***
Тсуна и Нацу были непохожи между собой, начиная внешностью и заканчивая характером. Тсуна был тоненьким, невысокого роста, с каштановыми глазами и карими глазами. Он пошёл в мать даже характером: был застенчивым, непробивным и пассивным в большинстве вещей. Наивным и легко управляемым. Впрочем, искренним, добрым, и совсем не плохим мальчишкой. Нацу была довольно высокой, со светлыми волосами и голубыми глазами, что выдавало в ней не японку, а девочку совсем другой национальности и даже не одной. Она была резвой, довольно уверенной, и всего чего хотела, обычно добивалась. И, конечно, у них было совершенно разное воспитание: Тсунаёши был воспитан в лучших традициях Японии, Нацу — Италии. Тсуна никогда не проявлял особого интереса к учёбе или спорту, поэтому с ним никто не занимался. Реборн же спуска Нацу не давал: пускай у него не было цели воспитать бойца, он занимался всесторонним развитием ученицы, и это не заканчивалось на изучении языков или самообороны. Это были уроки этикета, психологии, философии. Он учил её тому, что ей может понадобиться в жизни, совмещая всё это с поеданием сладкого, играми в монополию и заплетанием ленточек в её волосах. Это было бы возмутительно, если бы в их воспитании не было разных целей. Даже если бы Нацу росла с матерью и младшим братом, если бы у неё никогда не было няни или учителя, её бы никогда не стали готовить быть боссом просто потому, что она была потомком Джотто. У неё обязаны будут появиться дети, и если с ней что-то случиться, весь этот план просто накроется. Если с Тсунаёши случиться что-то до того, как у него появятся собственные дети, есть вариант с Нацу, у которой они точно будут, а значит, потомки Джотто будут жить. Ей с самого рождения была заготовлена учесть быть невестой, и всё, что ей оставалось - это смириться с этим. Когда Нацу было четыре, и она жила ещё в Японии, к семье Савада прилетел глава семьи Вонгола. Иемитсу уже довольно долгое время был дома, Тсуна был ещё маленьким. А так как ребёнком Нацу была гиперактивным, молодым родителям было сложно справляться с друмя детьми. Нана дико уставала, даже имея мужа рядом под боком. Так уж вышло, что быть хозяйкой в семье уже из четырёх человек ей было сложновато. Учитывая её молодой для этого возраст, в этом не было ничего удивительного. К слову сказать, Тсунаёши Савада из всех своих родственников обладал самым сильным пламенем. Но оно было таким спокойным, что ни в младенчестве, ни после до определённого момента у не случалось никаких всплесков. С Нацу всё обстояло совершенно иначе. Её пламя была дестабилизированным, и это вечно мешало в повседневной жизни. Когда Нана увидела, что с её ребёнком происходит что-то странное, она испугалась так сильно, что после никакой речи о безмятежности рядом с девочкой и не шло. Ей было слишком неспокойно. Однажды Нацу играла вместе с Тсуной в песочнице, на детской площадке. Ничего не случилось, но из неё вырвался неконтролируемый всплеск пламени, и Тсуне подпалило волосы. Дети разбежались, мамы детей начали кричать и возмущаться, потому что явно видели огонь у ребёнка. В страхе прижимая к себе маленького малыша, Нана краснела за то, что ничего не могла с этим сделать. Таким образом, кризис и напряжение привели к тому, что нервы у молодой родительницы просто не выдержали, и она выкрикнула, что больше не намерена это терпеть. Её дочь необходимо лечить, потому что то, что с ней происходит - ненормально. То, что она совсем недавно узнала о работе мужа, тоже сделало своё дело. Иемитсу хотел, чтобы его семья росла в спокойствии и не вмешивалась в дела мафии до поры до времени, поэтому с трудом рассказал правду. И чтобы ликвидировать этот момент, пришлось прибегнуть к помощи иллюзиониста. Сразу после этого Тимотео и