Башня Иезавели

Ночь выкатилась из-за башен, сделав пепельным смог и редкие облака. Тусклый рассеянный свет. Неизменный диск Япета над головой. Шум живого неспящего города, его дыхание и пульс, его шкура в огнях и глаза повсюду. Сегодня пульс стал яснее, проступил сквозь равномерное гудение монотонными непрекращающимися ударами, рождающими эхо – вдалеке справа и слева. Там толпа вываливается на улицы и на балконы обитаемых сот, веранды под навесами полны расслабленных курильщиков, гостиницы наводнили любовники, пьяные лежат прямо на земле, их обходят и брезгливо переступают. Город пирует с остервенением того, кому назавтра умирать. Хищники Черного Легиона переломили привычный им ритм жизни, все календари и обещания, Гродева стала охотничьими угодьями на двадцать стандартных суток, а потом настал праздник. Восемь площадок вокруг Сфиро Реджис собрали пеструю толпу, привычную к зрелищам и празнествам в честь Четверки, но сегодня им обещали нечто совсем новое. Экраны на зданиях. Клетки с одурманенными людьми. Постаменты, на которых пока что крутились и прыгали гимнасты и завывали музыканты, но приготовлены они были для чего-то совсем иного. …Через приоткрытую дверь светил далекий прожектор, бросая длинный луч света на пол, а кроме пола и не было ничего – зал настолько огромен, что стены даже не угадываются в темноте. Неподалеку лилась вода, плескала на пол – этот след черной полосой тянулся через свет, вонял кровью. Кто-то отмывал когти. – Они нас сейчас ждут? Торчер? – М-м… угу, – без вокалайзера, голосом буркнул он в ответ, и звук был похож на скрежет металла. Туша в темноте шевельнулась, перебираясь в сторону, застыла на месте. Слышалось шумное дыхание огромного зверя, с сипением вырывающееся из ноздрей, и речь звучала странно; это могло бы быть акцентом или плохой дикцией, если не знать, что слова исторгает вытянутая пасть. Кто-то еще был рядом, его выдавали движения и золотой блеск, а потом и шум – вибрирующий высокий звон, переливы, трели, мелодичное рычание, падающее почти в инфразвук, и все вместе навевало дремоту и транс. Разрушая волшебство, вдруг загорелся экран инфопланшета, выхватывая почти человеческое лицо Кельманри, дальше стал виден угловатый силуэт вожака рапторов; он сидел на сложенных механических лапах возле самого выхода и будто над чем-то склонялся. – Еще час. Ведьма уже собралась вниз. – Это неправильно. Так нельзя, – произнес тот, кто говорил первым, отвернулся от тусклого света, видно было только острое подрагивающее ухо зверя. – А я считаю, что это очень правоверно – накормить голодных… сук. Экран погас, в наступившей темноте и тишине донесся щелчок, потом странные звуки продолжились и к ним добавился едва слышный голос – Торчер напевал себе под нос. – Хотя бы не зови их здесь. – Заткнись и слушай, – резко ответил раптор, а потом заговорил быстро и монотонно, словно сам впадал в транс от собственных слов и пения, которое он так и не прекратил: – Эта тяжесть, их тени, слышишь, как они скользят? Ты слышишь? Я чую твой страх, Нигон, но не бойся. Тени не причинят тебе вреда, они просто заслоняют свет. Слушай, не кривись. Чистые голоса райских дев, щебет божественных зверей, вот они, стоят пред вратами и ждут – думаешь, только сегодня? Вечно, Нигон, а вечность страшное слово. И они знают, что сегодня им никто не откроет, но все равно пришли почтить нас, так прояви почтение. Это только пустота… но она всегда голодная. – Ты под кайфом? Медленный шумный выдох стал ответом. Глубокая, нутряная вибрация прошла под куполом и рокотом осыпалась сверху, весь воздух в огромном зале на мгновение стал подвижным, задрожал. – Это дерьмовый способ решения твоих проблем с твоими демонами. Ты нас всех когда-нибудь так убьешь. И сам сдохнешь. – Пошел вон. Светяшиеся отраженным светом звериные глаза мигнули, закрываясь, через секунду подключился визор, вспыхнул ярко, погас, подстраиваясь. Кто-то ушел, едва слышно прошуршав по рокриту. Кельманри приблизился, посмотрел: – Может, пойдем, встретим их? – Еще рано. – Все уже