Дьявол не подлец, а продавец

      Кисточка покидает флакон, аккуратно о край обтирается лишнее. Мазок. Еще один. И еще. Ногтевая пластина полностью скрыта под черным блестящим лаком.       Ноготь за ногтем. Есть в этом нечто методичное, успокаивающее.       Макс не имеет проблем с гендерной идентичностью. Он вообще-то даже не разбирается в этой теме, — исключая упоминания вскользь в одной из статей, но там и разбираться не нужно было, гугл под рукой и тема была не про то, — просто… Иногда ему кажется это забавным.       Лак затекает в пространство между ногтем и кожей. Тихое «блять», аккуратное движение краешком салфетки, смоченной в ацетоне, и никаких пятен.       Вообще-то из них всех именно Макс чаще всего воспринимается как ебырь-террорист. Да, ему нравится секс и нравится быть сверху, контролировать ситуацию и получать от этого удовольствие. Кроме тех моментов, когда все же не нравится.       Парадоксально, но насколько жестким Макс может быть в койке, будучи берущим, настолько же мягким он становится в роли принимающей стороны. Не столько мягким, сколько чувствительным, остро реагирующим на любое прикосновение, несущее в себе грубость. Никому из партнеров на стороне это не нравилось.       «Пиздец ты неженка»       «Терпи»       «Найду того, кто не будет так ломаться»       И дело даже не в доверии, скорее… В воспитании. У Игоря был Прокопенко, заменивший, по сути, ему отца. У Шустова была бригада, — и насколько Макс знает, Алексей Павлович тоже за отцовскую фигуру сойдет, — ставшая если не второй семьей, то хорошей поддержкой. А у Макса…       Кисточка в дрогнувших пальцах задевает верхний край, где кутикула. Весь ноготь насмарку. Приходится стирать и упорно пытаться нанести еще раз.       Макс злой. Не так, как обычно бывает Игорь со своим хмурым взглядом и желанием периодически бить ебальники и вести священную войну против закрытых дверей. По-настоящему злой. На мир, на себя. Он язвит в меру, в меру шутит, старается быть нормальным и подавлять в себе желание сделать побольнее, отыгрываясь после в своих статьях. Ему хочется этого. И где-то в глубине души он знает почему.       Потому что никто и никогда не относился к нему по-настоящему хорошо, вот как во всех этих канонах, с заботой и лаской, так почему он должен?       Потому что лучшая защита – это нападение.       Никто, кроме братьев.       Кольцов старается аккуратно натянуть чулки на ноги. Лак уже высох, оба слоя, но не факт, что приложенные силы не будут слишком велики. В отличие от Игоря и Максима, он иногда не очень хорошо управлялся со своим телом. Как и не очень хорошо рассчитывал силы.       Макс не носил женское белье под одеждой, не переодевался каждый вечер в платье, не умел ходить на шпильках, покачивая бедрами. Нет. Просто раз в два-три месяца позволял себе вечер, в который может полностью расслабиться и не беспокоиться о чужой реакции. В конце концов, каждый имеет право на реализацию своих странностей. Конечно, в пределах закона. За этим, благо, есть кому проследить.       Черное кружево плотно прилегает к загорелой коже.       Макс не знает почему, но ему комфортно – это успокаивает.       Пальцы поглаживают полоску нижнего белья, небрежно соскальзывают к паху – это приятно.       Он прикрывает глаза на секунду – вот так идеально.       Найти на себя свитер оверсайз – дело нелегкое, но вполне реальное. С ним юбка будет смотреться нормально. Никакой косметики, никаких украшений, никаких каблуков – ничего лишнего.       Если бы кто-то его увидел в таком… Такой одежде, то мог бы легко подумать не только о том, что Кольцов извращенец, — вряд ли бы это кого-то удивило, — но и о том, что все это ради секса. И это было бы гораздо проще понять. Но нет. Макс делает это, потому что хочет. Потому что нужно. Потому что это его почему-то успокаивает.       Ему не нужно ничего объяснять ни Игорю, ни Максиму. Когда они приходят домой, Макс слишком занят редактурой статьи с учетом всех правок начальства, потому только приветственно руку поднимает, даже не отвлекаясь.       Не заметить лак на ногтях, — ладно, все остальное тоже, — просто невозможно. Игорь с Максимом переглядываются, Шустов плечами только пожимает, улыбнувшись предвкушающе. Они уже давно научились не заострять на этом внимание.       