Сорочьи перья

У него с самого утра было нехорошее предчувствие. Ночью Вольга видел большую зарницу — горело монгольское стойбище, которого он всегда сторонился. Не боялся — мелких человечков волк перекусил бы запросто, прибил тяжелой лапищей, напугал до полусмерти грозным рыком, но его гнал прочь кислый запах человеческого жилья… и еще более больной и мерзкий — отчаяния. Когда заалела заря, Вольга понял, что голод подтачивает разум, понемногу завоевывает его — волчья природа брала верх. Иногда он все еще забывался, наслаждался свободой, ветром в шерсти, звездами над головой, сладкими голосами чего-то невидимого и неслышимого. Самим запахом степи — пряным и сладковатым. Но этой ночью тянуло чем-то беспокойным, темным, горящей травой и пугающей ворожбой. Волк бесновался и выл. До носа вдруг донесся тяжелый запах скотины, загнанного конского пота, и Вольга невольно выскользнул из кустов, потрусил туда, куда указывало чутье. Он уж выучил, что у этого леска никого не бывает: слишком близко к ордынцам, чтобы кто-то отваживался тут охотиться, но достаточно далеко, чтобы люди степи его не трогали. Вольга любил свое уединение — иначе объявят большой лов, станут травить, и придется срочно сбегать в другое княжество, а там не будет теплого местечка при старшей дружине, сладкой медовухи и девок… Волк облизнулся. Рыжая лошадь, которую он приметил, стояла обессиленная, и он чуял, что недолго ей осталось — совсем замученная. Человеческая его сторона, любившая всякую животину, сочувственно вздохнула где-то в глубине, покачала головой. Волк бросился — быстро и неумолимо, вгрызся в горло, а лошаденка так устала, что и не стала сопротивляться. Так, побилась немного, да и утихла, а в жадное волчье горло потекла соленая обжигающая кровь. Рассудок помутился; Вольга смутно помнил, как волк, голодно урча, рвал свежее, горячее мясо, обгрызал до костей, наслаждаясь диким природным вкусом. Когда в голове прояснилось, он тихо рыкнул, покатался по траве, пытаясь оттереться от липкой крови, проклиная варварского зверя с его пиршествами. Нужно было чаще давать ему волю, но Вольга опасался, держал волка в узде — и уходил в лес иногда, под удобным благовидным предлогом, чтобы никто ничего не заподозрил. Он подумывал найти ближайшую речку и вымыться, чтобы тяжелый запах крови не мучил чуткий волчий нюх, но вдруг его догнала обжигающая мысль: на лошади должен быть всадник. Седло старое, подпруга плохо затянутая — это он осознал чуть погодя, прищурившись, спокойно, совсем не по-волчьи сев рядом с изодранным трупом и рассмотрев его как следует. Кожа седла впитала запах человека, огня и еще чего-то. Значит, бежал он из самого стойбища, спасаясь от неумолимого пламени. Степной пожар в сухую летнюю пору — все должно было выгореть до основания. Но огонь давно остался позади, а лошадь все гнали и гнали в испуге… Что-то было не так. Вольга вернулся на поляну, откуда утащил лошадь — на примятой траве еще видно было кровавую полосу, где он волоком тянул. Принюхавшись, прокрался дальше, до раскидистых дубов и замер: под деревом, болезненно свернувшись клубком, спал человек. Совсем мальчишка… Нет, юнец, но настолько тощий, что было просто принять за дитя. Спал беспробудным сном, и даже тонкое ржание убитой кобылы его не разбудило. Не монгольский воин… Пленник? Вольга не подходил ближе, боясь потревожить, но видел, что одет человек в какую-то рванину, а всклокоченные темные волосы неопрятно отросли. Отойдя к густым зарослям орешника, Вольга притаился. Ждал, лежа на животе, спокойно прислушиваясь к лесным звукам. Он никуда не торопился: отпросился на целый день, якобы семью повидать. Мальчишка пробудился нескоро; после сытного мяса на теплом солнце Вольгу самого едва не сморило, но вот беглец тихо застонал, пошевелился, подбираясь, садясь неловко, как будто у него все болело. Волчье ухо дернулось будто бы само, и Вольга мигом приободрился, напрягся, жадно перебирая лапами. Несомненно, пропажу кобылы человек заметил сразу же, зашарил взглядом, вертя головой, как выпавший из гнезда совенок. Побежит? Волк готов был ринуться в погоню, настигнуть, даже впиться в трепещущее тело, но Вольга одернул свою звериную сторону. Мальчишка не собирался сбегать — и определенно почуял, что рядом кто-то есть, только никак не мог сообразить, где именно. Испуганный взгляд мазал по орешнику и двигался дальше. Он выпрямился, опираясь на ствол, словно разучился нормально ходить. Когда заговорил, голос его дрожал, но с каждым словом, казалось, набирал силу: — Выходи! Если добрый молодец, будешь мне братом, а если красна девица — сестрицей… Вольга бы рассмеялся, но волк умел лишь выть да огрызаться. Договорить старинные слова он не дал, выскользнул из кустарника, нарочно красуясь, потягиваясь, показывая крупные клыки. Мальчишка запнулся, будто язык прикусил, воззрившись