разошлись. Торчер неохотно оставил свое занятие, поднялся, убирая на крепеж соник-бластер и, не дожидаясь своего спутника, вышел. Экраны мигнули, привлекая внимание толпы и все камеры сошлись на изящной белой фигуре, идущей по устланному цветами камню. Операторы смаковали появление леди Гродевы: босые ступни, топчущие свежесрезанные цветы, ткань, настолько лёгкая, что даже в полностью глухом платье Изабель казалась обнажённой. Рукава и воротник были тронуты розоватым, и плавный переход в белизну создавал иллюзию, что ведьма не надела свой наряд, а была с ним единым целым. Волосы леди были распущены и перехвачены надо лбом диадемой в виде шипастой цветущей лозы, единственным её украшением. Но Изабель сегодня в них и не нуждалась. Она была прекрасна, и ещё более - на фоне своей пёстрой свиты. Идущая за ней Микаэлла – высокая, неестественно гибкая фигура в переливающемся зелёным и фиолетовым комбинезоне-чешуе каким-то шестым чувством поняла, что объективы скользнули по ней, и довольно улыбнулась. Это был и её триумф тоже. Каждое платье и каждое украшение было создано ею: в невозможном, запредельном для человека темпе, за четыре дня до праздника. И она гордилась собой. Даже каприз госпожи с белым платьем, на котором так пошло и театрально будет смотреться пролитая кровь, она обернула на пользу. А босые ноги в цветах, а потом и их алые следы, разберут на голоцитаты все каналы планеты. Аканта тоже была босиком, но совсем по другой причине. Зажатая между чёрно-белой птицей – Арженом – и увитой лентами Виви, бывшей компаньонкой ведьмы, она изображала экзотичного зверька. Ненавистная Микаэлла взяла её образ придворной дикарки и довела его до абсолюта, взбив волосы в спутанную гриву и нарядив в кожу и мех, открывающие живот и бёдра до середины и спускающиеся сзади импровизированным хвостом. Щёки женщины пылали даже под сложными рисунками, покрывающими её лицо. В отличие от Микаэллы, ей оставалось только молиться всем Четверым, чтобы не попасть под камеры. Неожиданно ведьма остановилась. Обвела взглядом площадь, приветственно улыбнулась, и, увидев эту улыбку на экране, толпа взорвалась криками. Они были в восторге: от красоты зрелища, от того, что резня в городе закончена... и от того, что в богато украшенных клетках находились не они. – Видишь? Каждый из них мог бы оказаться на помосте. И они всё равно пришли посмотреть, потому что им приказано радоваться. И потому что им недоступно ничто иное в их серых жизнях. Изабель сказала это, ни к кому не обращаясь, когда экраны выхватывали из толпы полные предвкушения лица. Впрочем, леди могла говорить с кем угодно, даже с теми, кого здесь не было. Перед выходом в город Аржену пришлось дважды подносить госпоже её любимую трубку. – Аканта. А вот это было уже осмысленно и чётко. Женщина поднырнула под руку Мики, склонившись и слушая госпожу – и правда как услужливый зверёк в ожидании команды хозяйки. – Сейчас меня встретят, и я займу своё место. Иди, найди Маркуса Торчера и приведи сюда. И развлекись потом, наконец, это приказ! – нетерпеливо бросила, жестом отсылая Аканту прочь. Та торопливо кивнула, отступая по ступеням. Ревущее море толпы пугало её, проведшую треть жизни на барже, а приказ леди выглядел самоубийственно, и если у Изабо было её зелье, то у Аканты не было ничего. Но всё происходящее казалось одним захватывающим приключением. Да и Торчера, наверное, должно было задобрить такое событие в честь его божества. Аканта улыбнулась и нырнула в людской океан, пробираясь к храму, даже не подумав, что это могло бы быть последним местом, где в такое время можно было найти древнего раптора. Ходить сквозь толпу она не умела. Это было совсем не так весело, как казалось из-за плеча Изабо, а тяжело и противно: открытая для чужих липких касаний кожа, запахи людей, духов, алкоголя и дыма, не умолкающий многоголосый шум. Стряхнув с себя очередные пьяные объятья и наступив босой ногой на брошенную жестяную банку, Аканта сунула голову в новый просвет, пытаясь увидеть над людьми кого-то из