Макс отвлекается, когда горячая ладонь Игоря укладывается ему на колено. Колено, обтянутое черной тонкой капроновой тканью. Шустов оперативно убирает ноут подальше, на стол. Диван узковат для них троих, а раскладывать его объективно сейчас не хочется, так что Игорь просто перетягивает Макса к себе на колени, прижимает спиной к своей груди так близко, что Кольцов сердцебиение чужое чувствует.       Каждый раз волнителен почти как первый.       Они не торопятся, по очереди целуют, толкаются языками в рот, и чья рука приподнимает край короткой юбки, обнажая ленту кружева чулок – уже не так важно. Макс ерзает, пытаясь найти более удобное положение, плотно сжимает бедрами ноги Игоря, не желая их раздвигать. Может, еще немного стесняется, может, просто не хочет так легко сдаваться.       Под юбку никто не лезет – знают, что так только хуже будет. Но поверх нее гладят. Ладонь Игоря накрывает пах, сжимает, потирает, прям как… Как если бы ласкала промежность девушки. Это унизительно, но так заводит, что Макс слабо подрагивает бедрами, плавно толкаясь в руку. Член уже наполовину встал, — если бы не плотно прилегающая синтетическая ткань белья, стояк был бы каменным и выделялся крайне четко, — и теперь трение через ткань ощущается более… Остро. Почти болезненно.       Максим поднимается, зарывается рукой в кудри брата, дергает без злобы, но достаточно сильно, чтобы заставить вскинуть голову, доверительно подставить шею, выгнуться на коленях Грома. Голову выпускают, но Кольцов замирает, глядя снизу на свою почти точную копию. Максим небрежно шлепает его пару раз по щекам.       Они не обращаются с ним, как с фарфоровым, но в каждом прикосновении – только ласка, никакой грубости. Максим становится перед ним на колени, укладывает большие и горячие ладони на бедра, поглаживает и пытается развести в стороны. Пальцы Игоря под свитером сжимают соски, растирают, чуть оттягивают, и Макс тихо поскуливает. Слишком приятно, слишком хорошо. Хочется податься назад, вплавиться в Грома, прижаться задницей к его паху. Вперед рвануться тоже хочется – чтобы погладили, поцеловали, протолкнули в рот пальцы или…       Шустов ладони на колени перемещает, пытается мягко и настойчиво раздвинуть. Игорь губами к уху прижимается, шепчет, чтобы не зажимался, шепчет своим низким, глубоким голосом «покажи себя», загривок прикусывает, в руках крепко держит.       Макса уже ведет.       Взгляд поплывший, язык слюной губы смачивает. Он медленно разводит ноги сам, откидываясь на грудь Игоря и упираясь руками в диван. Иррационально становится стыдно. Мешает ли это хотеть большего? Точно не в тот момент, когда Максим забирается пальцами под резинку чулок, гладит порозовевшую кожу, оттягивает резинку и отпускает. Звонкий шлепок в почти тишине заставляет вздрогнуть.       Макс понимает, что пока сам не пригласит – хрен что получит. Подрагивающие, — от нервов или нетерпения? – пальцы хватаются за подол юбки. Ткань гладкая, приятно бордового цвета, приподнимается. Шустов взгляд поднимает – голодный, — и утыкается носом прям в промежность.       Макс губы кусает, ерзает слегка, вздергивая бедра. Ближе. Ему просто, блять, это необходимо. Чтобы вжались носом, широким мазком провели языком прямо поверх ткани, с нажимом, прихватили опасно близко с членом ткань, приспустили, даря, наконец, желанное освобождение. Максим все понимает – покусывает внутреннюю часть бедра, вжимается лицом в промежность, лижет.       Так горячо, неправильно, — правильно, как надо, — до поджимающихся пальцев на ногах. Где-то сзади щелкает крышка. Ткань между ягодиц натягивают до болезненного и резкого, Макс почти всхлипывает, рефлекторно попытавшись сжать ноги. Еще бы ему кто-то дал это сделать.       Полоску черного кружева оттягивают в сторону, пальцы в прохладной и скользкой смазке поглаживают вход. Шустов не торопится оттягивать резинку трусов и взять в рот, а Игорь не торопится проталкивать пальцы даже на сантиметр. Пока Макс, сорвано дыша, кусая губы и жмурясь, не попросит: «Ну же… Пожалуйста». Отчаянно и без гонора.       Как скажешь, принцесса.       