Кто такая Элли?

Никто не знал, как и почему появились в этом мире те, кого часто называли, не разбираясь, просто «иными». Бесчисленные разновидности живых существ, разумных или не очень, всего разнообразия которых невозможно было даже представить, не то что изучить и описать. Одни из них видом своим походили на эрухини, другие скорее были подобны растениям и животным, хотя ими не являлись, третьих и вовсе не удалось бы сравнить ни с чем и ни с кем… Иные населяли все уголки огромного континента: и его небольшую западную часть, известную как Средиземье, и все остальные земли, сколько бы их ни было на севере, на востоке и на юге. Люди, эльфы и гномы, считая свои расы и свою жизнь центром мира, в основном не признавали иных созданиями, равными себе, даже если встречали их. Потому у этих народов и возникло название «иные», обозначавшее в общем любые неизвестные виды существ, которые не получалось причислить ни к «свободным народам» или заморским духам, ни к темным тварям, ни к животным. Одни иные — таких было большинство — жили там, куда еще не добрались разрастающиеся поселения людей, и осваивали дикие места по своему замыслу и желанию. Другие же, кому облик и характер позволяли это сделать, селились среди человеческой расы, стараясь, чтобы их мелкие особенности и странности не привлекали большого внимания. Некоторые виды иных и вовсе не имели никакого постоянного дома, проводя жизнь в свободных странствиях по безмерным и таинственным просторам этого мира. К этой третьей разновидности принадлежал народ лейри — крылатый народ. В какие времена, из какого языка возникло слово «лейри» и что оно обозначало, никто уже не помнил, да и не желал доискиваться. Строением тела лейри отчасти были подобны людям или эльфам, разве только тоньше в кости и легче, а также наделены крыльями и длинным гибким хвостом. Кожа крылатого народа переливалась бесчисленными оттенками зеленого, тенями, линиями и отблесками, как будто сотканная из листьев, трав и бесконечно меняющихся лесных теней. Волосы и глаза были темнее — глубокого цвета таинственных омутов, куда никогда не проникает солнечный свет. Такая окраска делала своих обладателей невидимками среди лесной зелени и густых трав, что часто становилось для них спасением, если по какой-то причине лейри не мог избежать опасности другим способом. Под плотной зеленой кожей, которой не страшны были солнце и ветер, текла в жилах кровь, прозрачно-зеленоватая, как растительный сок, придававшая своим обладателям травяной запах, совершенно не привлекательный для хищников. Те, кто давал себе труд задуматься, даже предполагали, что лейри не просто подобны растениям, а состоят с ними в каком-то древнем и трудно доказуемом родстве. Однако, в отличие от своих предполагаемых родичей, крылатый народ никогда не имел корней — ни в телесном смысле, ни в жизненном. Лейри не основывали постоянных поселений и проводили долгие годы своей жизни в путешествиях, не имели правителей, записанной истории, устоявшихся обычаев и даже собственного языка. Иными словами, лейри звались народом, но не являлись им в полном смысле этого слова. Во многих случаях это обстоятельство оказывалось для них еще одной защитой. Странников невозможно было собрать и подчинить, сделав подданными какого-нибудь королевства; у них не имелось богатств, которые можно было бы отнять; кажущаяся внешняя хрупкость и миролюбивый нрав не давали считать их опасными соперниками. Конечно, все это не могло совершенно обезопасить лейри и сделать мир более добрым местом… Но крылатый народ мог охранить себя еще одним необычным способом — особым даром, колдовством, на которое были от природы способны все лейри. Этим даром было гадание: нахождение сокрытого, предвидение будущего и предчувствие возможной опасности или удачи. Гадая и предсказывая тысячами разных способов, лейри узнавали места, богатые пищей или еще чем-нибудь полезным и занимательным, находили безопасные убежища, избегали бесчисленных угроз и возможных врагов, а еще — когда приходило время и желание — отыскивали пару среди себе подобных. Мужчины и женщины крылатого народа, встречаясь и чувствуя взаимное влечение, сходились на короткое время, не образуя постоянной семьи, предавались любовным утехам, а затем расходились, довольные друг другом, не способные к ревности и жажде обладания. Дети, рождавшиеся после таких связей, обычно оставались с матерью до достижения взрослого возраста, хотя случалось изредка, что маленькие лейри оказывались на воспитании у существ из других народов. *** В предгорьях Мглистых гор, вдали от людских поселений, иные с незапамятных времен были единственными и полновластными хозяевами. В этих местах оставались еще островки великих древних лесов, когда-то покрывавших всю землю от края до края. Существа самых разных видов уживались здесь мирно, как добрые друзья и соседи, свободно расселившись среди холмов, темных распадков и быстрых мелких речек. Словно незримая безымянная сила жила тут, надежно ограждая эту небольшую землю от горных орков, от людей из Рудаура и эльфов из Ривенделла. Граница, за которую незваным чужакам не было хода, лишь кое-где была отмечена древними темными камнями, на которых проступали почти стертые временем и погодой таинственные знаки. Эти письмена не походили на людские или эльфийские, так что оставалось только гадать и сочинять сказки про то, кто и зачем мог сотворить их многие тысячи лет назад. Древние каменные сооружения встречались и в глубине земли иных, а иногда даже служили домами нынешним здешним обитателям. В самой середине леса, чуть возвышаясь над окружающими холмами, стояла Скала Каменного Круга — древнее сердце этого края. Это была именно скала, торчащая твердая кость земли, странно одинокая среди мягко очерченных холмов, словно осколок Мглистых гор, отброшенный и укоренившийся слишком далеко от родной гряды. На прочном скальном основании возвышался почти целиком сохранившийся круг из грубо обработанных каменных колонн. Именно это творение безвестных строителей из давно ушедших времен дало название и скале, и всей местности, которую можно было охватить взглядом, стоя на вершине. В Скале Каменного Круга, на разной высоте, имелось несколько пещер: одни из них использовались как хранилища или грибные сады; другие, более удобные, служили домами для здешних иных. Одна из больших разветвленных пещер с выходом на уровне земли закрывалась крепко сделанной круглой дверью, а во внутренние помещения дневной свет заглядывал сквозь круглые же окошки: первые владельцы были в дружбе с хоббитами, вот и обустроили себе жилище по заимствованному обычаю. Земля с этой стороны Скалы была хороша, и в небольшом саду перед пещерным домом летом росли травы, нужные для лечения или колдовства, цветы для красоты и овощи для еды. Шло время, иные жили и умирали, приходили и уходили, и дом с круглой дверью несколько раз менял хозяев. И вот, одним летним днем, в удобном пещерном жилище появились новые обитатели: лейри по имени Элис и ее маленькая дочка Элли, а с ними — существо, которому, на первый взгляд, совершенно нечего было делать в этих краях. *** Элли никогда не скучала, оставаясь в одиночестве. Когда мать уходила на поиски еды или взлетала высоко в небо, осматриваясь и выбирая дальнейший путь, маленькая лейри укрывалась среди густых переплетений трав и кустов. Замирая в пышной летней зелени, она становилась невидимой для всякого постороннего взора, а естественный запах ее тела сливался с бесчисленными запахами пригретых солнцем растений, обманывая тех хищников, которые искали себе добычу при помощи обоняния. Мать говорила, что прятаться и осторожничать осталось совсем недолго: еще несколько дней в дороге, и двух путешественниц встретит граница, отмеченная древними каменными истуканами, а дальше начнется гостеприимная земля, где две лейри найдут дом и друзей. Что такое дом, Элли пока еще не очень хорошо понимала, а вот друзей ей очень хотелось бы встретить, кем бы они ни оказались. Элис, в детстве и юности часто бывавшая в землях Каменного Круга, под настроение вспоминала, как безопасен