астартес. Наконец, слева блеснуло чёрное с золотым, и женщина, кое-как запомнив направление, рванулась туда, бесцеремонно расталкивая локтями зевак и выслушивая ругательства вслед. Она поняла, что добралась, когда просто выпала из людского месива в пустоту – перед астартес толпа уважительно расступалась. Женщина не умела различать их по броне, но череп вместо лица не давал ошибиться. Она едва не упала ему под ноги, каким то чудом успев отойти в сторону и опустить голову. Сзади уже протянулась пара рук, чтобы втащить несчастную в толпу, пока не случилось ничего нехорошего, но было поздно. Подсвеченные красным глазницы повернулись к Аканте и та склонила голову ещё ниже, так, что рыжие пряди закрыли разрисованное лицо. Она могла только надеяться, что Азго, который уже спас её однажды, единственный, кто носит такую маску. – Господин Азго... моя госпожа ищет Маркуса, – сказала она едва слышно. Она уже привыкла, что астартес слышат всё, а выдавать толпе такие вещи Аканта не хотела. Череп качнулся – кивнул, показывая, что услышал, а потом просто указал ей за спину, назад, где, закреплённый на основании шпиля, поперек уходящей далеко вправо и влево стены, висел огромный экран. И на нем в очередной раз сменился план - с ведьмы на огромного по сравнению с ней раптора. Кто-то не успел камерой поймать выражение лица Изабо, только ее фигурку в белом со сцепленными перед собой руками. – Маленькая дикарка, кто тебя сюда притащил? – насмешливо прогудели динамики брони. – Моя госпожа. Это была её воля. Аканта готова была провалиться под землю от стыда. Вокруг были люди, одетые гораздо провокационнее и ведущие себя ещё более нелепо, но женщина сейчас мучительно краснела, перебирая в уме всё: слишком открытую грудь, короткую юбку, фальшивые «племенные» татуировки, покрывающие тело и взъерошенную копну волос. – Спасибо, господин... – добавила Аканта совсем тихо, поняв, что могла бы не бегать, как ужаленная, а дождаться, пока на Торчера ей укажут те, кто видел всю картину десятками глаз дронов и камер. – Хорошо, что она, а не твоё любопытство, – сложно было понять тон Азго, одновременно серьезный и вызывающий, словно он не определился, подшутить над ней или нет. – Пойдешь туда? Аканта дёрнула головой, как будто собиралась снова взглянуть на экран, но вместо этого посмотрела на грудную пластину воина, не осмеливаясь поднять глаза выше. Взгляд упёрся в разбитый символ: чёткая линия оперённого крыла, когтистая лапа... – Я должна, господин, – Аканта бы дорого дала за возможность не ходить, но предложение ведьмы развлечься сейчас казалось ей ещё более отвратительным. Там, наверху, ей, по крайней мере, не полезут под юбку, и не будут пытаться напоить синтетической, пахнущей спиртом дрянью. – Напрасно, – безапелляционно констатировал воин и вдруг шагнул ближе, поднял руки и раздался щелчок, скрежет керамита - он зачем-то снял перчатку. – Возьми, оно оградит от тварей варпа. В руку ей практически насильно было втиснуто кольцо, слишком широкое для человеческого пальца, неприятно теплое и совершенно белое. Аканта не сразу поняла, что осталось у неё в руке. Она уже привыкла к тому, что с ней обращались как с вещью, трогая её как вздумается, но к подаркам она готова не была. - Я сам предсказал ему смерть, - пояснил Азго с таким видом, как будто это должно было все прояснить. - Иди. Он снял с магнитного крепления перчатку, вернул на место - на мелькнувших бледных пальцах с синими кругами у оснований ногтей было ещё предостаточно колец, вырезанных из костей. - Спасибо... На этот раз она благодарила гораздо искренней, но воин уже повернулся к ней спиной, продолжив идти, куда шёл, и толпа так же медленно подалась за ним, грозясь смести дикарку, если та замешкается. Аканта невольно сделала шаг вместе со всеми, лихорадочно соображая, куда ей девать кольцо. Наряд Микаэллы прекрасно смотрелся на камеру, но ни единого кармана в нём не было. Не придумав ничего лучше, Аканта быстро собрала одну из прядей в косу, заплетая в неё жуткое украшение. Она покрутила