Держи меня запертой в твоём сломленном разуме

― Зажжёт ночь первую звезду, И будет враг в моём саду. Увидит солнце, как взойдет, Что враг под древом распростёрт. В этом году Рождество было потрясающее, и радовало Новый Орлеан большим количеством снега. Зимняя, ясная ночь поступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под ногами слышался за полверсты… В комнате повисло молчание. Элайджа махом допил стакан шампанского, Ребекка продолжала хлопать глазами, лишь Хейли и Кол тихо посмеивались, спрятав улыбки за бокалами. Давина пнула мужа в бок, но это не умолило его веселья. Фрея спрятала губы за бокалом вина и тихонько хихикала. Виктория устало закатила глаза, глядя на необычно довольного супруга, пока Клаус громко, показательно захлопал. Для драматичности момента ему не хватало громко воскликнуть «Браво!». Супруга была удивлена, что он так не сделал. Санта-Клаус прокашлялся, возвращаясь в образ. ― Какое… необычное стихотворение! ― с трудом подобрав слова, сказал он. — Это тебе папа помогал? Клаус за спиной супруги заворчал. Стихотворение училось в строжайшем секрете ото всех, даже еретичка услышала его только сейчас. ― Это ему жизнь подсказала! Мальчик обернулся на отца, потом снова к Санта-Клаусу. Его аккуратно зачесанные темно-каштановые волосы едва-едва колыхнулись, и мальчик пригладил их. ― Оно мне очень нравится, ― ответственно заявил мальчишка, поправив манжеты своей рубашки, а потом взглянул на Санту своими голубыми, красивыми глазками. ― Вам не понравилось? Мне прочитать другое? ― Нет-нет, ― поспешно проговорил Санта. ― Прекрасное стихотворение, ты большой молодец! И за это полагается пода-аа-рок! ― заявил Санта-Клаус, закопавшись в своем большом мешке, и глаза мальчика сверкнули нетерпением. В мешке у Санты-Клауса нашелся подарок для каждого. Стоящая рядом с Викторией блондинка умиленно хихикала, держа на руках девочку, наряженную в симпатичное голубое платьице. Малышка еще мало что понимала в празднике и в том, что происходило вокруг нее, а потом просто крутила в руках игрушку-лошадку с двигающимися конечностями и умиленно восторженно улыбалась. ― Деймон ― прирожденный Санта, ― заявила Камилла О’Коннел, с удовольствием тиская двухлетнюю дочь Клауса и Виктории. Ардингелли согласно рассмеялась, заметив, как судорожно дернулся голубой глаз Деймона Сальваторе. Клаус заявил ему днем ранее, что если наследник Майклсонов Санту оценит, то к осознанному Рождеству его сестры Сальваторе снова придется обрядиться в красную шубу и бороду. Деймон попросил Викторию удалить его номер со всех телефонов в семье Древних. Ее шестилетний сын пытался развязать намудренный дядей Элайджей бант на коробке с подарком, и Клаус поспешил к нему. Прошлую ночь все взрослые провели в отдельных компаниях, упаковывая подарки. Не только для детей, но и для взрослых. Так получилось, что разделились на две компании, мужскую и женскую, но Виктория даже из гостиной на первом этаже услышала, как Кол пообещал завернуть подарок Ребекки так, чтобы та не распутает его до следующего Рождества. Ребекка прошипела, что она сама упакует Кола так, что даже Давина не распутает. Это было их второе Рождество в полном составе, и первое семейное Рождество для маленькой Эйммы. Своего сына Виктория родила в Ауланко. Они спрятались так далеко, как только могли, прихватив с собой Ребекку и какую-то опытную акушерку, согласившуюся принимать роды на дому. Впрочем, под внушением она согласилась принимать роды не просто дома, а в заброшенном доме в одном самых старых и загадочных парков провинции Тавастия — Ауланко, в глубине Финляндии. Несмотря на то, что роды были первыми, по мнению акушерки прошли они довольно быстро. У Клауса и Виктории было свое мнение на этот счет, потому что двенадцать часов болезненных схваток ― маленький сифон не хотел покидать мать, которая кормила его магией долгие девять месяцев ― и потом два часа самих родов явно не подходили под определение слово «быстро», но они оба были слишком счастливы, когда все это закончилось, чтобы спорить. Это