Нерассказанное

Подведение итогов окончилось изжогой, Пусть истины приводить не так уж важно, Хоть и звучат они порой воздушной тревогой, Но теперь-то плевать и совсем не страшно. Здесь замысел прост. Не нужны ключи, Так что не трогай связку в этой ночи’, Только я трону перо. Сирена звучит, Тогда не щадила и теперь - не щадит. Как еврей, живший в Лондоне, странный поэт Сидит в комнатушке. Стекленеет взгляд. Напротив гнездится за столом терапевт, Выжимая из писателя десятилетний яд. За все изверженные с тех пор стихи Какой-то ребёнок уже пошёл в школу, А кто-то женился и успел развестись И новое закрутить с противоположным полом. Помнится имя твое, да и лицо тоже помню, Пусть это совсем и не так уж важно. Восток - это дело безусловно тонкое, И тебе разнесло драглайном башню. Хорош до финального речитатив, Посвящённый тебе, кого предпочла бы забыть. «Как, сука, быть?» Мой нрав терпелив, Но грязь школьных лет так просто не смыть. Смеётся над мной мой каждый мужчина, А каждый второй без прощаний уходит. Мне хотелось б родить любимому сына, Но со мной так не может случиться, выходит. «То - не ложь, не вымысел, не конфабуляция!» Гремят из зала тошнотворно овации. «Я того не желала и не хотела вовсе!..» Из всех осеней, эта - самая честная осень. Плевать, что я вывернусь всем наизнанку, По правде - это все, чему я научилась, Но прошлое в висок летит бумерангом, Хоть каждый из нас уже зрелый и вырос, Я помню свои стертые в боли колени, Развязанный девственный крохотный рот, и пот твоих странных недетских влечений, И то - был мой горький, жестокий цейтнот. Вспоминаю рывками разрушенный замок, Воздушный, как вжатая в уши тревога. Я. Любила. Тебя. Без границы. И рамок. Хоть не слыла ни капли тогда недотрогой, Скажи мне - за че м? За что это было? Молчишь? Тупишь в пол виновато глаза? И водишь подальше краснеющим рылом?! Ты. Это. Хотел?! Ты. Это. Искал?! Ком в горле натужно бороздит по связкам, И связь ту предали всеобщей огласке. Спустя десять лет ни один мужчина, Не хочет от меня ни дочери, ни сына, Пускай и не каждый об этом узнал, Но грязь эта въедлива и вызывает жалость. В конце монолога разрушает усталость Меня, обреченного ребёнка в летах. * Терапевт подавляет зевки и отрыжку. Я, как и все - очередная пустышка. Мне поставят биполярку, потом - эписиндром, Но от этого не полнеет чаша и не теплеет мой дом. Воздушная тревога убивает молчанием, Я снова раздета своим же отчаянием. Валерьяна. Транзит. Поэт. Рубикон. Плечо. Безутешно взрывная стихия. Мне давали чересчур и нисколько имён. Но все же - Я искренне ваша, София.