Сорочьи перья

Не было в деревне поры более тихой, чем ранняя весна. Все замирало, даже время останавливалось, становясь неспешным и тягучим, как смола, потому что это было время зарождения жизни, а в этом нельзя торопиться. А люди каждую весну решали, какую из девушек принести в жертву. Известно было, что земле нужно было отдавать самое лучшее, потому обычно жертву назначали заранее, и Велене иногда казалось, что так все проще — жить без надежды, сознавая, что однажды свежей весной твоей кровью окропят старые камни, призывая старых богов помиловать их земли. Никто из жрецов Белого бога не добирался до затерянной в лесу деревеньки, потому что никто туда не ходил, боясь мрачных чащ и болот на суровой северной земле. Они платили подати исправно, чтобы княжеские воины не пришли стребовать с них, и этого было довольно, чтобы никто не видел, что в деревне творится, и не знали тут другой жизни никогда. Брат той весной пришел домой хмурый, сразу же схватил Велену и уволок на задний двор, пока родители не вернулись. Она встревоженно следовала за Деяном, пытаясь слабыми вопросами допытаться от него правды, и брат тяжело сказал: — Я подслушал их вече; тебя выбрали. Ему не нужно было уточнять. Велена замерла в испуге, дрожа, как осинка; мысли ее бестолково метались, и осознание близкой смерти тяжело навалилось на ее плечи, в рыдании пригибая ее к земле. Слезы хлынули сами собой, ее трясло. Деян в угрюмом молчании стоял рядом, гладя ее по плечам и так пытаясь успокоить… — Но Злата… — прошептала Велена. — Все верили, что Злату принесут! — Не знаю я, что там стряслось, да только теперь ее замуж выдают, — неохотно проворчал Деян. — Наверняка спуталась с каким-то парнем, так что она больше не девушка, и принести ее — значит навлечь на нас всех беду. Так говорили. Велена утерла слезы. Эта земля и без того скоро получит всю ее кровь, нечего поить ее раньше времени. Она стиснула зубы. Времена, когда девушки безропотно шли на заклание, медленно проходили, потому что другие племена продвигались ближе к их деревеньке, княжеские сборщики податей заезжали чаще — людей на земле становилось больше. А с ними приходили и слухи, потому что их нельзя перехватить и спрятать. Но, даже если знали они, что где-то живут иначе, что они могли сделать? Им некуда было бежать. — Надо бежать, — сказал Деян, зубы стиснув. Словно подслушал ее мысли. — Ночью. Не бойся, я с тобой буду. В том году земле отдали девушку, что за него была сосватана, потому что ту, настоящую жертву, тоже не получилось принести: зимой она заболела и, хотя вылечилась, совсем ослабла и зачахла. Среди девушек потом поговаривали, что видели, как Люнега ела снег. Как бы там ни было, жива она осталась, до сих пор не оправилась, ходила с трудом, а Деянову Рославу закололи в поле, припорошенном весенним снегом. С тех пор он затаил злобу… — Куда же мы пойдем? — испуганно спросила Велена, хотя и думала, что все равно побежала бы — хоть куда, так и так погибать. Всю жизнь она надеялась, что никто не вздумает принести ее в жертву, потому что была она совсем обычной и невзрачной, не как красавица Злата, которую рад бы видеть пред собой любой бог. И теперь животный ужас стискивал ее горло, снова выдавливая рыдания. — Я знаю одного человека, он жрец Белого бога, — сказал Деян. — Пришел в глушь, чтобы нести его слова. Я уговорил его подальше держаться, чтобы наши охотники его не убили, как всякого чужака. Он нас проведет, он и князя знает! Велена сомневалась. Деревенские жрецы все были мрачными и непримиримыми, ни за что они не стали бы никому помогать, однако она верила своему брату, потому кивнула. Вместе они услышали, как с вече вернулись родители, потому бросились в разные стороны, делая вид, что заняты хозяйственными делами. Уговаривала себя Велена немного поспать, уверенная, что брат ее растолкает, когда нужно будет, но так и не смогла глаза сомкнуть. Лежала, кутаясь в старое латаное прокрывало, и слушала глухую ночь. И хотела оказаться далеко-далеко, где-нибудь в другом месте, о каких ему рассказывал иногда Деян — как теперь ясно было, со слов того мудрого старца. Когда брат прокрался к ней, Велена быстро поднялась. Родители спали, и они смогли выйти в сени. Там, чтобы не околели от холода, лежали коза с козлятами, но они Велену знали и, как она думала, любили, потому шума не подняли — все же не собаки сторожевые. На улице было холодно, а одевалась Велена второпях, в то, что удалось припрятать, поэтому она задрожала, но упрямо стиснула зубы и побежала за Деяном, который указывал дорогу. Оказавшись в лесу, подальше от деревни, они остановились передохнуть. Велена припомнила рассказы о тех, кто иногда пытался сбегать — их находили замерзшими в лесу, изгрызенными дикими зверями. А потом она вдруг заплакала, обняв Деяна. — Ну что ты, дурная, мы же почти ушли, — проворчал он, грубовато трепля ее по волосам. — Все хорошо будет. Старик нас приютит, а потом придумаем, куда идти… — Нет, нет, я… — Велена захлебывалась слезами. — Это же значит, что земля умрет? Принесут кого-то другого, и все неправильно будет, как, помнишь, лет пять назад, когда девушек немного было, когда… мы голодали все… Деян рассмеялся. — Обман все это, — отрезал он. — Что бы люди ни делали, весна все равно зародится, мне Ведомир сказал. Это закон. — Но они все умрут, — бормотала Велена, цепляясь за него. — Никто не умрет! — рявкнул Деян. — Только та девка, которую зарежут вместо тебя. Как и обычно. Идем, ты уже вся трясешься и губы синеют. И потащил ее дальше через лес.

***

Они и правда все умерли, как Велена предрекала. Только не от голода, а когда пришел князь Святослав с дружиной — и вел их Деян, опоясанный мечом, который сгорал от гнева и жажды мести. Новгородский князь умел людей понимать, и когда Ведомир, жрец, которого он послал проповедовать в те несчастные земли, где пока и церквей не было, привел к нему двух испуганных беженцев, Святослав сразу в них что-то разглядел. И понял, что брат с сестрой говорят правду, хотя могли кому-то показаться безумными, так их оглушил шум Новгорода. Деян был силен, но безрассуден, и Святослав понадеялся, что со временем эта юношеская горячность выветрится, иначе ждет его скорая смерть. Но такие воины были ему нужны — готовые огнем и мечом выжигать языческие темные племена, что таились так близко к Новгороду. От деревни тогда мало что осталось, а жрецов перерезали в том же поле, где они убивали девушек испокон веков, на тех же камнях, а тех, кто пожелал, князь забрал с собой в Новгород. Велена, услышав эти вести, плакала — и сама не могла понять почему.