был мальчик. Совершенно очаровательный голубоглазый мальчик, лицом похожий на отца, с каштановыми кудрявыми волосами Клауса, но с совершенно материнским взглядом. Ребекка назвала его прекрасным, и первая из семьи удостоилась чести поддержать новорожденного ― конечно, после его родителей. Кол и Элайджа до сих пор наигранно обижались по этому поводу. Новорожденного наследника назвали Александром. Долго спорили, но в итоге посчитали, что имя «защитник» лишним в их семье не будет. Серьезный, редко плачущий малыш полностью оправдывал свое серьезное имя. Конечно, они особо не надеялись на какое-то мирное существование. Беременность Виктории и так была отягощена борьбой за Новый Орлеан, и Клаус каждый раз угрожал отослать жену до самых родов в Финляндию. Виктория спокойно заявила в ответ на угрозу, что тогда он и сына не увидит, пока не разберется со своим королевством. Угроза подействовала, Клаус заткнулся. И Новый Орлеан отвоевал с поспешностью, чтобы успеть к родам жены. Конечно, без сплочённости других членов семьи это вряд ли представлялось возможным ― особенно когда с Викторией пришлось уехать, удержать Орлеан без братьев Клаус не представлял возможным ― но теперь, когда все Майклсоны работали вместе, стало легче. Первое Рождество они все-таки встретили все вместе. Неловкое, тихое, но вполне доброе и полное улыбок. Алек заснул еще до девяти вечера и безбожно все проспал на руках тети Ребекки, но поскольку это было первое Рождество, где никто никого не пытался убить, семья была довольна. Даже Кол, всегда стремящийся к каким-то «острым сюжетам» был рад просто спокойно сидеть, пить, слушать рождественские попсовые песни и периодически тискать племянника, отбивая его у сестры. На следующее Рождество Виктория осталась одна с сыном. После избавления от Далии, вскрылось старое пророчество, из-за которого семье Древних грозила смертельная опасность. Фрея была отравлена, Элайджа и Кол укушены Монстром, а Ребекка проклята, поэтому Фрея создала заклинание, соединяющее жизни всех Майклсонов с Клаусом, а также Шамбре де Шасс для себя, Элайджи, Кола и Ребекки. Таким образом, их души находились там, пока Виктория не нашла лекарства и не пробудила их. Она путешествовала с гробами и детской переноской. Помощь пришла от совершенного неожиданных людей. Елена приехала в Новый Орлеан на какие-то медицинские курсы, полностью загоревшись идеей стать врачом, и братья Сальваторе приехали с ней. Деймон ― потому что ранее Виктория упоминала о знакомой барменше Камилле, которая имела такие же метки соулмейта, как и Сальваторе, а Стефан ― вместе с невестой. Виктория не хотела подвергать сына опасности, а потом оставила его на попечение двух Сальваторе и их соулмейтов. Это Рождество Алек провел с новыми дядями и тетями, пока его мать пыталась спасти их семью. И все следующие праздники каким-то загадочным образом были просто прокляты в этой семье ― очередные смерти Кола и Финна, перерождение в новом теле, борьба и окончательная победа над Марселем Жераром, помощь возлюбленной Элайджи ― Хейли Маршалл, которая стала королевой оборотней и создала крепкий союз с семьей Первородных, попытки вернуться к жизни Эстер и их пресечение, новая беременность Виктории, отягощённая поиском лекарства, появление Майкла Майклсона. Спокойно жить не получалось. Но сейчас, казалось, все было хорошо. Виктория чувствовала это всем своим сердцем. В доме витал запах ели и омелы ― Ребекка и Хейли все утро развешивали это растение под потолком, пока Элайджа следил за тем, чтобы две его любимые женщины не упали со своих высоких, ненадежных каблуков. Быстро переодевшийся Деймон вернулся, и вопросительно глянул на Викторию. ― Даже не смотри на меня, я понятия не имела, что Клаус с ним разучивает, ― вздохнула она. Деймон хмыкнул, обнимая Камиллу. Они оказались хорошей парой, намного лучше, чем могли бы быть Деймон и Елена. Конечно, особой связи с семьей Первородных не установилось, но, когда в этом году Деймон и Камилла были проездом в Орлеане, Виктория пригласила их на праздник, и