и красив этот хранимый край, как много разных существ мирно живет в нем, какие чудесные праздники устраивают местные обитатели и гости, отмечая солнцестояния и равноденствия… Разумеется, если бы старшая лейри путешествовала в одиночестве, то дорога заняла бы намного меньше времени. Однако крыльям маленькой Элли еще далеко было до взрослых размеров и силы, поэтому матери приходилось идти по земле вместе с дочкой, лишь иногда поднимаясь в воздух, чтобы отыскать самый удобный путь и по видимым лишь сверху знакомым приметам определить, не слишком ли они заплутали. Во время таких отлучек Элли, затаившись и стараясь не выдавать себя ни единым неосторожным движением, чутко прислушивалась к бесчисленным звукам, наполнявшим долгие и погожие дни позднего лета. Шелестели деревья и травы под прикосновениями легкого свежего ветра, срывался иногда раньше времени увядший одинокий лист, среди сплошной шевелящейся зелени промелькивая на краткие мгновения ярким желтым огоньком. То здесь, то там лесные птицы, не стесняясь своей скромной расцветки, звонким пением зазывали себе подружек, а может, ссорились или сплетничали на своем языке, состоящем из щелканья и посвистывания. В птичью перекличку вплетались трели кузнечиков и ровное журчащее пение небольшой чистой речки, одной из тех, что во множестве встречались в этих краях, пронизывая зеленую ткань лесистых долин извитыми сверкающими нитями. Нередко маленькой лейри удавалось не только услышать бесчисленных живых существ, населяющих мир вокруг, но и увидеть кого-нибудь из них вблизи: стоило только подольше остаться в полной неподвижности и внимательнее понаблюдать. Глупые насекомые, для которых травы были самым настоящим огромным лесом, осмелев, переползали с клонящихся тонких травинок на зеленую кожу лейри, не чувствуя разницы и не понимая возможной опасности. Бабочки, белые или яркие, как цветы, вдруг вспорхнувшие со своих стебельков, спокойно садились на руки Элли и отдыхали, тихо пошевеливая хрупкими сверкающими крылышками. Крохотные полевые мышки, покрытые бархатной коричневой шерсткой, осторожно приближались, внимательно поглядывали блестящими глазками-бусинками, как будто своим маленьким разумом все же осознавали ее присутствие, но не спешили убегать, лишь обходя Элли, как обычное неподвижное препятствие. Лесные птицы, охотясь за бродящими в траве букашками, почти задевали ее макушку своими крыльями. Один раз по ее хвосту проползла длинная черная змея, неприятно коснувшись кожи своим холодным чешуйчатым телом. Элли тогда с трудом сдержалась, чтобы не шевельнуться, хотя безошибочное чувство, присущее всем лейри, подсказывало, что эта змея не ядовита. Довольно часто, если очередное временное укрытие было поблизости от больших деревьев, Элли видела черных белок, которые легкими тенями скользили по серой бугристой коре или перелетали с ветки на ветку, как будто на миг обретая крылья. Иногда, вглядываясь в глубину близкого леса, полную движущихся силуэтов и неверных солнечных отблесков, маленькая лейри различала в чаще пасущихся длинноногих оленей, бросавшихся наутек при малейшем непривычном шорохе, осторожных лисиц или стремительных длинноухих зайцев… Если же мать не возвращалась слишком долго и девочку начинало клонить в сон, то на грани чуткой опасливой дремоты можно было услышать, как спокойно течет сок внутри тел деревьев и трав, как корни раздвигают темную прохладную землю, как поет вода, текущая в каменной толще, а где-то в пока еще недоступной небесной выси ветер играет с облаками. Мир, окружавший ее, жил, дышал, пел, манил обещаниями бесконечных просторов и бесчисленных дорог, земных, воздушных и водных… Чуть коснулся чувствительного носа еще один запах, не возвещающий о близкой угрозе и не настолько сильный, чтобы зыбкая полудремота сменилась явью. Элли уже знакомы были подобные ароматы: когда они с матерью в своем странствии подошли слишком близко к границе Ривенделла, обе лейри учуяли и древние обережные чары, искусно вплетенные в землю, камни и деревья, и даже немногих эльфийских