Покаяние

Особняк следил за Селеной. Она чувствовала нутром, что каждый скрип половицы для самого дома не остается незамеченным; каждый предмет наблюдал за её передвижениями, вплоть до того случая с жутчайшим существом, которое вот-вот, и просочилось бы через её дверь. Но за бытом, к которому она практически привыкла, эти странности стали казаться ей нормальными. Прошло сколько — неделя, год, десятилетие? Она не знала ответов на вопросы. Даже сейчас она, сидя на веранде, после очередного рутинного дня, не в состоянии понять, какому месяцу принадлежит сегодняшний пасмурный день. В такие моменты тревожность, глубоко стиснутая самообладанием, и засунутая как можно глубже в душу, своими слизкими клешнями пробиралась извне. Сидя за деревянным столом с надкусанным яблоком в руках Селена подумала о том, какой же действительно на вкус запретный плод, о котором она так боится думать. Это, действительно, холодный, но одновременно испепеляющий ужас, о котором, естественно, Селена никому не говорит. Даже себе. И только в те моменты, когда она находится одна, процент честности перед самой собой может увеличиваться. Ей нравится Лилит. Точнее, ей нравится то, КАКОЙ здесь, в этом мире, считают Лилит. Ведь Селена, которая носит жакеты и пьет ирландский кофе, ночами кричит в подушку и ненавидит себя за это. Ненавидит то, какой слабой она когда-то была. Ох, если бы её тогда не охватил ступор… если бы она тогда могла закричать во всё горло и убежать… Она столько раз прокручивала всё произошедшее в голове, что это въелось в подкорку. Она была виновата сама. Грязь, в которой она тогда вымокла, сопровождает её при каждом взгляде на себя в зеркало. В этом, новом для нее мире, её тело свободно. Её бедра не сжимаются, когда она ловит заинтересованные взгляды мужчин, ей абсолютно не хочется бить в колокола, как регулярно происходило, когда очередной бизнес-партнер начинал ей намекать на ужин. Здесь ей не страшно. Но ведь когда-то, в «настоящем» мире, ей тоже не было страшно. И все, что происходило в спальне между мужчиной и женщиной вызывало в ней неподдельный интерес и учащенное биение. Но случился момент «после», после которого учащенное сердцебиение возникало не от возбуждения, а от страха. Селена радостно замечает, что всё плохое, которое происходило там, здесь расщепляется на кусочки малозначащих воспоминаний, словно эта жизнь никогда не была её. Неожиданно для себя она подумала о том, как было бы уютно, находясь сейчас в объятиях Берта. Его сердцебиение для неё стало лучшим успокоительным. Интересно, насколько они были близки ранее? Они ограничивались только телом, или же успели пробраться в самые потаенные и малодоступные участки душ друг друга? Селене очень хотелось бы, чтобы правдой был второй вариант. В этом мире она словно проявлялась такой, какой хотела быть, но боялась. Какой бы сильной она не казалась, страх быть осужденной, непринятой, недостойной любви просто за свое существование, не давал ей и секунды, чтобы выдохнуть. Ведь когда живешь в нелюбви, готов сделать все, чтобы её ощутить. Здесь же она интуитивно понимала, что насильно мил не будешь. Тебя полюбят только за настоящее в тебе. Она знала, что это чувствовал Берт. Ведь быть художником — это не просто иметь отличное зрение и отточенную мелкую моторику. Быть творцом — это придавать значимость. Это добавить в уже достойное блюдо нотку своего мастерства для того, чтобы пОвара отличили и запомнили. Селена чувствовала, что Берт умеет это делать. Ей вспоминается, что однажды она присутствовала, когда он работал. Он писал не её, одну из постоялиц отеля. Селена воспроизводила в голове его движения, и с замиранием сердца вспоминала, как холста касается его кисть, как тонкие длинные пальцы притрагиваются к мольберту и костяшки на руках стают отчетливо видней. Как же ей в тот момент хотелось прикоснуться к ним: почувствовать шероховатость и приятную прохладу кожи, прикоснуться к каждой венке, и провести по ним пальцами, после чего ощутить, как крепко Берт прижимает её руку к своей груди. Затем она впилась взглядом в его лицо. Но больше хотелось впиться губами в его губы. Она следила за взглядом художника, точнее, за тем, с какой незыблемой внимательностью он смотрит на свою натурщицу. Селену всколыхнула волна недовольства: укол ревности болезнен, но является лакмусовой бумагой, показывающей неравнодушие. Ей до боли хотелось ощущать