никто не был против. ― Хорошее стихотворение, ― возразил вернувшийся Клаус. Он улыбнулся Эймме и взял ее из рук Камиллы. ― Подарок получили — это главное. ― С тобой попробуй не отдай, быстро в гроб уложишь, ― фыркнул Деймон. Виктория усмехнулась. ― Сегодня я никого не убиваю. Завтра могу, ― пожал плечами Никлаус. Финн что-то осуждающе пробурчал, и Кол поддержал его, но по привычке кинуть что-то в брата не решился. Все-таки маленькая Эймма была у Клауса на руках, не хотелось, чтобы пущенный мандарин отрекошетил от отца в нее. ― Уймись, Клаус, ― закатила глаза Виктория, чуть ударив мужа бедром. Эймма захихикала. ― Алек еще не узнал, что Санта-Клауса не существует? ― спросил Деймон негромко. Александр рассматривал свои подарки ― у него, как и у одного из самых юного члена семьи ― их было больше остальных. ― Клаус существуют, Санта нет, ― негромко проговорил Кол. Они с Финном и Давиной сидели в стороне, но вслушивались в разговор Клауса, и Кол, конечно, не мог не подшутить над братом. Виктория и Деймон поддерживающе рассмеялись. ― Каламбур, прекрасно, Кол, ― устало выдохнул Клаус. ― Дежурный, надо заметить. Я за эту неделю его наслушался. ― Знает, конечно, ― качнула головой Виктория, глядя на довольного сына. ― Но сам процесс приятен. ― Папа, мама! ― Алек сорвался с места подбежал к родителям и продемонстрировал небольшое кольцо на ладони. ― Смотрите, что было в подарке от Санты! Виктория улыбнулась сыну. Она присела перед ним и взглянула на кольцо с гравировкой буквой «М». Оно было чуть великовато для руки шестилетнего мальчика, и Виктория предлагала подождать хотя бы до десятилетия сына, но Клаус настоял, чтобы подарить в этом году. Виктория продела кольцо через толстую, плетеную серебряную цепь и надела сыну на шею. Пока кольцо не станет впору, вполне можно носить его и так. ― Очень красивое. Тебе нравится? ― Еще бы! ― гордо проговорил Александр. ― «М» — значит Майклсон? ― спросил он, посматривая на изящную серебряную подвеску матери и тяжелый перстень отца с точно такой же буквой. ― Конечно, ― ответила Виктория, ласково погладила сына по аккуратно расчесанным волосам. В честь праздника Александр с честью выдержал эту маленькую пытку: он ненавидел расчесываться, и большую часть времени был похож на своего отца, когда тот очнулся после первого превращения в волка. Вечно взъерошенный волчонок. Алек подошел к отцу, и Клаус наклонил к нему Эймму ― еще одну маленькую отцовскую копию, на мать совершенно не похожую. Александр показал ей кольцо, и хотя Эймма ничего не поняла, и сразу попыталась засунуть кольцо в рот, веселье Алека это не сбавило. Все «М» были счастливы ― редкий момент. Элайджа был счастлив с любимой женщиной в окружении семьи. Кол тоже нашел свою любимую. Ребекка свято верила, что где-то еще есть ее суженый, но полагала, что несколько лет спокойной семейной жизни будет достаточной платой за несколько лет без соулмейта. Кроме того, она была полна надежд построить хорошие отношения со своей старшей сестрой. После рождения Эйммы успокоился Финн ― и пусть у девочки не было пока не единой метки, он верил Виктории, и впервые в жизни чувствовал себя на своем месте. Присутствие Фреи делало его счастливее. У Майклсонов даже были верные друзья, чего раньше с ними не случалось. Конечно, безупречным ничего не было ― и ссоры случались, и враги периодически снова появлялись, но особого внимания это не стоило. Не теперь. Камилла и Деймон отошли, чтобы поговорить с Ребеккой, Фреей, Элайджей и Хейли. Эймма, наигравшись с лошадью, потребовала спустить ее с рук и бойко потопала в сторону елки. Давина, Кол и Финн мгновенно обратили на нее свое внимание, наблюдая, чтобы с девочкой ничего не случилось. Эймма села перед елкой и сняла низко висящий елочный шар, принявшись крутить его в руках. Она поминутно восторженно взвизгивала, наблюдая свое широкое отражение в шарике. Алек подошел к ней, и принялся что-то объяснять сестре. Когда шарики ей надоели, она взяла из рук Алека мягкую игрушку в виде волчонка ― подарок от Кола, который утром