прилетел, чтобы заблокировать пламя и оставить дочь здесь, а его семья наконец заживёт как надо. Он будет прилетать к ним как можно чаще, уделять всё своё свободное время жене и детям, и всё у них будет хорошо. Но не срослось. Так как пламя девочки было нестабильным, его заморозка могла привести к неизвестным последствиям. Только регулярные тренировки и нахождение в стабильной обстановке могли помочь с этим справиться. И так как Нацу прекрасно слышала слова матери, то как она скандалила на днях, отныне дом перестал быть ей этой самой спокойной обстановкой. Её мама никогда не повышала голос и была чрезвычайно милой женщиной. Тем более, она никогда не кричала. А у детей очень яркая память. И Нацу на всю жизнь запомнила крики матери. Переехав в Рим, она испытала большой стресс. Мама её больше не любит, а папы часто работа. Но она понимает, что он работает, и всё равно её любит. Ей не на что жаловаться. Переживала травму она, закрывшись в себе. У неё было чувство, что её покинула собственная мать. Поэтому на некоторое время она стала грустной и задумчивой. Но к счастью отошла и стала снова жизнерадостной Нацу. К сожалению, теперь в её понимании у неё была мама, которая на самом деле нисколечко её не любит. Довольно печальная история, основанная на ошибках. Росла она в окружении обычных детей. Любила играть с ними в детские игры. Но когда она приходила домой, её некому было занять, а к няне она приставать не хотела. Поэтому всё, что ей оставалось - учиться. Так она и стала умной девочкой. Не лучший, но и не худший вариант. С каждым годом Нацу взрослела и к четырнадцати годам её уже можно было спокойно оставить одну, не приставляя к ней кого-то особенного или не возвращаясь домой больше недели без опаски, что она начнёт сильно скучать. Её теперь редко одолевала скука. Но так вышло, что близилось обучение Тсуны. Кто мог быть лучше Реборна в обучении юных наследников? Только Реборн. И так как обстановка между семьями накалялась всё больше, да ещё и внутри семьи начинали идти раздоры, главой и отцом Нацу было принято решение отослать девочку к матери, чтобы она по прежнему оставалась под присмотром. На протяжении четырёх лет Нацу возвращалась в Японию, как одна, так и с папой. В такие отъезды он всё своё свободное время уделял сыну и жене, так что нельзя сказать, что теперь Нана была недовольна. После той поездки дочери домой на месяц муж стал приезжать чаще. Нацу успела закончить среднюю школу, так что ей пришлось поступить в старшую в Намимори посреди года. Пора было собираться.***
— Ну, вот мы и снова здесь. Совсем не рада? — спросил у неё Реборн, когда они стояли прямо перед калиткой. — Не особо. Но скоро начнётся учёба, и я надеюсь, что всё будет не так плохо, как в прошлый раз. — Не волнуйся. Твоей маме придётся уделять твоему брату гораздо больше времени, чем она думает, — Реборн заговорщески улыбнулся. Нацу отчего-то обожала, когда он так делал. Это значит, что будет весело. — Только не калечь Тсуну слишком сильно. Ты всё ещё мой нянь, — она не могла этого не припомнить. — Твой нянь лишит тебя сладкого вечером, — он подтолкнул её вперёд, везя за собой чемоданы. Нацу послушно прошла пару шагов вперёд. И хотя пару минут назад она была довольно мрачной, сейчас у неё было игривое настроение, и безобидное препирательство подняло ей настроение. — Не правда, — обернувшись, она радостно смотрела прямо в глаза Реборну, зная, что он никогда так не делал. И, чёрт возьми, это правда, с ней он очень часто просто грозился. — Мы дома! — Нацу нажала на звонок, и из дома послышался топот. Утро учебного дня ознаменовалось диким криком Тсуны, и его побегом в труселях из дома. Кровожадный Реборн даже не дал ему позавтракать. На крик прибежала Нацу, только вставшая с постели. Она