Потеряв тебя, я вдруг понимаю, как сильно нуждаюсь в тебе.
(Чуя Накахара)
Последние дни в Йокогаме были постоянные, не прекращающиеся даже на минуту, дожди. Чем была вызвана столь резкая смена климата, для жителей самого крупнейшего портового города Японии оставалось настоящей загадкой. Кому-то такая пасмурная погода и вовсе безнаказанно испортила все будущие планы на ближайшее время. Народ реагировал по-разному, но среди всех возможных эмоций преобладало все же недовольство, постепенно перерастающее в возмущение, распространяющееся на всё и всех. В конечном счёте бедные жители всё же смирились, покорно складывая зонты в сумки каждый раз, когда возникала необходимость выйти на улицу. Промокнуть, да и заболеть в придачу, желающих было крайне мало, хотя среди толпы всё-таки находились юноши и девушки, которые с удовольствием прогуливались под дождем, не боясь простудиться или подпортить себе причёску. «Ещё с детства людям прививают такую до тошноты правильную любовь к солнцу. Ведь солнце означает жизнь и радость. А дождь, в большинстве случаев, по крайней мере, не стесняясь, могут сравнить со слезами, горем или плохим настроением.» Свинцовые тучи, нависнувшие над городом, не позволяли даже самому крохотному лучику света пробраться к людям, буквально погружая весь город во мрак и приглушённый шум дождя. Продолжительные ливни оказали далеко не самое положительное влияние на хозяйства, отчего слух о внезапной непогоде коснулся даже телевидения, в новостях которого всех жителей оповестили о возможных штормовых предупреждениях. Некоторые фирмы и вовсе массово переходили на дистанционную работу. К вечеру город пустел, лишь изредка можно было встретить какого-нибудь спешно шагающего незнакомца, старательно обходящего лужи стороной. В руке у таких обычно был зажат тёмный широкий зонт, отчего разглядеть лицо уже давно перестало быть чем-то возможным. Именно сейчас Чуя Накахара внимательно прислушивался к звуку дождя, беспощадно тарабанившего по стеклу. Кроме одинокой свечи, его дом был погружен в кромешную темноту. Присутствие выключателя совсем рядом на стене полностью и удачно игнорировалось. В тишине и темноте эспер чувствовал себя спокойно. Настроение у Чуи, откровенно говоря, хреновое. Даже очень. В руке у рыжеволосого зажат бокал, наполненный ярко-красной жидкостью. Вино в нём плавно перетекает с одной стороны на другую, пока Накахара переводит взгляд небесно-голубых глаз то на него, то снова на окно. Он не хотел вспоминать прошлое. Совершенно. Но удача и здесь не улыбнулась ему. В голове раз за разом всплывал один и тот же диалог с бывшим напарником, который он помнил, словно тот случился пару часов назад, хотя на деле, это было не так. «Чёртов Дазай. Убирайся. Из. Моей. Головы.» *** — Скажи, Дазай, ты слышал когда-нибудь о «Шато Петрюс»? — Это потрясающее дорогое вино. — В ту ночь, когда ты исчез из организации, я открыл бутылочку 89 года, чтобы отпраздновать. Так сильно ты меня бесил! *** А потом Накахара вдобавок узнал, кто подорвал его замечательную машину. Да чего греха таить, у него уже были мысли насчет виновника взрыва, которые только подтвердил Осаму собственной персоной. В тот день, когда бывший напарник ушёл, Чуя правда пытался отыскать внутри себя хоть что-то, что бы говорило о том, что он рад. Что избавился от непосильной ноши в виде 180-сантиметрового маньяка-суицидника, который умел обворожительно улыбаться и вести себя почти всегда, как гороховый шут или бездельник. Он избавился юноши, который никогда не был обделен вниманием со стороны прекрасного пола. Девушки ведь легко покупались на его сладкие речи, а среди обожателей забинтованного придурка даже порой встречались и особо отважные парни. Да что там говорить, Накахара и сам полностью понимал, чем их цепляет Осаму. Он пытался отрицать очевидное, но