такой долгий взгляд Берта на себе. Кажется, ей всегда будет этого мало, ровно так же мало, как Селене не хватает времени им налюбоваться. В голове всплыло, как она стоит в ванной, вода мелкими прозрачными кристаллами скользит по её плечам. Сквозняки ей сейчас не помеха, ведь от обжигающего взгляда Берта замерзнуть невозможно. Ни один мускул на его лице не дрогнул, словно она абсолютно не стоит перед ним нагой. Она впитывала его присутствие. Как же Селене нравился этот контраст: она стоит без ничего, распахнутая перед ним, как книга, и жаждущая его прикосновений. Если он сейчас к ней не дотронется, она просто рухнет. Руки Берта на теле Лилит давали ей чувство собственной полноценности. Берт стоял, словно перед ним было что-то святое. Он боготворил её взглядом. Намокшие кончики волос прикрывали её грудь, которую она слегка прикрыла руками, смущаясь. Нимфа. Лилит была обворожительной: блестящие глаза, распаленные румянцем щеки, живот и бедра на вид были приятней самого нежного шелка. Он знал, как она хотела его рук на своем теле. Но каждый раз прикосновения к ней были для него как впервые. Стоит лишь раз коснуться святого, то желание повторить этот момент блаженства будет перманентным. Но как тут устоять, если богиня сама умоляет это сделать? Он подошел ближе, все так же вглядываясь в эти изумрудные глаза. — Опусти руки, — выдохнул парень, все так же отводя глаз от её лица. Селена послушалась. Эти моменты рядом с ним она готова спрятать в своей памяти навсегда. Как же хорошо не чувствовать стыда. Стыда за то, что ты — женщина. Ощущать себя не только желанной, а желающей. С ним ей только в радость опустить эти руки и предвкушать эти чувственные прикосновения. — Та знаешь, какая ты красивая? — Рука Берта плавно убрала прядь волос Селены за спину. Девушка сделала шаг вперед, так и не почувствовав теплоту его руки на своем теле. — Я хочу твоих касаний, Берт. Только так я в это поверю. Святость в его глазах сменилась лукавством. И он наконец-то провел кончиками пальцев от её ключиц вниз, оставляя за собой вереницу мурашек на мягком женском теле. Селена сдалась. Ждать уже было невыносимо. И Берт это, как всегда, почувствовал. Он наклонился к ней и запечатлел на её щеке, у самого уголка рта томный, сладкий поцелуй, который мгновенно вытеснил все мысли в головах обоих. Следующий поцелуй стал решающим: две пары губ наконец-то встретились. Берт обхватил её за талию и прижал к себе так крепко, что дышать полной грудью стало невозможно. Руки Лилит запутались в его волосах, а тело впитывало ощущения блаженной радости каждый раз, когда их языки вновь и вновь соприкасались. Берт делал ритм — он то и дело на долю секунды отстранялся, смотрел полыхающими от страсти глазами на девушку и снова приливал к её остроочерченным губам. Их химия была настолько яркой, что, кажется, воздух вокруг начал искриться: его руки начали исследовать её бедра, слегка сдавливая, и заставляя прижиматься к нему еще крепче. Поцелуй становился все жарче, а язык Берта мягкими ритмичными движениями стал ласкать её шею. Селена спешила расстегивать мелкие пуговицы рубашки, ведь их тела вдвоем создадут идеальный тандем только тогда, когда смогут соприкасаться. Тихий грудной стон вырвался с Селены, когда рука Берта коснулась внутренней стороны её бедра и стала подниматься выше, предвещая полет. Он продолжил целовать её губы, когда она уже начала задыхаться от ожидания и … Селена открыла глаза. Что за черт? Это фантазия или… воспоминание?! Как она могла так глубоко погрузиться в себя и забыть, что она сейчас все так же продолжает сидеть на веранде? Надкусанное яблоко непонятно когда упало на пол, дыхание сбилось, а тело продрогло от прохладного осеннего вечера. Внезапно она увидела приближающийся к ней силуэт.  — Лилит, а я тебя ищу, — Берт улыбнулся уголком губ и слегка наклонил голову, наблюдая за состоянием Селены. «Неужели он считал мое возбуждение?» — мысль молнией пронеслась в её еще не отошедшем от перевоспоминаний/недофантазий сознании. — Составишь мне компанию? — Берт протянул ей руку, приглашая пройтись. Селена протянула руку ему в ответ. — Только если я задам тебе несколько вопросов, — ответила она. — Не боишься моих откровений? — сделав голос тише, спросил Берт. — Нисколько, произнесла Селена. И продолжила ответ у себя в голове: «Самое страшное у меня уже случилось. И это было задолго до знакомства с тобой».