застала, как Тсуна выбегает на улицу в одном исподнем и захохотала. — Это ты сделал?! — еле выдала сквозь слёзы. Реборн ухмыльнулся и направил её навыход. — Тебе пора завтракать. За завтраком Нацу всё вспоминала вид её братца, и её радостное настроение заметила Нана. — Случилось что-то хорошее? — Да, я рада, что иду здесь в школу, — соврала она не моргнув и глазом. Впрочем, Реборн был доволен её настроением. В школе Нацу определили в очень странный класс. Все тихо сидят за своими партами, не галдят, не мешают учителю. Идеальная дисциплина. В её прошлой школе даже школьной формы не было, о какой дисциплине может идти речь? Но для разнообразия можно и в такой учиться. Впрочем, она и оттуда могла следить за весельем. Когда на заднем дворе объявился беглец Хаято, сменивший даже фамилию и имя, веселье перестало быть таким безобидным. Пускай они с братом принадлежат мафиозной семье, и Реборн делает из Тсуны будущего босса, такие меры действительно необходимы? Бегать по городу в труселях это одно, а тушить динамит под угрозой смерти — совсем другое. И хотя вечером Реборн обманом увёл у Тсуны ужин, который стал добавкой ему, и у Тсуны было такое смешное выражение лица, Нацу не забыла то, о чём хотела поговорить. Её учитель был в комнате Тсуны, и давал ему задание — расправиться с математикой до того, как взорвётся бомба на таймере. Если он успеет, Реборн её разминирует. К слову, Тсуна был просто привязан к стулу, не имея шансов сбежать. Бомба бы конечно не взорвалась, но Тсуна всецело доверял тому, что скажет его самый страшный кошмар. — Тсуна, — она постучалась. — Входи, — ей ответил, конечно же, не хозяин комнаты. — Нацу-чан, спаси меня! — он пытался, ладно. Простим его. — Умолкни, глупый Тсуна, — Реборн больно щёлкнул его по лбу, и подросток заныл. — Реборн, можно тебя? Сам мужчина потуже затягивал верёвки и отключал всю технику, чтобы дурной ученик сам решал домашнее задание. Всё-таки у него была степень по математике, и он не собирался быть снисходителен к тому, кто так наплевательски к ней относится. — Да. Что-то случилось? — Хочу поговорить. Это не было внезапной практикой. Нацу часто говорила с ним о важных вещах. Иногда они касались других людей, иногда политики семьи. Порой это были философские вопросы, по которым учитель излагал своё мнение. Часто это помогало Нацу справляться с осознанием того, кто она и какой семье принадлежит. Это было одним из минусов её воспитания — ей было очень сложно принять то, что вполне возможно, ей придётся самой применять насилие и быть жестокой. Лицемерие ли, но она всецело доверяла себя тем, кто делал это за неё. Поэтому как только Реборн оставил возмущающегося ученика наедине с учебником, они зашли в её комнату, обставленную максимально просто и в пастельном оранжевом оттенке со светлой мебелью. — Так о чём ты хотела поговорить? — Нацу села на кровать, Реборн пристроил себя на подоконнике. Ах, порой этот мужчина совершенно забывал про свой возраст. — М, — она помялась, что было для неё совершенно не характерно. — У Тсунаёши правда должно быть такое жестокое обучение? Я, конечно, не знаю, как правильно. Но когда я видела его сегодня с Хаято, подумала, что, если бы Тсуны не было, наследницей пришлось стать мне. Вполне возможно, именно это и случилось бы, будь у меня другое пламя. И тебе пришлось бы в таких е условиях обучать меня, — ей было от этого печально. Возможно, потому что она была разнежена. Не только политикой и отношением к ней семьи, — как ценной невесте — но и отношением самого Реборна. Она совершенно не хотела думать о том, что он мог относиться к ней также. — Не сравнивай себя и его, — мягко ответил Реборн. Нацу глубоко выдохнула. Боялась, что могла задеть его ненароком. — Мой подход индивидуален. Так что твоё