Необратимый процесс

— Нам надо поговорить, — заявляет Джонни неожиданно громко. Ви хмыкает, приваливаясь к стене, прикуривает. Она бредет домой пешком, потому что сейчас ее любимый «Арч» в ремонте — колесо не пережило недавнюю перестрелку, когда она поспешно удирала с территории «Тигриных когтей», что-то погнулось… И ее безмятежную прогулку прерывает вот такое заявление. Джонни без бронежилета и без демонически-красных авиаторов, а это значит, что дело серьезное. — Ты удивительно пафосен для человека, который часок назад ехидно комментировал то, как я устраиваю разруху в гей-клубе, — вставляет Ви. Ну, а что, заказы всякие бывают. Даже такие внезапные. Она пытается отвлечь Джонни тем, что затягивается сигаретой — ядрено, горько. Он тот еще никотиновый наркоман, вечно мелькает рядом с призрачным куревом и крайне убедительно изображает дым в силу своих голограммных возможностей. Но в этот раз Джонни самоуверенно припирает ее к стенке — как будто Ви при желании не смогла бы пройти сквозь него, ничего не почувствовав. — Ты должна мне пообещать, — говорит он, — что ни за что не отдашь мне свое тело. Ви вздыхает. Она не понимает, почему Джонни выбрал именно это место и время, чтобы обсуждать такие важные вопросы, однако она чует — этот разговор зреет уже давно. С тех самых пор, когда в ее тупой башке, которая теперь, разумеется, общая, начали проскакивать мысли о том, чтобы просто… уступить. Джонни не из тех, кто принимает бессмысленное самопожертвование, да и Ви… Она с ужасом понимает, на что обрекает его: мучиться в чужом теле, и дело даже не в том, что оно ему не родное, а в том, что он в зеркалах вечно будет видеть лицо Ви. Ви, которую он убил против своего желания. Слышать ее голос, видеть ее шрамы, татуировки, родинки, складывающиеся треугольниками. Чувствовать отголоски ее прошлого, перехватывать картинки. Это сведет его с ума. Как и то, что Ви ему не чужая, не просто тушка, с которой он получил чудесный второй шанс — нет, она ему почти как сестра, и это невыносимо тяжело, будто монолитная плита упала на грудь. Все ребра — всмятку, а осколки злобно вгрызаются в сердце. — А что если выхода нет? — огрызается Ви. — Если я умираю… и что-то никто не спешит нам помогать? Так хотя бы ты будешь жить, раз мне суждено сдохнуть… Джонни, я и так уже задержалась на этом свете на пару месяцев. Мне вышибли мозги… У нее было время примириться с тем, что ей прострелили голову, спасибо. Эта мысль почти даже не пугает. Будто все, что происходит с ней теперь, — адские муки, которые она заслужила, греша направо и налево. Это многое бы объяснило, потому что Ви иногда кажется, что в ее жизни происходит невообразимый ебанутый сюр. — А я заграбастал себе лишние пятьдесят лет, Ви! — рычит Джонни, глядя своими темными звериными глазами. Ви в который раз думает: должно быть, очки он носит, чтобы люди не бежали от него без оглядки. — Если по справедливости, то это я должен уступить и спокойно отчалить в небытие… — Да как ты не понимаешь! — обрывает его Ви. — Я обречена, а у тебя еще есть шанс прожить нормальную жизнь! Ее не заботит то, что она спорит с мертвецом в грязной подворотне, едва не давясь сигаретой от возмущения. Улица шумит где-то рядом, но Ви наплевать. Она чувствует себя уже мертвой, несуществующей — уверенная, что никто не обратит на нее внимания. Это же, сука, Найт-Сити. Город, в котором всем на тебя плевать. — Нормальную жизнь?! — ошалело вторит ей Джонни. — Носить твое лицо, как маску, называться твоим именем, встречать твоих друзей, которые справляются о здоровье дорогой Ви, принимать звонки от твоей девушки, которая нахер не понимает, с чего ты ее бросила?! Это ты называешь нормальным? Даже если я уеду, я не смогу сбежать от своего… твоего, блядь, тела! Ви прикусывает губу, молчит. Это звучит херово. Да, по-настоящему больная безумная хуйня — занять чье-то место. Но почему-то ей казалось, что по сравнению со смертью… — Это нихуя не будет похоже на жизнь, — злобно орет Джонни чуть ли не ей в лицо, — потому что там не будет тебя, маленькая ты тупая сука! Она понимает, что плачет, только когда рукой тянется вытереть слезы. Или, возможно, Джонни это делает, на миг перехватив управление. Уже невозможно отличить. Джонни Сильверхенд не умеет любить и ценить людей. У него это выходит не лучше, чем у псины, которая смыкает зубы у тебя на ноге капканом — удержать, не отпускать, мое. Джонни — спутанный клубок обжигающих эмоций. Эгоистичных, злых, но всегда — слишком искренних. — Ненавижу, — хрипит он. Не уточняет — ее, себя или весь ебаный мир. Всех сразу. — Не вздумай отрекаться от жизни, просто потому что ты добренькая, Ви, — просит он, и в этом правда слышится какая-то пиздецовая мольба. — Ты же сильная, и ты знаешь, что в этом городе нужно сражаться, выживать. Покажешь слабину — тебя тут же сожрут. Так и здесь. Ты будешь сражаться до последнего, иначе… — Он не знает, что придумать, чтобы пригрозить. Что может быть хуже смерти, которую Ви уже где-то подсознательно готова принять вместо него. — Иначе ты мне никто, Валери, — огрызается Джонни, сдаваясь. И это бьет очень больно. Потому что с ним Ви может быть кем-то важным. Конечно, когда вы наживую спаяны. Когда и не может быть никого важнее. — Я поняла, — говорит тихо. — И незачем так орать. Ви уже не верит в спасение — слишком много было ложных следов и бесплодных попыток что-то изменить. Ее жизнь висит на волоске, и она к этому привыкла. Но ради Джонни она постарается. Правда попробует продержаться еще немного, пока хватит сил. Она не знает, на какое чудо Джонни надеется, но почему-то он верит, что вместе они способны изменить весь ебаный мир.