вручал его малышке племяннице с ухмылкой, не переставая поглядывать на ее отца ― и потопала в сторону Финна. Старший Майклсон с готовностью выставил руки, позволяя девочке зацепиться за них и безопаснее добраться до него. Даже если у Эйммы еще не было меток, она хорошо понимала ― Финн ее человек. К неудовольствию Клауса. Первым словом Алека было «папа» ― неудивительно, и Виктория даже не обиделась, ведь она часто говорила с сыном про Клауса. Никлаус в ответ на это заявил, что по-другому и быть не могло, ведь сын есть сын, но все видели, что это трогало его до глубины души. Зато Эймма удивила всех ― и немало потрепала нервы Клауса своим первым осознанным словом. ― Мой! ― громко крикнула она, на руках у Финна, когда Фрея подошла, чтобы обнять брата. При этом, полуторагодовалая девочка крепко вцепилась в шею дяди, не отпуская его, и в ее зеленоватых отцовских глазах стояло ничем не прикрытое собственничество, даже если Эймма сама не знала, что значило быть собственницей. Она не хотела с кем-то делить внимание Финна, и когда Виктория порой заглядывала в ее детские эмоции, Финна видела окрашенным еще и в покровительственный оттенок. Это был ее Финн, Эйммы. Заявление Эйммы вызвало хохот Кола и Ребекки. Фрея и Элайджа рассмеялись, прикрыв рот ладонью. Виктория потрепала чуть смущенного Финна по плечу, когда старший Майклсон чмокнул племянницу в волосы и мягко оторвал детские ручки от своей шеи, перехватывая ее по-другому. ― Замечательно! ― простонал Клаус. ― Супер! ― заверения Виктории в том, что ничего криминального Финн не испытывает, и готов быть для Эйммы и дядей, и другом, и защитником не только из-за будущей связи соулмейтов раздражение Клауса не смиряли. Ему до сих пор порой было некомфортно от того, что его старший брат нянчится с ребенком, который когда-то станет его возлюбленной, но никого другого ситуация не напрягала, и ему приходилось смирять недовольство. ― Я же говорил, что тоже ей нравлюсь, ― поддел Финн, и спокойно пошел в сторону выхода на террасу, куда ему путь указала малышка на руках. ― Как соулмейт ― не знаю, но нянька из него прекрасный, ― рассмеялся Кол, но в следующее мгновение ему в голову прилетела декоративная ваза с террасы. Эймма родилась спустя два года после Александра. Вот именно вторые роды Виктория могла назвать «быстрыми», даже стремительными. Она экспериментально вытащила Фрею из Шамбре де Шасс, убедилась, что с нее спало заклятье ― а значит она нашла не просто лекарство, а способ справиться самой с помощью своих сил и необычной природой ― и тут же начались роды. На полтора месяца раньше, с кровотечением и угрозой смерти, но Эймма родилась. И оказалась довольно бойкой девочкой, родившись с твердым характером и жаждой жизни, которые помогли ей выжить в утробе матери, которая пыталась спасти их семью. Фрея предложила назвать девочку Эммануэль, означающее «Боги с нами», но Виктория выбрала более краткую, и изящную форму этого имени. Не иначе как Боги действительно помогли Эймме родится. Александр быстро проникся к маленькой сестренке, кроме того, рождение Эйммы наложилось на возвращение отца, дядь и теть, так что появление Эйммы было новым светлым началом. Клаус не отпускал своих детей еще несколько дней, а ночью крепко держал жену. Он впервые казался таким абсолютно счастливым. Виктория прислонилась головой к плечу Клауса и скользнула рукой к его, чтобы переплести пальцы. Клаус поднял их сцепленные руки и поцеловал руку супруги, улыбаясь. ― Старею, становлюсь сентиментальным, ― негромко хмыкнул он, и тут же опасливо повернулся, но Кол его не услышал, вместе с Финном играя с Эйммой. ― Тебе больше тысячи лет. Пожалуй пора, ― серьезно заявила Виктория. Клаус чуть кивнул, поцеловав жену в макушку. ― Я так рад, что встретил тебя однажды, ― пробормотал Клаус. Ардингелли улыбнулась. ― Ты был прав, ― негромко, на выдохе произнесла Виктория. ― В чем? ― Ты держишь меня запертой в твоем сломленном разуме. ― И ты чувствуешь себя несчастной? ― сказал он спустя мгновение, окинув внимательным взглядом ее