головой, отыскивая новый ориентир. Архитектурная доминанта площади, мавзолей из чёрного, будто обожжённого камня, возвышался над толпой. Его мрачное спокойствие безмолвно провозглашало, что букашки у его подножия исчезнут без следа, а он останется здесь. Впечатление не портили даже полотнища пурпурной и тёмно-алой ткани. Казалось, что толпа не смеет даже подойти к основаниям массивных колонн, держащих плоскую крышу, на которой отсюда едва виднелась белая фигурка Изабель. На самом деле, конечно, благодарить за это следовало охрану, через кольцо которой Аканте теперь предстояло пробиться, доказав, что она не очередная поклонница, достаточно пьяная для того, чтобы лезть на стражей порядка... Аканта в отчаянии оглянулась в поисках выхода и нашла его. Пусть и совсем не тот, что хотела. Фигура командира рапторов возвышалась совсем неподалёку, у ограды, и возле неё толпа совершенно естественно редела, сдавливая стоящих позади до темноты в глазах. – Маркус? – позвала она, осторожно пробираясь поближе и выходя в пустое пространство. Он стоял, глядя поверх голов колеблющегося человеческого моря, вслушивался во что-то, ясное только для него одного, и на оклик повернулся неохотно, показывая, что слышит. – До госпожи сейчас не добраться. Можно мне побыть рядом? В толпе меня задавят... Аканте и самой не хотелось отвлекать Торчера от неизвестного ей занятия, но выбор у неё был небогатым. – Помолись им вместе со мной, – он фыркнул глоткой, издав странный звук, как будто довольный. – Они так близко, что ты почувствуешь их тени. Аканта хотела было спросить, чьи тени, но поняла, что не стоит. Она молча подошла к раптору, опустила голову – толпа замерла в предвкушении, и, казалось, была разочарована, когда кровь нахалки не пролилась на камень. Молиться женщина умела плохо: Лиго никогда не отличался религиозностью, да и дома её выбор профессии тоже надёжно отсекал её от храмов. Конечно, алтарь Отца Чумы был при университетском госпитале, но приношения Аканта оставляла там редко. Она крепко зажала в ладони костяное колечко, глядя на камень перед собой. О чём просить Князя Наслаждений женщина совсем не знала, но ослушаться Маркуса не смела. «Я никогда не молилась тебе, но сегодня я оставлю у твоих ног подношение, обещаю. Только прошу, позволь мне не видеть по ночам кровь тех, кто к тебе вознесётся...» Она знала, что раптор слышит почти что всё, и не осмелилась это даже прошептать. - Твои молитвы не разжалобили бы и ребенка, - все это время он следил за ней, смотрел сверху вниз и слушал, вчуивался даже не в дыхание и биение сердца, но как будто в сами мысли, - Лысый хрен из апотекариона не уделял времени вашему воспитанию, да? - Он не уделял внимания ничему, что не касалось работы. Аканта оправдывалась так, будто пыталась переложить вину на Лигеаррана, или просто заговорить зубы раптору, которого сейчас сдерживало гораздо меньше, чем обычно - то есть почти ничего. Что-то в его движениях и словоохотливости было незнакомым, ненормальным. И когда Торчер медленно протянул левую руку, стало ясно, что он пьян. Странный, бесцельный жест - стала видна серебристая маска, закреплённая на тыльной стороне силовой перчатки, бесстрастное, но порочное лицо, живое и дышащее из-за бегущих по нему бликов. Почти нормальные глаза и непропорционально широкий разинутый рот, из уголка которого заструилось нечто переливающееся, точно пары топлива. - Это для них все. Не люблю быть им должен, - его совершенно не интересовало, понимает или нет собеседница, о чём идёт речь, раптор говорил сам с собой и, опустив руку, даже не повернулся к ней. Женщина попыталась отойти на шаг... а потом ещё на шаг, оставив Торчера наедине с его наркотическим бредом и теми, к кому он обращался. Но её взгляд упал на перчатку, на той самой руке, за которой она невольно следила каждую их встречу. И теперь, вместо того, чтобы отпрянуть, она зачарованно шагнула ближе, совсем не думая, во что может соткаться полупрозрачный туман. А потом почувствовала аромат, тот самый, тошнотворный и манящий