разве есть смысл в том, чтобы врать самому себе? Чёртов Дазай умел завораживать: становился интересным собеседником и душой компании, когда это было нужно, приковывал к себе взгляды и мог говорить то, что от него хотели услышать. Как бы часто Чуя не называл его откровенным идиотом или придурком, он трезво осознавал, что его напарник далеко не дурак, более того, он вполне мог бы потягаться с Мори в качестве новоиспечённого босса портовой мафии. Возможно, что Огай даже рассматривал его в качестве преемника. «Дайте ему ещё 3-4 года, и я не удивлюсь, если он убьёт меня и займёт моё место.» Благодаря своей сообразительности Дазай мог выбраться из совершенно любой ситуации, предугадывая все дальнейшие шаги противника наперёд. Он был страшен в бою, потому что главным его преимуществом было отсутствие должного страха смерти. Осаму выглядел как человек, которому нечего терять. Его не пугало дуло пистолета, утыкающееся в грудь. Не пугал клинок, в опасной близости граничащий с нежной кожей на его шее. И уж тем более, не пугали эсперы, желающие закончить поединок с ним с его головой у них в руках. Но несмотря на все жуткие черты Дазая, Накахара всегда мог разглядеть в нём нечто светлое. Он частенько засматривался на напарника по окончанию миссий, про себя отмечая, насколько же прекрасные у него глаза, напоминающие самый дорогой, приятный на вкус, коньяк или виски. На солнце их цвет сменялся на растопленный шоколад. Порой Чуе было так приятно. Приятно просто смотреть на эту чертову скумбрию даже в те моменты, когда Осаму улыбался для вида. Он даже это делал идеально. Словно каждый грёбанный день оттачивал эту фальшивую вежливую улыбку у зеркала. И многие правда верили. Только вот не Накахара. Слишком долго он работал с ним бок о бок, чтобы не знать о боли, что скрывал Осаму так глубоко, как только мог. Только вот было одно маленькое но — Дазай никогда бы не позволил кому-либо попытаться ему помочь. Он пресекал любые попытки Чуи, порой смотря на него так, что тот и правда забрасывал их, не понимая, почему ему так тяжело от осознания собственной бесполезности и беспомощности. — Блять. Вырывается резкое у Накахары, когда он буквально спускается с небес на землю после длительного погружения в воспоминания о его нелёгкой юности. Просто ахуенно. Вау. Лучше некуда. Он тихо вздохнул, прикрывая уставшие глаза и положил подбородок на свое колено. В сон клонило довольно сильно. «Дазай просто симпатичный. Ну да, не урод. У него просто красивые волосы и… глаза. Мне он не нравится… Не нравится…» Это алкоголь на него так влияет? Тогда Чуе стоит перестать пить. Но он не может. Тревога и ненависть к себе испаряются, когда приходит состояние алкогольного опьянения. А Накахара не хочет их видеть. Он не хочет. Устал. Божеблять. Он просто чертовски устал от щемящей пустоты внутри себя. Раз уж начал докапываться до правды — иди до конца? Все изменилось ещё с того дня, когда во время их поединка Осаму прибегнул к грязным способам. Он поцеловал шестнадцатилетнего Накахару. Совершенно без стеснения. Просто резко, посреди их тренировочного боя, когда Чуя уже собирался нанести решающий удар. Чёртов суицидник буквально впился в него горячим поцелуем, грубо притягивая к себе за талию тогда конкретно ахуевшего от жизни Накахару. О. В тот день Чуя проиграл. Проиграл ему как минимум потому, что его напарник, как ни в чем не бывало, спокойно отошел от него, победно усмехнувшись. А Чуя убежал. Как трус. Не забыв перед этим сплюнуть на пол, всем видом изображая отвращение. Только вот отвращение к кому? Он просто убежал в противоположную сторону, от него подальше, смахивая собственную реакцию на то, что у него давно не было девушки. Хотя на самом деле Накахару трясло, трясло одновременно от злости и бессилия. Его щёки предательски покраснели. Губы неистово