стражей, которые, укрывшись поблизости, внимательно наблюдали за двумя путницами, впрочем, не питая к ним никакой злобы и не намереваясь вредить. — Эльфы — не враги нам, — объясняла Элис, когда чужие взгляды перестали ощущаться, а граница эльфийских владений осталась позади и в стороне. — Они, конечно, очень мало знают про нас, потому что не интересуются обычно никем, кроме самих себя. Но при встрече вряд ли причинят зло, а при очень большой удаче даже могут помочь. — А какие они? — за недолгое время своей жизни, проведенное в путешествиях, Элли успела узнать, кто такие люди и как они относятся к иным существам, но вот про эльфов пока слышала лишь немногое, не зная даже, чему из этого можно верить. — С виду — очень похожи на людей, — немного подумав, ответила Элис. — В общем-то, они и есть те же самые люди, разве только чуть менее волосаты и дольше живут. Ну, и еще у эльфов уши немного похожи на кошачьи, так что на уши смотри в первую очередь, если сомневаешься, кого увидела. *** Мать все не возвращалась, хотя опасности по-прежнему нигде не чувствовалось, и Элли, уже зная, что во сне время проходит быстрее, постаралась поудобнее устроиться на пригретой сухой земле. Травинки слегка щекотали кожу, солнечные лучи словно касались ее невесомыми теплыми пальцами, а свежий ветерок напоминал о прохладе еще далекой ночи. В эти минуты, полные невероятного покоя, маленькая лейри чувствовала, что прошлое и будущее уместились на ее ладонях, повторяя тонкие линии жизни, похожие на прожилки древесного листа. Прошлое, подслушанное в старинных сказках, дышало серебристым туманом, колыхалось на легком ветерке острыми листьями трав и нежными лепестками бледных сумеречных цветов. Бездонная синева ночного неба дождем стекала к спящей земле, а звезды, падая, рассыпались сверкающей пылью. Свежестью тянуло от речных заводей под низкими берегами в зарослях тростника. Во тьме древних лесов мерцали глаза неведомых созданий, и в тишине ночи едва слышался шорох крыльев, сотканных из теней и чистого зимнего холода. Прятались среди зеленых садов дома из светлого дерева, украшенные затейливой резьбой. В искусно сохраненных древесных прожилках, сплетенных с рукотворным узором, с одного невнимательного взгляда угадывались то лицо с лукавой таинственной улыбкой, то невесомо-летящее движение, по прихоти творца вдруг застывшее, то игольчато-тонкие строчки знаков неведомого языка. Казалось, вот-вот, еще краткая доля мгновения — и ускользающая тайна явит себя, откроется дверь, прежде не замеченная, глаза заглянут в глаза, забытое имя само скользнет на язык, повинуясь неизжитой привычке, призрачная тишина расцветится звуком шагов, речью или песней… Но заветные мгновения исчезали, смытые неумолимым потоком времени, и оставалось после них лишь смутное чувство утраченного чуда, невозвратной потери чего-то совершенно забытого, но невероятно дорогого. О чем же была та сказка, не ей рассказанная, услышанная лишь на краткие мгновения обрывками фраз незнакомого голоса? Кто жил в домах из светлого дерева, среди долины, полной звездного тумана? Чьи легкие следы, уже тронутые ветром, остались едва заметным намеком на песчаном берегу? Кто таился среди вечных теней, являя себя лишь чуть угадывающимся очертанием, ускользая прочь от любого пристального взгляда? Новый запах, нежданно коснувшийся носа, возвестил о приближении чужака, прогоняя таинственный желанный сон. Запах живого существа, пока еще незнакомого, не внушал страха, не говорил о злобе, голоде и угрозе. Он ощущался едва заметно, однако все же слишком ясно, выделяясь среди обычных запахов земли, леса и травянистых зарослей — словно одна тонкая огненно-золотистая нить среди огромного гобелена, расцвеченного лишь тысячами оттенков зеленого и коричневого. Элли не знала, кого только что учуяла, однако отчего-то была уверена, что сбежать от него по заросшим склонам и каменным осыпям не удастся. Вот если бы она была взрослее — тогда крылья и небо стали бы для нее быстрым и надежным спасением. Но до полетов ей оставалось