Лабиринты памяти

      Речи Старейшины, как и много лет назад были легки, улыбка завораживала, а движения и жесты до сей поры не потеряли природного опасного шарма, вот только взгляд был напряжен, словно ему было слишком важно, чтобы гость обязательно принял его предложение. И снова, как много лет назад, царапнуло за сердце Цзян Чэна, возникла необходимость саркастически шутить, посмеиваться над собой и братом, ради все того же - самосохранения…       - Не потому ли нас поселили сюда, чтобы Старейшине было с кем выпить? – усмехнулся он и приглашающим жестом распахнул окно настежь.       - Может быть, - загадочно ответил Вей Усянь, и шагнул прямо на подоконник, белоснежные бутыли в его руке мелодично звякнули.       - Через дверь не проще? – продолжал иронизировать Цзян Чэн, закрывая окно.       - Проще, - неожиданно серьезно отозвался Магистр и бутыли вновь призывно звякнули (на сей раз он поставил их на столик), – но слишком скучно, - договорил он устало.       Этот голос, этот тон - до боли родной, почти забытый растревожил старые раны. Но время все-таки многое меняет – ни один мускул не дрогнул в лице Саньду Шеньшоу. Он сдержал вздох и сел по другую сторону чайного столика, напротив ночного гостя.       Минуту, наверное, братья молча смотрели друг на друга. А когда смотреть стало трудно, Магистр виртуозно вышел из положения: принялся разливать вино.       Цзян Чэну это принесло немалое облегчение – видеть так близко человека, которого много лет пытался забыть, оказалось испытанием, ведь последнее время встречались они исключительно «шапочно»: на Советах, Школах и турнирах, или на свадьбе. Все эти «встречи» случались издалека, и как бы и не происходили вовсе. А вот так, – с глазу на глаз с «Улыбкой императора» братья не сидели тысячу лет.       Рассматривая Старейшину, Цзян Чэн видел, насколько тот возмужал. От прежней утонченности не осталось и следа – плечи стали крепче и шире, взгляд – жестче, жесты и походка обрели гордую уверенность счастливого человека. То, что брат был счастлив, глава Цзян ни минуты не сомневался – мощь глубинного света, что шел у него изнутри и распространялся на окружающих, не видеть было невозможно.       Все то время, пока Старейшина занимался вином, Цзян Чэн думал, как начать беседу, но Магистр опередил его, тут же выбив из головы брата все с трудом собранные мысли.       - Выпьем за встречу, - сказал он просто, и поднял чарку. Цзян Чэн поднял свою. Вино было отборным – ароматным, терпким и несладким. Именно такой сорт «Улыбки императора» любил Цзян Чэн. Неужели Магистр помнил об этом?..       - Определились уже? – спросил Вей Усянь, наполняя следующую партию. Цзян Чэн кивнул в ответ.       - Сам, конечно, пойдешь, - полувопросительно-полуутвердительно сказал Старейшина, и вновь поднял чарку. Цзян Чэн сделал то же самое. После полной второй у обоих слегка повело голову, но ни тот, ни другой виду не подали.       - Куда вы без меня, - съязвил Цзян Чэн, и налил еще вина.       - Я иду один, - отозвался Магистр и отвел взгляд.       - А… - тут Цзян Чэн не сразу придумал как будет лучше назвать Второго нефрита в присутствии супруга - Ханьгуан Цзюнь? – наконец спросил он.       - Останется здесь, - со вздохом ответил тот.       - Потому что… - осторожно начал Цзян Чэн, но Магистр перебил его.       - …Верховный заклинатель и глава Совета кланов, - договорил за него Вей Усянь.       - ...или ты предпочитаешь рисковать в одиночку, - парировал Цзян Чэн.       - Не совсем так, - ответил Магистр Вей, налил каждому еще и оба выпили снова.       - А как? – усмехнулся Цзян Чэн, поигрывая в ладони пустой чаркой.       - …не хочу все время нервничать, - сказал Вей Усянь серьезно.       - Ооо.. – невольно протянул Цзян Чэн, сдерживая улыбку.       - Что? – горько усмехнулся Магистр, и поднял на брата глаза, полные тревоги и любви одновременно. – Ты тоже считаешь нас странными?       Он по-прежнему улыбался. Улыбка его была грустной, но Цзян Чэн глаз оторвать от нее не мог.       - Раньше - возможно, но сейчас – нет, – сказал он. - Вы гармонично смотритесь, все только и глазеют на вас.       - Что глазеют – правда, - рассмеялся Магистр, и взгляд его потеплел.       - Ты думаешь, в Обители будет менее опасно, чем где-либо еще? – спросил Цзян Чэн, задумчиво поглаживая горлышко бутыли. Взгляд его в этот момент был направлен внутрь себя. – Вряд ли Верховный будет думать о себе в трудный час.       - Знаю, - нехотя отозвался Вей Усянь, - но в Облачных глубинах несколько уровней защиты, плюс здесь Сычжуй и молодежь. Так спокойней. Ладно, закроем тему… Ты сам как? Неужели один до сих пор?       