горели. А недавнее ощущение крепких рук на талии вызывало непроизвольные мурашки по всему телу, словно Осаму оставил в местах соприкосновения с ним ожоги, когда коснулся своими до одури холодными пальцами. «Нет. Нет. Нет.» — тогда эспер разбил зеркало в ванной комнате всего с одного удара, но даже кровь, большими каплями стекающая по фалангам и пачкающая пол, не отрезвила его. Самое ужасное было в том, что Чуя не испытывал отвращения. А должен. Должен был испытывать это к Осаму как минимум за то, что тот так нагло прибегнул к настоящим грязным способам. Накахара даже не соизволил пойти к боссу, чтобы отчитаться за прошедшую тренировку, но Мори, на удивление, не отчитал его за столь наглую выходку. Со временем, вкус губ Дазая начал забываться. Накахара каждый день убеждал себя, что ему просто интересно. Что он просто хотел вспомнить это всё и даже повторить, но только чтобы убедиться в том, что ему противно. Но сердце считало иначе, каждый раз замирая при виде темноволосого юноши. Осаму же делал вид, словно ничего и не было. Это раздражало больше всего. Чёртов Дазай и здесь умудрился усложнить все своему напарнику. В один момент Накахара решился. Решился узнать у Осаму, какого блять хуя он это сделал, хоть и знал, что тот, возможно, и вовсе сделает вид, что не понимает, о чем речь. — Дазай. Его напарник замер, даже не удостоившись повернуться к Чуе лицом. — Чуя. Сейчас его имя звучало из его уст с нотками веселья, словно Осаму знал, что рыжий спросит у него следующим. — Зачем ты сделал это? — Сделал…что? — Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, чертов ты идиот. — Что такое, Чуя? — Дазай резко развернулся, медленно наступая на него. Его глаза горели самодовольным блеском. — Неужели не можешь забыть наш поцелуй? Сердце рухнуло вниз. Наверняка прямо к ногам Осаму. Накахара сжал руки в кулаки, всеми силами пытаясь сдержать поднимающуюся злость. Это чувство было ему знакомо… Он находился на грани и ненавидел напарника всеми фибрами души за его показательное спокойствие. В любой ситуации. Ненавидел за то, что тот всегда смотрел на него свысока. За то, что тот указывал ему, что делать. За то, что привязал к себе, словно собаку. Злую, но послушную. Тогда он ударил его. Очень сильно. Не смог сдержать скопившуюся обиду. Злость. Боль. Подобного исхода Осаму не предвидел, а даже если и так, но удар принял полноценно, со всей вложенной в него силой. Резко отшатываясь назад, он схватился за рассечённую губу, с которой стремительно капала кровь, беспощадно пачкая белоснежные бинты. На его лице впервые мелькнуло настоящее удивление, словно тот что-то понял для себя. — Я тебя ненавижу, Дазай. — буквально выплюнул в лицо ему эти слова Чуя, смотря на напарника с таким искренним презрением, что тот и правда слегка опешил. Теперь всё, о чем мечтал Накахара — уйти. А потом при следующей встрече с ним просто делать вид, будто ничего и не было, потому что они довольно часто могли позволить себе поцапаться. — Стоять. Накахара замер, не ожидая, что парень скажет что-то еще. В голове полный бардак. Сердце бьется, как бешеное, словно сейчас все ребра переломает изнутри. — Чуя. — голос прозвучал где-то непозволительно рядом, над самым ухом. — Я ненавижу боль. Неприятный холодок неконтролируемо пробежался по позвоночнику. Дазай, несмотря на то, что почти всегда разговаривал с собеседниками обманчиво-доброжелательным тоном, сейчас очень походил на безумца. Чуя еще давно заметил, что тот юный шестнадцатилетний Осаму имел тягу к пыткам. Порой он мог мучить одного человека часами. Тогда Накахара просто разворачивался и уходил, громко хлопнув за собой дверью, а уже спустя пару часов, он старался стойко игнорировать эмоциональные рассказы эспера о том, как тот в очередной раз разговорил упрямо молчавшего пленника, вырвав в конце своего «развлечения» сердце бедняги. А как-то раз после очередной удачной пытки он и вовсе протянул ему чей-то окровавленный орган, мило улыбаясь. — Блять! Дазай! — только и прогремело в тот день гневное из уст застывшего Накахары при взгляде на чужое сердце чуть ли не на все владения Портовой Мафии. Об его уже отошедшем в мир иной хозяине парень старательно пытался не думать. — Я уже и сердце тебе подарил… — чуть ли не прохныкал тогда разочарованно Осаму. — Что тебе еще нужно, Чу-у-у-я? «Не своё же…» — буркнул про себя рыжеволосый и осознав всю чудовищность своих мыслей, тихо ужаснулся. Приехали. Но как только напарник становился серьезным, пугающая аура исходила от него волнами. Взгляд привычно озорных коньячных глаз сменялся на кровавый. Возможно, это была лишь жалкая игра света, но эспер все равно всем своим видом вызывал страх у своих противников. «Главное несчастье врагов Дазая в том, что именно Дазай их враг.» А еще хуже Чуе было осознавать, что Дазай был нездоров психически. Он не понимал, почему окружающие его люди не видели столь очевидного. Да, красив, умён, талантлив, но вместе со всем этим беспощаден, безумен и опасен. — Чу-у-у-я. — он словно специально сладко тянет его имя в своей излюбленной манере. — Посмотри на меня. Но Накахара упрямо сверлит обеспокоенным взглядом пол; стена позади него неприятно давит, словно он вот-вот ударится об нее своими лопатками, шикнув от боли. В глазах темнеет. Сердце стучит в ушах. Перспектива быть зажатым напарником, потерявшим весь свой здравый смысл, совершенно не радовала. — Ну же, — не дожидаясь согласия, Осаму почему-то нежно берет его своими длинными пальцами за подбородок, поднимая голову, тем самым заставляя юношу посмотреть на него. Кровь всё ещё стекает по его лицу, а потемневшие зрачки, потерявшие всякий жизненный блеск, смотрят в самую душу. Холодно. Чуе холодно от этого пристального взгляда, и он сам не замечает, как покрывается мурашками. — Ты думаешь, что особенный? М? — его пальцы мучительно медленно опускаются вниз, ближе к шее. Хватка становится грубее. Дазай давит на него, как морально, так и физически, постепенно оттесняя к холодной стене. — Чуя? Думаешь, что тебе можно вот так вот бить меня, когда пожелаешь? Накахара не знает, какого чёрта он не двигается с места, не отталкивает Осаму и просто молчит, пытаясь разглядеть в нем несерьезность его намерений. Вообще-то у Чуи даже есть нож. Он покорно лежит в его потайном кармане. Рука на его шее сжимается ещё сильнее прежнего, не мешая при этом дышать, просто напоминая о собственной уязвимости сейчас. — Эй, Чуя! — Осаму отступает так резко, что Накахара почти падает, если бы не удобно оказавшаяся позади него стена, в которую он упирается ладонями, неверяще глядя на Дазая, спокойно стирающего с губ кровь, проходясь языком по тем местам, куда только он способен дотянуться. Он снова стоит с невозмутимым лицом. Словно только что не выглядел, как псих в глазах напарника, желающий его смерти. — Конечно ты особенный! Ты ведь не подумал, что я угрожаю тебе или вроде того? Чуя устало прикрывает глаза, прислушиваясь к собственному сердцебиению. Оно… сумасшедшее. Сердце не должно биться так быстро. Так громко. Настолько, чтобы бить по ушам при каждом ударе. — Дазай. — Ммм? — Ты псих. Накахара никогда не боялся Дазая, отчего-то чувствуя себя наивным ребёнком, продолжающим слепо верить в то, что в Осаму всё ещё оставалось что-то светлое, несмотря на испачканные кровью по локоть, руки. Чуя не раз слышал о том, что по венам напарника течет чёрная кровь. Кровь Портовой Мафии. На руках Осаму более сотни человеческих смертей, но этот человек перешел в детективное агентство, как ни в чем не бывало, будто сменил все жизненные ориентиры. Разом. Как Чуя должен был отреагировать? Когда они впервые познакомились, ему было всего