еще несколько лет, и потому приходилось лишь сидеть потише, не смея выдать себя ни единым неосторожным движением, стараясь даже дышать ровно и беззвучно. Солнце, только что еще яркое, помутнело от набежавшего на него обрывка облачной вуали. На краткие минуты в желтоватом полусвете мир чуть утратил свои чистые летние краски, а тени, недавно еще короткие и четкие, обрели призрачный объем и расплылись в воздухе. Изгиб речки, видимый из укрытия, из широкой ленты рябящего золотого блеска уподобился неровному темному стеклу, как будто чья-то незримая жадная рука сумела похитить даже бестелесные солнечные отблески. Невдалеке, на густых кустах на другом берегу речки, шумно переругивались три больших сороки, деля какую-то мелкую добычу, отысканную среди ветвей и колючек. Именно в этот миг Элли наконец увидела его. Чужак, с виду похожий на человека, показался из-за невысокого взгорка, заслонявшего речку. Походная одежда смешанной зеленовато-коричневой расцветки неплохо скрывала бы своего обладателя, однако сейчас он не прятал голову под капюшоном, таким образом выдавая себя. Очевидно, ему некуда было спешить и не от кого таиться в этих безлюдных и бездорожных местах: он шел вдоль берега, посматривая по сторонам, но не вытаскивая оружия, и словно бы без всякой дурной мысли любовался пышной летней зеленью, украшенной яркими огоньками диких цветов. Присматриваясь и прислушиваясь, Элли заметила, как легок и уверен каждый его шаг: ни разу не скрипнула речная галька, ни один камень не пошатнулся под его поступью. Путник, кем бы ни был он на самом деле, казалось, весил не больше сухого древесного листа, облака или солнечного света. То раскрывая глаза пошире, то прищуриваясь, Элли напрягала свое и без того острое зрение, удачно вспомнив недавний рассказ матери и пытаясь рассмотреть, на что похожи уши чужака. Но, сколько ни вглядывалась она, мысленно ругая колыхающиеся перед лицом травинки, увидеть нужного не удавалось: уши были заслонены волосами. Он уже почти скрылся за поворотом, когда Элли наконец почувствовала близкое присутствие своей матери. Еще раз поглядев на удаляющуюся спину и темноволосый кудрявый затылок то ли человека, то ли не человека, маленькая лейри с величайшей осторожностью чуть передвинулась, возвращая чувствительность еще сонному телу, шевельнула кончиком хвоста, до которого холод добирался раньше всего… Словно каким-то невероятным образом услышав с такого расстояния легкий шорох ее небольшого движения, или же просто ощутив слишком пристальный и долгий взгляд, незнакомец резко обернулся, ни на миг не потеряв равновесие на неверных прибрежных камнях. Он смотрел точно на Элли, мгновенно и безошибочно выделив ее взглядом — зеленую среди целого моря зелени. Чужак на мгновения приостановился на высоком камне, вросшем в прибрежный песок, а затем, решившись и слегка тряхнув темными вьющимися волосами, направился прямо к ней, словно прежний путь не имел для него никакой важности. Растерянно наблюдая, как он приближается, двигаясь все так же уверенно и по-кошачьи бесшумно, Элли смогла как следует рассмотреть и его лицо: загорелое, безбородое, тонко очерченное, на вид очень симпатичное и приятное. Руки он старался держать на виду, показывая, что не собирается нападать, а выражение его лица выдавало лишь чуть бесцеремонный интерес. На миг скользнув взглядом чуть вниз, Элли скорее угадала, чем узнала очертания какого-то оружия, сейчас остававшегося в ножнах у пояса. — Не бойся, маленькая, — удивительно мелодичный голос, прозвучавший неожиданно ласково, немного разогнал невольный страх. Да и в самом деле, зачем бы этот чужак, просто шедший мимо по своим делам, стал бы вредить двум посторонним иным, все равно не имевшим для него никакой пользы? — Я тебя не обижу, так что можешь от меня не прятаться. Все равно я тебя уже нашел. Мелькнула над головой знакомая тень широких крыльев, и Элли поняла, что бояться больше нечего: если мать отважилась так открыто приблизиться, значит, и она сочла чужака неопасным. Его карие глаза имели