Моменты

      Посмотри на меня.       Мое одиночество не бросается в глаза, а твое - бьет наотмашь. Мои слезы пропитывают веер, а твои - выплескиваются сиреневыми искрами. Ты – яростный напор, я – изворотливый расчет. Но ты никогда не думал, что мы на самом деле так безумно похожи, хоть и кажемся противоположностями?       Посмотри на меня.       Посмотри на меня, Цзян Чэн, хотя бы раз.       Мне достаточно и простого взгляда, о большем не смею и просить. Посмотри и скажи, кого видишь? Стоит ли кто-то, настолько бесполезный и подлый, одного твоего случайного взгляда?       Посмотри, пожалуйста. Посмотри на меня!       - Глава Не?       Не Хуайсан вздрогнул и едва не выпустил из руки сложенный веер. Неофициальная встреча глав подходила к концу, и Хуайсан, признаться, слишком ушел в себя. До смерти брата он понятия не имел, насколько сложной была у того жизнь. И он, неудельный младший, ее совсем не упрощал.       - С... согласен, - пролепетал он и, со щелчком раскрыв веер, спрятал лицо. На внутренней стороне он лично изобразил лотосовый пруд. Получилось красиво, да оценить некому.       - Глава Не сегодня на себя не похож, - хмыкнул Цзян Чэн, и лицо против воли залилось жаром. Хорошо, что мало кто его видит. Мало кому глава Не может позволить его видеть.       Лань Сичень оставляет замечение без комментария, хотя в прежние времена непременно бы мягко осадил, не давая разгореться ссоре. Сердце сжалось, и Хуайсан привычно загнал обиду и боль поглубже. Что ж, он заслужил и худшее обращение и был изначально к этому готов.       Или думал, что готов.       - Прошу прощения, если причинил главе Цзянь неудобства, - сказал он, и Цзян Чэн закатил глаза почти как в юности.       - Если мы закончили, то я бы хотел провести время с племянником, - сказал он, и голова Цзинь Лина вжалась в плечи, хотя принадлежала уже не просто мальчишке, а главе пусть уже и не такого уважаемого, но все равно многочисленного ордена заклинателей.       Главы и их помощники начали расходиться, кланяясь и улыбаясь друг другу, но Хуайсан как никто чувствовал фальшь. Фальшь - это его второе имя.       Он вышел из зала и вместо того, чтобы пойти в отведенные ему покои, отправился гулять. В Облачных Глубинах все напоминало о прошлом. Даже тот давний пожар не стер образа, который намертво запечатлелся в памяти.       Тут они возвращались с занятий втроем - Не Хуайсан, Вэй Усянь и Цзян Чэн. По той тропе шли в библиотеку, чтобы устроить розыгрыш для Лань Ванцзи, а там должен быть спуск к реке, где Вэй-сюн учил Хуайсана ловить рыбу.       Может, плюнуть на все и написать ему письмо? Позвать в гости. Пообещать лучшего вина, какое можно найти в Цзинхэ Не. Усянь, может, и поведется, но ведь дело не в нем. Далеко не в нем.       Когда дагэ был жив, у всего в мире были свои краски. Сейчас остался только мшисто-зеленый и грязно-коричневый, цвета клана Не. И черный - тушь, с помощью которой Хуайсан по ночам переносил свои страхи на бумагу, создавая шедевры, которые утром предаст огню.       Ноги принесли его к реке, но там уже кто-то был.       - Глава Цзян? - удивился Хуайсан. Уйти незаметно не успел, взгляд светлых глаз пригвоздил его к месту. - Я не хотел помешать.       Цзинь Лина видно не было.       - Я сказал, что ты мешаешь? - хмуро бросил Цзян Чэн и отвернулся. Ноги, сделавшиеся ватными и слабыми, подвели Хуйсана ближе.       Посмотри на меня… Пожалуйста.       Цзян Чэн не смотрел. Его взгляд блуждал по скалам противоположной стороны.       - Раньше было проще, да? - вдруг сказал он. Хуайсан промолчал. - Не приходилось врать, изворачиваться и предавать.       - Главе Цзян не в чем себя упрекнуть, - заметил Хуайсан. Конечно, ведь вранье, изворотливость и коварство это оружие главы Не.       - Ха! Ты был другом Вэй Усяня и можешь говорить такое мне? Мне, тому, кто ставил мнение других выше собственного шисюна?       