гребаных пятнадцать лет. Знакомство у юношей, мягко говоря, не задалось. Не задалось от слова совсем. Накахара все еще не понимает, как он не убил его тогда… Огай Мори — босс их организации словно знал наперед, что из Дазая и Чуи получится неплохой дуэт. Не просто неплохой дуэт, а смертельно-опасный. Их прозвали Двойным Черным. «Самая разрушительная команда Портовой мафии.» — не раз доводилось слышать юношам от посторонних людей, смотрящих на них оценивающе, но глубоко в душе — с самым настоящим страхом. Слух о том, что два столь молодых члена портовой мафии за одну ночь уничтожили целую вражескую организацию разлетелся стремительно быстро, как и все их последующие удачно выполненные задания. К тому же, до вступления в Детективное агентство Дазай был одним из пяти руководителей Портовой мафии и являлся правой рукой Мори. За всю историю этой организации он стал самым молодым, кто удостоился чести быть одним из глав, из-за чего стал живой легендой. Чуе как-то раз довелось случайно услышать, что Осаму приносил мафии около половины её общей прибыли. И да, он соврёт, если скажет, что не оказывался в таких ситуациях на втором месте. К сожалению, Накахара тоже прославился вместе с ним, часто слыша одну и ту же, словно заученную, фразу: «Против гравитации не попрёшь.» Ему определённо не нравилось такое большое количество внимания, а вот его напарник, казалось, в подобные моменты чувствовал себя, как рыба в воде. Каждый, кто узнавал о той разрушительной мощи, какой владел Накахара, только шумно сглатывал, наотрез отказываясь даже говорить с парнем. Доводить Чую и вовсе смельчаков не находилось, кроме, ясное дело, Дазая Осаму, который только это и делал, ничуть не боясь расправы от «Вешалки для шляп» или «Слизня», за что частенько мог получить по морде. В свободное от заданий время Дазай словно был другим человеком: он шутил, устраивал настоящие спектакли, не боясь выглядеть королевой драмы и не упускал возможности напиться в его излюбленном баре, временами отмахиваясь от девушек с горящими глазами, желающих познакомиться с ним. Тогда Чуя и сам не понимал, откуда в нем поднимается это неприятное едкое чувство, когда он, сидя по правую сторону от горе-напарника выслушивает его страдальческие вздохи при виде очередной поклонницы. Тогда Дазай мог в любой момент бросить на Накахару жалобный взгляд, и тот недовольно цедил сквозь зубы нечто похожее на: — В следующий раз я скажу им, где ты живешь, чёртова ты скумбрия. И Осаму тихо, но довольно, посмеивался, когда Чуя с самым, что ни на есть, серьезным видом хватал его под локоть и виновато улыбаясь очередной красавице, уводил юношу прямо у неё из-под носа. «Чёртов дамский угодник.» Да, порой Чуя и Осаму на полном серьёзе могли направиться прямиком в бар, не стесняясь своего измотанного вида после очередного удачно выполненного задания. Со стороны, наверняка, даже будучи похожими на двух самых обыкновенных друзей, жаждущих расслабиться после тяжёлого дня. Чуя старался впитывать эти моменты настолько сильно, насколько мог, хватаясь за них, как за спасательный круг. Пьяный Дазай был немного искреннее, чем обычно, но этого все равно было недостаточно, чтобы тот спокойно мог заговорить о своих проблемах. Несмотря на множество подъебов, постоянных перепалок и вечно раздражённого Дазаем Накахару, они оба понимали, что с каждым днём становятся все больше и больше похожими на единое целое. Хоть никто из них никогда бы не признал этого вслух. Двойной чёрный. На лице Мори, каждый раз, когда тот слышал, что их задание прошло успешно, мелькала тень довольной улыбки, ведь он и Коё все больше и больше замечали между юношами самое драгоценное, что бывает в дуэтах — простое доверие. Да. Именно оно. Ведь каждый раз, когда Чуя использовал порчу, он буквально доверял свою жизнь Осаму. И тот никогда