обучение ничем бы не отличалось от того, что есть сейчас. Так получилось из-за того, что когда-то твой отец решил не приобщать сына к своим делам. К тому же, ты правда думаешь, что я собрался ему вредить? — боже, мысли этого ребёнка такие наивные. В такие моменты он снова видел в ней восьмилетнюю растрёпанную малявку, забавно тянущую руки к Леону. Кажется, она наконец успокоилась. У Реборна всё всегда под контролем, напомнила себе Нацу. — Нет. Конечно, нет. — Пойдём, — он слез с подоконника и двинулся на выход. Нацу тут же отправилась за ним. — Куда? — Покатаю тебя, — во дворе были качели, и он имел ввиду, видимо, их. Нацу слишком много думает, надо её отвлечь. — Правда?! — в глазах загорелся огонёк. Ну вот. Что ему и нужно. Реборн сказал Нане, что-то готовящей на кухне, что они прогуляются перед сном. Затем подал Нацу её куртку, самолично застегнул и вывел во двор. На дереве были закреплены качели, подвешенные на две металлические цепи. Они были сделаны специально для девочки её отцом в прошлый приезд. Любовь к ним, наверное, останется у неё даже когда она будет старушкой. Прелесть того, что кто-то тебя катает, заключалась вовсе не в том, что тебе не нужно отталкиваться. Внимание — вот что ценно. И главной волютой в жизни Нацу были как раз внимание. Это было то, чего её всегда не хватало. Её отец вечно был на работе. А забота Реборна была его обязанностью. Но ему совсем не было нужно катать её на качелях чёрт знает сколько, пока она не замёрзнет. Это согревало изнутри. Когда свет в других домах начал гаснуть, она наконец остановилась. Реборн затормозил её, и остановил качели. — Я никогда не причиню вам вреда. Уж об этом тебе точно не стоит беспокоиться.***
Ладно. Возможно, этот разговор был ей нужен так сильно. После него Нацу, по крайней мере, перестала беспокоиться за Тсуну. Каким бы дурачком он ни был, он оставался её родным. В доме день ото дня становилось всё шумнее. Тсуне медленно подбирали хранителей, порой таких же дурачков как и он. Наследственность, правда, у них была ого го — не хуже, чем у неё самой. С хранителями Тсуны она была не слишком близка. Нацу всеми правдами и неправдами хотела держаться от сражений подальше. Хранителей это… возмущало. — Но ты ведь сестра десятого! Как это — ты не участвуешь? — это была обычная битва в снежки, когда выпало достаточно снега. Хаято, видимо, прорвало. Он всегда уважительно к ней относился. Не из собственной галантности, скорее из-за уважения к её брату и. И некоторого опасения при виде её учителя. Но он уже несколько месяцев наблюдал за ней и за другими девочками в окружении Тсунаёши, и её поведение не вязалось с его пониманием. — Я не хочу, Гокудера-кун, — ей приходилось оставаться вежливой даже несмотря на его возмущение. — Ты никогда не принимаешь участия в соревнованиях и всегда стоишь в стороне. А ну пошли! — и Гокудера Хаято потянул девочку к сборищу. Все уже были готовы начать и достраивали баррикады. Внезапно в грубияна прилетел большой снежок, прямо в лицо. Тот резко отпустил Нацу и начал протирать лицо. С криком возмущения он побежал выяснять, кто это сделал, и снежная баталия началась. Около дома сидел Реборн со снегом на руках. Кроме шуточных скандалов, в скандалы и не перетекающие, до первого серьёзного столкновения ничего и не было. Так, лишь некоторые придирки, которые невозможно было проконтролировать. Но даже они были… неприятны. Таким образом, когда Тсунаёши предстояло найти и отмутузить Рокудо Мукуро, Нацу решила пойти с ним. Боец не боец, но пламя солнца может лечить и… Она же всё-таки не простой человек. Ну. — Нет, — Реборн сурово смотрел в ответ на жалостливый взгляд. — В последний раз повторяю: ты не идёшь. Сиди дома, как принцесса в башне, и не смей никуда рыпаться без своего рыцаря. — Чем