Сорочьи перья

— Что ж, мы все умрем! — прошипел Кощей, как и всегда, прямо-таки лучащийся жизнелюбием. — Какой славный день для гибели! — Думаешь, о нас споют в песнях? Вольга сам же и фыркнул, обернулся. Двое всадников, отделившихся от города, стремительно приближались, и нелюдское чутье подсказывало ему, что у тех не простые скакуны, а колдовские кони, да и сами они далеки от обыкновенных вояк, которых приходилось видеть на службе у нагло обкраденного князя. Взметалась пыль столбом, кони рвались вперед, и уже слышно было их ржание, напоминавшее вой гончих собак. Сольвейг — по левую руку от Вольги — резко выпрямилась в седле, наложила стрелу на тетиву, однако стрелять было еще рано. Руки ее не дрожали. — Все мы, конечно, однажды умрем, — протянул Вольга заунывно; его вдруг разобрал приступ какого-то безумного веселья — от залихватской скачки, от того, как их троих связал общий ужас, а больше всего — от содеянного. — Мне вот однажды кто-то говорил, что я приму смерть от коня своего… — припомнил Вольга. — Случайно не в тот самый момент, когда ты будешь на этом коне убегать от дружинников? — оскалился Кощей. Напуганный мальчишка, он вцеплялся руками в поводья, нервно правя лошадью. Они приближались к лесу… — Нет, но не могу ничего исключать! А может, там речь была о твоем коне, которого я сожрал?.. — Лучше бы ты им подавился!.. — Хватит трепаться, хуже суеверных баб! — возмутилась Сольвейг. Всадники все не отставали, а Вольга покосился на мешок у бока своего коня — даже сквозь ткань было видно алое сияние от пера Жар-птицы, похищенного прямо из-под носа княжеских соглядатаев. Нужно было оторваться как можно скорее, потому как — нагоняли. Прошептав себе под нос пару проклятий, Вольга рванул тесемку, высвободил перо. Пальцы жгло, но не настолько, чтоб совсем невыносимо. Человек бы не удержал, но Вольга — смог. Взмахнул пером, словно писал по небу, как древний летописец, слагающий слова о славных деяниях мертвецов, и за ними развернулось полотнище огня. Дохнуло жаром в лицо, опалило брови — и рухнуло позади, прямо на их преследователей. Воцарилось молчание, словно пламя волшебное все выжгло, вплоть до звука. Впереди виднелся уже скат в лес, прибежище всех разбойников и воров, но Вольга остановился, поворотил заупрямившегося коня. Поглядел на выжженную дорогу позади — там, где пролегал давно вытоптанный путь, теперь было жуткое пепелище, и не разобрать там было ни косточки от княжеских слуг, все выжгло дотла чудо-перышко. — Ну, кажется, не придется помирать, — предположил Вольга. Сольвейг спешилась, тяжело дыша. Подумав, Кощей тоже сполз на землю, слегка неловко припадая на ногу — это с ним случалось, когда он слишком волновался. Шатнулся ближе, но, почуяв густую гарь, передумал. — Перо почти погасло! — ахнула Сольвейг, указав на дар Жар-птицы, который Вольга по-прежнему сжимал в руке. Он-то не боялся, что перо помнется или переломится в его неосторожной лапище — но вот растерять силу, это оно могло вполне! Ярко-алое, рассыпающее искры, теперь оно сильно потускнело, будто его усердно постирала какая-нибудь упертая хозяйка. Вольга с досадой выдохнул, однако подавил желание бросить перо в пыль. Умелый чародей еще угадал бы отголосок силы, понял бы, что это не подделка. — Придется вернуться, — прохрипел Кощей. Слова эти дались ему с трудом. — Что?! — взвилась Сольвейг. — Мы едва выбрались! Мы чудом не погибли! — Значит, придумаем способ понадежнее… — Не бывает — надежнее! Жар-птицу охраняют лучшие слуги князя, а теперь охрану удвоят… нет, утроят! Ты никогда не был на деле, княжич, не знаешь, что в один и тот же терем нельзя дважды лазить! — презрительно выплюнула девчонка; с разметавшимися из-за бешеной скачки рыжими волосами и татуировками, змеями свернувшимися на груди, она казалась настоящей ведьмой. — Конечно, это не твою голову отрубят, если ты вернешься без добычи! — окрысился Кощей. — Все, что тебя заботит — только деньги, так что — давай, забирай перо и передай князю, что мы немного задержимся… — Прекратите! — не выдержав, рявкнул Вольга. — Это было только начало. Крещение огнем, можно сказать. Посвящение в рыцари-неудачники! — он перевел дыхание и улыбнулся почти приветливо им обоим: — Нам все равно никуда не деться без этой Жар-птицы. Возвращаться надо будет, он прав. Но не сразу, разумеется. Сольвейг выругалась — как совсем не подобает приличной девице. По бледному лицу Кощея скользнуло подобие бледной улыбки, но вскоре пропало. Он повернулся и посмотрел на город — долго и обреченно, так пристально, что в глубине души Вольга понадеялся, что тот сейчас вспыхнет синим колдовским пламенем. Но, увы, город остался стоять, а угрозы князя — висеть над их головами.