Воздух застрял в горле. Разве Цзян Чэн говорил что-то настолько же откровенное кому-то еще? Может ли быть, что Хуайсан первый? Особенный?       Но рот, привыкший говорить неправду, уже изрек:       - У вас не было выбора, и Вэй Усянь это понимает.       - В том-то и беда, что понимает. Но разве это сможет изменить прошлое?       Сегодня не только Хуайсан думал о прошлом. Он прижал веер к носу, пряча печальный изгиб губ.       - Прошлого ничто не изменит, - сказал он. - И каждому есть, о чем сожалеть.       - Ты сожалеешь, что убил Мэн Яо?       - Я не знаю...       - Знаешь! Хватит притворства. Не передо мной. Все закрывают глаза на то, что у них под носом кто-то вроде тебя плел настолько сложную паутину. Да они с ума сходят, гадая, что ты будешь делать дальше.       – Глава Цзян вправе презирать меня.       Цзян Чэн развернулся и с силой вырвал из рук веер, отбросил в воду и посмотрел в глаза. Хуайсан не успел подстроиться, и взгляд Цзян Чэна увидел его душу - неприкрытую, израненную, покрытую черными пятнами размытой туши. Испорченную в хлам.       - Не смотри на меня, - попросил Хуайсан и зажмурился.       На его руках кровь, которую он заставил пролить самого светлого человека, которого знал. На его губах - обман, в его глазах - притворство, в его сердце - тьма, в его душе - пустота и холодный ветер.       То, что нужно главе самого сильного ордена. Теперь самого сильного.       - Хочу и смотрю, - услышал он вдруг, и щеки коснулось что-то теплое и шершавое. - Ты так похож на меня. Думаешь, что обязан тащить все сам, что все вокруг смотрят и ждут неосторожного шага. Кругом враги и никто не протянет руку. Но был ли у нас с тобой выбор? А-Сан, мы оба натворили дел, но если бы все сложилось иначе, какое будущее могло бы нас ждать? Было бы оно лучше того, что мы сейчас имеем?       Хуайсан широко распахнул глаза и обнаружил, что лицо Цзян Чэна вот оно, совсем близко. Ближе, чем в самых смелых мечтах.       Его спасение от одиночества.       - А знаешь, что самое важное? - спросил Цзян Чэн. Хуайсан покачал головой. - То, что мы делаем прямо сейчас.       Ночами Хуайсан видел темные сны, и днем не становилось легче. Презрительные взгляды, обвинения за спиной. Руки все еще не могли держать саблю, а вот лицо Хуайсан умел держать как никто другой - притворное лицо, которое почти стало своим.       И Цзян Чэн смотрел в него, но видел сквозь, а там, в глубине, слабый, одинокий Хуайсан глотал слезы и звал брата.       – Выбор? – повторил он и поджал тонкие губы. – Мне он был не нужен. Я видел… Я видел, как он медленно убивает единственного дорогого мне человека и заставляет меня делать то же самое. Был ли у меня другой выбор? Я сделал то, что должен был. Хуже, чем стало без брата, не станет никогда.       Цзян Чэн опустил ресницы, слушая его жесткое признание, а когда снова открыл глаза, взгляд его завораживал.       - Заключим союз, - предложил Цзян Чэн. - Я буду помогать тебе, а ты будешь улыбаться.       Хуайсан пораженно застыл.       Кто-то мечтал о защите, кто-то мечтал защищать. Каждый хотел исправить хоть что-то в своей жизни. Просто иногда тьма слишком густая, чтобы увидеть протянутую руку.       Хуайсан кивнул, и мир перевернулся, когда губ коснулись чужие сухие губы.       - Я не Вэй Усянь, - тихо сказал Хуайсан, впитывая и запоминая вкус этого почти целомудренного поцелуя.       - А я не твой дагэ. Мы квиты.       Хуайсан неуверенно улыбнулся и, шагнув вперед, прижался лбом к груди Цзян Чэна. Ощущение безопасности, забытое и погребенное под кучей обязанностей и дел, окутало теплым мягким коконом.       Прошлого не вернуть, ошибки совершены. Но кто сказал, что нельзя найти новую точку опоры?       Веер размок и пошел ко дну, и Хуайсан не жалел.       Смотри на меня! Не отводи глаз. Я такой, как есть.       И я больше не хочу быть одиноким.