Цзян Чэн молча кивнул и снова налил себе и брату. Голова кружилась уже существенно, причем у обоих. И чем больший процент алкоголя оказывался в крови, тем сильнее хотелось Цзян Чэну задать брату два важных вопроса. Первый из них он решился задать только после шестой, судьбоносной дозы "Улыбки императора".       - Ты знаешь, - начал Цзян Чэн, понимая, что язык слушается с трудом – где сейчас Цзеу Цзюнь?       - Это сложно, - нахмурился Магистр и сделал неопределенный жест рукой. – И да, и нет.       - Это… как? – спросил Цзян Чэн волнуясь, невольно трезвея.       - Известно, где он находится физически, - ответил Вей Усянь, - но какими путями путешествует его душа, не знает никто.       После такого ответа Старейшины в груди Цзян Чэна что-то оборвалось и, падая, рассыпалось на мелкие осколки. Вновь странное, режущее чувство, которому глава Цзян никогда и раньше не мог найти разумного объяснения, обожгло сердце. Ни за что не хотел допускать он даже мысли, что Первый нефрит мог стать отшельником или лишиться рассудка в одиночестве. Такого не может произойти. Никогда! Только не с ним!       - Где он?.. – спросил Цзян Чэн едва слушающимися губами. Не выдать своих переживаний в этот момент стоило ему немалого труда.       - По-прежнему в горах, в Уединении, - устало, и как-будто с досадой отвечал Вей Усянь. Ему явно не хотелось говорить об этом. - Внешне у него все хорошо, но внутренне... Даже с нами общается мало. Я не помню, когда он спускался в Облачные глубины последний раз. Лань Чжань очень мучается из-за этого.       - Вы не боитесь за него? Он там один, и не защищен, - голос Цзян Чэна невольно срывался. – А если его настигнет банда этих… новых кочевников?..       - Первый нефрит Гу Су Лань? Не защищен? Похоже ты его плохо знаешь, - Магистр усмехнулся, наконец, очень по-своему – по-усяньски, а когда продолжил вновь, улыбка его угасла. – Мы вместе часто навещаем его. Лань Чжань и один у него бывает, но все бесполезно – он хочет уйти от мира.       - Вы не можете предугадать что может произойти, когда он остается один, - слова дались Цзян Чэну с огромным трудом, а информацию про уход от мира он намеренно проигнорировал.       Говоря о Первом нефрите с Магистром, он одновременно пытался понять, почему его всегда тревожила и продолжает тревожить судьба главы Лань, но ответа не находил.       Лишь давнее воспоминание вновь встало перед глазами живыми образами: гневное и отчаявшееся выражение лица Лань Сиченя, удар меча в грудь Цзинь Гуаньяо, отвратительный звук вспарывающей внутренности холодной стали и собственный страх не за жертву, а за убийцу. В тот момент Цзян Чэн понял все, что мучительно переживал Первый нефрит. Уже тогда, наверное, он мог бы предсказать то, что происходит с ним сейчас.       Неясное чувство вины беспокоило его каждый раз, когда приходили эти воспоминания: будто он каким-то образом мог помочь предотвратить разрушающие последствия предательства и братоубийства. Да мог ли на самом деле?.. Конечно нет.       Тысячи, миллионы раз говорил он себе это, но воспоминания приходили снова, не давали покоя. Словно быть немым свидетелем личной катастрофы благородного и мудрого Первого нефрита было наказанием конкретно для него – для Цзян Чэна. Боль от разрыва отношений с Вей Усянем многократно усиливала переживания, в какой-то мере созвучные с тем, что произошло в жизни главы Лань. Конечно, он не осознавал этого, но основная причина, благодаря которой он смог смириться с личной потерей, было понимание, что его ситуация не столь необратима, что в жизни бывает во сто крат хуже.       - Поверь, он чувствует опасность за многие часы до ее появления, - продолжал тем временем Магистр, и Цзян Чэн вздрогнул, осознав, что погрузился в свои мысли настолько, что отключился от разговора.       - Если он остается в горах один, значит уверен, что сможет защитить себя. Потом, нам с Лань Чжанем кажется, что как заклинатель он не только не потерял своих способностей, но как будто многократно усилил их.       - Хорошо, если так, - с сомнением сказал Цзян Чэн, и решил задать другой вопрос, с первой минуты сегодняшних внезапных посиделок столь же остро интересующий его.       - Почему ты пришел сегодня? – спросил он и встретился с братом прямым, откровенным взглядом. На сей раз, Вей Усянь не стал от него уходить - ответ его тоже был прямой и честный.       - …хочу, чтобы ты простил меня, - сказал он глухо, замолчал и побелевшими пальцами сжал белоснежный сосуд, почти полностью опустошенный. Сердце Цзян Чэна подпрыгнуло и ударилось в горло, заставляя закашляться. Он вдруг понял, что, задав откровенный вопрос оказался совершенно не готов к искреннему ответу. Но молчание в этой ситуации могло показаться двусмысленным, и Цзян Чэн с трудом, но все же смог собраться.       – Не бери на себя слишком много, - ответил он, наверное, еще глуше, чем Старейшина. - Не думаю, что в той ситуации ты мог поступить как-то иначе.       - Это не важно, - сказал поспешно Вей Усянь, потом замолчал, а когда продолжил, голос его зазвучал так интимно, что Цзян Чэну показалось, словно сердце его проткнули тонкой острой иглой.       - Прости, - просил он снова, - и эта неожиданная повторяющаяся просьба еще сильнее разбередила ранимую душу Цзян Чэна.       - …думал только меня одного все это мучает, - сказал он растерянно, - прошу тебя… - но договорить ему не дали.       - Прости, А-Чэн, - сказал тихо Магистр Вей, и двумя руками сжимая виски, притянул к своему лбу голову брата.       На невыносимые пару минут оба замерли, касаясь лбами, пронзая друг друга взглядами, в немом ожидании, не в силах нормально дышать.       Чувствуя, как стучит в висках, Цзян Чэн жаждал одновременно двух вещей: врезать брату как следует, или высказать как есть все, что наболело за долгие годы одиночества. Но ни первое, ни второе реализовать не успел, поскольку гремучая эмоциональная смесь вдруг взорвалась в его душе мелкими осколками и мгновенно растворилась во Вселенной Облачных глубин, лишая сил, оставив лишь шлейф ноющей боли.       Когда это случилось, он ясно увидел, что Старейшина с не меньшим трудом выдерживает напряжение момента, и слова, что он произнес после, сорвались с его губ так легко, словно были истиной. А они на самом деле ею были.       - Золотое Ядро – единственное твое, что было со мной те годы, что мы не общались, - сказал он. - В общем… я…благодарен, я… счастлив, что во мне есть часть тебя.       Когда Цзян Чэн все это произнес, ему показалось, что остановилось время. Он самому себе не верил, что только что был настолько откровенным. Однако, Вей Усянь протестующе помотал головой – ему было недостаточно.       - Скажи, что прощаешь, - не отступал Старейшина, сильнее сжимая виски Цзян Чэна. В глазах его блестели слезы и глава Цзян, испугавшись, что сейчас разрыдается сам, сделал попытку смягчить остроту происходящего.       - Ты… волосы мне сейчас выдерешь, - смущенно пробормотал он, - отпусти уже.       Вей Усянь вздрогнул, ослабил мертвую хватку, и щеки Цзян Чэна горячим касанием скользнули по пальцам Магистра... Тот вздохнул и основательно приложился ко второй бутыли прямо из горлышка, словно пил простую воду. Цзян Чэн не смел ничего говорить до тех пор, пока Старейшина не поставил на стол пустую бутыль.       - Лань Чжань меня убьет, если не добьюсь твоего прощения, - неожиданно сказал Магистр Вэй, и вся горечь момента исчезла, словно никогда ее не было.       Фраза прозвучала настолько по-усяньски смешно, искренне, и жутковато в своей простоте. Любовь, боль, честность до абсурдности, умение шутить, когда нет сил плакать, - таким всегда был его брат, таким и любил его всю жизнь Цзян Чэн. Вот и сейчас грозному главе Цзян хотелось смеяться и плакать, и то и другое – всерьез, и оба этих желания одновременно лавиной рвались из его души.       - Заладил – прости, прости! – воскликнул он. - Знаешь, как я скучал все это время?! Прости вот теперь тебя…       Но не только Цзян Чэна обуревали эмоции – услышав ответ брата, Магистр в одно мгновение сгреб в его охапку. Он сжимал брата в обьятъях и говорил, говорил, не в силах наговориться. Оба были прилично пьяны, а забродивший в крови алкоголь только усиливал искренность и болезненность признаний.       Они проговорили так еще полночи о непонятных и опасных вещах. Речи их были и серьезны и не очень, оба понятия не имели, что ждет их в самом ближайшем будущем, но сейчас глаза каждого светились счастьем. Наконец все встало на свои места: брат вновь обрел брата, все остальное - не важно.       В то же самое время Лань Чжань терпеливо дожидался Старейшину в цзинши. Он слишком часто последнее время думал о том, как бы наконец помирить упрямых братьев, и не раз говорил об этом с Магистром, но тот или отшучивался, или уходил от прямого ответа, или менял тему разговора. Поэтому на сегодняшнее внезапное согласие Старейшины «угостить уважаемого гостя Улыбкой императора» Верховный заклинатель возлагал немалые надежды.       Примирение братьев было слишком важно не только для их личных взаимоотношений, оно также имело стратегическое значение для той ситуации, в которой находилась с недавнего времени вся Поднебесная. Но Лань Чжань не ложился спать и ждал, всем сердцем надеясь на лучшее, не только по этим причинам – у него были слишком серьезные планы на Цзян Чена.