его не подводил. Накахара не хотел этого признавать, но работа в мафии без Дазая уже представлялась ему пыткой. У него и в мыслях не было, что когда-нибудь напарник уйдет, даже не сказав ни слова. И уйдет не на год, а навсегда. За четыре года до вступления Осаму в Агенство Дазай и Ода получили задание провести расследование по пропаже их общего друга — Анго Сакагучи. При завершении задания выяснилось одно… Ода Сакуноске мёртв. И как же Чуя ошибался, наивно полагая, что его смерть не окажет на Портовую Мафию никакого влияния. У него был повод думать так, потому что, насколько ему было известно тогда, Ода имел только самые тривиальные поручения из-за своего категоричного отказа убивать. «Шестёрка, не более.» *** «Дазай Осаму покинул Портовую Мафию.» Накахара чувствует на себе пристальные взгляды, когда быстрыми шагами идёт к кабинету Мори, чтобы вежливо поинтересоваться, КАКОГО БЛЯТЬ ХУЯ, но его перехватывает взволнованный Рюноске, рискующий лишиться рук, которыми он решительно завёл тогда Чую в пустующий кабинет. По словам Акутагавы, Дазай неожиданно прервал одну из миссий и дезертировал, скрывшись в неизвестном направлении. Жгучая обида накрывает его с головой. Они были напарниками несколько лет, но видимо, только Чуя за это время, как глупец, позволил себе привязаться к Дазаю. «Какой же я идиот.» Накахара понимает, что не только ему приходится нелегко. Ведь Рюноске только что лишился своего наставника. А для него тот был светом во тьме, наверняка юноша жил только ради его признания. Его методы обучения Акутагавы всегда были ужасны, Чуя даже в один момент пытался поговорить с ним на этот счёт, но его, что неудивительно, вежливо попросили не лезть не в своё дело. Зато сейчас братец Гин внушает страх своей способностью почти каждому эсперу. Он стал прекрасной машиной для убийств и Накахаре его определенно жаль. Ещё позже Чуя узнаёт, что Мори не отдавал приказа убить Осаму, и глубоко в душе чувствуется едва ощутимое облегчение… В тот же день он напивается. Спустя долгое время, он узнаёт ещё кое-что. Дазай исчез, чтобы очистить своё прошлое для вступления в Вооружённое Детективное Агентство… «Блять. Чёртов Дазай. Сука. Сколько не старайся, тебе не смыть кровь всех тех людей, что ты убил.» Накахара часто напивается все последующие недели под негодующим взглядом Мори. Под его глазами залегли синяки, а сам он выглядит бледнее трупа. Коё строго делает ему замечание насчёт внешнего вида, остановив в коридоре по пути к боссу, придирчиво оглядывая с ног до головы. — Я не позволю тебе расхаживать в таком виде, Чуя. — после этих слов Озаки тогда затащила юношу в свой кабинет, и не терпя возражений, силой заставила съесть все блюда, совершенно «случайно» оказавшиеся на столе в тот день. Накахара и правда был благодарен Анэ-сан за заботу, на пару мгновений забывая о том, что совсем недавно он чувствовал себя просто-напросто брошенным щенком. *** Чуя резко распахивает глаза, когда в тишине раздаётся удар грома, предвещающий долгий ливень. Капли начинают ударяться о стекло гораздо громче и чаще, что только подтверждает его догадки. Вопреки ужасной головной боли, сковывающей виски, Накахара с трудом перебарывает резкое желание выйти на улицу, чтобы подставить лицо холодному дождю и полюбоваться разбушевавшейся стихией. Его нелепую затею прерывает телефонный звонок. «Босс» высветевшееся на экране мобильника вынуждает Чую обречённо вздохнуть и оставить детские шалости на потом. Он послушно подносит его к уху, почему-то будучи уверенным, что ничего хорошего Огай ему не скажет. — Добрый вечер, Чуя. — голос Мори звучит довольно устало, но непоколебимо. — Я жду тебя в своём кабинете в ближайший час. — Но, Босс…? — Это не телефонный разговор, — связь обрывается, оповещая Накахару об окончании и без того короткого диалога. Он должен ехать.