Игорь вставляет один, но на всю длину. Не больно, но достаточно, чтобы слегка потянуло. Максим тянет резинку, чтобы высвободить уже мокрый, истекающий естественными соками член, почти урчит «Такой мокрый». Хрипловато, довольно, так, что хочется или сжать кудри, толкнуть ртом ближе, или прикрыться, стыдливо отводя взгляд. Макс выбирает первое.       Шустов горячо дышит на головку, тычется кончиком языка в отверстие уретры, пока Игорь добавляет второй палец, и Макс почти готов кончить. Если бы не резинка белья, прижимающая хрен где-то посередине, если бы не всего лишь два пальца, если бы не было так мало.       Сколько это продолжалось – никто не знает. Кольцову кажется, что часами. Смазка уже пошло хлюпает, стекает Игорю на джинсы, рука плотно сжимает выгоревшие кудри брата у корней, пытаясь заставить взять в рот полностью. Вот теперь Макс реально мокрый. Со всех сторон. Течет, как девчонка. И даже не стыдно. В голове только «Еще-еще-еще».       Кольцов почти рыдать готов от счастья, когда Шустов отстраняется, покрасневший и запыхавшийся, утирает мокрые губы, обтирает руку об юбку, а Игорь хлопает пару раз ладонью по дивану, мол, ложись, сейчас ебать тебя будем.       Макс может только притянуть Шустова ближе, благодарно мазнуть губами по его губам, — и похуй, что они только что облизывали его хрен, — и почти грациозно опуститься на диван, прижаться грудью, вздернуть просяще бедра, прогнуться в пояснице. Буквально подставляясь. Как кошка в течке, ей-богу.       Теперь его очередь сделать им хорошо.       Игорь трется о растраханную, блестящую и влажную дырку, крепко сжимая руки на бедрах, удерживая и фиксируя, чтобы даже не думал пытаться насадиться самостоятельно. Максим толкается в приоткрытый рот, слишком большой, чтобы взять сразу и на всю длину.       Мужской мускусный запах побуждает что-то внутри Кольцова прикрыть глаза и застонать, прямо так, с членом во рту. Кольцов не любил делать минет. Кроме тех случаев, когда все же любил.       Игорь входит аккуратно, заполняя и растягивая до предела, а вместе с ним движется навстречу и Максим. Они двигаются в каком-то идеальном ритме, берут с двух сторон, будто так и нужно, будто так всегда и было. Белье больше не давит на собственный член, но Макс знает – трогать себя нельзя. Не сейчас.       Через раз Игорь задевает простату, долбит почти до звезд перед глазами, не стонет – почти рычит. Макс не успевает вздохнуть: член распирает горло, толкается почти до самой задней стенки, слюна во рту вязкая и теплая, стекает по подбородку, с уголков губ. Грязно. Горячо. Охуенно.       Кончают они почти одновременно. Сначала Игорь сбивается с темпа, вколачиваясь быстро, резко, еще бы чуть-чуть и Макс кончил бы без дополнительной стимуляции вообще. Сперма внутри ощущается так отчетливо, ярко, добавляя в коктейль эмоций унизительное удовольствие и от этого. Шустов сжимает кудри с силой, почти вырывает, натягивая на себя, пропихивая ствол так глубоко, как только может, и не отпускает, пока Макс не сглотнет.       Челюсть ноет, перед глазами все плывет от накатывающего оргазма, — вот еще бы чуть-чуть, совсем немного, всего пара толчков, пара прикосновений, — или от слез, дышать почти невозможно, ноги дрожат, с члена капает прямо на простынь…       Максу уже плевать на стыд.       Он хочет кончить – хнычет, чувствуя, как пальцы Игоря растирают смазку и сперму по сжимающейся дырке, дергает бедрами в попытке насадиться, вжимается пальцами в бедра Максима, поднимая почти умоляющий взгляд и получая только нежное поглаживание по щеке. После которого следует шлепок по самому нежному. Кольцов скулит, просит и дергается от каждого прикосновения.       По ногам течет, приятно-неприятно холодит разгоряченную кожу. «Готов кончить, сладкий?» — и неважно уже кто это сказал, Максим или Игорь, Кольцов кивает несколько раз и почти воет, когда рука сжимает член. Этого достаточно.       Приходит в себя уже на коленях Грома. Вжимаясь пальцами ему в плечи, пряча мокрое лицо в стыке между надплечьем и шеей, ощущая сзади теплое тело Максима, примостившегося сбоку от Игоря.       Говорить не хочется. Братья и не говорят. Ни к чему, все ведь понимают. Нужно время, чтобы прийти в себя. Нужно время, чтобы побыть собой.       Когда Максу нужно, чтобы его обняли, озвучивать это не приходится – обнимают его в четыре руки.