Заметки в блокноте

- Прошу, не подходи. - глубокий вздох, голос мягкий, низкий, бархатный. В нем нет угрозы. Нет этого уже давно. Тело теряет гибкость, а рассудок - чистоту. Брюнет улыбается. Мягко. Нежно. - Ты свет, к которому мне нужно идти, однако долго я идти не смогу. Я не живу вечно. Мои деяния и искусство будет жить с тобой. Всегда. Прошу, не теряй этого. Я буду жить в картинах, в музыке, в крови, в твоем разуме, любовь моя. - он заряжает пистолет и приставляет к своему виску. Джин в последний раз улыбается, смотря на того, кого любил, и чью любовь не ценил в полном ее объеме. Лишь на закате жизни осознал это. Принял чувства, стал более понимающим к поступкам и действиям таргонца, которого терпеть не мог рядом. Потом привык. Потом просто не смог быть без него, с ним было как то спокойней, и творчество ионийца шло продуктивней. Он стал зависим от мужчины, что появился в жизни внезапно, как по волшебству. От поддержки, от тепла, от всего. Эта ранимая часть его, что томилась так долго, что была погребена под слоем ненависти, злости, смирения и не принятия воскресла. Она начала цвести, развиваться, это длилось 16 лет. И на последнем году, Хада стал ловить себя на мысли, что он стареет. Кожа покрывается морщинами, проявилась седина на темных волосах. Появилась дрожь в руках. Она пропадала при выстрелах, но лишь в одном случае она дрожала всегда. “ Я не могу испортить запретный плод, как бы я не хотел” - думалось ему, когда рука предательски слабела под тяжестью пистолета, направленного на таргонца, что мирно спал. Брюнет не говорил об этом. Столь светлому созданию не стоило знать о столь гнусном поступке. Одиночество было выходом, когда шатен выходил из дома, отправлялся на рынок, или же уезжал. В начале облегчение, после стабильное состояние, а после - отчаяние, потому что эмоции начинали грызть разум своими острыми, ядовитыми зубами. Мысль о последнем представление томилась на задворках сознания очень давно. Крайне. Она ждала, терпеливо ждала наращивая мощь. И в один момент поглотила разум. Она стала навязчивой идей, но рука не поднималась сделать. Нужен был определенный момент, осознание, принятие всего, нужно было подготовить сцену. Сделать столько, на сколько хватало сил. А силы были на исходе. Протезы стали напоминать о том, что конечностей нет, сны начали путаться с реальностью, и вызывать страх от непонимания, где реальность, а где сон. Боли в теле усиливались, лишь титаническое усилие воли, и терпение как то помогали в том, чтобы не сойти с ума от этого. Шестнадцать месяцев Виртуоз готовился к этому моменту. Он рисовал то, что хотел бы видеть, перебрал много вариантов постановки, он писал слова, говорил их в одиночестве, в пустоту комнаты, слушая, как это будет звучать. По началу это было мерзко, отвратительно, естество противилось всей задумке, но спустя четыре месяца, Хада принял факт того, что он хочет поставить это, и забыть обо всем. Он уже все сделал, что хотел. Поставил постановки в крупных городах, заставил Ионию боятся себя еще больше. Была поставка в его жизни, самая важная. Но, это будет грандиозное шоу лишь для одного человека. Джин нашел, еще давно, граммофон, микрофон, он записал туда звуки скрипки, что без слов пояснят все, что он не в состояние рассказать без насмешки, яда, театрального пафоса, наигранности. Сцена не любит реальность. Ей подавай лишь фальшь. Даже слезы, столько чистые и искренние она посчитает недостаточным для того, чтобы зрительно поверил. Лишь смерть, настоящая смерть - вот что она любит. Выдох и снова вздох. Иониец не отводит взгляд от собеседника, стараясь запомнить все, что он видит. Не моргает, глаза слезятся, но лицо не меняет своего выражения. Смирение, спокойствие, нежность, любовь. Машинально, брюнет трет кольцо на пальце, набираясь смелости выдохнуть. Окунуться в эту пустоту. - О Тарик, — на выдохе произносит Джин и спускает курок. Он улыбается в момент выстрела, но это не та улыбка, маниакальная, нет. Улыбка, которую он не мог выдать сознательно, а лишь иногда, случайно выдавал ее, при мысли о шатене. Наблюдая за тем, когда тот готовит, или же что-то делает, а Джин стоит у дверного проема, облокотившись на косяк и смотрит. Пуля прошла в голову, но не разорвалась, а лишь начала цепную реакцию. Хада застыл, стоя, прижимая руку к сердцу, живую руку. Это единственный инструмент, что у него остался, чтобы чувствовать этот мир. Его покрывают узоры, красные, расписывают всю его кожу, подчеркивая глаза, что начали сиять как настоящие камни. Тело, хоть и уже должно было уже упасть, как будто вросло в пол, заставляя статую стоять, продолжая действие. Одежда пропитывается кровью, становиться багрово красной, но из-за этого фона лиловые пионы, как самоцветы таргонца, расцветают на этом поприще. В воздухе стоит запах пороха, крови и пионов. Да, не столь грандиозный финал, однако рядом стоит мольберт, на котором портрет шатена и письмо. Обстановка в комнате обычная, ничего не привлекает внимание при беглом взгляде. Однако, стоя в середине комнаты, предметы при определенном углом выдают полную картину. Красивое дерево из книг, цветов, разных бумажек, вещей и музыкальных инструментов. Как вовремя, как по заказу, луна подсветила это все белым светом, четко дав силуэт всему. Это то, что ему когда-то дарил Тарик, привозил откуда-то, или же просто находил что-то красивое. Сейчас, оно стояло так, что было видно. Это была благодарность художника его бессмертному партнеру, любви всей его жизни, которую он принял слишком поздно. Лишь выпавший пистолет из кисти нарушает тишину сцены, выводя из анабиоза зрителя, возвращая его в жестокую реальность. Нет, Джин не будет стоять так вечно, лишь четыре секунды, а после тело рухнуло на землю, круша все, что было позади и вокруг.