Необратимый процесс

— Ненавижу, — шепчет Ви, задыхаясь. — Ненавижу… Ненавидит слабость, поселившуюся в теле, кошмарный мандраж, охватывающий все конечности — у нее даже стоять прямо не получается. Она неловко застывает у машины, радуясь хотя бы тому, что есть на что опереться — и что Панам и остальные из «Альдекальдо» не видят, как она позорно дрожит, пытаясь не съехать на пыльную землю. Как будто в нее ебанули электрической оглушающей гранатой. Ви кое-как вползает в салон и не впиливается в стоящий поодаль фургон кочевников, только потому что Джонни ненадолго перехватывает ее руки и выруливает прочь. А может, это все мышечная память ее спасает. Как бы то ни было, Ви благополучно отъезжает от лагеря «Альдекальдо» и немного переводит дыхание, уткнувшись лбом в руль и шумно кашляя. Окна опущены до предела, но воздух в машине все равно невыносимо душный и спертый. На соседнем сидении появляется Джонни, мрачно глядит на нее, недобро щерится. Но, вопреки обыкновению, не пытается тупо или пошло пошутить или брякнуть что-нибудь совсем не подходящее, а мрачно молчит, пожирая ее глазами. Ви толком не может языком ворочать, чтобы ему что-то сказать. Дорогу до Найт-Сити они преодолевают молча, едва глядя друг на друга. Ви кажется, что она что-то сделала не так, хотя Джонни не из обидчивых — ему что ни скажи, он только поржет и огрызнется сотней более изобретательных оскорблений. Да и обычно до того они с ним сходились во мнениях: что насчет всяких мелких решений на заказах, что насчет людей, с которыми приходилось иметь дело. Не мог же он так обозлиться из-за того, что Ви помогла кочевникам отбить ебучего «Василиска»? Да, панцер должен был навевать Джонни не лучшие воспоминания, но не до такой же степени! Но Ви такая же упрямая, так что она и слова не говорит. Оставляет машину внизу на парковке. На сон у нее — пара часов, а после пробуждения Ви чувствует себя еще хуже, чем было до этого. Может, не стоило и пытаться… К тому же, желудок сводит от голода, и Ви нехотя выползает из квартиры, едва не рассыпаясь по дороге, как зомби в детских мультиках. Она сидит на лавочке, подобрав под себя ноги, и лениво ковыряется в коробочке с лапшой. От соуса горит горло, но такой любил брать Джеки, и это тоже — способ почтить его память. Притвориться, что все по-прежнему нормально… — Ненавижу, — снова шепчет Ви, стискивая зубы. — Да я тоже, блядь, не в восторге! — неожиданно с воплем на нее вываливается Сильверхенд. — Как будто я хочу, чтобы ты страдала! Сплю и вижу, сука! Ви чуть не роняет еду, дико глядя на него. Разумеется, она не забыла о Джонни даже после почти целого дня молчания, но все равно выходит… неожиданно. Отчаянный вопль прямо над ухом — он беспомощно скалится, глядит на нее как-то странно. Медленно соображая — башка в последнее время не варит, — Ви рассматривает его внимательно. — Ты что… подумал, что я это про тебя? — тупо уточняет она. — Что я тебя ненавижу? Потому что — да, Джонни подумал. Она это понимает по тому, как придурок рябит синими глитчами, как бегают его темные глаза, а на хищном лице поселяется немного незнакомое выражение — растерянность, опаска… — Ты дурак, что ли, — ворчит Ви. — Это было сраное риторическое восклицание, Джонни! Вот видишь, я тоже знаю дохуя умные слова, от тебя заразилась! Я просто… злилась на это все. На мир. На несправедливость. Но не на тебя! Ви коротко выдыхает, лихорадочно думая, как бы ему доказать… Потому что Джонни вдруг кажется ей человеком, которому слишком часто говорили, что его ненавидят. И услышать такое от Ви, от самого близкого его человека… — Прекрати меня жалеть! — рявкает он, а потом сухо смеется, откидываясь на спинку лавки. — А-а, блядь… Знаешь, что это такое, Ви? Раскаяние! — решительно обрубает Джонни, не успевает она сказать и слова. — Я не хочу тебя убивать, сука, да я первым бы пошел искать лекарство, существуй оно… И вот так Ви понимает, что ненависть людей к наглому, бесшабашному и вечно влезающему в неприятности Джонни Сильверхенду была всегда абсолютно взаимной. В нем столько яда, что можно отравиться, только постояв рядом с минуту. Столько злости на мир — абсолютно задаром. И ей бы чувствовать себя особенной после таких слов… Но Ви только пожимает плечами — так, чтобы ненароком коснуться его. Пусть и ненастоящего. — Я не могу тебя ненавидеть, — терпеливо разжевывает Ви. — Это все равно что ненавидеть саму себя, свою суть… — Ну, у меня-то такие фокусы отлично получаются. Она усмехается. Не то, чем гордятся нормальные люди, но к ним с Джонни точно не подходит это определение. Ви замечает, как Сильверхенда понемногу отпускает, движения становятся привычными, немного развязными, расслабленными. Он уточняет что-то насчет «Альдекальдо» и ебанутых затей Панам, а Ви отвечает односложно, рассеянно глядя на свои руки. Как-то трудно ненавидеть человека, за которого поклялась умереть, но она же лучше других знает, какие у Сильверхенда тараканы в голове. У него нет ничего; даже тела не осталось, только строчки кода. У него нет никого — и Ви единственная, кто считает его человеком. А если и она начнет его ненавидеть, что же ему тогда останется? — Я слишком устала, — жалуется Ви, когда они бредут домой. — И иногда могу вообще не понимать, что за херню я несу. Перестань принимать все настолько близко к сердцу. — Перестань извиняться… или я тебе всеку! — злится Джонни. Ви трогательно улыбается: и как его, такого идиота, можно ненавидеть?