я хуже их? — детская обида проснулась в ней. Вряд ли Нацу на самом деле хотела туда пойти. Она это делала скорее для того, чтобы её признали. Но смысл был в том, что она априори не должна никому ничего доказывать. Боже, конечно она бы смогла там помочь. Если нужно, она сама выбьет дурь из этого Мукуро, у неё действительно сильное пламя, и так как она хорошая ученица, она не даст себя в обиду. Реборн учил её очень качественно. Но сейчас ему казалось, что все его уроки прошли даром, раз Нацу не понимает, что она там не нужна. — Это моё последнее слово: ты остаёшься дома. И только попробуй ослушаться. В её жизни ещё никогда не было подобных конфликтов. Реборн, после папы, был её неоспоримым авторитетом, которого она слушалась буквально всегда. Теперь же в её жизни появились своевольные сверстники, которые по гонору сравняться с самим аркобалено. Однажды это должно было случиться, но из-за разборок это случилось в самый неподходящий момент. Лучше бы она послушалась его. Это точно. Нацу подоспела к тому моменту, когда Мукуро уже захватил тело бьянки. Она была свидетелем того ужасного момента, когда ей пришлось себя ранить. Реборн, который совершенно не ожидал её появления, собирался хотя бы отправить её стоять в сторонку большого зала, но сам был далеко и не успел. И так как главным антагонистом занимался её брат, Нацу поспешила к девушке. Не учла только, что злобный парень подложит ей свинью и помимо сражения с Тсуной, снова вселится в Бьянки и заодно и Нацу ранит. Левая рука была мало дееспособна на некоторое время, но раз она пришла сюда с определённой целью, это не должно ей мешать. Помимо Бьянки серьёзно ранены и остальные. Когда бой был окончен, и Тсуна был вне опасности, все кто мог стоять на ногах, подошли к Бьянки. Тут же подоспели и вендиче, материализовавшись прямо рядом с бессознательной итальянкой. — Она будет в порядке? — спросил Гокудера, напряжённо всматриваясь в рану. — Будет. Но всё же её необходимо показать врачу, — ответила Нацу. — А вы все, в порядке? В ответ раздавались голоса, что ребята живы и здоровы, это просто ссадины, и они в порядке. Им всем вообще-то сильно досталось. Будь она на их месте, вряд ли бы строила из себя героя, наоборот, скорее пошла лечиться. О себе напомнило раненое предплечье. Нацу тут же перевязала кровь, когда получила рану. Но бинт уже наверняка пропитался, и его будет видно под курткой. — Бьянки нужно вызвать скорую или самим поскорее отвезти в больницу. Вам тоже. После этого все утихомирились и стали собираться. К выходу из здания подъехала карета, Бьянки и Хаято сели туда. Остальные решили дойти до дома пешком. Только на половине пути Тсуна заметил, что из-под рваной куртки видна кровь, и заголосил. — Йя! Нацу-чан, ты ранена?! — резвее всех на крик обернулся Хаято. — Да. Но не сильно, — если ты не можешь остановить панику, возглавь её. — Я перевязала руку, так что всё в порядке. — Нацу-чан, может тебе тоже нужно было поехать в больницу? — девочки, который бой не коснулся, тоже волновались. Но с их волнением было легко справиться и все успокоились. И до дома Савада дошли в подозрительной тишине. Открыв дверь в комнату, Нацу с облегчением вздохнула. Она наконец дома. Аккуратно разбинтовывая предплечье, она гадала, как отразится на ране то, что она обожглась пламенем, когда лечила себя. Эффект прижигания был очень болезненным, и наверняка останется шрам. Как ей хватило только контроля помочь Бьянки, не поранив её ещё больше. Нацу снова глубоко вздохнула. Дверь тихо открылась, и Нацу спиной почувствовала, что грядёт буря. У Реборна никогда не было подобных конфликтов. Как бы это объяснить: его бывший ученик, Дино, был бедовым парнем. И были такие моменты, когда он не слушался Реборна по причине того, что был