одновременно, и поняла, что даже если пасть на перчатке оживет и попытается перегрызть ей горло, сопротивляться она уже не сможет. - Что это такое? Что за запах? - разом пересохшие губы отказывались шевелиться. - Ты же знаешь, что. Когти судорожно лязгнули, застыли, застопорились в одном положении, будто он отключил сенсоры, считывающие положение руки внутри, под слоями керамита и полированной бликующей стали. Медленный жест - приказ и соблазн, обещание благословления, угроза проклятья - он протянул к ней руку, и слепая маска звала приложиться к ней губами. Она хотела возразить, отказаться, сделать хоть что-то, кроме единственно возможного сейчас в её сознании варианта, и не смогла. Медленно, будто сквозь воду, Аканта потянулась к его руке. Взгляды толпы, ещё минуту назад обжигающие её стыдом, больше не значили ничего. Смысл потеряло всё, кроме слепого лица из полированной стали, к которой женщина бережно прикасалась кончиками пальцев, будто пытаясь оттянуть момент жуткого поцелуя. Какая-то её часть безмолвно корчилась от суеверного ужаса и первобытного отвращения, но это тоже было больше не важно. Она прикрыла глаза, осторожно пробуя на вкус губы маски. В апотекарионе Аканта думала, что ничего прекрасней и омерзительней с ней не случалось. Сейчас поняла, что ошибалась. Вернее, могла бы, если была бы способна понимать, а не только со стоном прижиматься к его руке, целуя её, слизывая и втирая в кожу то, чему не знала названия. Рабыня плакала от счастья, и слёзы стекали по надёжно нанесённым на кожу узорам и оставляли блестящие следы на металле. - Пожалуйста... я что угодно сделаю, что захочешь... только не... подожди… Но Торчеру не было дела до ее просьб, отстраняясь, он отшагнул назад, уже этим показывая, что недоволен и требует прекратить, но Аканта, которой теперь на редкость шел ее театральный дикарский наряд, не была в состоянии понимать такие намеки. И он ничего не сделал. Кошмарная металлическая морда, полуживая, напитанная скверной, пошла рябью, варп-мускус - прозрачный сок потек уже и из носа, и из глаз. В глубокой дыре рта маски что-то шевельнулось, конвульсивно исторгаясь наружу, спутанное месиво языков, переплетённых, полупрозрачных, сияющих нечистым розоватым светом. Обласкав склонение над ними лицо женщины, они свесились вниз, шевелясь и вздрагивая. И Аканта распахнула глаза от неожиданности, увиденное отрезвило её как пощёчина. Она дёрнулась назад, дрожащие ноги не удержали, болезненное приземление на камень заставило прийти в себя. И в этой реальности её лицо и грудь были залиты полупрозрачной, или даже полуматериальной слизью, а вокруг всё ещё стояли люди, и смотрели во все глаза. На неё, на Торчера... на что-то неописуемо мерзкое, свисающее с перчатки. Слизь капала с отростков наземь, то ли испаряясь, то ли проходя насквозь через плиты. И несмотря на сдавившую горло тошноту, Аканта поняла, что ей всё ещё хочется пройтись по ним языком. Она коротко и часто дышала, пытаясь справиться со всем сразу: головокружением, непослушным телом, вдруг обострившимися и спутавшимися ощущениями, и не могла. Розоватый свет щупалец превратился в звучащую ноту, запах стал цветом, и всё это вместе создавало картину, гораздо более яркую, чем её прежняя реальность. И в этой картине было ещё что-то, скользящее на самой границе восприятия. Тени... он что-то говорил про тени, и не было слова ближе, чтобы описать этот отзвук ощущений, эхо песни, вспышку, оставшуюся только на сетчатке глаз. Они были здесь. И они были прекрасны и чудовищны. - Силы всемогущие... они... я вижу... И в этом потрясённом шёпоте было больше искренности, чем во всех её молитвах за всю жизнь. Неожиданно люди закричали, и ограждение, отделяющее толпу, задребезжало под их напором - протянутые руки, разинутые рты, искаженные лица... Обернувшись, Торчер приблизился на шаг и потянулся, благословляя всех подряд срывающимся тягучими каплями. Он что-то выкрикнул, легко перекрыв шум, резкий каркающий голос продрал до костей - из всех слов понятно только имя. Имя бога.