необыкновенный золотистый отблеск, словно солнечный свет поймался в них, как в паутинку, да там и остался теплыми искорками, не подвластными никакой тени. Взгляд, полный незлого любопытства, легко проникал в разум и душу, манил отбросить осторожность и довериться — просто и безоглядно, без всякой на то разумной причины, следуя лишь тому неуловимому чувству, что зовут «сердце подсказало». Решившись, Элли осторожно сползла с насиженного места, выбираясь из-под скрывавшего ее зеленого полога переплетенных трав. Чужак остановился всего в нескольких шагах, не торопясь первым преодолеть оставшееся небольшое расстояние, и по-прежнему с интересом разглядывал лейри: очевидно, никогда раньше не встречал никого из крылатого народа. Свежий ветерок сделался крепче, разметал набежавшую облачную муть, и чистый солнечный свет вновь вернул миру вокруг яркие краски. — О, да у тебя и крылья есть! — полушутливо восхитился он, наконец рассмотрев ее вблизи. — А я-то сначала подумал, что ты лесной дух или энтовская личинка. — А у лесных духов нет крыльев? — Элли боялась, что голос подведет после долгого молчания, однако первые слова, сказанные ею, прозвучали, кажется, вполне достойно. Миг спустя она спохватилась, что, наверно, для начала знакомства надо было бы сказать что-нибудь поумнее, однако, как назло, в голове не попалось в этот момент ничего хоть немного подходящего. Крылья, которые она, набравшись смелости, осторожно расправила, затрепетали, ловя чувствительными перепонками свежий ветерок. Как будто без слов откликаясь на это, чужак чуть склонил голову набок, и из-под волос его показался заостренный кончик уха. — Мы не духи, — голос Элис, осторожно выглянувшей из-за ближнего высокого куста, заставил Элли вздрогнуть, хоть она и чувствовала, что мать где-то рядом. Чужак, шевельнув ухом на новый звук, спокойно взглянул в сторону старшей лейри. — Ну, теперь это уже легко заметить, — усмехнулся он. — Твоя дочка отлично пряталась, так что не очень ругай ее. — От вас, ушастых, не спрячешься, хоть в землю заройся, — пожала плечами Элис, напустив на себя невозмутимый вид, словно по три раза на дню отгоняла от дочки всяких там мимохожих эльфов. Только частые резкие движения пушистой кисточки на кончике ее хвоста выдавали скрытую тревогу. — От самой вашей границы шел за нами? — Не за вами, — покачал головой эльф. — Девочку увидел случайно, до того шел своей дорогой. — Странноватая у тебя дорога — там, где дорог никогда не было, — заметила Элис. — Сроду не видела, чтобы кто-то из вашего поселения шел на север. — Я сам себе хозяин: куда хочу — туда иду, где понравится — там останусь, — ничуть не смутился эльф. — Мир большой, а дорогу везде можно найти. *** Слово за слово — и путь как-то незаметно, даже не договариваясь, продолжили втроем. Так получалось намного быстрее, чем раньше, да и безопаснее к тому же: Элли не нужно было прятаться и неподвижно ждать всякий раз, когда ее мать поднималась в небо. Кано — так звали эльфа — оказался отличным товарищем по путешествию, внимательным, умелым и в разумной мере осторожным. Расстояние, которое две лейри думали одолеть за пять или шесть дней, нежданно уложилось всего в три. Элис узнавала среди камней, деревьев и ручьев едва приметные знаки, оставленные странниками-иными и скрытые от тех, кто не знал, что именно и где следует искать. Горы, став чуть ближе, темным поясом отмечали горизонт, и казалось иногда, что мир отчего-то обернулся огромным блюдом, к краю которого путники сейчас подходят. В первый вечер после необыкновенной встречи и знакомства, когда короткая летняя ночь, не обещавшая дождя, стремительно заслоняла небо бескрайним темным покровом, Элли впервые увидела, как Кано чертит кинжалом обережный круг, выбрав для этого место с почти ровной землей, чтобы заговоренная защитная черта получилась непрерывной. В свете недавно разожженного небольшого костра узкое светлое лезвие на краткие мгновения наполнялось отраженным пламенем, а камень на рукояти, при дневном свете казавшийся тусклым и темным, отблескивал