где-то самоуверен. Он сильно жалел об этом потом, потому что нарывался на неприятности, которых, если бы послушался, мог избежать. И за непослушание терпел серьёзное наказание. Такое было лишь однажды, и после того раз он стал шёлковым. Впрочем, это не было неожиданностью, и на Реборна это никоим образом не влияло. В данной ситуации помощь Нацу не была тем, о чём она могла бы пожалеть. Если она хочет, Реборн должен был позаботиться о том, чтобы она осталась в дальнейшем жива и без увечий. И если быть честным, а с собой он всегда таким был, он просто хотел уберечь Нацуёши от всего, что могло бы ей навредить. Вряд ли он когда-нибудь скажет об этом, мысль о том, что он отступается от своих принципов, его насторожила. Как он и думал: покалечилась сильно. Мало того, сама себя обожгла. И как бы он не жалел её, совсем не хотелось утешать или выговаривать. Не часто он это делал, но вместо потуг Нацуёши, сам обработал края пламенем, в отличие от ёё, мягким и гораздо сильнее. Среди этого молчания Нацу чувствовала, что быть беде. — Если собираешься творить глупости, делай это под чьим-то контролем, — вот что она услышала. И ей стоило просто кивнуть, соглашаясь и принимая, что она действовала действительно глупо. Приди она раньше, могла быть просто на месте самой Бьянки. — Но ты не разрешил. — Я твой учитель. Но я не твоя нянька больше. От горла до груди прошла колющая молния, уйдя куда-то ниже. Нацу поджала губы и замолчала. — Отныне не действуй в одиночку, — ты на это не способна. Да. Теперь она видит, что никакой он не нянь ей больше. Реборн всё также тихо ушёл, а ноющее чувство никуда не ушло. Что-то подобное она испытывала каждый раз, когда папа говорил, что не придёт вечером. Или что ей нужно на время уехать, потому что она не может быть с ним, а оставлять её одну было нельзя. Что такое появлялось каждый раз, когда члены семьи относились к ней, как к помехе или раздражающему избалованному и вечно мешающему ребёнку. Вот как обстояли дела на самом деле. Как бы её не любил отец, а дедушка не относился снисходительно, они не могли её оберегать всегда и от всего. А Нацу перед всем этим оказалась просто беззащитна. Их отношения с того момента испортились. Нацу всё больше времени проводила в своей комнате, размышляя об очень печальных вещах, и все кто с ней общался, занимались делами Тсуны. Если так подумать, здесь у неё ни одного друга так и не появилось. На битве колец она не была. С папой она так и не встретилась, и всё время, пока шли бои, тихо отсиживалась дома. Ей прямым текстом сказали никуда не лезть. Реборн был в ней разочарован, и она как никто другой знала, что если так случилось, то вряд ли обычными способами это можно исправить. Что ей нужно было сделать? Доказать свою силу? Бред, семья просто не допустит, чтобы с ней что-то случилось в ходе этого доказательства. Извиниться? Сказать, что она поняла свою ошибку? Вряд ли Реборну нужны хоть чьи-то извинения в этом мире. Он не может быть на неё обижен. Если в Нацу и было что-то от японской национальности, так это чувство вины. Это было одним из самых страшных вещей — заставить кого-то делать то, что ему не нравится и он не хочет, просто потому что это его работа. Теперь, когда он сказал те слова, Нацу думала, что всё, что он делал, он делал просто потому что ему приходилось это делать. То, каким он был, явно расходилось с тем, как он себя вёл. В конце концов он никогда не был мягким человеком. И молния, пробегавшая в ней время от времени, не собиралась теперь успокаиваться, когда она понимала это. Она хотела извиниться за то, что ему приходилось это делать, и уехать домой, в Рим. Там, как ни странно, эта заварушка её не касалась. Пускай она будет несчастной принцессой в башне, но зато никакой дракон её не тронет.