лицо. Виктория не прекращала улыбаться, глядя на свою счастливую семью. Она придвинулась ближе, изучая его лицо, на котором снова застыла маска обеспокоенности, но в его глазах сверкало веселье, любовь и тепло. Она закрыла глаза и сделала короткий, быстрый вдох. ― Я знаю, что ты держишь меня в своем сердце, ― с улыбкой произнесла она. Клаус кивнул. ― И если это связано с твоим разумом, я согласно быть и там, и там. Клаус улыбнулся, полностью разворачиваясь к жене и обнимая ее за талию. Наклонился, поцеловал в нос. Касаться ее, быть рядом с ней ощущалось таким же естественным процессом, как дыхание. — Это попытка сказать мне…? Виктория закатила глаза, но покорно закончила предложение так, муж ожидал. Клаус смотрел на нее полным обожания и безграничной любви взглядом. Он словно говорил: «будь со мной, ведь никто в мире не будет любить меня сильнее». — Это попытка сказать, что я люблю тебя. Ты дал мне то, что мне было нужно, хотя я сама об этом не знала, ― она снова посмотрела на семью Майклсонов, своих детей и друзей. ― Семью. Клаус посмотрел на Викторию. Он пропустил волнистые волосы сквозь пальцы, накручивая на светлый локон, а у них над головой красовалась ветка омелы. ― Виктория, ― проникновенно произнес он. ― Моя единственная важная победа. Над ними цвела омела. Поцелуи под омелой. Традиция, уходящая своими корнями, далеко в глубины человеческой истории была жива и поныне. В своей человеческой юности Виктория и сама свято верила в то, что один поцелуй под омелой может навеки соединить вместе двух влюбленных, пусть даже случайно оказавшихся в одном месте в одно время. Ведь для того, чтобы влюбиться людям порой хватает лишь одной единственной вспышки ― мимолетного столкновения. Никлаус осторожно прикоснулся к ее лицу руками. Пальцем, проводя по щеке. Горячие прикосновения обжигали ее словно лучи полуденного солнца в самый жаркий июльский день. Виктория закрыла глаза и слегка приоткрыла губы. Аромат, исходящий от гибрида, одурманивал ее сознание. Они были двумя заблудшими душами, которые, давным-давно встретились в безмолвном мире и имели силы остаться вместе на века ― порой даже вопреки. Никлаус ласково коснулся губами ее губ. Она подалась вперед, обнимая его за плечи, прижимаясь к нему всем телом. Поцелуй стал глубже, откровеннее. Его язык скользнул в ее рот, столкнулся с ее языком. Никлаус прижимал Викторию к себе, чувствуя, как бьется ее сердце. Он готов испить любую чашу боли и страданий за право находиться рядом с ней вечно. Женщина, которую он называл своей женой, навсегда пленила его мертвое сердце. И она, наверняка, уже знает о том, что ее пленник никогда не покинет свою хозяйку. Он держал ее, как хищник держит свою добычу, а она в ответ улыбалась, глядя ему прямо в глаза. Крепкие, горячие объятия гибрида Никлауса Майклсона были лучше любых других объятий в мире, потому что они стали первыми и последними в ее бесконечно долгой жизни, потому что он был первым и последним мужчиной в ее вечности. Это было удивительно романтично, воплощение настоящей сказки в канун Рождества. Ребекка и ее омелы оказались не так уж плохи, в конце концов. ― Мама, папа! Алек подскочил к ним, повиснув на руках родителей, и потянул их в сторону. Клаус рассмеялся и с легким рыком подхватил сына на руки, опрокинув его головой вниз, и Александр весело засмеялся. Виктория поспешила за ними, и Эймма начала воодушевленно показывать ей новую игрушку, которую ей дали Кол и Давина. Виктория и Клаус присели на диван рядом с братьями и невесткой, и Алек с Эйммой стали хвастаться другими подарками. Деймон заявил, что Майклсоны ― неожиданно ― жутко балуют своих детей, но потребовал открыть его с Камиллой подарок следующим. Омела, вечнозеленое растение, растущее на ветвях деревьев, в разных традициях выступало как символ жизни. На Рождество она цвела желтыми цветами и дает белые ягоды. Она была связана с плодородием, богатством, защитой и лечением. Омела символизировала бессмертие и возрождение. В небе над Новым Орлеаном взорвались праздничные фейерверки.