Сорочьи перья

Осенью, как урожай собирали, всегда по деревне ряженые прокатывались. Шумели, песни распевали, колотили в простые бубны, а лица их украшали странные резные маски, которые остались еще со старых времен, когда мир принадлежал злым духам — так рассказывал поп из соседней деревни. Их отец Афанасий не слишком заботился о вере, все больше о деньгах да бабах, которых развлекал простеньким светлым чаровстом, и потому гулять ряженым дозволялось свободно. Кроме того, отплясывая в страшных одеждах и масках, селяне полагали, что нечисть страшно обижают, а заодно и отпугивают, потому как от криков многих хотелось сбежать подальше и уши зажать. Елена так точно их не любила, этих ряженых, с детства они ее пугали, но она покорно подавала угощения им. Отчасти Елена была суеверна, отчасти — не хотела, чтобы соседи шептались. Когда в ворота постучались, Елена оставила сына, пригрозив ему у стола не вертеться, чтобы горшок с картошкой не опрокинуть, а сама пошла отворять. На улице уже холодно и прохладно было, так что Елена накинула косынку, зябко руками повела. У калитки стоял какой-то мужчина в маске с длинными изогнутыми рогами, переминался с ноги на ногу — верно, тоже замерзал. Но не кричал, не танцевал и не вертелся на месте волчком, как прочие оголтелые ряженые, — их гулкий шум раздавался откуда-то из другого конца деревни, где пылали огни. Елена вдруг почувствовала странный испуг, охвативший ее всю, заставивший дрожать, как молоденькую козочку, но она ступила ближе и приветливо обратилась к ряженому, заверив, что могла бы угостить его. — А муж твой не дома? — спросил тот. Насторожилась Елена, вздохнула. А ну как он окажется ночным разбойником, который только и мечтает в дом пробраться? А у нее там ребенок. Но все же Елена отвечала честно: — Вдовая я, муж на войне с нечистью погиб, только сын остался. Брать у нас нечего, живем своим трудом. Если ты злой человек, ступай своей дорогой, прошу тебя. А если тебе и впрямь нужен только кусок поесть, проходи, будешь нашим гостем. Он легко принял приглашение. Когда входил в дом, где горели лучинки, Елене показалось, что у ее гостя никакая не маска, а самая настоящая козлиная голова с хищными острыми рогами… Но он прошел к столу, сел, маску снял. Лицо у него было узкое, хитрое. Волосы сзади в косу сплетены, прищур какой-то монгольский, а глаза темные, но Елена не удивлялась: ордынцы на Русь ходили, кровь смешивалась. Одежда на нем была пестрая, латаная, а на руках, выглядывавших из рукавов, темнели пятна сажи. Поздоровавшись с несколько оробевшим при виде незнакомца маленьким Святорадом, гость с удобством на лавке устроился. Елена отвела сына спать, час уже поздний был, уложила, а сама к столу вернулась. — Богатый у тебя дом, хозяйка, — улыбнулся ряженый, принимая от нее миску с натертой редькой и картошкой. Елена даже соли для него не пожалела. — Так и думал, что меня тут приютят… Ночью ходить — страшно! — Муж мой воеводой был, — сказала Елена, вздохнув. — Да только богатство его понемногу исходит, скоро придется пояса затянуть. Но пока живем себе с сыном… Хороший год сейчас, урожайный. Гость что-то согласно промычал. На еду он набросился с большой охотой. И хотя выглядел слишком учтивым и умным, Елена никак не могла понять, кто он такой: бродячий певец? паломник? беглец? — Куда путь держите, может, подскажу чего? — спросила она. Мало-помалу Елена смелела, видя, что гость ее ничуть обижать не собирается, даже не смотрит на нее так, как мог бы мужчина глядеть на одинокую вдовушку. Не обмануло ее чутье… Елена села напротив, руки сложила. — Да иду — куда глаза глядят, — отмахнулся от нее удивительный странник. — А до вас я с ряжеными дошел, вниз по реке. Вот они мне и дали одежку да маску… Как настоящая, верно? — подмигнул он. Елена робко кивнула. — Хожу везде да брожу, — продолжил он. — Хотел бы сказать, что — куда позовут, да только давно меня перестали звать, все боятся да плюются. Только вот ряженые не страшатся не только в глаза ночным тварям заглянуть, но и по ту сторону оказаться… Люблю я их. — Что?.. — выговорила Елена, отшатнувшись. Он вдруг рассмеялся, и его голос напомнил грохот железа. — Раньше я часто в этой деревне бывал, — сказал ночной гость. — Славное место… — Что-то я вас не видала, — слабо попыталась отговориться Елена, но он пронзительно взглянул на нее, будто заставив замолкнуть; напел красивым сильным голосом: — Boha čorneho, stare kralestwo rapak nětko wobydli, stary moch so zeleni, na skale, kiž wołtar běše… Для нее эти слова казались злым черным заклинанием, но Елена не стала креститься, боясь прогневать его. Не о себе думала, а о сыне… Но не тронули ее; голос гостя зазвучал как-то грустно, очень горько: — Да уж, забыли… Štó nam pójda waše spěwy? А, не важно. Спасибо за еду, хозяйка, — сказал он, быстро вставая. — Впустила, обогрела, накормила — хорошая ты женщина, Елена. Привечай всех странников, которые кажутся тебе похожими больше на людей, чем на зверей — может, они тебя отблагодарят. — Да куда же вы, там ведь ночь! — слабо воскликнула Елена. Способность говорить вдруг вернулась к ней. — Ах, доброе сердце, — улыбнулся он. — Ночь — мое время. И моих детей. Они отняли у тебя мужа, Елена, потому я заглянул тебя навестить. Потому как ничто не должно оставаться безнаказанным… или неоплаченным. — Но почему вы делаете это? — в отчаянии воскликнула она. — Не тронь меня, нечисть… Слова застряли у нее в горле, Елена не смогла продолжить. Он ничем ее не обидел, и кричать так не было нужды. Да и стыдно… — Я делаю это, потому что мой братец, во славу которого вы строите красивые белые церкви, так не поступает, — с усмешкой подсказал он. — Мне остаются лишь безумные ряженые, пляшущие в ночи, но довольно и того. Ваш бог учит принимать то малое, что мы заслуживаем… Прощай, Елена. Будь доброй. Он вышел в ночь и растворился в ней. Как будто стал ее частью. Пошатываясь, Елена пошла проверить сына, но тот мирно спал. Она боялась почувствовать у себя жар, бред, лихорадку в груди — или понять, что она уже мертва, что душу ее вырвали из груди… Но ничего не было. Лишь сердце трепетало. Подойдя к столу, увидела рассыпанные по нему золотые монеты и, слабо ахнув, осела на пол. Дрожащей рукой схватила одну, рассмотрела княжеский лик в неровном свете. Рогатая маска, прислоненная к лавке, смотрела на нее насмешливо — темными провалами глаз. Все тот же хитрый взгляд… Елена запомнила бы его навеки. Черному богу не было нужды убивать ее — о нет, он поступал более жестоко, зароняя сомнения. И наслаждался, наблюдая за мятущимися людьми.