острыми искрами разных оттенков, как будто его черно-дымчатое тело таило в своей глубине крохотные сверкающие самоцветы. Небо на западе прощалось с последними отсветами ушедшего солнца, наполняясь звездной темнотой до последнего своего края. Бесчисленные тени, еще недавно рассекавшие землю длинными темными полосами, теперь освобождались от дневного плена и вспархивали в воздух, смешиваясь с запахами трав, деревьев, земли и реки. В эти минуты мир менялся: знакомые предметы и места в объятиях темноты становились неузнаваемыми, маленькое казалось большим, а далекое — близким. Стоило лишь чуть отвести взгляд, и среди шевелящихся древесных крон проступали очертания странных лиц, а ветви казались тянущимися ввысь длинными руками с сотнями пальцев. Ветер подхватывал невесомые тени и поднимал их в небо, словно желал познакомить с мерцающими в вышине звездами. Листья и травы, чутко откликаясь на его прикосновения, шептали тысячами тысяч голосов на неведомом зеленом языке, что был в мире прежде людских и эльфийских языков. Пробудившиеся ночные бабочки — стремительные пушистые создания с коричневыми, белыми или зелеными крыльями — на мгновения возникали из темноты, мелькали над костром и вновь пропадали бесследно, словно были лишь обманом зрения, ожившим ночным мороком. Донесся резкий одинокий всплеск от близкой речки, прошуршали легкие бегущие шаги где-то на другом берегу. Затерялся среди бесчисленных шорохов ночного леса тихий тонкий смех. Почти так же тихо вплелся в звуки ночного мира самый красивый голос, какой Элли доводилось слышать за всю ее пока еще короткую жизнь. Кинжал прорезал переплетенную траву, оставляя непрерывную бороздку на подсохшей земле, а его хозяин, всматриваясь в окружающую ночь, негромко напевал что-то на мелодичном языке, которого лейри не понимали. Незнакомые слова — то ли заклинание, то ли моление неведомым богам — соединялись с обережным кругом, давали силу простой черте на земле, становясь защитой от того чуждого, безликого и безымянного, что могло выйти из темноты к одинокому огоньку костра. — Мама, а почему мы никогда так не делали? — шепотом спросила Элли, доев пожаренную над костром рыбу. — Ты умеешь делать такой круг? — Круг делать умею, — улыбнулась Элис, глядя в пригасший, как будто чуть задремавший огонь и обняв дочку крылом. — А почему за время нашего путешествия я ни разу им не пользовалась — попробуй догадаться сама, если еще не засыпаешь. На тонкой грани сумрачной яви и бесформенных многоцветных сновидений мысли скользили плавно и беспорядочно, перемешивались, складывались в такие фигуры, которые не был способен породить бодрствующий разум. Память, своя и унаследованная от многих поколений предков-странников, нашептывала разгадку: все дело в том, кто мы, чем одарены от природы и чем отличаемся от других существ. Ценнейший дар лейри — заранее чувствовать возможную опасность и ловко избегать ее, скрываться и уклоняться, не вступая в бой. Эльфы не имеют этой полезной способности, а потому вынуждены постоянно ожидать угрозы и нападения. Крылатый народ слаб, ловок, стремителен и скрытен: даже если опасность близка, легче спастись бегством, чем открыто противостоять заведомо большей силе. Эльфы же полагаются на остроту своего оружия и на собственное умение убивать, за долгие годы жизни развиваемое едва ли не до совершенства. Легким вздохом растворились в летней ночи последние слова эльфийского заклинания, и мириады таинственных теней, населявших темноту, отозвались беззвучным трепетом, краткими причудливыми фигурами в своем изменчивом танце. Отирая с лезвия приставшую землю и травинки, Кано вернулся к придремавшим спутницам — сам почти такой же бесшумный, как тени, плясавшие под его песню. Ночь не таила угрозы: созданиям, привыкшим жить в ней, едва ли было дело до троих дневных существ, пожелавших сохранить для себя крохотный островок знакомого света. Лишь изредка в сторону пригасшего костра устремлялся из глубокого мрака чей-то любопытный взор, да размытые силуэты темнее самой ночи на мгновения