая сила ужасно увеличилась. Всего за какие-то несколько месяцев! Про мое умение повелевать духами я вообще молчу... Они подозрительно послушны со мной. Даже немного пугает такая резкая перемена. А еще эти дурацкие сны про... про... Не помню. Словно под завесой черного тумана скрывается другая часть моего сознания. Та часть, которая вступает в силу, скрываясь от меня. Другая... Другая Бьянка. – Ничего мне не хочешь рассказать? Кайл вдруг схватил меня за рукав, резко потянув его вверх. Он перевернул мою руку запястьем вверх и провел пальцами по глубоким шрамам, так пугающе выступавших на тонкой бледной гладкой коже. Только сейчас было заметно, насколько опасно близко они проходили рядом с голубоватыми ручейками вен. Сделано это было настолько быстро, что начинало настораживать. У брата всегда был основной упор сделан на меткость, но ни как ни на проворность. – А ты? – жестким, даже немного грубым голосом отчеканил он, серьезно заглядывая мне в глаза. Настала моя очередь отворачиваться. Кайл сдержанно кивнул, явно ожидая нечто подобное. Повисла тишина, липкая и вязкая, как янтарь, в который так любят попадаться мелкие мушки недосказанности. Из трапезной начали выходить первые ребята. Их разговоры были отчетливо слышны, но я не понимала самой смысловой нагрузки. – Некоторые тайны нельзя открывать никому. Я невольно вздрогнула, встречаясь взглядами с Кайлом. Зрачки брата расширились, а радужка пульсировала черным мертвым пламенем. Его голос звучал… По-другому. Более хриплый и низкий, чем был не так и давно. Ломка не могла произойти так быстро... А еще его уклончивость, когда я упомянула Аида... – Если бы на моем месте была Антея, ты бы ей все рассказал, не так ли? – едко спросила я, отводя взгляд в сторону. – А если бы на моем месте был Курт? – резко, словно хлыст, бросил он. – Это совсем другое!– я почувствовала, как кровь приливает к щекам и непроизвольно сжала кулаки. – Не ври,– сухо отрезал Кайл.– Я прекрасно знаю, что ты сходишь с ума по Джексону. Бегаешь за ним, как собачка, с самого детства. Я закусила губу добела. Да, я действительно его… люблю. Точнее, очень сильно привязана. В моем возрасте не бывает любви, как говориться, до гроба, которая в излишестве присутствует в романах Стефании Майер. Во всяком случае... Я в нее не верю. А знаете, что самое обидное? Когда Курт наклоняется, зарываясь лицом в мои черные волосы, щекоча дыханием чувствительную кожу, и, посмеиваясь над моей шуткой, говорит: «И почему у тебя нет парня? Ты – идеальная девушка» Курт даже не замечает, что это протыкает последние остатки моего щита, как панцербрехер*. А если замечает, то просто не подает виду, чтобы окончательно не разрушить меня в случае не взаимности. Глупец. Я не хрупкая Силена Грейс. Я – Повелительница Теней, Бьянка ди Анджело. Мне будет проще создать себя заново, чем восстанавливать бреши в щите. Курт и я – друзья с пяти лет, Антея и Кайл – с трех, а в одну компанию мы объединились, когда мне было лет семь. С тех пор мы всегда были вместе. Вместе росли, вместе попали в лагерь, вместе тренировались. Стыдно не знать обо мне такие элементарные вещи, Курт. Кайл же с детства препирался с Антеей по разным мелочам, но я же вижу, что они друг другу нравятся. Очень нравятся. Да чего уж говорить – оба без ума друг от друга, но дурацкая гордость не дает им это признать. Гордость. Или глупость. Мы напряженно замолчали, вглядываясь в похожие глаза. Мне казалось, что воздух вокруг нас задребезжал, как если бы сегодня была бы палящая жара. Это тема – слишком тонкая, интимная, ее нельзя затрагивать без надобности. Я чувствовала, что если мы сейчас не прекратим, до конца дня не будем разговаривать. Но и поставить точку в разговоре мешало полное отсутствие мыслей. А потому я стала молиться богам на вмешательство извне. Походу, они наконец решили сбросить с себя привычную маску высокомерия и помочь-таки мне один единственный раз в жизни. – Добрый день, – послышался рядом приятный тенор, стремящийся к баритону. Его какой-то невообразимо правильный тон успокаивал, разбавлял накал своей расслабленностью и спокойной уверенностью. Такой голос может принадлежать только одному человеку во всем лагере и, наверное, во всем мире. – Здравствуйте, мистер Родригерс, – облегченно выдохнула я, переводя свой взгляд на стоящего немного позади нас стройного мужчину. Джим Родригес был двадцатичетырехлетним преподавателем латинского, греческого, итальянского, немецкого и французского языков. Не смотря на кровь Ареса и Гермеса, что текла в его жилах, он был исключительно метким стрелком и интеллигентным человеком. Уж не знаю в кого. Знакома я с его матерью. Он на нее совсем не похож, в отличии от своей младшей сестры. Я всегда испытывала дружескую симпатию к этому высокому спортивному мужчине с рыжевато-каштановыми вихрами густых волос и яркими светло-зелеными глазами, с вечной щетиной на лице и очень доброй и понимающей улыбкой, немного прихрамывающему на левую ногу. Теперь же я была готова целовать землю, по которой он ходил, и поклоняться трости, на которую он опирался при ходьбе. Брови парня взлетели вверх. Обычно к нему, в отличие от Хирона с другими преподавателями и мистера Д, до сих пор не сосланного обратно на Олимп, обращались по имени, не смотря на то, что уважало его большинство сильнее, чем, скажем, тренера по борьбе Жаклин Принстон – молодую бойкую девушку, вечно всех подкалывающую. Пока я мысленно покрывала себя всеми возможными ругательствами, между Кайлом и лингвистом завязался непринужденный разговор. С виду мой братец мог показаться беспечным, но редкие взгляды, направленные в мою сторону, говорили о обратном. Нет, я не выдержу. Не могу спокойно стоять под пылающим взглядом моего брата. – Я... мне нужно идти. – я неловко переступила с ноги на ногу и обхватила себя руками. За всей этой ссорой я совсем забыла, что стою в одной ночной рубашке, не слишком закрытой, кстати. – Встретимся в трапезной. – я кивнула Кайлу и, прежде, чем он успеет что-либо возразить, бросилась в свой домик. Только когда я вбежала внутрь и прислонилась спиной к двери, мне стало легче дышать. Я поспешно закатала рукава моей сорочки и с ужасом вцепилась взглядом в кожу. Мои шрамы горели ослепляющим пламенем Тартара. ------------------------------------------------------------------------ *Панцербрехер (нем. Panzerbrecher — «пробиватель доспеха») — короткий трех- или четырёхгранный кинжал, который использовали рыцари в XI—XII веках для пробивания полного доспеха, против которого обычный меч был бессилен. Удары панцербрехером наносились преимущественно в дыхательные отверстия забрала и места соединения деталей доспеха, либо для того, чтобы разорвать звенья кольчуги. Панцербрехер, в основном, был цельным, то есть не состоял из отдельных частей, что повышало его прочность. Нередко панцербрехер использовали в качестве «последнего оружия», когда всё остальное ломалось или для добивания поверженного противника.