на огромного волка, тихо застонал снова и медленно стек к корням дерева. Ноги дрожали. «Не дойдет», — понял Вольга, и что-то виноватое заскулило в нем, вспоминая, какое вкусное мясо было у лошади. С ней-то этот несчастный и добрался бы, может, до княжеского терема — нашел бы чуть дальше лесную речку да напоил кобылу, а теперь… На костях далеко не уедешь. Смотрел человек смело — и готов был умереть. Вольга облизнулся и заговорил, поскольку был он не обычным лесным волком: — Ты, братец, не трясись, я тебя не трону. Уж прости, но на твоем добром коне, — насмешливо выговорил он, — мясца было побольше. Мальчишка медленно кивнул — видно, никогда с перевертышами не сталкивался. Вольга присмотрелся к бледному лицу, исполосованному несколькими царапинами и перемазанному в грязи. Тот смотрел испуганно, не двигался, а Вольга отошел подальше, встряхнулся, чувствуя, как шкуру жжет, как будто муравьи ее ели. Лес закружился, опрокинулся, и вот он стоял уже на двух ногах; подступил ближе. — Ты чародей, — проговорил беглец, справившись с онемением. — Не совсем, но близко, — покачал головой Вольга. Еще непривычно было смотреть на него сверху вниз, и он сел напротив, чтобы не пугать мальчишку. Мысли прояснились окончательно, избавившись от звериной мути. — Ты из стойбища сбежал? Как тебя звать? — Кощей, — тихо ухмыльнулся тот. Вольга достаточно на границе пожил, чтобы немного понимать на их языке. «Раб, значит», — домыслил он, поглядел на ноги мальчишки, хмуро заметил старые отметины от кандалов и странные тонкие шрамы на грязных ступнях. Медленно перевел взгляд на шею — вся покраснелая от ошейника. Кощей смотрел угрюмо, все еще готовый напасть, хотя оружия при нем не было. Волк почти затих, но пахло от мальчишки кровью, золой и темной ворожбой. Чернобоговой силой. — Ты их спалил, — догадался Вольга. — Не полыхает так обычный огонь… И Кощей гордо, опасно улыбнулся; ненадолго в глазах его мелькнуло что-то голодное, настолько звериное, что и Вольга бы попятился — но устоял, не показал слабости. Коротко выдохнул. Ордынцы ему никогда не нравились — как раз за то, что надевали на людей ошейники. По эту сторону границы хотя бы не отнимали у народа последнюю свободу. — Вольга, — сказал он. — Меня Вольгой зовут. Сын Святослава Новгородского, но это так, для красного словца, не отец он мне, а родился я от змеиного царя. Вот почему я обернуться могу кем захочешь, хоть волком, хоть красной девицей — ты, помнится, запрашивал… Кощей болезненно улыбнулся, покачал головой, дивясь. Странно было, что человек, заключивший сделку с Чернобогом, еще способен был чему-то так поражаться, но Вольга смолчал. — А это лицо… оно, выходит, настоящее? — спросил Кощей испытывающе. Вольга кивнул. Поскреб щетину — на ощупь все еще как волчья шерсть. — Иван, — вдруг смилостивился Кощей. — Сын… да уж не важно, чей я был. Сейчас — ничейный. Вольга прищурился. — Княжич, — ухмыльнулся он. — Ордынцы за вас выкуп просят, я знаю. Так за тебя не расплатились… Кощей снова оскалился — злой, болезненно зашипевший, когда попытался к Вольге ближе дернуться. Может, ударить хотел, ногтями в лицо вцепиться, но не смог. — Ты сказал слова, да и должен я тебе, — спокойно напомнил Вольга. — Лошадь твою заел, моя вина. А ты, я погляжу, сам не доковыляешь… — Еще как доковыляю! — заупрямился Кощей. — Ну, не дури, — добродушно рассмеялся Вольга. — Я тебе службу предлагаю. Я виноват, что ты без клячи остался, так что довезу тебя отсюда к людям поближе. А то ведь какой другой волк тебя не послушает и загрызет… Он разглядывал мальчишку — мрачного, замученного. Снова и снова спрашивал себя, не совершает ли ошибку: может, лучше будет, если он погибнет здесь, не переживет этот день, как не пережило ночь стойбище? Но Вольга уже чувствовал, что Кощей не сдастся — поползет, если ноги не держат, а его потом будет вина грызть, что обрек мальчишку на мучения. Да и привык он всегда отдавать долги. — Куда тебе нужно? — с легким сердцем спросил Вольга. — Не знаю я. В Китеж-град, разве что… — задумался глубоко, устало покачал головой. — Странное дело: думал, вот сбегу, мечтал так, а сам до конца и не понял, куда мне идти. — Нет, Вань, отсюда до Китежа твоего несколько седьмиц бежать, не выдержишь, — проворчал Вольга. — Давай я тебя пока до Переяславля довезу, отдохнешь, а там поглядим. Если захочешь — пойдем в Китеж, — пообещал, но почему-то твердый взгляд Кощея заставил его насторожиться. Что-то недоброе в нем горело. Вольга обернулся снова серым волком, подставил шею новому знакомцу и тихо заворчал, когда тонкие сильные пальцы вцепились в загривок. Неясная тревога все не отступала, но Вольга заглушил вой предчувствия. От Кощея пахло смертью и золой, но он надеялся, что это сотрется. Со временем. Да и если придется довезти его до Китеж-града — не сожжет же он город на озере, право слово.