Необратимый процесс

Ви не хватает воздуха. Снова. Опять. Приступ нагоняет ее посреди драки, и она вдруг сгибается пополам, выплевывая кровь себе под ноги — не самое удачное решение, когда в тебя целятся несколько уебков из «Тигриных когтей». Она глухо стонет, трясет отяжелевшей готовой. Джонни, ненадолго перехватив контроль, тащит ее в убежище, падает, больно отбивая кости об асфальт. Противники странно шебуршатся и ненадолго прекращают пальбу. Возможно, думают, что серьезно подбили Ви и что теперь она умирает — и зачем тратить пули на полутруп? Япошки ей попались хозяйственные, практичные. Ви гнусно ухмыляется, утирает кровь — размазывает ее по лицу. Удивление «когтей» можно понять: не так часто на тебя выскакивают полудохлые наемники, которые норовят сдохнуть быстрее, чем ты сам до них доберешься. Возможно, она не хочет умирать вот так. Сломанной, замученной, больной. Уйти, словив пулю, — не то чтобы славная, но обыденная, среднестатистическая смерть в Найт-Сити. Социально одобряемая. Ты жил как сукин сын и сдох так же. Особенно добавит очков, если ты еще напоследок подорвал башню ебаной «Арасаки». Ви чувствует самодовольство Джонни, иголочками пробивающееся наружу, проникающее в ее ощущения. Она почти помнит, как закладывала бомбу. — Они не собираются давать нам долгую передышку, Ви, — обеспокоенно напоминает ей Сильверхенд. Он уже однажды сдох — снова ему не хочется. — Малыш, ты не в порядке. Ненадолго Ви почти теряет сознание, поэтому думает, что ей чудится. Несвойственная Джонни опасливая забота. Мягкий голос Виктора, объявляющий, что жить ей осталось всего ничего. Все смешивается в болезненный калейдоскоп. Открывая глаза, Ви видит перед собой наклонившегося Джонни. Без очков, глаза темные, топкие — верный признак, что что-то не так. Что все серьезно. — Меняемся, — приказывает он. — Надо разобраться с этими узкоглазыми пидорасами, а потом мы поедем в клинику. Тебе нужны еще таблетки. — Ты… — Ви задыхается. — Они отключат тебя. — Если это выиграет немного времени — похуй. Время. Дни, протекающие сквозь пальцы. Часы, минуты, поражающие ее, как выстрел в висок. Ви нервно кивает, пытается двинуть головой по-нормальному, но Джонни достаточно обжигающего импульса в мозгу. Это страшно — когда понимаешь, что твое тело с большей охотой подчиняется кому-то другому. Ви словно отходит на второй план, ощущения становятся приглушенными, обрубленными — если Джонни проводит так все время, она может понять, почему он такой злой. Сильверхенд выхватывает пистолет, свой любимый «Малориан», который идеально лежит даже в чужой руке. Точным выстрелом сносит голову «когтю», который подобрался ближе, чтоб проверить, насколько она еще жива. Пока он падает, Джонни лихо перемахивает через уличное заграждение, за которым они прятались, несется прямиком к гаражу. Где-то справа пролетает пуля, но он быстрее: толкает одного, выхватывает его мачете, небрежно взмахивая — и труп падает с перерезанным горлом. Подскакивает к другому, уклоняясь от выстрела, рубит прямо по руке со стрекочущим ПП, и клинок застревает в кости; от торопливости не хватает сил. Джонни стреляет в упор, брезгливо отряхивается. Внутри гаража чище, чем они привыкли — все же «когти» отличаются некой педантичностью. Компьютер стоит в отдалении, возле него зажался мальчишка… Нетраннер, должно быть, последняя оборона. Вместо того, чтобы швырнуть в них каким-нибудь «демоном», пацан быстро выдергивает пистолет и стреляет себе в голову, расцвечивая стенку позади. Джонни все еще стоит, стискивая «Малориан», дико оглядываясь, мышцы дрожат от напряжения. Осторожными скользящими шагами он подходит к трупу, отнимает ноут из мертвых пальцев. Быстро подключается, находит нужные данные… «Он понял, что с нами лучше не связываться?» — спрашивает Ви, усиленно думая. — Или побоялся, что мы оставим его в живых. У них культурный код такой, нельзя сдаваться врагу, надо принять смерть с честью, — бормочет Джонни, тыкаясь по разным папкам на ноуте. Даже если их послали за определенным файлом, не значит, что он не распотрошит все. «А мы бы его пощадили?» — хмыкает Ви. — Вряд ли. Джонни решительно захлопывает ноут и кладет его обратно — мертвому мальчишке в руки.

***

Ви сидит неподалеку от клиники Виктора, на бордюре. Тут уютный, хотя и невыносимо грязный дворик, но тут ее никто не побеспокоит. Она царапает этикетку, смотрит на новый флакон, но так и не отваживается проглотить таблетку — приступ утих, зачем травиться? Она и так одной ногой в могиле. — Ты когда-нибудь думал, что мы можем закончить все это вместе? — спрашивает Ви. — Просто взять пистолет и… Я так подумала, если придется лезть в «Арасаку», как мы хотели, так или иначе кто-то пострадает. Я буду виновата в смерти друзей, если они умрут за меня… — Это тебя тот пацан так поразил? — хмыкает Джонни, садится рядом. Ви невольно жмется к боку, как битая кошка, прекрасно отдавая себе отчет в том, что человек рядом с ней не настоящий. — Хочешь, расскажу историю? — спрашивает он. — Ты ж все равно расскажешь, валяй, — ворчит она. — В общем, был в начале двадцатого века один японец, не помню уже, как звать, но смысл в том, что его отправили в Россию, чтобы осматривать железные дороги. Якобы они были пиздец как хороши для тех лохматых годов. А возвращаться ему надо было морем… Ви чувствует, что Джонни делает красивую театральную паузу. Пожимает плечами: — И? — Он плыл на «Титанике», моя необразованная подруга. Такая блядская посудина, которая затонула, ебанувшись об айсберг, если ты слышала… — Ладно, ладно, я поняла, — смущенно бормочет Ви, — и что там с японцем? — Он смог спастись. Оказался в шлюпке, счастливо добрался до берега. А вот когда вернулся на родину, люди чуть ли не плевали в него на улице. Считали, что настоящий самурай, — Джонни довольно усмехается, — должен был умереть с честью. С тех пор — позор на долгие годы. — Это ты к тому, что сдохнуть было бы легче? — спрашивает несколько запутавшаяся Ви. — Не знаю. Просто хотел сказать, что иногда честь, ради которой кто-то готов сдохнуть, это полная херня. Быссмысленная и нелогичная. Нам надо выжить, Ви. Мы — единственное, что имеет значение. То, что мы можем сделать в этом мире. Поверь, я знаю, о чем говорю. — Мысль о том, что кто-то утонет вместо меня, — Ви качает головой, — и правда какая-то стремная. — Я обещал умереть за тебя, Ви, помнишь, блядь, я поклялся, — его голос железно звенит. — Я тебя закрою от выстрела, но я не живой, и это ничего. Это правильно. Тебе не нужно жертвовать собой. Все это наконец-то закончится. Ви кивает. Вот только по всему выходит, что он единственный, ради кого стоит встать под пули.