останавливались, качая причудливыми головами, прежде чем вновь пуститься в путь по своим делам. Ночь, незаметно перевалившая за середину, оказалась холоднее предыдущих, костер догорел, и Элли проснулась, чувствуя, что начинает замерзать. Кожа маленькой лейри еще не достигла взрослой толщины и прочности, а кровь крылатого народа всегда была холоднее, чем у людей, эльфов или животных: сказывалось, должно быть, древнее родство с растениями. Сначала девочка пыталась согреться, теснее прижимаясь к безмятежно спящей матери, однако телесного тепла у Элис было едва ли больше, чем у ее дочки, разве только взрослая лейри по нажитой привычке переносила это гораздо легче. Камни, вечером впитавшие жар костра, за прошедшие часы почти утратили его, оставив лишь слабый отголосок, которого едва хватило, чтобы отогреть холодные кончики пальцев. — Замерзла? — Элли вздрогнула, не сразу сообразив, чей тихий голос услышала: все же к присутствию третьего спутника сложно было привыкнуть за такое короткое время знакомства. — Не надо копаться в золе, она все равно остыла, только испачкаешься. — Эльф приподнялся, выпутавшись из своего плаща, в который завернулся для тепла. — Полезай ко мне, под плащом места хватит. За то время, что Элли все же успела проспать, ночь вокруг изменилась: исчезли все неуловимые звуки, наполнявшие темноту вечером, и мир накрыла невероятная, какая-то неживая тишина. От остывшей земли поднялся легкий туман, одаривший пышные травы серебряными ожерельями росинок, и за его смутной дымкой уже не видно было потускневших звезд, почувствовавших близость еще не наступившего утра. Ветер притих, и ни одно движение не нарушало этого жутковатого запредельного покоя: ночные создания, зная краткость летних ночей, попрятались в свои темные логова, бабочки отыскали сухие укромные местечки, и даже тени, которым не страшны были сырость и прохлада, прекратили свою летучую невесомую пляску и темным покровом растеклись по земле. Элис, чуть потревоженная возней и шепотом, пошевелилась, тоже почувствовав холод, и свернулась поплотнее, обернув тело широкими крыльями, как коконом. Тихо вздохнув и поняв, что согреться другим способом теперь не получится, Элли осторожно приблизилась к эльфу. Ладонь, коснувшаяся ее замерзшей кожи, в первый миг показалась почти горячей, и маленькая лейри, больше не сомневаясь, скользнула к чужому теплу. Плащ оказался на удивление тонким и легким, но отлично оберегал от холода, и места под ним действительно хватало обоим, особенно если прижаться друг к другу потеснее. — Все, спи, — шепнул Кано, устроившись так, чтобы удобно было и ему, и Элли. — Тут нечего бояться, — немного помолчав, совсем тихо добавил он, то ли себе, то ли ей, забыв, должно быть, что крылатый народ не склонен к бессмысленным и беспричинным страхам. Поддаваясь вновь подступающему сну, Элли не раздумывала над ответом, который все равно не был нужен. Мысли утрачивали форму и связность, все дальше уходя от привычного мира, и на мгновения к лейри вернулось знакомое уже ощущение — как будто на ее маленьких ладонях, наконец-то согревшихся, разом уместились невероятное прошлое и неведомое грядущее. Прошлое по-прежнему ускользало, бесплотное и неуловимое, как туман, серебристой вуалью окутавший берега речки и ближние лесистые холмы, и Элли не знала средства хоть на миг удержать его — да и не видела в этом пользы. Но в этот же самый миг между действительностью и сном явило себя будущее, до того сокрытое, а ныне — ощутимое как никогда близко, живым теплом сквозь ткань одежды, тихим отголоском ровного биения сердца и размеренным полусонным дыханием. Тот, кто сейчас обнимал Элли, был не просто случайным знакомым на крохотном отрезке невероятно долгого пути, которого вскоре предстояло утратить и навсегда забыть без сожаления. Эльфу, встреченному так недавно и так странно, предстояло стать частью ее жизни, отныне — и, может быть, еще очень надолго. А еще — о чем туманно и без слов говорило пока только волшебное пророческое чувство — ему суждено было стать ее другом.